Путь Аграфены 33

Глава 33. ХРАМ

Но ни на миг я не чувствовал
неудобства с сущим.
У меня нет никакого храма,
у меня нет никакой мечети,
я не хожу ни в какую церковь,
у меня нет никакой системы верования,
но я жил так тотально,
я могу назвать жизнь столь великим даром,
что никакой благодарностью не выразить этого.
Ошо. «Мастер»

В городке кипела жизнь. Улицы стали многолюдны и крикливы. Жизнь суетно кипела, но не было радости в этой суете. Горожане деловито сновали от площади к окраине, от окраин назад, к сигнальной башне. Вместо просьб «подсоби!» да «поднажми!» звучали неслыханные ранее в городке приказы и требования: «Тащи! Принеси! Разгружай! Работай!»
Горожане, как обычно, были прилежны и трудолюбивы, вот только не сыскать былого задора в этом труде. Ржали лошади, подводы, груженные балками и тесаными камнями, тянулись к центру города. Девочки, девушки, женщины несли еду и вино отцам и мужьям. Необычно трезвые и раздраженные мужчины старательно выполняли порученную старшими мастерами работу, не сознавая в полной мере, каково же конечное значение этих натужных стараний.
Анастасия Егоровна плыла по центральной, самой широкой улице города в сопровождении неизменной свиты. Однако теперь матроны держались в некотором отдалении. Почтенные женщины все не могли разобраться в этой сложной, непонятной, невиданной ранее иерархии. Кого же уважать нынче по-особому? Прежнюю «царицу», величественную Егоровну, или нового «царя», горного колдуна, который невесть откуда взялся в тихом городке?
Стоило Гарафене, несмышлёной девчушке семи лет, сбежать с Ведьмой в темный лес, как все смешалось, все переменилось, все взбудоражилось в некогда спокойном селении. И незыблемый авторитет Анастасии Егоровны пошатнулся. Каждый мог заметить и оценить масштаб такой шаткости по увеличившемуся количеству шагов между «царицей» и ее свитой.
Да, Анастасия Егоровна по-прежнему оставалась царицей: головы пред ней склоняли, шапки снимали, не нарушали назойливыми словами покой величественного шествия. Но взгляды вслед бросали нескромные и совсем уж неприлично перешептывались за спиной. Нет, не таили жители зла, они лишь недоумевали: отчего не уберегла их Анастасия Егоровна, отчего сдала город чужому и потому темному колдуну.
Основная возня начиналась у площади, а за сигнальной башней превращалась в совсем уж непролазное копошение. Молчаливыми стражами нависали над толпой белый и черный истуканы. Белый ясень, эбеновое дерево хранили грозные бородатые лики, наделяя резкие черты внутренней силой и четкостью вечных деревьев. Казалось, что сама природа тоже сдалась на милость новых богов.
За сигнальной башней шло строительство. Рабочие сгружали с тяжелых подвод светлый камень, что добывали каменотесы в горах, и темный камень, добытый рудокопами в глубоких шахтах. Черно-белые стены с узкими окошками-бойницами выросли уже на этаж. Где-то там, за этими стенами, отдавал распоряжения неутомимый Босоркун.
Анастасия Егоровна остановилась на краю площади, подозвала властным жестом одну из почтенных матрон. Та отделилась от группы и послушно приблизилась к хозяйке.
- Уважаемая, найди его и приведи ко мне, - попросила Егоровна.
Матрона, не переспрашивая, не уточняя, кивнула и растворилась в деловой суете площади. Через некоторое время от сигнальной башни побежала волна: люди расступались, образуя коридор. По этому живому коридору быстро шел, почти бежал бодрый и веселый Босоркун.
Он раскланивался направо и налево с горожанами, говорил теплые слова, жал руки мужчинам, трепал по плечам женщин, возлагал длань на чело детям. Навстречу Егоровне он улыбался радушно и радостно, как будто навстречу родной, горячо любимой сестре. Сблизившись, трогательно обнял хранительницу, и та невольно ответила на объятья.
- Все ждал, все ждал, когда же сама пожалует! – Босоркун взял Анастасию Егоровну под руку и мягко повел в сторону от площади, подальше от глаз, ушей и суеты. – Когда же начинание наше благословит на скорое завершение!
- Наше? – тихо, не для толпы усмехнулась Егоровна. – Что ж в нем нашего? Не рановато ли кутить начал да толчею развел? Я-то здесь еще, жива, целехонька и по-прежнему слово не последнее имею.
- Первое! Первое слово имеешь! – поспешил заверить Босоркун. – Чего спорить? Не мы ли все миром порешили? Сообща?
- Ты бы не торопился, - посоветовала Егоровна. – Поначалу авторитет бы укрепил, любовь народную завоевал, славу бы свою угрюмую развеял. Помнят же в городе о твоих былых шалостях, страшилки детям на ночь все еще рассказывают.
- Полюбят, полюбят они меня, хранительница, - заверил Босоркун. – С твоего благословения и с божьей помощью. А со строительством медлить нельзя. Не терпят боги промедлений в добрых делах. Да и тебе, как я понимаю, не сегодня завтра в путь. Где отпевать тебя прикажешь?
- Незачем меня отпевать! – возмутилась хранительница. – Сожгут тело по традиции, да я уже далеко буду, мне будет все равно.
- Вот именно! – воскликнул Босоркун. – Тебе-то все равно, а городу – нет! Это же знак, откровение, исток новой традиции! Самолично обряд над телом произведу, да так, что каждый горожанин такой отходной для себя и близких всем сердцем возжелает!
- Желание жить – вот для человека попутный ветер, - Егоровна глянула на колдуна, как на умалишённого.
- Про ветер мне не рассказывай, хранительница, - улыбнулся в ответ Босоркун. – Я и есть ветер, когда попутный, а когда и встречный. В море парусу разные ветра нужны. Иначе как лавировать? Желание жить да желание умереть дополняют друг друга. Как Белобог и Чернобог. Желание жить само себе дорогу проложит, а желанию умереть правильная подача нужна, обертка красивая. Вот обряд - такая обертка и есть.
- Да что за обряд такой? – сдалась Егоровна.
- Провожальный, - ответил Босоркун с удовольствием. – Из нашего мира в мир иной. С почестями в дорогу отправим. В праздничном наряде, в паланкине парчовом, в гробу из белого ясеня с крышкой из эбенового дерева. Или наоборот. Как завещаешь, так и будет. Я песнь спою, которую потом веками петь будут. В храме твою статую поставим. Будешь славиться в потомках, как мать народа, что богов в долину привела, власть их сама приняла и другим принять повелела.
- Как тебе не терпится саму меня с лица города стереть и только имя мое оставить, - поморщилась хранительница. – Имя оставить, чтобы в своих же целях использовать.
- Все на благо города, все на благо Вселенной, - Босоркун возвел очи горе. – Все по воле богов. Они же мне и намекнули, что час твой наступает.
- Ошибаются! – неожиданно для самой себя соврала Егоровна.
- Ой ли? – прищурился Босоркун. – Ну да ладно! Нам еще многое предстоит сделать вместе. Может, осмотрим строение?
- Что я там не видела? – ощетинилась Егоровна, но все же позволила Босоркуну увлечь себя за локоть назад, к многолюдной площади.
Народ вновь расступился, пропуская этих двух: Анастасию Егоровну в блеске парчовых нарядов и Босоркуна в льняной рубахе рядового горожанина. Почтенным матронам пришлось поторопиться, чтобы масса людская не оттерла свиту от важных персон. Анастасия Егоровна остановилась было на пороге строения, но кто-то тяжело навалился сзади. Если бы Босоркун с почтительной улыбкой не поддержал хранительницу за локоть, то мог бы выйти немалый конфуз.
Внутренней отделки в помещениях не было. Как и фасадной отделки. Не потому, что еще не успели, а потому, что светлые да темные камни сами уже и являли собой нужный декор, предписанный главным зодчим – Босоркуном. Здание возводили одноэтажное, но с очень высокими сводами – под стать сигнальной башне. Сталагмитами устремились в открытое пока еще небо колонны – они примут на себя вес будущей кровли.
По строительным лесам, как матросы по вантам, сновали мастера-строители и помощники из прочих цехов. Пришлось призвать многих, оторвать от привычных дел. А как иначе завершить такое монументальное начинание?
Молодой горожанин, которого Босоркун избрал себе в личные помощники, по приказу поднес колдуну большой альбом в кожаном переплете. Главный зодчий с гордостью развернул широкие страницы перед Анастасией Егоровной.
- Вот здесь будет алтарь, - Босоркун ткнул пальцем в чертеж. – За алтарем художники распишут заднюю стену. Они изобразят по моим эскизам картину сотворения мира.
- Сотворения мира? – Анастасия Егоровна вздернула брови. – Не наглеешь ли, царь горы? И как же твой мир был сотворен?
- Наш мир, - нежно поправил Босоркун. – А сотворен был так: Бросил Чернобог ком земли в Мировой океан, и возникла суша, а океан разделен на семь морей. Бросил Белобог зерна в землю, и покрылась суша лесами, и завелись в лесах звери, а в долинах – люди.
Ничего не могла ответить на это Анастасия Егоровна. Лишь качала головой и шептала одними губами:
- Что ж ты натворил, неразумный? Что ж я натворила?