Вышибала

Я пришел именно к этому редактору именно потому, что он специалист по  современной литературе! То есть  то, что  надо: Ну, к кому же мне еще , ныне еще живущему автору,  еще приходить? (Ох, уж это "еще"! Очень повторяемое слово: до надоедливости!).

Редакция находилась недалеко от железной дороги; то и дело подвывали набирающие скорость электрички,  слышалась тяжелая солидная поступь товарняков.

Леонид Павлович сидел за большим столом, до краев заваленным  бумагами в несколько культурных слоев: давно уже стоило бы пригласить бригаду археологов, чтобы провели раскопки и сделали удивительные открытия!

Не ожидаясь приглашения, я, по праву почти знакомого, сел на изрядно  расшатанный стул и посмотрел на хозяина кабинета.  Этого человека я видел второй раз в жизни. Снова, как при первой встрече, меня поразило не само лицо, а то, что  его наиболее характерной деталью  были очки: огромные, с толстыми, точно пуленепробиваемыми стеклами. Тщедушный, сутулый, весь какой-то стертый, неземной, "литературный", он вызывал некое композитное чувство без определенного имени и названия.

"Стихи ваши нехороши, —  интеллигентно сказал Леонид Павлович. — Внутренний план, понимаете ли,  должен соответствовать внешней  форме. А  у вас…

Мне стало почему-то смешно:
"Неужели ни одно вам не понравилось?"
"Увы!"

Он на секунду замялся, подбирая подходящую случаю мысль. Мысли не было, поэтому он озвучил слова, не вкладывая в них  особого смысла:
"Я понимаю, конечно же, что вы, знаете ли, интересный человек, со своим, так сказать, взглядом на мир…"
"Ну, так что же?" — приободрил я его.
"Да вот, форма эта!" — вскинул он  голову, и очки угрожающе сверкнули!

Зазвонил телефон. Он снял трубку:
"Да-да! Это я! Ну, конечно, читал! Потрясающе! Не мог оторваться! Честное слово: две ночи напролет читал! Снимаю шляпу! Нет-нет! Могу только поздравить: бесспорный шаг вперед в раскрытии   образов. Я буду  за вас драться. Нет, не надо! Так часто не нужно! И жена отдохнула, и я. Так что не беспокойтесь! Я за вас стеной стану и буду драться! До встречи!"

Он положил трубку, сцепил руки в замок и посмотрел сквозь меня детски невинным взглядом.
"Леонид Павлович, а с формой и планом у него как… Полное соответствие?" — поинтересовался я из вежливости.

"Да…" — как-то неопределенно выдохнул мой редактор. — "Вы только не обижайтесь!  Ничего не могу, связан по рукам и ногам!"

"Я вовсе не обижаюсь!" — успокоил я его, поднимаясь со стула. — "Потому что стихи не мои! Я их взял из сборника "Русская поэзия  конца Девятнадцатого века". Он только что вышел в свет, вот только не в вашем издательстве... Современно звучат классики, не правда ли?! Только я бы на их месте  просто от стыда сгорел! Что же у них с формой и планом творится? А еще корифеи! Впрочем, в раю не горят! Ну, всего вам доброго! Прощайте, Леонид Павлович!  Берегите себя! Чаще отдыхайте с женой в санатории!"

Выходя на улицу, я улыбнулся вахтерше. Она, как полагается, ответила на улыбку  улыбкой. Какое это все же счастье: улыбнуться  незнакомому бескорыстному человеку!

 Я был рад, что моя шутка со стихами удалась! Не такая уж, оказывается, сложная штука — эта литература!