Мыслящий тростник

Блез Паскаль и Ф.И. Тютчев

Читая «Мысли» Блеза Паскаля я пыталась понять – в чем притягательность этого, без сомнения глубокого человека? Что притягивает моё внимание, понятно: интерес к философии, мимо которой мы прошли в школьные года.

В моей молодости философия ассоциировалась в основном с марксизмом – ленинизмом, даже на расстоянии вызывала чувство скуки и чего-то совсем далёкого от нашей жизни. Но что могло интересовать в работах этой личности писателей XIX века, более глубоко, чем мы, знакомых с философией?

Первая моя реакция на его «Мысли» была: «Это же про нас!»
Прерывая чтение сына, зачитывала ему целые абзацы, и он так же находил их близкими к сегодняшней жизни.

И тут вспомнился один эпизод из моего послушничества. Наставник предложил мне к рассмотрению два абсолютно противоположных мнения. Я видела правоту в обоих этих высказываниях и растерялась. Мысленно стояла, как буриданов осёл между двумя стогами, и, наконец, взмолилась: «Батюшка, а как же правильно?»

«Думай самостоятельно, всю жизнь «иждивенцем» не проживешь!» - отрезал наставник, - «учителя в миру неправильно вас обучают. Они заставляют заучивать, зачастую ложные истины, но не учат мыслить!»

Вспомнив этот эпизод, я поняла, что такое знакомое напоминали мне размышления Паскаля. Он не просто мыслитель, он… учитель, наставник, психолог. Он держит читателя во взвешенном состоянии между двумя полюсами, он постоянно предлагает смотреть на предмет размышления не просто с двух точек зрения, а объемно воспринимая всю сферу вопроса.

«Я нарисую ему не только видимую вселенную, но и мыслимую необъятность природы в рамке этого атомистического ракурса. Он увидит бесчисленное множество миров, каждый с своим особым небом, планетами, землею таких же размеров, как и наш видимый мир; на этой земле он увидит животных и, наконец, тех же насекомых, и в них опять то же, что нашел в первом; встречая еще в других существах то же самое, без конца, без остановки, он должен потеряться в этих чудесах, столь же изумительных по своей малости, сколько другие по их громадности».

Поняв, что вполне вероятно, писатели классики так же воспринимали Паскаля, как наставника, не просто предлагающего свои мысли к рассмотрению, а обучающего мыслить, я увидела и секрет его влияния: нет ничего более притягательного для писателя, чем мы сами. И нет ничего более сложного и не изученного, чем человек.
 
«Почему ограничено мое разумение? Мой рост? Моя жизнь почему ограничена она сотнею, а не тысячью лет? По какой причине природа дала мне именно такую продолжительность жизни, почему именно это число, а не другое выбрала она в вечности, перед которою всякие числа теряют свое значение?»

«Почему именно мысли Паскаля оказались востребованы русской интеллигенцией?» - размышляла я. Даже материалист Д.И.Писарев, обвиняя его в «узколобом мистицизме» или Н.А. Добролюбов полемизируя с Паскалем, обращаются к его «Мыслям», хотя и используют их для собственных целей. Обычно потребность полемизировать в нас вызывает та личность, что находится в сфере наших интересов, чьё влияние на себя и ближайшее окружение хочется опровергнуть, а потом установить свои «правила игры» над прахом поверженного противника.

Думаю, насколько бы не разошлись за века представления о христианстве у Западной культуры и Восточной в наивысшей своей точке, в главном духовном своем наполнении, они не могут не совпадать. Ведь источник у всех один – Библия. Как бы ни пытался христианский писатель быть неповторимым в своих работах, он никуда не уйдёт от общих корней, от христианской веры, от среды общих христианских понятий и цитат. И тут неизбежны переклички и совпадения в интересах, даже в процессе полемики. «Что же удивительного после этого, что религия основательно знает то, что дается по мере просвещения?» - пишет в своих «Мыслях» Паскаль.

Все это верно и для поэзии Тютчева. Особенность его лирики заключается в том, что любое его стихотворение можно назвать философским. Пишет ли он о любви, о природе… поэт все равно ищет общий закон существования. Он задается вечными вопросами: что такое жизнь, человек, зачем он живет, что есть счастье, смерть, бессмертие? И отвечая на эти вопросы, выстраивает свой поэтический мир.
Чаще всего в связи с Блезом Паскалем упоминается стихотворение «Певучесть есть в морских волнах».

Обычно указывают на два литературных источника этого стихотворения: на строку из авсониева «Послания Понтию Павлину» и на известное выражение Паскаля о «мыслящем тростнике»

Между тем в последней строфе присутствует цитата из Библии «глас вопиющего в пустыне» (Исайя 40. 3 и рецитация в Мф 3. 3, Мк 1. 3, Лк 3. 4, Ин 1. 23)
Чаще всего цитируются строки, которые заключают в себе слова французского мыслителя: «Человек - всего лишь тростник, слабейшее из творений природы, но он - тростник мыслящий. … Пусть даже его уничтожит Вселенная, человек все равно возвышеннее, ибо сознает, что расстается с жизнью и что слабее Вселенной, а она ничего не сознает» (фр. 347, пер. Э.Линецкой)

Откуда, как разлад возник?
И отчего же в общем хоре
Душа не то поет, что море,
И ропщет мыслящий тростник?

Пифагорейская умиротворенность и барочная по духу и форме мысль о парадоксально соревновательном соотношении «малого» и «великого» противостоят друг другу как «да» и «нет».

Сравнение человека с тростником (камышом) заимствовано из Писания: «И поразит Господь Израиля, и будет он, как тростник, колеблемый в воде» (3 Царств 14. 15); «когда гнет голову свою, как тростник» (Исаия 58. 5); «поразил надмевавшегося насилием и дерзостью, сотрясая его туда и сюда, как тростник» (3 Маккавейская 2.16) (сравните также со скептическим рассуждением из книги Иова: «наши дни на земле тень. Вот они научат тебя, скажут тебе и от сердца своего произнесут слова: поднимается ли тростник без влаги? растет ли камыш без воды? Еще он в свежести своей и не срезан, а прежде всякой травы засыхает» Иов 8. 9 - 12).

Мы можем предположить, что Тютчев меняет «прибрежный» тростник Авсония на «зыбкий», исходя из библейской семантики и подготавливая цитату из Паскаля (текст которого, как было сказано, заключает полемическую отсылку к Писанию). Ясно, однако, что тема музыки сфер и тема высокого (несмотря на видимую ничтожность) достоинства человека вполне позитивны и не могут стать генеральной темой текста, не могут обосновать «души отчаянной протест». В стихотворении есть еще один план реминисценций, который и обеспечивает необходимое обоснование: он связан в первую очередь с самой идеологической коллизией «разлада» между гармонической природой мироздания и дисгармонией человеческого существования.

И от земли до крайних звезд
Все безответен и поныне
Глас вопиющего в пустыне,
Души отчаянной протест?

находит параллель в Библии: «Ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира через рассматривание творений видимы, так что они безответны» (К Римлянам 1. 20). Человек не может дождаться ответа от того, что безответно по природе, но это какая-то предельно открывающая себя безответность «гармоничного», «стройного» и «созвучного» мироздания.

«Человек самая ничтожная былинка в природе, но былинка мыслящая. Не нужно вооружаться всей вселенной, чтобы раздавить ее. Для ее умерщвления достаточно небольшого испарения, одной капли воды. Но пусть вселенная раздавит его, человек станет еще выше и благороднее своего убийцы, потому что он сознает свою смерть; вселенная же не ведает своего превосходства над человеком».

Природа знать не знает о былом,
Ей чужды наши призрачные годы,
И перед ней мы смутно сознаем
Себя самих – лишь грезою природы.
Поочередно всех своих детей,
Свершающих свой подвиг бесполезный,
Она равно приветствует своей
Всепоглощающей и миротворной бездной.

Рассмотрение всего творчества поэта как целостного текста показывает, что тематическое разделение тютчевской лирики в значительной степени условно: за разными тематическими пластами обнаруживается единый принцип видения мира – философский.

«У него – писал еще первый биограф Тютчева И. Аксаков, – не то что мыслящая поэзия – а поэтическая мысль; не чувство рассуждающее, мыслящее – а мысль чувствующая и живая. От этого внешняя художественная форма не является у него надетой на мысль, как перчатка на руку, а срослась с нею, как покров кожи с телом, сотворена вместе и одновременно, одним процессом: это сама плоть мысли»
Трагическое одиночество в мироздании, трагическая невозможность конечного познания мира, трагедия любви, трагедия смерти, небытия с разных сторон окружают человека. И тщетно ищет он точку опоры в мире тревожащих, скользящих противоположностей:

И, как виденье, внешний мир ушел...
И человек, как сирота бездомный,
Стоит теперь и немощен и гол,
Лицом к лицу пред пропастию темной.
На самого себя покинут он –
Упразднен ум, и мысль осиротела –
В душе своей, как в бездне, погружен,
И нет извне опоры, ни предела...

Творчество поэта создаёт мысленные переклички со многими цитатами из Блеза Паскаля, не только потому, что Тютчев учился у этого философа, не только потому, что общался в литературной среде цитирующей его, но и потому, что произрастает все наше культурное восприятие мира на общих духовных корнях.

«Пусть, пришедши в себя, человек посмотрит, что представляет он в сравнении со всем бытием, пусть представит себя как бы заблудившимся в этом далеком уголке природы и пусть по этой келье — я разумею вселенную нашу — он научится ценить землю, царства, города, и себя самого, в своем истинном значении».