Россиев П. А. Петербург

В начале 90-х годов девятнадцатилетний молодой человек Россиев Павел Амплиевич отправляется в столицу Российской империи с надеждой поступить в Санкт-Петербургский университет. В тоже время его не оставляет мысль связать свою жизнь с литературной деятельностью. Вот, что пишет знакомый ему писатель будучи в таком же возраста, о подобных надеждах: «Жить также своим трудом, сделаться также литератором казалось мне чем-то поэтическим, возвышенным, целью, о которой только и стоило мечтать»[22].

Итак, наш герой покидает Орел. «Это было в начале 90-х годов. Я ехал из Орла в Петербург, – пишет Росииев. – Против меня поместился в вагоне пожилой господин с бакенбардами в английском вкусе, и одет он был как-то по-английски <…> Как водится, мы разговорись <…> разговор перекинулся на И.С. Тургенева, и собеседник мой вспомнил, как он посетил в 1883 году умирающего романиста» [23].
   
Далее приведём пересказ Россиева воспоминаний незнакомца полностью, так как содержимое его в некотором роде уникально и небезынтересно: «Я приехал в Буживаль нарочно, чтобы повидаться с Иванов Сергеевичем, о котором уже говорили, как приговорённом к смерти. И действительно, он угасал… С тяжёлым чувством подхожу к вилле Лё-Френ, хочу узнать, можно ли видеть Иван Сергеевича, звоню, стучусь, минуты уходят, но ко мне никто не выходит: ни привратник, ни женская прислуга. Решаюсь войти, делаю несколько шагов по заросшему травой двору и нахожу Тургенева заброшенным в отдельном помещении.

Он лежал в постели, не спал, и тем более обрадовался моему приходу, что давно мучился от жажды, а графина с водой не мог взять, прислуга же забыла о «живом покойнике». Про Виардо и её семействе и говорить нечего: они не хотели ничего знать о своём благодетеле. При такой действительности, разговаривать было трудно и мучительно. Я просидел у Ивана Сергеевича довольно долго и оставлял его в полном одиночестве. Подавая мне руку на прощание, он сказал мне буквально следующее: «Околеваю… видите как… Это возмездие»[24].
   
Ну как, впечатляющая зарисовка, не правда ли? Не знаю, как на Вас, на меня она произвела впечатление. Но важно другое: ещё не закончивший курса гимназист максимально точно запечатлел в памяти фабулу короткого рассказа «пожилого господина», (1892 г.) переломил представление о якобы благополучной жизни писателя через всем известное – «в конце жизни некому воды подать» – заставил читателя пережить личную трагедию известного писателя, крушения его надежд и ничем неоправданной любви.
   
Стоит обратить внимание: рассказ Россиев опубликовал более чем через пятнадцать лет после услышанного (1908 г.) и повествование его, вне всяких сомнений, подвергнуто авторской трансформации, ибо это одна из особенностей литературы – преобразование событий посредством авторской переработки. К тому же по законам жанра не исключено, что происшедшее с «незнакомым господином» и известным писателем было несколько гиперболизировано. Попытаемся хотя бы частично проследить как это происходило.
   
Рассказ вызревает, но ещё не сформировался полностью. Через четыре года после рассказанного «неизвестным господином», в Нижнем-Новгороде (1896) возник разговор о Тургеневе, и Павел Россиев сообщил эту печальную, но нравоучительную историю писателю Д.В. Григоровичу (1822-1899): «Дмитрий Васильевич выслушал, покивал седою головой, многозначительно сказал: «да!» и вздохнул» [25].
   
Позже Павел Амплиевич в «Силуэтах» привёл строки неизвестного стихотворца о Тургеневе, написанные до встречи с «незнакомым господином» и опубликованные в 1890 г.: «Талант он свой зарыл в «Дворянское гнездо. / С тех пор бездарности на нём оттенок жалкий, / И падший сей талант томится приживалкой, / У падшей с голоса певицы Виардо («Русский Архив». 1890)» [26].
   
Жестокие строчки, да и поэтическое мастерство невысокое, вероятно Россиев долго размышлял, прежде чем их повторить, но сделал это намеренно: они сочетались с его рассказом «У И.С. Тургенева» и подтверждали трагедию русского писателя. История последних дней Иван Сергеевича, навеянная рассказом «пожилого господина с бакенбардами в английском вкусе» и выношенная Павлом Амплиевичем, могла поколебать любое стремление приносить талант в жертву любимой женщине.
   
И наконец рассказ вызрел: свидетелей к моменту его опубликования (1908) не осталось, «неизвестный господин», как пишет Россиев, им не найден; Григорович к этому времени умер; а скрытая и поучительная морализация Павла Амплиевича осталась. Вот так правда сочетается с вложенным в неё литературным поучительным смыслом.
   
В 1892 году Павел Россиев переехал в Петербург. Зачем? – ведь удобнее было заканчивать обучение в Орле. Однако он, судя по всему, был нацелен на столичный университет, а в силу циркуляра от 18 июня 1887 г. (указ о так называемых «о кухаркиных детях»), после студенческих волнений и ареста студентов Петербургского университета, готовивших покушение на Александра III (помните А. Ульянова?), было «постановлено принимать в Петербургский университет, за исключением факультета восточных языков, только выпускников гимназий Петербургского учебного округа».
   
В тоже время о стремлении молодёжи получить университетское образование прекрасно написал бытописатель и драматург, литературный критик и театровед П.Д. Боборыкин (1836-1921) в мемуарах: «Перед поступлением в студенты те из нас, кто был поразвитее и поспособнее, уже вобрали в себя много всяких поощрений к дальнейшему развитию. Это несомненно! Мы подросли в уважении к идее университетской науки, приобрели склонность к чтению, уходили внутренним чувством и воображением в разные сферы и чужой и своей жизни, исторической и современной. В нас поощрялся интерес к искусству, хотя бы и форме дилетантских склонностей, к рисованию, к музыке. Мы рано полюбили и театр»[27]. Всё это в равной степени относилось и к Россиеву.
   
Итак, Павел поступил в 7-ой класс 7-ой петербургской гимназии. Удивительно, орловская гимназия первоначально тоже была 7-ой. Случайность? – возможно. Проучился Павел в 7-ом классе два года и в 1894 году исключен «как оставленный на второй год»[28]. Опять же случайность?  Нет, всё закономерно, так как относился молодой человек к казённому обучению некоторых обязательных предметов формально и был полностью увлечён своими литературными опытами. Гимназию на Петроградской стороне в своих произведениях Россиев не упоминает, в тоже время любовно вспоминает столичных «братьев-писателей», которых называет своей «семьей».

«26-го сентября 1893 года умер А.Н. Плещеев[29]; он умер в Париже и в плачущий осенний день прах поэта был привезен в Петербург <…> У платформы за залом III-го класса стоял обитый черным крепом вагон, и ожидало покойника духовенство, – пишет Россиев. – Собралась небольшая семья «братьев-писателей» Иван Федорович Горбунов стоял поодаль; я стал рядом с ним <…> Отдавший последний долг покойнику, зашли помянуть его в буфет; туда же ковылял и Н.А. Лейкин. К популярному бытописателю петербургского «серого невежества» я довольно присмотрелся, сотрудничая в «Петербургской газете» в отделах театра и маленького фельетона»[30]. И далее Россиев пишет: «Лейкин в то время был на вершине известности, пользовался особенным уважением со стороны редакции и сам ценил себя очень дорого, хотя, положа руку на сердце место его в пантеоне отечественной литературы и было и будет на дальнем плане. Это талант, каких много; но в то время как одних заедала судьба, Николая Александровича Лейкина она баловала»[31]. С Николаем Александровичем Лейкиным (1841-1906), «удачливым» писателем и журналистом, «баловнем судьбы» Россиева связывали, по-видимому, поверхностные отношения.

«Творчество Лейкина, видного русского юмориста, издателя журнала «Осколки», писателя, которого Чехов называл своим литературным «крестным батькой», сегодня забыто. Между тем в литературной среде чеховской эпохи Лейкину должно по праву принадлежать одно из важных мест. Его произведения молодой Чехов, по собственному признанию, читал «ревностно» и «захлебываясь» от удовольствия»[32].  Сам же Лейкин справедливо констатировал: «Чехов на мне учился писать свои рассказы. Если бы не было Лейкина, не было бы Чехова»[33]. 
   
Другой «брат писатель» Горбунов И.Ф. (1831-1896) – литератор, актёр, зачинатель литературно-сценического жанра устного рассказа, безусловно являлся одним из учителей и старших товарищей Павла Россиева, под влиянием которого некоторое время он находился. Годы спустя Россиев сам увлечётся описанием жизни артистов и театра.
   
Упоминает Россиев и своё знакомство в этот период с секретарём редакции петербургской газеты «Россия»: «Насколько мне помнится из бесед с П.П. Басниным  …» [34]. Обратите внимание, Павел много раз общался с Басниными (1852-1904) и эти беседы стоили того: Петр Павлович (инженер, музыкант, преподаватель музыки, музыкальный критик, журналист, поэт, беллетрист, редактор ряда газет) был удивительно талантливый, образованный и, в тоже время, много выстрадавший человек, видимо поэтому Н.Ф. Финдейзен в своих «Дневниках» называет его «симпатичным неудачником»[35].
   
Кроме того, из воспоминаний гимназиста Павла узнаём, что в Петербурге он пишет для газет «маленькие фельетоны и заметки о театрах, знакомится с актёрами, журналистами, писателями и редакторами некоторых столичных газет. Повторюсь, ему было, конечно же, не до учёбы в 7-ой гимназии. Летние каникулы он проводит у родителей и налаживает сотрудничество с газетой «Орловский вестник».
   
В это время Россиев начинает «с 1893 года бывать у незабвенного Александра Константиновича Шеллера (А. Михайлова)» и когда Павел «сообщил ему про своё минутное знакомство с Г.И. Успенским, который к этому времени уже был душевнобольным, Александр Константинович на эти слова отозвался воспоминаем о том, как он, в 1863 году, советовал Глебу Ивановичу не бросать университета до окончания курса, чтобы в последствие не жалеть об этом. – У меня талант! – ответил Успенский, – он заменит собой диплом»[36]. 
   
Таким образом, Шеллер опосредованно намекнул Павлу о необходимости получения высшего образования. Александр Константинович (1838-1900), писавший под псевдонимом А. Михайлов, был известен Павлу как редактор журнала «Живописное Обозрение» и газеты «Сын Отечества».
   
Проучившись в 7-ом классе два года Россиев возвращается к родителям, пообещав им подготовится и сдать экзамены на аттестат зрелости. Кроме того, ему предложено место корреспондента в газете «Орловский вестник».
   
Как известно путь по железной дороге из Петербурга в Орел проходил через Москву и Тулу и здесь Россиев сделал остановку. «В девяностых годах заехал я в Белев (Тульской губернии), посмотреть колыбель В.А. Жуковского – усадьбу Мишинское. Довелось увидеть, однако, не только эту «колыбель», но и место кончины императрицы Елизаветы Алексеевны»[37].
   
Россиев вспоминает: «… на всероссийской выставке в Нижнем Новгороде в 1896 году <…> в то время, когда мы провинциальные журналисты (я корреспондировал в «Орловский вестник»), стараясь по мере сил прельстить провинциальных куликов и мастодонтов нижегородскими прелестями и чудесами, глотали кунавинскую пыль и дышали адским воздухом приволжских набережных…»[38].
   
И ещё: «В 1896 году устроена была в Нижнем Новгороде Всероссийская выставка. Я прожил тогда «в городе Кузьмы Минина» почти месяц, печатал статьи о выставке в газете «Орловский вестник» и подолгу просиживал в бюро IX-го, художественно-промышленного, – отдела, которым заведовал знаменитый писатель Д.В. Григорович» [39].
   
Это же подтверждает исследователь истории периодической и непериодической печати в Орловском крае Пухальский: «Его материалы регулярно появлялись в «Орловском вестнике», он был специальным корреспондентом газеты на крупных российских выставках, в частности, в 1896 году провел в Нижнем Новгороде почти месяц и опубликовал в «Орловском вестнике» серию статей о знаменитой XVI Всероссийской выставке» [40].
   
В этом году Россиев, наконец, не без родительского давления и научения авторитетных для него людей, сдал экзамен экстерном и получил аттестат зрелости в Орловской гимназии. «Я не могу вспомнить И.М. Белоруссова, директора гимназии, иначе, как благодарным словом, – пишет Павел Амплиевич. – Семейные начала, внесенные им в школу, вывели на широкий и светлый путь множество заурядных юношей; и лентяи, и шалуны, в конце концов, одумывались и получали аттестаты зрелости, эти ключи от университетских дверей»[41]. Нам неизвестно, причислял ли Россиев себя к лентяям и заурядным юношам, но то, что он, наконец, одумался – это очевидно и документально подтверждено.
   
Россиев начинает учиться на юридическом факультете Петербургского университета. При этом он продолжает совмещать учёбу в университете с литературной деятельностью, пишет для журнала «Народное образование»[42], публикует свою первую историческую повесть для детей[43].
 
 Россиев вспоминает: «В Петербурге в 90-х годов в бытность мою студентом, когда мне приходилось много работать в «Петербургской газете», «Петербургском листке». «Русском листке», «Сыне Отечества» и в некоторых еженедельных журналах («Живописном обозрении», «Русском паломнике», «Иллюстрации» и друг.) я имел возможность ближе узнать Иван Федоровича (Горбунова. – С.Д.) [44].
 
О «Петербургском листке», в наполнении содержанием которого участвовал Павел Россиев, довольно ёмко сказано в статье «Тридцатипятилетие»: «Городская дума, театр, больница, бега и спорт, заседания учёных обществ, концерты и выставки, вся кипучая и разнообразная жизнь нашей столицы нашла эхо в нашей газете. Летучая молва, слух, новость – всё подхватывается нашей газетой, и всему дается наша оценка, иногда спешная, но неизменно доброжелательная. «Петербургский листок» никогда не специализировался, он был газетой для всех и вы найдёте его всюду: в модной гостиной и партерной, в уборной актрисы и кабинете общественного деятеля, в вагоне конки и железной дороги. Простой рабочий и интеллигентный человек найдут в нашем газетном листке материал для чтения, ясный язык и безыскусственность выражения»[45].
   
В это время Россиев познакомился с выпускником юридического факультета столичного университета Владимиром Людвиговичем Кигн (литературный псевдоним Дедлов) (1856-1908) писателем, критиком, публицистом и общественным деятелем, о котором Павел Амплиевич напишет статью в «Русском архиве». «Я познакомился с покойным Владимиром Людвиговичем через П.Е. Накрохина, тоже покойного секретаря Гайдебуровской «Недели», столько же даровитого, сколько и скромного писателя: он не развернулся вовсю, остался в тени, и теперь забыт. Это было на закате 90-х годов, когда Кигн-Дедлов уже установился как писатель» [46].
   
Прокофий Егорович Накрохин (1850-1903) – талантливый беллетрист, печатавший свои произведения в «Книжках Недели», «Историческом Вестнике», «Журнале для Всех». Не закончивший по бедности полного курса гимназии, он, как и Россиев, рано стал репортёром петербургских газет и еженедельников, где помещал свои рассказы, посвященные простым людям, описывая с добродушным юмором их незамысловатую, будничную жизнь. В 1899 году Накрохин опубликовал сборник рассказов «Идиллия в прозе». К сожалению, умер он в больнице для душевнобольных.
   
После двух курсов университета Россиев «увольняется из числа студентов по болезни (нервное расстройство после смерти отца и др. семейные переживания)»[47].