Как Женя Брагинец на землю упал

За окном сверкнула молния и на миг ослепила старого советского аса. Евгений Иванович отвернулся от окна, закрыл потрепанный фотоальбом, вытер набежавшие на глаза слезы и в инвалидном кресле отъехал от окна.
Сорок лет назад закончилась война. Сорок лет подряд Евгений Иванович Брагинец плачет каждый раз, когда идут майские грозы. Яркая вспышка молнии, грохот грома и звенящая тишина - сама природа напоминала ему о воздушных боях.
Очередной взрыв небес отвлек Евгения Ивановича от наблюдения за крупными каплями дождя, которые барабанили по подоконнику.
— Деда, деда! - в коридоре хлопнула дверь и раздался взволнованный крик Вовки.
— Что такое? Что случилось? - Евгений Иванович оглянулся.
В дверях комнаты показался мальчишка лет десяти-одиннадцати в синей школьной форме, с красным пионерским галстуком на шее и портфелем в руках. Русые волосы прилипли ко лбу, на щеках блестели капли дождя, зеленые глаза пылали счастьем, а на полу увеличивалась лужа.
— Деда, мне в школе ТАКОЕ задание дали! Закачаешься! - Вовка отшвырнул портфель в угол комнаты и теперь прыгал на одной ноге, пытаясь снять прилипшие штаны.
Евгений Иванович смотрел на мальчика и улыбался. Вовка Брагинец  - единственный внук и отрада старого советского аса всегда мог развеселить деда. Мальчишка фонтанировал смешными историями, фокусами, шалостями и весельем. Таким же был когда-то и Евгений Иванович. Только его звали тогда просто Женя, или Женька.
— Вовка, посмотри какая лужа натекла с тебя. Эх! Разошелся, как бондарский конь! - Дед всплеснул руками - За тряпкой беги. Потом про свое «такое» расскажешь.
Вовка стянул мокрую форму, скомкал и потащил в ванную. Евгений Иванович недовольно цокнул языком и снова открыл старый фотоальбом с пожелтевшими страницами. Вовка быстро вернулся в комнату с тряпкой, вытер пол, переоделся и уселся на тахту напротив деда, сидевшего у окна в инвалидной коляске.
— Деда, а ты что делаешь? - спросил Вовка.
— Смотрю старые фото. Бабушку твою, Нину Гавриловну, вспоминаю. - ответил Евгений Иванович.
— Деда, послушай. Мне ТАКОЕ задание дали! Ух - просто! - Вовка от нетерпения заерзал на месте.
— Говори! - и дед захлопнул фотоальбом.
— Мне надо про тебя рассказать ребятам - скоро же День Победы… Деда-а-а! - Вовка вскочил и бросился к Евгению Ивановичу. - А давай ты сам к нам приедешь и расскажешь все-все?!
— Вовка, да чё ты вертишься, как круженая овца? Стой покойно. Стой, кому говорю, - Евгений Иванович резко переменился. Из добродушного деда он превратился в строгого полковника. В голосе появились стальные нотки, а глаза сузились.
— Никуда я не поеду. Еще чего! На хохму пигалицам и шпингалетам всяким выставлять себя не буду. Иди, делай уроки.
У Вовки защипало в носу. Он молча кивнул, взял книги, тетрадки и ушел на кухню.
До самого вечера Евгений Иванович и Вовка не разговаривали. Они даже ужинали молча. Отец Вовки, Николай Евгениевич, налил чай и спросил:
— Что опять не поделили, а?
— Почему не поделили? Все нормально, - буркнул Евгений Иванович.
Мама Вовки, Ольга Петровна, достала варенье из шкафчика, баранки из металлической хлебницы и уточнила:
— Опять из-за своих самолетов поругались?
Вовка снова ощутил неприятное пощипывание в носу:
— Да, мама, ты ничего не понимаешь! Я хотел…Я же им… А он!!! - И мальчишка тихо всхлипнул.
Ольга Петровна покачала головой, подошла к сыну и обняла за плечи. Евгений Иванович взял баранку, макнул в вазочку с абрикосовым вареньем и подал внуку:
— На, возьми. Не обижайся!
Вовка поднял голову с маминой груди, всхлипнул «деда!» и бросился к старику в объятья.
Когда все немного успокоились, Вовка рассказал родителям о школьном задании и своей просьбе, а также о том, что дед отказался приехать к нему в класс и рассказать о своих подвигах.
Евгений Иванович молчал. Он пальцем собирал крошки со стола и скидывал их в чашку с остывшим чаем.
— Папа, может ты просто расскажешь Вовке о службе? - Николай попробовал вразумить отца.
— О чем расскажу? - снова вспылил старик, - Нечего мне ему рассказывать!
— Евгений Иванович, расскажите о вашей встрече с Ниной Гавриловной. Думаю, что Вовке это будет интересно, - аккуратно предложила мама Вовки.
Несколько минут на кухне царила тишина. Евгений Иванович вздохнул:
— Ладно, ваша взяла! Завтра расскажу.
А завтра была суббота. Вовка проснулся очень рано, приготовил сильку, так дед называл омлет, нашел чистую тетрадку и уселся на кухне ждать. Евгений Иванович появился в половине девятого. Он был одет в легкие парусиновые брюки и белую рубашку. В руках держал кепку.
— Доброе утро, внук. Собирайся, пойдем прогуляемся в парк и поговорим.
Пока Вовка одевался, Евгений Иванович позавтракал и направился к выходу. По квартире он перемещался сам, но спуститься со второго этажа во двор - не мог. Николай выкатил коляску отца из квартиры. Вчерашняя гроза смыла пыль с молодых листочков. Яркая, сочная травка напиталась влагой и теперь тянулась к ласковому майскому солнышку. Во дворе мамаши катали коляски, шебутные малышы играли в догонялки на подъездной аллее, Роза Соломоновна из второго подъезда развешивала белье на веревках.
Евгений Иванович и Вовка направились на выход из дворовой арки. Чуть поодаль от их дома недавно разбили парк: тонкие березки и осины, клены и ясени, небольшие кустарники и четкая сетка аллей - все звенело в хрустальном утреннем майском воздухе. Вовка вертел в руках красную авоську (мать попросила купить на обратном пути хлеб и молоко) и скакал вокруг деда. Евгений Иванович бодро толкал обод.
Через пятнадцать минут они дошли до парка и замедлились. Вовка терпеливо ждал. Возле одной из скамеек Евгений Иванович остановился, предложил внуку присесть:
— Скажи, Володя, а ты помнишь, когда влюбился в самолеты?
— Конечно! - C горячностью ответил Вова и открыл рот, чтобы рассказать, но не успел даже начать, как Евгений Иванович продолжил.
— Вот и я помню. Такое невозможно забыть! Это… Это как первая любовь - навсегда останется в памяти. Что это я? Ты еще не знаешь про любовь. Верно я говорю? - Старик лукаво посмотрел на внука.
Вовка покраснел и уставился на скамейку, на которой сидел.
— Ладно тебе, не стесняйся! Все там были, - Евгений Иванович рассмеялся, но уже через пару секунда закашлялся.
— Дед, ну, рассказывай! - поторопил его Вовка.
— Экий ты нетерплячий! - и Евгений Иванович снова усмехнулся, правда теперь улыбка получилась не добрая и веселая, а грустная, полная горечи.
— Так слушай! - начал он - Впервые я увидел самолеты в тридцать первом, когда был таким же мальчишкой, как и ты. Я только стал пионером и нас привезли в Москву на экскурсию. Показали и новое здание аэровокзала, что на Ходынке находится. Все мы, шестеро однокашников, которые в тот день увидели как взлетает самолет, стали летчиками. В нашей станице… Ты же знаешь, что я донской? - Евгений Иванович внимательно посмотрел на внука.
— Да, отец говорил. - Вовка подобрал палочку и принялся чертить круги на земле.
— Так вот, в нашей Аксайской станице не было тогда библиотеки. Только школа, да и то, до седьмого класса. В тот день нас привезли в Москву на экскурсию. Мы сперва поездом телёпались, опосля на автобусе. Я как самолеты увидел, так и забыл про все на свете. И про Кремль, и про Мавзолей, который только построили. Я как школу закончил, сразу в летное поступил - без неба не мог жить. Знаешь, на рассвете, вот только солнце выпустит лучи закордону земли, придешь на аэродром и смотришь на блики на крыльях, фюзеляже. Вдохнешь полной грудью запах керосина, прикроешь глаза и слушаешь рёв моторов тех, кто уже взмыл в небо. Сядешь в кабину, поднимешься над взлетной полосой и смотришь, смотришь на поля, леса, города. Эх! Было время!
Евгений Иванович взялся за ободы кресла, развернулся и направился вглубь парка. Вовка вскочил и бросился вслед.
— Дед, ну ты куда? Ты же главное не рассказал. Как ты воевал?
Евгений Иванович остановился и ответил:
— Володя, тяжело я воевал. Но дружбу имел крепкую, а потом встретил и бабушку твою, Нину Гавриловну. - Он тяжело вздохнул, будто собираясь с духом и продолжил, - перед войной поступил в Сталинградское авиационное. Учился там вместе с Колькой Гулаевым, потом и служили вместе. Такой же парень заводной был! Наш, Аксайский. Летали мы с ним и отдельно, и в группе. Он на Як-1, я на Миг-3. Помню, как сейчас….
Евгений Иванович замолчал и прикрыл глаза. Затем потер виски и продолжил:
— Помню летний вечер, шел сорок второй год. Поднялась тревога - наши засекли фрицев. Старики сели по машинам и полетели, а нас, молодых, не пустили в небо. Так мы с Колькой подговорили механиков - они дали “добро”. Гулаев тогда бомбер…тьфу ты… бомбардировщик сбил, а я пустой вернулся. Хорошо, хоть жив остался и просто выговор получил. Потом была первая звездочка на фюзеляж. Потом вторая. Каждый раз я старался и вырисовывал их сам, никому не доверял. В сорок третьем, на Курской дуге, у меня было уже семнадцать сбитых самолетов. Там еще три добавилось. А вот через год, в сорок четвертом, мне «аэрокобру» дали. Нам ее америкосы прислали, чтобы мы вместо них фрицев мочили. В августе, когда теснили поганцев, я опять попал в группу Гулаева: мы тогда над Бессарабией летели…. Вот, Вовка, как вспоминаю тот день, так и ноги ноют, болят заразы. И чему, главное, там болеть? Нет же ни черта!
Вовка в нетерпении переминался с ноги на ногу:
— Ну, деда, а дальше-то что было?
— А дальше было шесть наших машин на двадцать семь их бомберов и восемь истребителей. Я лично сбил двоих. Пока на меня не налетел немецкий ас. Последнее что помню, это крик Кольки в наушниках: «Уходи левее!»…сильный удар и пустота. Пришел я в себя уже в госпитале. Радехонек, что мара-смерть не забрала. Лежу, рук-ног не чую, сказать ничего не могу, глазами хлопаю и мычу, что твоя буренка. Тут ко мне девушка подходит - ангел небесный просто. Молоденькая, аж страшно: лет семнадцати, не больше. Большие серые глазищи смотрят так строго, внимательно. «Медсестричка, точно», - подумал я. Волосы в косу заплетены и в корону на голове уложены… как она их всегда заплетала? Ну вот, подходит она ко мне и, строго так говорит: “Вы лежите смирно, вам двигаться нельзя. Доктор скоро придет и все расскажет”, - и уходить собирается. Я мычу ей, стало быть, спрашиваю где я. Какой госпиталь. Страна какая? А она глаза свои еще больше выпучила и пальчик так к губкам поднесла. Я и замолчал - ждать стал.
Вовка дернул Евгения Ивановича за рукав.
— Деда, идем морожко купим.
Евгений Иванович смахнул одинокую слезинку, скатившуюся по щеке и взялся за обод.
Они купили по стаканчику сливочного мороженного и медленно направились к аттракционам. Пока шли, молчали. Евгений Иванович не хотел портить вкус сладкого, нежного, как весенняя трава в Аксае, пломбира, горькими воспоминаниями прошлого.
Как-то так получилось, что продолжить рассказ он смог только по дороге домой. Вовка забежал в продуктовый, взял молоко с хлебом, и плелся возле него.
— Дед, ты так и не договорил.
Евгений Иванович крякнул, почесал подбородок.
— Ну-у, дык, дело в Аккермане было. Крохотный такой городишко, но древнючий, что сама жизнь. Госпиталь, сто тринадцатый, хирургический, возле церкви стоял, а рядом погост… кладбище, значит. Я даже в бога поверил и молитвы материны вспомнил: все просил не оставлять меня в этой земле.
— Подожди, ты про доктора не рассказал. Пришел? - перебил Вовка.
Евгений Иванович задумался и кивнул.
— Да, доктор пришел. Сказал, что я с неба упал, ноги чуть ниже колен потерял, хорошо, что сам выжил. А по мне, так лучше бы сгинул, чем жизнь такая!
Вовка остановился, в его глазах заблестели слезы.
— Да, ну что ты потоп устраивать собрался? Это я тогда думал так, дурак был! - Он остановился и сжал ладошку внука.
Вовка вытер глаза рукавом и шмыгнул.
— А дальше, деда?
— А затем мне медсестричка-ангел, которая перевязки делала, письмо матери написать помогала. Неделю мы с ней разговоры разговаривали, а потом приказ пришел на Запад: госпиталь-то подвижной был, вот меня с ним и забрали, эвакуировали, значит.
— С бабушкой ты потом познакомился, да?
— Эх, голова садовая! Медсестричка-ангел и была Ниночка! Она местная, аккерманская. Я перед отъездом записку написал, что люблю, помнить вечно буду, и чтобы она счастлива была. С тяжелым сердцем уезжал. У ней тогда выходной был, один в неделю, вот мы и не свиделись.
— Как же вы потом встретились? - Вовка остановился у входа в дворовую арку.
— Сама меня нашла, горлица. Я когда в Аксай вернулся, жить не хотел: ног нет, Ниночка далеко, ни черта не умею. Летал всю жизнь после школы. И на то теперь не спроможен. Отец на фронте погиб, мать седая, всё слезы краешком платка вытерла, глядя на меня. Шутка ли - сын обузой вернулся! Был всем - стал никем!
Вовка прошел в арку - двор опустел. Они остановились у скамейки и Евгений Иванович продолжил.
— Через год Ниночка нашла меня. Я уж смирился, что бобылем помру. Никаких девок видеть не хотел, только о ней думал. Как-то днем, сижу, стало быть, буряк и цибулю на борщ чищу, матери помогаю. Тут в окошко стук. Я голову повернул и обомлел, да не заметил как ножичком-то по пальцу резанул. За окном Ниночка стояла. Я руку поднял, гляжу, а кровь алая стекает. Крупными, как та рябина у отцовского дома, каплями. Ниночка руками всплеснула, в хату вбежала и давай меня лечить. Мать стоит, слезы вытирает, улыбается, а я зажмурился и глаза боюсь открыть. Вдруг мерещится? Как видишь, Володя, не показалось - Ниночка потом говорила, что долго искала меня по всем госпиталям, потом адрес, куда письмо писать помогала, вспомнила и приехала. Решила, что если я отвергну ее, то останется одна, а без меня и свет не мил.
Вовка вздохнул и вытер слезы. Он хорошо помнил бабушку - ее не стало лишь два года назад. Невысокая, смешливая старушка, с вечной косой на голове, в неизменном переднике, перепачканном мукой. Она варила самый вкусный борщ и пекла самые лучшие пирожки. Она всегда читала ему книги и втайне от родителей, даже зимой, покупала сливочное мороженное.
Вовка молчал, молчал и Евгений Иванович. Он, как и внук, вспоминал Нину Гавриловну - упрямую и своенравную. Она не смирилась с его тоской по небу. Несколько лет писала в Народный комиссариат Вооруженных Сил, просила дать работу в городе. И, таки, добилась своего. Ему, безногому, предложили работу преподавателем в Краснодарском авиационном училище. Он прошел учительские курсы и с тех пор работал: Краснодар, Ростов и, наконец, Москва. Уже пятнадцать лет он прожил в столице, но до сих пор не избавился от Аксайского говора. Да и надо ли? Это память о Родине, о былом, о том, как он, Женя Брагинец , на землю упал и Ниночку встретил, а потом снова поднялся, благодаря ее любви.
Из воспоминаний Евгения Ивановича вырвал голосок невестки Оли. Она выглядывала из окна и звала их с Вовкой домой. Через несколько минут вышел сын, Николай, и помог ему въехать в подъезд. Евгений Иванович вспомнил, как они выбирали с Ниночкой имя малышу - Нина хотела назвать в честь церкви в Аккермане, возле которой квартировался госпиталь, а он - в честь друга и героя Гулаева. Весь день спорили, пока старушка-мать не спросила как же звали его друга. Он ответил, что Колькой, и тут Ниночка рассмеялась: оказалось, что и она хотела сына так назвать.
Евгений Иванович вздохнул - каждый год одни и те же воспоминания. Он проехал в свою комнату, умылся, помыл руки в тазике и направился на кухню.
Ольга приготовила борщ, соте из синеньких и вареную картошку. Она быстро раскладывала обед по тарелкам, а Евгений Иванович смотрел на молодую невестку и думал, что хорошую жену себе сын нашел, Вовка у них замечательный получился.
Тут в кухню вбежал Вовка и протянул Евгению Ивановичу записку. Он открыл ее и прочитал:
“Деда, спасибо за жизнь”.
Евгений Иванович смахнул слезинку, потрепал внука по голове, крепко прижал к себе и подумал о том, что хорошо иногда падать с небес на землю.