Французская мелодрама матушки Екатерины II, гл. 8

Глава 8,
в которой Иоганна, наконец, рисует словесный портрет  императрицы Елизаветы Петровны

      Итак, ненадолго отвлекшись от своей насыщенной светской жизни, Иоганна написала молодому французу де-Пуйли очередное письмо, целиком посвятив его императрице Елизавете. Судя по тому, как она подводила свое предыдущее повествование о династии Романовых к елизаветинскому периоду, де-Пуйли и его родственника-дипломата интересовала именно эта часть исторического экскурса. Дипломаты - люди по большей части практические, поэтому сведения о действующей на то время российской императрице им должны были быть значительно более интересны.
Не известно, были удовлетворены французские читатели её письма, но что касается российских историков, то они явно с большим удовольствие изучали, а затем и транслировали этот «портрет» Елизаветы в своих работах. И то, как передала Иоганна образ российской императрицы, для некоторых историографов почему-то и по сей день служит «эталонным» портретом Елизаветы Петровны Романовой.
      С первой же фразы словесного портрета слышны нотки женской зависти, но Иоганна все же справляется с этим своим недостатком и отдает должное внешности императрицы. Она пытается также судит и о душевной организации своей родственницы (в соответствии с принятыми в России семейными терминами Иоганна и Елизавета являлись сватьями), которая саму цербстскую княгиню называла «племянницей». Следует, однако, заметить, что в этом тексте Иоганна описывает Елизавету, какой она её имела удовольствие знать в 1744-45 годах - со дня их последней встречи прошло без малого тринадцать лет. Однако же сам портрет, написанный пером Иоганны Цербстской, заслуживает того, чтобы процитировать его целиком. Итак, цитата из письма Иоганны к де-Пуйли от 10 августа 1758 г.:
             «Надеюсь, что я закончу портрет императрицы Елизаветы. … Императрица Елизавета высока ростом, она была хорошо сложена, но в моё время уже полнела … Её талия была немного тоньше, чем на портрете. Лицо в буквальном смысле было совершенно. Нос, правда, маловат для такого лица, но все на своем месте. Непередаваемой красоты рот; никто никогда прежде не видел такого: эти слова милосердия, смех, игра, слетающие с ее губ. Морщины на ее лице всегда оставались лишь исключительно милыми. Слышать бы плохих слов от нее, если только она смогла бы вымолвить их. Сквозь створку губ угадывались жемчужины белоснежных зубов. Взгляд чрезвычайно нежный - да, это тот эффект, который он производил на меня. Глаза кажутся черными, однако же они чисто голубого цвета. Они излучают нежность, которой они до предела наполнены. Они налагают уважение, порожденное чувствами сердца; вы не можете созерцать их, не чувствуя тайного очарования, которое возвращает вас к жизни. Никогда лоб не был более приятным. Ее волосы настолько правильно посажены, что казалось достаточно одного легкого движения гребня, и вот они уложены с особым искусством.  У императрицы всегда были черные брови и естественного пепельного цвета локоны. Весь ее стан отображает благородство, а походка исключительно красива; представляется она всегда с милостью и благосклонностью; она говорит правильно, приятным голосом; ее жесты всегда изящны. Одним словом, никогда не было наружности, похожей на неё. Никто никогда не мог видеть настолько изумительных красок, утонченной  шеи, рук.  Можете мне поверить, я все же немного разбираюсь в этом предмете и говорю об этом  без предубеждения».
Здесь хочется немного передохнуть. Взору непредубежденного читателя должна, по всей видимости, предстать практически идеальная - по крайней мере внешне, - дама в возрасте слегка за тридцать. И действительно, встреча Иоганны с Елизаветой произошла, когда той только исполнилось 34 года. Их личное знакомство, как Иоганна описывала его в своих записках о пребывании в России (см. «Три портрета…»), было исключительно приятно и даже по-родственному сентиментально. А первое впечатление, как известно, всегда наиболее памятно. Это уже потом, когда взгляды Елизаветы, как тетки наследника престола, а Иоганны, как матери его невесты, на будущую семейную жизнь Екатерины и Петра Федоровича, да и по другим вопросам  стали несколько расходиться …  Не следует так же забывать и про цивилизационный шок от прибытия весьма амбициозной парочки из бедного Цербста к блистательному российскому императорскому двору…  Словом, это мы уже излагали - отношения двух новых родственниц весьма скоро покрылись изморозью. Но вот же, спустя 13 лет после знакомства, Иоганна нарисовала для своего молодого французского читателя практически идеальный портрет русской императрицы. Следует отдать ей должное и попытаться поверить, что она «говорит об этом без предубеждения», тем более что Иоганна, безусловно, «немного разбиралась в этом предмете». 
Посему тем более интересно, что же пишет цербстская княгиня о Елизавете далее.
«Её внутреннее содержание могло бы соответствовать её внешности, если бы фактическое образование, полученное дочерями императора, их отца, было бы обширно и отвечало бы всем требованиям этого гения той эпохи. Вздохнем о слабостях наших героев; но вспомним об их характерах, отличающих их от всех остальных смертных. Императрица Елизавета обладает добрым сердцем, щедрым, великодушным. Доброта лежит в основе ее характера. Она весела, но может и смущаться. В какие-то моменты она становится на миг серьезной, но лишь на мгновение, ее мягкость приходит на смену настроению, она никогда ее не покидает. Никогда  не существовало личности более человечной, чем она. Будучи вашим другом, она будет страдать от ваших болезней более вас, обеспечит вам утешение и облегчит ношу.  Его сердце создано для нежности, но душа предназначена для царствования. Неустрашимая, твердая духом, она знает, как разделять и властвовать; день её восхождения на трон - явное тому подтверждение. Она сильна духом, имеет быстрый ум, способна, но порой слишком эмоциональна.
               Это не удивительно, унаследовав трон в возрасте 37 лет, как мне кажется, будучи пока еще принцессой Елизаветой, ведя замкнутую и спокойную жизнь, необходимо было привыкнуть к такой роли, который она взяла на себя, чтобы управлять таким колоссом.
               Такой, как я вам описываю ее, принцессу Елизавету, возведенной в роль идола своей нацией, внушая страх любому из министров, имея таких завистников, как Императрица (Иоганна имеет в виду Анну Иоанновну) и принцесса Анна (Анна Леопольдовна), она продвигалась к трону, ловко и достойно направляемая, приобретая, благодаря своим манерам, сторонников среди придворных дам, чей вес и авторитет мог решить судьбу любого…».
              Здесь придется несколько поправить Иоганну – она то ли запамятовала, то ли просто ошиблась в дате. «День восхождения на трон» случился за три недели до того, как Елизавете исполнилось 32 года, а никак не 37. Но это так – простительная ошибка.
             Но вот, что касается некоторых оборотов речи – таких как: «Слышать бы плохих слов от нее, если только она смогла бы вымолвить их» или же «Императрица Елизавета обладает добрым сердцем, щедрым, великодушным. Доброта лежит в основе ее характера». Здесь, некоторым образом, приходится усомниться в искренности Иоганны. А сомнения эти возникают, поскольку весьма выразительны некоторые фразы из «Записок» Екатерины об отношениях её матушки и Императрицы (см. «Русская комедия великой княгини Екатерины»). Например, вот такие:
«Наконец, дверь спальной отворилась, и императрица вышла оттуда с лицом очень красным и с видом разгневанным, а матушка шла за нею с красными глазами и в слезах» - это Екатерина пишет о сцене, происшедшей во время паломничества в Троице-Сергиеву Лавру весной 1744 г.
Или же о душевном состоянии матери по прошествии нескольких месяцев пребывания в России Екатерина замечает: «Матушка же была в это время постоянно не в духе, отчасти потому, что императрица была крайне недовольна ею, оскорбляла её и часто унижала».
Могла ли Иоганна забыть подобные сцены? Вряд ли…  Так может в этих строках письма к де-Пуйли она перешагивает через эти недоразумения и остается верна своей «беспристрастности»? Или же Иоганна намеренно рисует «светлый образ» императрицы Елизаветы?! Скорее всего, Иоганна не была так наивна, чтобы исключить возможность попадания цитат из этих её писем на стол к русским дипломатам-соглядатаям. А насколько пристально они следили за её времяпрепровождением в Париже, мы могли узнать из предыдущей главы нашего повествования. А, может быть, вдовствующая княгиня Цербстская  намеренно нарисовала такой панегирик Елизавете? Ведь, как можно понять из переписки российских дипломатов, Иоганна всерьез надеялась на возобновление выплат российским императорским двором субсидий себе и своему сыну Фридриху. Ну, словом, не стоит думать, что такая опытная интриганка говорила или писала  что-нибудь просто так…   
            В последующих своих письмах Иоганна  продолжает делиться с де-Пуйли светскими новостями и известиями о сражениях между армиями воюющих держав. Также она с тонким знанием подробностей описывает обстановку с престолонаследием, сложившуюся в романовской династии в период регентства Бирона, а затем Анны Леопольдовны. Постепенно она подходит к моменту, предшествующему «славному событию». Именно таким термином Иоганна называет переворот, совершенный Елизаветой.
           Событийный ряд Иоганна передает в таких деталях, как будто в то время находилась в Санкт-Петербурге и сама, что называется, «держала свечку».               
           Так по её сведениям, мать-регентша младенца-императора Иоанна Антоновича – Анна Леопольдовна - по наущению  саксонского посланника, и по совместительству её любовника, графа Линара сама вознамерилась короноваться. Причем одни её сторонники советовали ей короноваться вместе с сыном, а другие - только самой. Но этому проекту якобы помешало пристрастие регентши к драгоценным регалиям монархии.      
              В письме от 1-го сентября Иоганна так излагает сие событие: Анна Леопольдовна «с Линаром надеялась наладить дело  во время предполагавшейся поездки в Москву (т.е. на коронацию), лишь бы коронационные украшения, которые при каждом новом государе делаются вновь, были готовы. Линар был поспешно отправлен  под вымышленным предлогом в Дрезден с драгоценными каменьями, чтобы там докончить как можно скорее работу».
              Постфактум следует отметить, что саксонский посланник и одновременно фаворит Анны Леопольдовны граф Линар не успел «докончить работу» у дрезденских ювелиров – Брауншвейгское семейство за время его отлучки было свергнуто. Хлопотавшему таким образом в интересах Анны Леопольдовны графу Линару затем предъявили обвинение в незаконном вывозе за границу семейных драгоценностей династии Романовых…
             Тут же в письме излагается другая ошеломляющая подробность подготовки елизаветинского переворота. Причем подробность эта настолько увлекательно пикантна, что была переписана слово в слово из письма Иоганны в записку, составленную для французского дипломатического ведомства. А, видимо, из этой записки сия пикантность пошла гулять по различным историческим и около того трудам зарубежных, а затем и отечественных историографов. Излагая эту подробность, Иоганна ненароком упоминает  хорошо ей знакомого  дипломата Сергея Салтыкова. Судите сами:
             «В это же время г-жа Салтыкова, мать Итамбега, довершала покорение умов в целом ряде семейств. Она была Голицына. Кроме того, будучи очень красивою, она маневрировала особенным способом, который не должен стать известен потомству. С одной из своих служанок она отправлялась в казармы гвардейцев, отдавалась им, напивалась, играла и нарочно проигрывала. Одним словом, образ её действий поражает и заставляет содрогаться. В это время ея любовниками состояли все 300 гренадеров, которые потом сопровождали ея величество».      
После такого откровения уже совершенно не интересно, почему Сергея Салтыкова княгиня Цербстская называет Итамбегом - значит было у него такое прозвище… Но какова новость о поведении его матушки Марьи Алексеевны, урожденной княжне Голицыной! Допустим, княжна Марья, будучи сторонником Елизаветы, действительно склоняла гренадеров в пользу Елизаветы-принцессы. Ради такого дела можно было, конечно же, и проиграться в картишки, ну и согрешить с приглянувшимся офицером… Но зачем же ей было так напиваться, а затем и … Здесь, право, Иоганне верится с трудом! Да и откуда она могла почерпнуть подобные сведения, неужто из частных бесед с самой Елизаветой - уже императрицей?!  Ну не рассказывали же гостье из Цербста о таком способе вербовки сторонников все 300 гренадеров?! Можно, конечно, было бы оставить этот текст на совести Иоганны и спокойно продолжать чтение её переписки, но ведь эта сплетня и по сей день продолжает эксплуатироваться в около исторической литературе. Мало того, участницей описываемых пикантных похождений иногда называют и саму императрицу Елизавету!
Да уж, своей перепиской с де-Пуйли Иоганна Цербстская внесла поистине нетленный вклад в российскую историографию первой половины XVIII века!

Продолжение следует