Твой братуха припёрся, что ли?

«Твой братуха припёрся, что ли?»
Услышал Дима голос из подвального окошка.

- Ну, погодите у меня! Ну, вы дождётесь подарочка, - сердито бормотала маленькая худенькая старушка, подслеповато пытаясь вставить ключ в замочную скважину. Наконец он дважды повернулся, и Евдокия Фёдоровна, перехватив хозяйственную сумку поудобнее, погрозила кулачком куда-то вверх, как бы в дополнение словам. Под «подарочком» она подразумевала участкового уполномоченного Синявина. Вряд ли он, как сама догадывалась, обрадуется её визиту: хлопотно, неприятно и довольно часто впустую заниматься соседскими дрязгами. Только ведь и терпеть уже сил нет с её-то здоровьем дикие скандалы на «потолке». Ей бы после обеда прилечь, ан нет - опять грубые истерические крики, что-то с грохотом падает, бьётся. Слышимость такая, будто в её квартире бой начался. А что участковый? Ну, примет жалобу, а никуда не пойдёт. Или пойдёт, а ему не откроют. Вот и думай, что делать. А ведь какая хорошая семья была когда-то...

Да, тихо и спокойно у Корягиных было лишь в двух случаях: если Геннадий Иванович уходил на работу или спал, вернувшись с неё. По молодости он окончил военное училище и с тех пор, стерев о плац не одну пару сапог, заслужил на погоны майорские звёздочки. Жениться он успел ещё до выпуска, и юная «тростиночка» Света верно и терпеливо ездила с мужем по гарнизонам, родила Лёньку, а спустя три года Диму, обживала не особо комфортные «берлоги», потом опять паковала вещи, пока они не осели в Сибири.

Геннадий Иванович духом оказался слабее жены. Видимо, раньше устал от перелётной армейской житухи. Начал частенько и крепко попивать и по пьянке поколачивать Светлану. Лёнька и Дима в ужасе забивались куда-нибудь в дальний угол, наблюдая, как обезумевший от водки отец мечется по комнате за мамой, а догнав её, швыряет на пол. Бывало, что от этой беготни Корягин лишался устойчивости и сам падал куда попало и засыпал. И Светлана с трудом тащила его до дивана, укладывала и укрывала пледом. Наутро Геннадий Иванович сильно мучился головной болью, мало что помнил, а на робкие упрёки жены хмуро отвечал: «Просто так бы не ударил. Значит, выпросила...». И нагловато улыбался, чувствуя себя полным хозяином этой женщины. Куда бы она делась-то с двумя ребятишками из гарнизона, если ни родни, ни друзей у неё не было, одно слово - детдомовская. Геннадий Иванович ещё в женихах придавал этому большое значение, его радовало, что за спиной Светы не маячат озабоченные счастьем дочери родители, которые нередко имеют отвратительную привычку вмешиваться в чужую личную жизнь.

Но Корягин просчитался в другом. Именно от того, что убежать было некуда, а терпеть почти невыносимо, Светлана Васильевна сама теперь припрятывала в кухонном шкафу «чекушечку» - уже для себя. Майор далеко не сразу это понял и страшно удивился, когда, в очередной раз накинувшись на жену, получил весомый отпор - и не только словесный. Оказалось, что у хрупкой на вид супруги рука довольно тяжёлая. Геннадий Иванович от изумления лишь прикрывался чем мог и кричал: «По морде не цель, слышь? Мне же на службу!».

Первым на улицу от этих баталий сбежал Лёнька. Лет в тринадцать. После школы, если уже не очень-то трезвая мать успевала приготовить обед, наскоро хлебал суп и, не слушая её ворчания, удирал из дома. Возвращался обычно поздно, когда в доме всё затихало. Поначалу Светлана Васильевна ходила его искать. Бродила по окрестностям прямо в домашнем халате и тапочках. Но едва похолодало, бросила. К тому же ей ни разу не удалось обнаружить сына и загнать его домой. Геннадий Иванович такими делами вообще не интересовался, давно для себя решив: раз уж жена не работает, пусть занимается детьми сама. Но однажды его упрекнул сослуживец: мол, у тебя мальчишки растут, а ты на них ноль внимания.

- И кончай пить, Гена, - добавил сурово приятель. - Вышибут из армии - куда пойдёшь?

- Да-а, - согласился Корягин. - К пацанам надо присмотреться.

Но получилось всё хуже некуда, несмотря на благие с виду намерения. Лёнька лишь фыркал на все слова отца. Да и дома его застать было сложно: то в школе, то чёрт знает где. Но вот второй, Дима - серьёзный, даже какой-то испуганный мальчик. Он старательно слушал на уроках учителей, а вечерами долго корпел над тетрадками. Светлана Васильевна подходила к нему и одобрительно заглядывала через плечо, затаив дыхание. Не хотела, чтобы Дима спросил: «Мама, а чем это от тебя пахнет?». Геннадий Иванович решил, что этот сын тоже станет офицером, и немедленно взялся за его подготовку к службе. Он стал разговаривать с Димой исключительно командирским тоном и, если замечал в его глазах страх, злился:

- Что стоишь передо мной, как заяц перед волком? Где выправка? И глаза гореть должны. Гореть, понял?

Но глаза, чёрт побери, не горели, а быстро наполнялись слезами. И Геннадий Иванович такого позорного слюнтяйства не вынес - ударил Диму по лицу, когда тот опять не сумел блеснуть прямой, как штык, спиной:

- Ну, сопля растёт! Тряпка, а не мужик.

Светлана Васильевна примчалась с кухни на отчаянный рёв сына и кинулась на мужа с кулаками. Завязалась потасовка. Стул с грохотом отлетел к стене. Дима с ужасом смотрел, как разъярённые папа с мамой дубасят друг друга, потом выскользнул в коридор, натянул ботинки, куртку и шапку и шмыгнул за дверь.

Это мама не знала, где пропадает Лёнька. Дима знал. Ребята во дворе не раз показывали ему на расселённую, но так и не снесённую безобразную двухэтажку и шептали, что если залезть в подвал, то там такое увидишь! Но туда пускали только своих.

- И вашего Лёньку тоже, - сказали завистливо мальчишки.

К этому подвалу и прибежал Дима, не зная, куда ещё можно деться на белом свете. Вглядываясь в мрак вентиляционного окошка, позвал:

- Лёня! Лёня!

- Твой братуха припёрся, что ли? - услышал чей-то голос.

Потом дверь в подвал открылась, и выглянул удивлённый Лёнька:

- Чего тебе? Ого, вот это синячина на щеке! Кто припечатал? Папаша? Лезь сюда...

Дима просидел в подвале до ночи, забившись в уголок и наблюдая, как компания парней и девчонок затягивается каким-то «косячком», смеётся и болтает.

- Не, тебе ещё рано, - снисходительно, по-взрослому, заявил ему брат.

Когда они пришли домой, Геннадий Иванович уже раскатисто храпел в спальне, а мать мыла посуду.

- Погуляли, братцы-кролики? - ласково спросила она, даже не заметив багрового пятна на лице Димы. - Давайте-ка спать.

- Ненавижу, - прошипел Лёнька. - Опять напились...

В подвал Диму он больше с собой не брал. Тот стал бывать там позже, когда Лёнька нашёл себе других друзей, ещё более тайных. После девятого класса он отказался учиться дальше. Заставлять никто и не стал. И Лёнька зажил сам по себе, иногда пропадая на сутки, а то и двое. Светлана Васильевна, каждый день под градусом, будто и не замечала этого. Геннадий Иванович, разочаровавшись в сыновьях, тем более. Его всё-таки «попросили» из армии, теперь он числился грузчиком в магазине и, сильно переживая, пил самогонку, которую покупал в частном секторе неподалёку. Но Корягина как подбросило, когда ему позвонили из клиники и сообщили, что его сына Леонида едва откачали после очередной дозы. Он сам привёз его домой и аж побагровел, когда на предложение полечиться Лёнька крикнул:

- Это тебе лечиться надо, алкаш! И мать прихвати с собой.

Ночью Лёнька сказал Диме:

- Я рано утром сбегу. Этим скажи, чтобы не искали. Сам вернусь. В подвал ходишь? Не смей, слышишь? Иначе... - он показал истыканные иглой вены. - Никогда тебя ни о чём не просил. Поклянись!

- Клянусь.

И сбежал. Дима передал слова Лёньки. Геннадий Иванович выругался и побежал за «успокоительным».

Вечером Дима стоял на привычном месте у окна в комнате. Когда внизу замаячили приятели и свистнули, приглашая с собой «побалдеть», он сложил руки крестом и отрицательно покачал головой. Потом тоскливо вздохнул и включил телевизор. Старший Корягин спал. Светлана Васильевна что-то пьяненько напевала на кухне.

«Лёнька придёт, - подумал Дима. - Испугается за меня - и придёт. Скорее бы...»