Ахат из Семея

     Откуда-то, не знаю, взялся и повел в ресторан, мы в поезде ехали, и Володя из Забайкальска говорит, что новый попутчик нас приглашает, Олега тоже, показываю на соседа, ну и его, и пошли. Нас пятеро, этот самый Ахат средних лет, еще барнаулец один, а ресторан через два вагона и закрывается уже, он до десяти, но мы попросили и нас пустили на часок, потому что мы вдвоем с Володей там целый день пиво пили, а что еще в поезде делать, на лесостепь что ли смотреть, и с женщинами подружились, он мне все про свои урановые рудники, охраняет их, вот и зубов лишился, протез снимает, видишь, показывает. Там еще официантка Марина, молодая, лет тридцати, со следами бывшей миловидности и синяком на ляжке, не сказать, чтобы днем она мне нравилась, а тут Ахат, этот казах, налил водки, я выпил и как-то опьянел, подошел к ней и стал договариваться о встрече, она сначала не соглашалась, потом согласилась, позже, когда никого не будет. Тогда я сказал Володе про Марину, и он позавидовал, все выпили и заговорили, кто о чем, барнаулец о службе, он в отставке, Володя о рудниках, самый молодой Олег молчал, а я спросил Ахата, откуда ты. Из Семея, говорит, я в Омске вошел, а где это, в Казахстане, он раньше Семипалатинском назывался, тут осенило, будто бы не пил вовсе, мой отец в Семипалатинске военкомом был, не знаешь, знаю, говорит, он русский, хороший человек, а звать его Виталий Григорьевич, да, говорит, и откуда ты взялся, Ахат, я в Омске вошел, не может быть, говорю, ты путаешь, а он, я правду говорю, нет, я волнуюсь, откуда ты его знаешь, его все знают, а я ему поверить не могу, приезжай ко мне, он говорит, я адрес напишу, тут я обнял его, откуда ты взялся, Ахат, я в Омске вошел.

     Потом мы пили за отца, и растроганный Ахат меня обнимал, потом стали уходить, я посмотрел на Марину и сказал Володе, пригласи ее сам, Ахат пошел в купе к своей жене, Володя задержался, а я вспомнил, что у меня спирт и сказал прямо в тамбуре, давайте выпьем за отца, потом как раз возвращался Володя, уговорил милиционеров отпустить меня и отвел спать, и я уснул спокойно, потому что Ахат из Семея, он в Омске вошел, и у меня отец, и Ахат напишет адрес.

     Да я и не помню его, Виталия Григорьевича, совсем, мне мало лет было, когда он не стал с нами жить, только в классе восьмом узнал случайно, что отец мне не родной, да ну отец как отец, притом что он начальник Центральных мастерских, да, его уважают, конечно. А еще запомнил с детства, как он нетрезвый сказал при гостях, что он для сына, то есть для меня, все что угодно, так он сильно сказал, потом на маму рассердился и об пол стулом наотмашь и в щепки. Хороший отец, строгий, посмотрит так сердито, крикнет, боялся его, а про тот случай я и не вспоминал, когда мы с братиком, то есть его сыном, в лес за цветами, за этими медунками, пошли и заблудились, мне лет девять, ему четыре, долго шли, темно стало, братик плачет, устал, вдруг в глубокий овраг попали, страшно, потом огоньки, куда-то вышли, там автобус, доехали, около дома отец ударил меня со злости и пинать стал упавшего, и не вспоминаю. Я же по распределению после института в Уссурийск уехал, потому что дальше него уже не было, ну и забыл все.

     Вот только не поеду я в Семей, потому что потом все выяснится, и мама скажет, что Виталий Григорьевич не был военкомом, и служил в Йошкар-Оле, что же, только вот с Ахатом неудобно получится, он же будет ждать и вообще, ну да что, я ведь при нем и не плакал почти.