Ваш Портрет

1
Когда его душа поднялась над телом, прежде увидел он своё бездыханное тело, как сброшенную одежду. Пожалуй, так и совсем так. Да, он увидел своё бездыханное тело, поднявшись над ним подобно тому, как облако пара поднимается над предметом, из которого это облако выходит. Понятно, что  не облако, но дело не в том. Глядя вокруг, он увидел, глядя как – то одновременно и вокруг, он увидел множество душ, оставивших свои тела в тот же миг, в который оставил и он. Разумные и многомерные силуэты молодых, старых, мертворождённых и абортированных младенцев и то не поразило его, а было само собой разумеющимся. Пожалуй, только по какой – то оставшейся ещё земной привычке  в его сознании прозвучало что – то вроде: О! И это все? Ну, надо же!
При всём сознании вовсе не конца,  и дальше…
Дальше я очнулся, поднялся, собрался, вышел, пошёл. Всё как обычно. Улицы, дома, деревья, прохожие.
Атмосфера бесприютности, чуждости, чуждаемости, отчуждённости. Это было лучшее, что этот город предоставить мог. Такие добровольно принудительные объединённости в транспорте, коллективы сотрудников, супружеские пары, окружённые стимулирующими к такому поведению лозунгами, рекламными слоганами, плакатами, растяжками, стендами с содержанием типа: Вот так! И потреблять!
Глаза искали иного, то и дело, натыкаясь на какие – то суррогаты и наркотики или на подобные, но чужие взгляды – поиски.
Да что ж тут происходит?! – следовал вопрос.
И всё таки, что – то здесь было,  согревало. Вот только видимое согревающее словно бы сквозь прутья какой решётки, надёжно и добротно   ограждающей. Заботливо и даже как – то парадоксально ласково обращающейся: Дурак. Ради твоей же пользы – безопасности.
И в чём – то очень верилось, особенно, когда бьют по рукам, допустим, стоит лишь тенью намёка  на жест попытки проникнуть за – проявить, даже чисто инстинктивное, движение.
Тем, то не пробовал, им и не надо было. То ли дело  вот, очнулся, ёрзаешь, множа нелепые попытки высвободиться из мягкого, но  плотного плена казалось бы, чистых условностей.
- Куды тебе? – ворчит как будто бы санитарка или безлетная оплывшей сальной свечи обликом, уборщица.
-- Меня же люди ждут.
- Сиди уже!
- навязчивые идеи. – констатирует отдалённым голосом будто бы доктор.
- Доброе утро!
- здравствуйте!
- Здравствуйте!
 И цитата из фильма:
Ну, сегодня получше. Получше…

Воздуху! Воздуху!
Тепла, света…
Движения, жизни…
Здоровья вам крепкого! Радости, счастья, успехов, любви…
Простите. Спасибо.
Собраться. Ещё и на утро. Всё в целом.
И это не грипп, хотя грипп и не рак, хотя рак…
И так далее.
Напоминает рулетку. Вот, крутится, крутится и где остановится шарик  уже смертельной  болезни…
Да имеет ли то значение. Ну, некоторое. Во всяком случае,  предельно можно отражать.
А эти улыбаются  с афиш. А эти ходят. Ну, и что с того?
Не пропустить бы остановку. Остановку сердца? И смерть мозга.
Музыка…

Что? Похоронный марш? Скорее: Со святыми упокой.
Вот, карандаш упал и грифель треснул.
Вот, тот февраль и этот. Только январь, но и февраль.

….


Утро. Ну, и чего? Поехали?
Поехали.
Поехали?
Поехали.
Ну, поехали, что ли?
Да поехали.
Поехали.
Поехали.
Поехали.
Ну, поехали.
Поехали.
Поехали…
Поехали…


Неуловимые вещи. На многое хорошо так, несколько отстранённо. Оно тут всё вопит и вроде так и надо. Звук. Сквозь всё.  Все уровни.  Соответствующее значение переменных. Практические формулы. При результатах равных неизвестному или нулю. На этом уровне и на всех сразу выполняемые действия. На этом уровне нулю, допустим, на другом двум равно. Не всё ли равно? Нет. Не всё. При соответствующих результатах и желательных.
Вот, тошнотворная же музычка по радио. Как физиономии окружающих. Да хорошо! Хорошо! Заткнитесь уже только. Вообще настоящий текст звучит, как:  Тошно! Тошно!
В принципе, в общем и в частностях.  Скажем, в навязчивом запахе парикмахерской. Вот такая тут тягомотина. В чём она? В общественном транспорте.
А в частном? Ну, по всякому.
Бывает
и в общественном ничего.
Мало понятно.
 За что ты не отвечаешь. 
Нужно ещё в каждом случае в каждый отдельный момент или каждой ситуации осознавать и актуализировать эту безответственность.
Ну и что? Ну, и мрак.  Редкие просветы. Мрак и холод.  Промозглая такая атмосферка. Чужеродная. И сквозняки. Короче, гадость.
Так и надо.
Их не тошнит. Они привыкли, может, принимают  чо или болваны с детства?
Вот, кто – то спросить догадался:  Долго ли ещё?
Эквивалент: Доколе?
Твои глаза так чисты
А задница  такая синяя…
Чего?!!!
Это по радио.
Так слышно, я не знаю.
Поёт нет, стонет изнурённый женский голос.
Никто не будет помнить послезавтра этот «хит» и будет ли кому его помнить. Эх, отменить бы эту дрянь указом президента!

В такой атмосфере ищешь и находишь знак. Быть может, отражение желаемого, ожидаемого.

Сон это сон. Мы совсем не отдыхать  не можем здесь. Не то отключимся, истомясь, обезумев.
Немного надо. Хоть немного.

Я знаю! Я теперь понял что обдирает мне нёбо и горло. Что чешется на языке. Ободрало нёбо и горло и чешется и вертится на языке  невысказанное слово, затравленное приличиями, условностями, ожиданием и вежливостью затравленное. Чаяния, мечты и мифы. Миры мои  и междумирья.
О! Если бы…
А дискотека…
От слова  скот.
Придут и топчутся на месте, а уж кто пасётся – и говорить нечего.

Да. Так и хочется начать отстрел домохозяек.
Эстетически.
…
2
Результаты вскрытия поразили бы даже, самого что ни на есть прожжённого циника. Кровавый ошмёток вместо сердца,  едва державшийся на тонких волосках каких – то сосудов, напоминал по форме знак вопроса.
Находясь в толпе, я чувствую себя, как засорившийся унитаз.
Ах, суперлуние! Суперлуние! И ведьмы задвигали бёдрами и захлопали жабрами.
Рак лёгкого, лебедь среднего и щука тяжёлого веса.
Плитка – космополитка.
Мост – холокост.
Была в консерватории. Знаешь, кашлял весь зал.  Будто вся Москва разом. В театре тоже. Один кашель. Вот так что да. Так что балет. И шоу всякие. Там всё равно не слышно  за фанерой. Да. Неприятно, а что делать?

Вот, то и другое имени...
А всё фамилии, фамилии…
Сегодня солнечно, и если двигаться – тепло.
Это в 12, а в полтретьего весна.
Идёт весне дорогу.
И дворник идёт.
Идёт и говорит:
***!
*** – говорит – отрублю тебе лопатой!
И другой дядька тоже. Они все  так говорят.
И тётки.
И всё по телевизору показывают.
Да. И по радио.
*** – говорят – отрежем. ***!
Мы от Скруджа.
Мы от Скруджа.
Вот точно так и говорят.
Приятель говорит по телефону: Ну и *** с ним.
И всё это по телефону передают.
Жучками, самолётами, потёмками, бульварами , выстеленными генералами, бульдогами,  и все в вагоне смотрят, а глаз не оторвёшь и всё передают, передают, телеграфируют потом и показывают и в газетах и в журналах. Стоит только что сказать – тут же передают и показывают. Вот! Вон! Ворона полетела с отчётами, донесениями над плешивым двориком угрожающе. Я только выглянул в окно и крикнул им:
ИДИТЕ НА ***!
И захлопнул створку прямо перед носом, а не то влетели бы.
О! Как я их? А? А?!
Хха – ха!  И тут же передали всё по радио вместо концерта Ростроповича, как срочное сообщение правительства, как заявление, как меморандум и коммюнике.
А вы посмотрите!
Посмотрите на них.
Да послушайте что они говорят.
Все колдуны, и ведьмы, водяные и русалки.
Это их проделки. Маячки, подклады, прокладки, подселения.
А? Что? Ошибся дверью. Извините.
…