Что есть истина?

        Прочитав  последнюю  ремарку,  Виктор  откинулся  на  спинку  кресла,    скрестил над  головой  руки,  с  силой  сжал  их.  События  сцен   взволновали  его.  Он  вновь  погрузился  в  мир  давних   политических  интриг,  которыми  не   только   постоянно   жила,  а    просто  бредила    его  подруга.  И   там,  в  этом  странном,  причудливом  переплетении  страстных,  возвышенных   порывов  души,    осмысленных, непреклонных,  волевых   решений,    низменных    страстей  и  уязвлённых  самолюбий  он  попытался  отыскать  своё  будущее  место…  и   не    находил    его.

 Кто  он:   Томас  Мор…   или  Король  по  своим  убеждениям  и  взглядам  на  политику, религию  и  семейные  узы?    Проникал  ли  он  когда-нибудь  так  глубоко    своим взором  в  эти  кардинальные   вопросы  человеческого    бытия,  как  это  только  что  сделали  они,  его,  всемирно  известные,    герои,  которым  он  дал  новую  жизнь?   Конечно  же  - нет!  Да  он  никогда  и  не ставил  перед  собой  такой  грандиозной задачи!  Потому  что  это  не  его  путь,  не  его  призвание  и,  тем  более,  не  его  конечная  цель,   к  которой  он  должен  стремиться! Почему  же  прочитанное  так  возбудило его, будто   он  сам,  только  что,  был  там,  на  сцене   своего   будущего  спектакля?    

 И  не  с  Томасом  Мором,  а  с  ним,     Виктором  Савранским,    вёл  беседу  могучий,  всесильный,  не  уступающий  ни  пяди  своих  убеждений  и  взглядов  на   систему  правления  своей  страной,    монарх  Англии?     И  не    автора  гениальной  "Утопии",    а  его,   никому  неизвестного,  художника  и   периферийного   учителя  музыки    собирался  приговорить  он  своим  королевским  указом    к   отсечению  головы  и  четвертованию  на  площади   замка   Тауэр  в  ближайшие  дни? 

 Может  быть,  приближение  собственной,   неминуемой,  трагической    развязки  заставляло  его  сознание  лихорадочно  искать  выход из  ситуации,  в  которую  он  неожиданно  попал? И  ситуация  эта  чем-то  отдалённо  напоминала  ему  ту,  давно  минувшую,  в  которой  находился  когда-то великий    борец   за  права  простых  людей     Томас  Мор?

  Только  там,  по  ту  сторону  баррикады,      был  неукротимый  в  своём  стремлении   к  державному  абсолютизму   король,    а  здесь  -  не менее  властолюбивый  и  бескомпромиссный  в  своих  решениях   русский  олигарх,  стремящийся  во  что  бы  то ни  стало  вознестись  на  вершину  мирового  финансового  Олимпа,   и  готовый   совершить   ради  этого    любой,  самый  непредсказуемый  и  невероятный  по  своим роковым  последствиям,     поступок.  Безусловно,  сравнения  эти   наивны,    а степень  трагизма   его  ситуации  не  идет  ни  в  какое  сравнение   с  той,  что  была  там,   на  встрече    двух бывших,  близких     друзей  в    застенках зловещего  замка. 

И  всё  же    его  не  оставляла  в  покое  мысль  о  том,  что  какая-то    тайная,  неведомая  сила   заставила  его  там,  в  Борске,   сесть  за  компьютер  и   написать  на  одном  дыхании   почему-то именно  эти две  сцены!   Чего  в  них  было  больше:   подлинных,  угаданных  им,   мыслей  давно  уже  ушедшего   в  мир  иной  исторического  героя,  покорившего  сегодня,  в  трагическом  21-м  веке,  его  юную  подружку    Олю?      

Или  его -  собственных,  мучительных    размышлений  о  бесполезности  борьбы    одного   человека  с  таким  гигантским,   бездушным,  чудовищным  по масштабам   и    силе,   механизмом,   каковым  является    государственная  машина  управления    людьми?    Почему  он  написал  об  этом?  Что  это…    наваждение?   Бесконтрольная,   безудержная,   вырвавшаяся  на  свободу,  фантазия?  Или  предчувствие  того,  что  может  случиться  с  ним  самим  уже  в  ближайшие  дни  здесь,  в  горах  Палермо?      И  вот  теперь  эта,  написанная  им самим,    напряжённая   сцена  о  последней  встрече   двух   бывших  друзей и,  одновременно,   непримиримых  врагов  может  стать  реальностью,  но  с  участием  уже  его,  Виктора  Савранского?  Возможно… вполне  возможно!  С ним  и  раньше  случались  подобные  истории  с  чудесным  предвидением  наступивших  потом  в  его  жизни  событий.

  Но если  это  так…  и  он  смутно,  на  уровне  подкорки,  предсказал    там, на  родине,   свою  трагическую судьбу,   сможет ли  он сейчас,  в  этом  таинственном  домике,   с  таким  же  спокойствием   и  фанатичным  стоицизмом   защищать,  если  придётся,      высокие  нравственные  идеалы,  как  это  делает  в  его   незаконченной  пьесе    Томас  Мор?  Нет…  этого  он,  пожалуй,  почувствовать  сейчас не  сможет.  Как  не  сможет  просмотреть, хотя  бы  на    мгновение,  далёкое  по  времени     пространство,  чтобы  попытаться  понять  - каким  он  мог  бы быть много  столетий  тому  назад,  окажись      на  месте  Мора?  И он,  кажется,  понимает - почему  он  не  может  это  предвидеть?

 Почему   в  бессилии  опускаются   его    руки,   когда  задаёт  он    себе  прямой,  безжалостный,  бьющий  прямо  в  сердце,    вопрос:  " А  смог  бы  ты,  Виктор  Афанасьевич,    вести   свой  разговор  с  королём с  таким же  потрясающим  спокойствием  и бесстрашием,  как   это  делал  Томас  Мор  там…  в  тёмном  подвале   для  смертников   замка  на  Темзе?  В  том  мрачном, подземном  склепе,  из  которого  выход   был  лишь  один  -  на  смертную  плаху?". 

Но  ответа у  него,  сегодняшнего узника,  не  было.  В  отличие  от  того,  кто  был  там,  в  подземелье.  И  кого  он, совершенно  неожиданно  для  себя,  оживил  в  своей  незаконченной  пьесе. Почему?  Где искать  ответ? В  силе  духа?  В  решимости  идти  до  конца за  идею,  предав  которую,  можешь  опустошить себя  до  конца,   потерять  смысл жизни? Но ведь  это  -  он  чувствует,  он знает это  твёрдо - это в нем  есть!  Он  воспитал  в  себе  эти  качества,  шел  к  этой  непреклонной  решимости,  вплоть  до  самопожертвования,  уже  давно,  всю  жизнь,  и готов  подтвердить  это  на  деле! 

Тогда  почему же  такие сомнения?  В чём  причина  этой  внезапной,  поразившей  его  волю,  постыдной беспомощности?  Ведь у него,   этого   бесстрашного  безумца  Томаса  Мора,   таких  сомнений  не  было! Он  шёл  на смерть  с  открытым  лицом,  смеясь  над  теми,  кто, стремясь  к  абсолютной,  преступной бесконтрольности  в  управлении  людьми,  сметал  его,  отчаянного  смельчака,      со  своего пути, надеясь   этим  зловещим актом   прилюдного  четвертования отбить навсегда  охоту  к  свободомыслию  у  других! 

И,  зная  об  этом  ужасном  конце, он,покоривший  Олино  сердце,  кумир ни  на  секунду  не  дрогнул,  не  сломался,  не  отступил...  и  нашёл  ещё в  себе  силы  в  последние  секунды  жизни шутить,  как  с  добрым  приятелем,  со  своим  палачом.  Неужели   этот,  самоотверженный  до безрассудства,   бунтарь  сознательно  готовился  к  своему  подвигу и  трагическому  уходу  из  жизни  всю  свою  жизнь?   

Ведь  для  того,  чтобы  с  такой открытой,  вызывающей  улыбкой    и  высоко  поднятой  головой  взойти  на  эшафот,    нужно  иметь  твёрдое  убеждение  в  том,   что  дело,  которому  ты  служишь,   является  для  тебя  делом  всей  твоей  жизни.  Что дело  это  стало  твоим  светлым  лучом,  за  которым  ты  будешь  идти  до  конца,  не  сомневаясь  и  не оглядываясь,  куда  бы  он  тебя  не  привёл.

И  только тогда  этот  смелый,   возвышенный  поступок,  на  который  мало  кто  отважится  сегодня  на  этой  Земле, может  иметь  свой  высокий  смысл  и  надолго  останется  в  сердцах  и  душах  людей, ради  счастья которых он  был совершён.

 Но  есть  ли  такой  светлый  луч   в  душе  у  него,  Виктора  Савранского?    После  продолжительных  бесед в  Борске  с  Анатолием,  он  не раз  уже  пытался   представить  себе будущим  идеалом   своей жизни   детскую  мечту  Оли  о  создании  на  Земле  нового  мира,  который  будет   не таким,   в  каком  мы   живём  сегодня - несправедливом,  безнравственном    и  жестоком,  а  совсем  другим.   Таким,  где не  будет  ни  кровавых  войн,  ни   позорного  воровства  государственных  денег,  ни  повсеместного  террора,   ни  богатых  и  бедных,  а  будет  лишь  сплошное  счастье, порядок  во  всем, полёты  на  Марс  и   в  другие созвездия  и  галактики   вселенной.

Но  из  этой  затеи  у  него  ничего  не  получалось:   не  загоралась  никак в  его  душе  такая  звезда  всепоглощающей   любви  к  обездоленному,   бесправному  народу,  как  ни  убеждал  он  себя  в   её  высоком  гуманизме   и    неоспоримой  духовной  ценности.  Да  и  в  появление  вдруг,  ниоткуда,  вечного  светлого  рая  на  Земле  его  сознание  трезвомыслящего  человека  почему-то  упорно  отказывалось  верить.   "Любовь,  обращённая  ко  всем,  это  любовь,  не  обращённая  ни  к  кому".  Так  он  записал  когда-то  в  своей  записной  книжке.   

 А    сделал  он  это  потому,    что  подумал  однажды:   любить  всех  сразу  могут,  вероятно,    лишь  те,  кто  не  способен  любить  одного,  конкретного  человека,   кто  не  способен  отдать  ему  тепло души  и  свою  лебединую  верность  на  всю  жизнь.   И  вот  сейчас,  прочитав  свои  театральные  сцены,   он  вдруг  подумал:  а  что,  если  в  них  правы  не Томас   Мор  и  его  знаменитый  просветитель  и  друг  Эразм  Роттердамский,    а  их  могучий, непреклонный  противник  и  узурпатор государственной  власти  Генрих   VIII? Что,  сражаясь  с  ними  и   теорией   их   безоблачной, всемирной   любви,  социального равенства  и  братства   на  Земле,  он   яростно  защищал  не  столько  свой  королевский  трон,    сколько    прекрасно  отлаженную,  проверенную  временем,   СИСТЕМУ   УПРАВЛЕНИЯ   ЛЮДЬМИ!   

Систему,  которая,  выдержав  многочисленные  атаки  вольнодумцев  разных  мастей  и сословий,  незыблемо   стоит уже  много  веков,    как  хорошо защищённая   со всех  сторон  неприступными  рвами  и  гранитными  стенами  древняя  крепость.  Ведь  создавали  эту  крепость  тоже  люди,  живущие  на  земле,  а  не  прибывшие  из других  миров  и  галактик  инопланетяне.   И  не  глупцы  и  неучи,  а  целая  армия  просвещённых,  великолепно  знающих  своё  дело правителей,   философов,   музыкантов,  поэтов  и  научных  светил!  И  если  до  сих  пор  стоит  непоколебимо   этот  мировой   ДЕРЖАВНЫЙ   ФОРПОСТ,  значит,  все  другие  системы  правления, в  том  числе  и  самая  мерзкая, самая  двуличная,  жестокая   и  развратная  система  бандитской,  капиталистической демократии,  в которой  мы   сейчас  живём,   не  выдержали  испытания  временем,  а,  значит,  были  неверными, ложными?   

Тогда  кем  же  был,  в  таком  случае,   неоспоримый  Олин  любимчик   и кумир?Герой  своего  времени,  оставивший  глубокий  след  в  умах  сверстников  и   молодёжи  многих последующих  поколений, стремящейся  утвердить  на  Земле   идеалы  Свободы,  Справедливости  и  Добра?      Защитник  обездоленных,  совершенно  незнакомых  ему,  разбросанных  по  всей  необозримой  планете,  людей?  Или  далеко  рассчитавший   последствия  своего  безумного  шага  пиарщик  средневековья,    решивший  ценой  своей  собственной  жизни  войти в  историю,  чтобы  возбуждать  потом бесконечно,  из  века  в  век,    умы  таких  же,  жаждущих  славы  и всемирного  признания,  политических  авантюристов?   

Тех,   кто  оставил  уже  в  истории  свой  кровавый  след  в череде  сменяющих
друг друга восстаний, затяжных междоусобшых побоищ, стихийных бунтов,  революций.  И, как  мрачное  следствие  такой  безответственной,   играющей  на  самых  низменных  инстинктах  людей, деятельности, - миллионы  трупов  погибших  в  этих бессмысленных  бойнях,  жестоко  обманутых, людей? Но  тогда,  в  свою  очередь,   кем  же,  на  таком  жутком    фоне,   является  его  подружка   Оля,  избравшая  тот  же  бескомпромиссный путь и стремящаяся к той  же  бунтарской,  отвергнутой  уже  обществом,  идее  фикс?  Чью злую  волю  она  выполняет  и  зачем  послана  на  Землю? Ведь  она  действует,  как  горячо  убеждал  его  постоянно  Анатолий,  исключительно    ВО  ИМЯ   ДОБРА!    Как  ему  всё  это  теперь  совместить? 

И возможно  ли  вообще  подобное совмещение   высокой  духовной  нравственности  и  дикого, смертоубийственного вандализма,  когда   ради  достижения  своей,  якобы  возвышенной  и  благородной,   цели  преступно  уничтожаются  миллионы  других,  ни  в  чём  не  повинных,    жизней.  И   как  теперь   ему  самому   разобраться  со  своими  чувствами  к  ней,  своей  могучей  владычице?   

 Как   соединить    всё  это  с  неискоренимой  верой в  священную  силу   благородства,  добра   и  любви  к  людям, которую  он  почерпнул  когда-то  из  романов  Виктора  Гюго,    и  с  которой   жил  всё  это  время? И,  вообще,  -  найти  хоть  какую-то  логику  во  всём  этом    диком  хаосе  мыслей,  мучительных  дум    и  бесконечных  сомнений,  опутавших его,  словно  клубок  ядовитых  змей,  со  всех  сторон?

Виктор  опустил  руки,  размял   затёкшие  от  напряжения  кисти.  Концом  полотенца    смахнул   с  лица  выступившие  капли  пота.    Почувствовав  внезапно,  что  в  ванной  он  не  один,    поднялся  и резко  откинул   край  простыни - перед  ним  стоял  Джонни-слуга.

-   Вы  не   должны были  этого  делать,  Виктор,  -  сказал  белокурый  робот   монотонным голосом. -  Содержание  прочитанного     вами    всё  равно  стало  известно    моим  хозяевам,  а  впечатление  о  себе   вы  испортили.    Советую  впредь    не  совершать  подобных,   неприличных  поступков. Я   доставил  вам  обед,  он на  кухне.   Вам  отведено  на  это  30  минут.  После  этого  переоденьтесь,  приведите  в  порядок  ванную    и  ждите.  К  вам  придут.   Приятного  аппетита!

Робот-слуга  развернулся  и    вышел  из  ванной.  Затем  не  спеша  пересёк   комнату  и    скрылся  за   беззвучно  раздвинувшимися  перед  ним  створками   входной   двери.

Из  романа  "Путь к  Центурии" /Забыть  себя.../ 
кн. 4-я.

Фото  из  интернета

Моб:+38067 9006390
/Wiber, WhatsApp/