Тетя Паша

По прибытию на место работы я обратился к управляющему трестом, не знает ли он где-либо свободного угла, где бы я мог остановиться. Одно время в Донбассе было туго с квартирами, да и вообще, где с ними не туго, как ни в промышленных районах…
– Могу посоветовать, встал он из-за стола и взял в руку фуражку, той- дальше. Вещи с вами?
 – Они у вас в приёмной….
–  Хорошо. Можете их там и оставить, пока договоритесь.
Мы вышли на улицу.
– Во-он видите –домик на краю дороги, -управляющий наклонился  ко мне и указал на опрятный домик, -туда, где асфальт шоссе терялся в дымном горизонте.
 – Такой маленький,  – удивился я.
 – Ничего, – добродушно похлопал он меня по плечу и загадочно улыбнулся, - там и хозяйка маленькая…
Я поблагодарил его и пошел к маленькому домику маленькой хозяйки.
    В действительности, она оказалась маленькой, очень подвижной, несмотря на свою полноту, к которой так хорошо пристал летний загар.
Пока я наблюдал за нею из-за плетня, она каталась по двору захлопотанная, из сеней в хлев, из хлева – к колодцу и обратно. Оттуда выскочила и расплакавшаяся девочка, видимо, дочурка, и женщина также, как делала всё, мигом успокоила её.. Но вдруг заметила меня и остановилась, обняла девочку, засмотрелась…мне трудно объяснить ее взгляд –осмотрела она так, будто всегда ждала меня, как желанного гостя…дорогого человека…
Я поклонился ей:
– Здравствуйте, хозяюшка.
– Здравствуйте, добрый человече. Вам что-нибудь нужно от меня?
 – Воды не откажете мне испить?
 – Было бы что лучшее, я не отказала бы вам.
– Будьте добры.
Я расстегнул воротник и вытер вспотевшее лицо. Она вынесла мне свежей колодезной воды:
– Пейте на здоровье. Парит сегодня – страсть…
– Благодарствую…Жарко у вас – задохнуться можно…
– Ну, уже так сразу и задохнуться такому молодцу.
Она хорошо улыбнулась мне своими, немного грустными спокойными глазами и вытерла руки о передник.
– Какой я там молодец… Еще раз ,спасибо: хорошая вода.
– Скромный молодец.
– Меня направили к вам, хозяюшка: говорят, у вас угол свободный есть?
– А вы здесь работать будете?  – она радостно блеснула глазами.
– Временно. Налажу дела на шахте и уеду. У нас это называется  «обмен опытом» работы с передовыми предприятиями…
Последние слова ее вовсе не коснулись. С какой-то поспешностью она спросила:
– Уедете?
– Да, уеду.
– Есть. Идите - посмотрите. Может не понравиться. Но на нет и суда нет… Иди да поиграй, - обратилась  она к прилетевшей к ней девочке, а мы с дядей посмотрим комнату.
Девочка послушно ушла, а мы направились к дому. По дороге я спросил ее:
– А как же мне вас величать, хозяюшка?
– Зовите меня просто –тетей Пашей. А вас, как мне называть?
– Меня называйте. И я сказал свое имя.
– Хорошо…Вот мой дом, прошу пожаловать…дорогого гостя….
Я осмотрел комнату – она мне понравилась и чрез часа полтора я уже  снова был у тети Паши, успев сходить за вещами. На пороге хозяйка вырвала из моих рук чемодан, авоську и, улыбнувшись мне, сказала:
– Идите, умойтесь с дороги. Вода в сенях…
–Да не беспокойтесь так, тетя … Пашенька…
 – У, какой вы!
 –У, какой я?..
–Да такой-такой, – радостно блеснули ее глаза, как и в тот раз, когда она спросила меня:
«… а вы здесь работать будете? – Умойтесь и прошу вас к столу, а то всё простынет…
– Спасибо,..Пашенька! Мне можно так называть вас?
– Мож-но,  – озарилась она сияющей улыбкой, - Ну. идите, идите… Не стесняйтесь…Вот здесь я пока поставлю ваши вещи.
–Пожалуйста, пожалуйста, Пашенька. Я здесь –не хозяин…
– Если у вас есть что-нибудь постирать, оставьте утром, когда будете уходить на работу…Вам нравится, как я здесь все устроила?..

   Странно, только сейчас я это заметил, как хорошо преобразилась моя комната с момента моего первого посещения:. Всё в ней было новым и чистым: прошло ведь не более полутора часов, как я ушел за вещами.
 – Нравиться, - чистосердечно признался я
–Тогда идемте завтракать…
   Мой товарищ по охоте умолк на минутку, сорвал сухой стебелек травы и, задумавшись, стал кусать его, глядя невидимыми глазами в в темную пустоту ночи.
   В небе плыли тяжелые осенние тучи. Мы сидели на дне небольшого оврага, единственного подходящего убежища, которое смогли найти вблизи от берега реки, чтобы спрятаться в него от холодного ветра, то и дело сгоняющего к нам жухлую листву и обсыпающего нас песком.
Было холодно.
–Вы будете пить чай? – предложил я
– Пожалуй, устройте… а я тем временем всё хорошенько вспомню.
…За кружкой чая он продолжал:
 –От нее я узнал, что она –вдова: муж погиб на фронте. Живет с дочуркой. Та учится в четвертом классе. У них есть корова, огород. После завтрака я спросил у нее:
 –Что же с меня будет полагаться, Пашенька, за квартиру, за стол – в месяц?
–А ничего…Живите на здоровье, -просто ответила она.
 –Я не понимаю вас. Вы мне объясните, что значит «ничего»?..
 –Что здесь объяснять, если сможете достанете мне…
   Она опустила глаза, на щеках ее выступил румянец:
– Достанете нам уголька на зиму…
Нам…Вы ведь сможете сделать это?
–Конечно, смогу…
 –А я в долгу не останусь…Она произнесла мое имя и прибавила:
–Хотя вы уже и не будете здесь зимою. Вздохнула и ушла в другую комнату неслышными шагами.
   Через несколько дней, рано утром, когда над Донбассом встало умытое ночною росою солнце, теплое и ласковое, во двор тети Паши въехала машина; и шофер, еще не успевший продрать как следует глаза, закричал:
 –Здесь тетя Паша живет?
–Здесь, здесь…Что там у тебя такое, человече, –выскочила на этот зов тетя Паша, уже давно одетая и причесанная.
– Принимай, хозяйка, уголь. Начальник прислал
 –Уголь! Сюда же давайте, сюда, милый….
Спасибочко ж вам…
   Часа через два ей привезли вторую машину.
   Мой товарищ допил чай, поставил кружку  и лег на сено, подложив под голову руку. Я сидел у костра, время от времени подбрасывая в огонь сухие сучья. В уносящихся ввысь золотых искрах мне чудились чистые души людей, добрых и хороших. Ночь поглощала их своей огромной темной пастью, наподобие того, как тернистые дороги жизни часто забирают у человека его лучшие порывы чувств. И всё это под песню ветра, его бешенство и свист, хоровод, проносящихся над нами сорванных листьев –безмолвных птиц осени.
   А мой товарищ продолжал всё так же медленно тянуть нить рассказа, уводя меня по ней в свое прошлое, когда лета еще не положили на него своих неизбежных морщин – на лице у него сейчас прятались тени.
– Часто ночами, тревожными, донбасскими ночами, я слышал, как не спит тетя Паша. Ворочается. Вздыхает. Шепчет что-то. Иногда она вставал и ходила, беспокойная, по комнате в одной рубашке –будто ждала кого-то…Однажды так она подошла к моей постели, склонилась ко мне, немая и прозрачная, выглянула в окно!.. После – поправила мое одеяло и, присев возле меня, спросила тихо:
–Вы спите?
 – Не-ет, Паша…
 –Я –то же…
   Она вздохнула и прикрыла полные груди рукою.
– Почему же вам не спиться?
–А вам, почему?
– Работа, Пашенька, неурядицы…Кипишь целый день, как в котле….
– Да-а – вздохнула она еще раз, -вы всё о работе думаете…
– Думаю , Паша, о работе…Думаю о семье…

–О семье…А мне, вот, и подумать не о ком.У вас есть, дети… А у меня…. Правда же, ну, скажите, что так – у меня вам не плохо?..
– Мне очень хорошо у вас, Пашенька.
– Вам хорошо. Я старюсь, чтобы вам было хорошо… и так вот, всю жизнь – для других…
Слёзы помешали ей окончить. Она упала мне на грудь и забилась, как раненая белая птица.
–Что вы, Пашенька. Не нужно. Слышите…Мы разбудим девочку,  – пытался успокоить я ее. Но она, еще сильнее прижавшись ко мне, плакала и шептала:
– Я полюбила вас. Вы и не знаете даже, не думаете…не догадываетесь…
О, боже мой, праведный, что это со мной, что я вам говорю…вы же – чужой мне….
Успокойтесь, Пашенька…
–Я молюсь каждую ночь, я думаю –встречу, найду такого человека, как вы…он будет моим… И вы пришли, добрый человече, пришли и согрели меня заботой, сердцем своим…
   За окном рыдала ночь: захлебывались где-то вдали свистки паровозов, за стеной, рядом стонали гудки автомашин, унося вместе с собою в темную даль непонятный говор прохожих шахтеров, слезы этой женщины и ее голос –душевно нежный, искренне ласковый:
 –Нет, Нет, - предупреждала она мои мысли, мы не можем быть вместе: у вас есть жена, я видела ее… –Где же вы ее видели, Пашенька?
–Я возила продавать молоко и заходила к ней… Она –хорошая у вас, достойна вас. И дети  -милые…Но пока вы у меня, я –ваша…
   Она умолкла, крепче прильнув к моей груди. Я слышал, как бьется ее сердце. В углу звонко и весело трещал сверчок.
 –Пашенька, слышите, позвал я?
 –Да!
–Шш, милая,…Идите лучше отдыхать:
Кажется, дочурка проснулась….
Она долго молчала, но, наконец, грустно ответила:
–Хорошо, вы не рассердились?..
–Нет, а вы?
 – Я?..
На миг притих сверчок и стало совсем тихо.
–Я то же,  –выдохнула она с болью. Встала и ушла к себе.
До самого утра я слышал, как ворочалась она, успокаивая девочку –ота жалобно плакала и, что-то прося, непонятно лепетала сонным голоском.
А ночь,  то катила за моим окном белые волны дыма проходящих локомотивов, прикрывая его черными убегающими лентами составов,  то заглядывала чумазыми  фигурами шахтеров, то являлась,  легкая и прозрачная, как тетя Паша,  и вдруг стучала по моему сердцу крупными каплями слез… Я слышал то треск сверчка,  то о чем-то лепечущий голос девочки и – и долго не мог уснуть…

– Налейте мне еще чайку , я промерз что-то….

–Прошу вас, - подал я ему полный раскладной охотничий стакан. Обжигаясь он, продолжал задумчиво:
–Частенько бывало Пашенька прибежит ко мне на работу с беленьким узелком…
– Чего?
–Я по делу.
Ну, какие у нее могли быть там дела. Осмотрится, улыбнется:
– Соскучилась…
И сует мне поспешно:
 – Вы проголодались, наверное. Вот я принесла вам…
 – Да что вы, Пашенька: я же не ребенок. А Пашенька уже развязывает узелок и приговаривает:
–Ешьте…Кто же о вас больше подумает
Жена,   дети далеко.
Отвернется , и с минуту смотрит за шахты, в степь…
А в узелке чего только нет…Даже люди, мои товарищи по работе стали замечать, что тут что-то неладно. Не привыкли у нас, вы сами знаете, проявлять такую заботливость о своем ближнем. Да-а… Суть в том, что к таким людям, как Пашенька, жизнь страшно жестока и несправедлива. Они – такие люди, которые готовы согреть на своей груди весь мир, приласкать на ней всё доброе и хорошее, но охватить его не хватает сил…
А здесь еще – козни судьбы, этого злого дьявола, подстерегающего человека на каждом шагу, если видеть в этом дьяволе ничто иное, как «его величество, случай». Большая любовь никогда не обходится без страданий. Вообще любить, значит, жалеть, значит – страдать…
– Здесь вы путаете,  – заметил я, – причина и следствие у вас сведены к  одному целому.
– Почему?
– А причиной страданий в большой любви не обязательно должна быть сама любовь… Но лучше не будем философствовать. Продолжайте, я слушаю вас.
– Вот так я и жил у тети Паши, два или три месяца – безмерно любимый. Я ни разу не позволил себе оскорбить ее хоть чем-нибудь и воспользоваться желанием женщины – быть моей
Он взглянул на меня, склонив голову, точно  ожидал что-нибудь услышать в ответ.
– Если даже женщина идет навстречу вам своим желанием, но вы не думаете соединить себя в жизни навеки – вы бы глубоко оскорбили ее как человека, воспользовавшись ее желанием – согласны?  – сказал я.
–  вполне, – он закрыл глаза и продолжил:
– по мнению некоторых, это отдает чистокровным монашеством…
– Я улыбнулся:
– Продолжайте.
Но он молчал еще с минуту: его глаза слипались. Стряхнув с себя сон, он продолжил:
– Мы расстались. Моя работа была окончена, нужно было уезжать домой. Паша проводила меня на станцию. Когда я садился в вагон, на ее лице было написано такое горе, которое можно только прочесть на лице у человека, теряющего самого близкого друга. В вагоне она украдкой поцеловала меня. Я схватил ее  руку и приник к ней губами.
Уже дома,  каждое неаккуратно произнесенное ко мне слово, каждый жест пренебрежительности, не говоря уже о большем – просто оскорблении –  со стороны жены и детей, вызывали в моей душе целую бурю протеста, но протеста скрытого, ничем не  выказуемого. Теперь мне временами казалось, что в жизни я мог быть любим больше. Я знаю, это говорила во мне постоянная неудовлетворенность человека, его несбыточное стремление к полному счастью…Часто мы – вам должно быть знакомо – добившись счастья, находим лишь несколько лет, что могли быть названы совершенно счастливыми – эту мысль мне подсказала Пашенька…Никогда в любви не надо спешить…
Он вздохнул, подвинул к себе ружье, положил его рядом с собою и закурил
– А теперь – что,  спать?
Сон одолевал его.
– Да, я пойду лягу в лодке.
 – Тогда возьми мой плащ, мне здесь будет тепло. Вот, прошу вас…
Подал он мне свой плащ и, кряхтя, перевернулся набок, укладываясь поудобней.
   Захватив с собой ружье, я сошел к берегу.
Ветер низко гнал над землею зловещие облака. На ближней косе одиноко стонал дикий гусь, видимо, раненый  от табуна.  Волны глухо били о берег, рождая в моей душе своим рокотом какие-то смутные мысли, от которых знобило,  и было страшно.