Учитель музыки

Дети - цветы жизни...
(На могиле своих родителей!)[1]

Сутки выдались на удивление тяжёлыми. Я сейчас и не вспомню ничего подобного - тогда люди словно сорвались с цепи, чтобы непременно умереть в страшных муках! Началось с того, что едва я в двадцать минут девятого явился в ординаторскую, как заведующий крикнул мне:
- Срочно лети в третью операционную! Авто! Шок! Группу крови уже определили, твоя задача перелить. Они там кровопотерю посчитать никак не могут - короче, сам сориентируешься...
Да-а... Страшно сказать, что грузовой автомобиль может сделать с человеком...
Травматологи собрали тело в кучу, зашили рваные раны на голове, плече, спине, загипсовали обе ноги и руку. Для наблюдения почти бездыханное тело перевели к нам, в общую реанимацию. «Проветриться» на ИВЛ [2] до утра. А там - куда кривая вывезет. А таких, - я на это уже насмотрелся на две пятилетки вперёд, эта самая кривая частенько вывозит прямиком на кладбище...
Освободился я часа через три. Бутерброд никак не лез, даже чай не помог. Пока пытался перекусить, привезли утопленника. Потом, кажется, гипергликемическую кому. Сейчас уже не вспомню - мужчину или женщину. Да какая разница - мы тогда в гендерные различия не вникали, а лечение всё одно, одинаковое...
После обеда пошли вызовы по отделениям. Ну, вот скажите на милость - зачем престарелых ассистентов кафедры терапии заставляют дежурить? Ну, какой от них толк? Да, теорию они вызубрили - ещё бы! Двадцать лет долбить одно и то же - ночью разбуди, начнут лекцию читать. Но на практике, с больными - ну ни в зуб ногой! Особенно меня удивляли две старые бабки - они пришли преподавать, наверное, ещё до начала империалистической бойни. Точно, начали одновременно с Марксом - тот засел за свой Капитал, а они - за диссертации. И ведь что интересно - обе преподают студентам электрокардиографию. А меня каждый раз вызывают и спрашивают - что тут на ЭКГ? Нет, ну нормально? Уже нет сил удивляться...
Короче, часам к восьми вечера мне уже хватило. Впрочем, и мой ответственный, такой же реаниматолог как и я, только на два года старше, тоже выглядел загнанной лошадью. Ему с этим утопленником досталось по полной. Утоплений - их вообще-то много: в морской воде, в пресной, в технических жидкостях. Нам как-то раз одного красавца привезли с утоплением в цементе! Но не в растворе - это приобрело широкую практику позже, в девяностые, а в сухом. Вот, скажу я вам красота - он ещё с полгода потом слепки мелких бронхов выплёвывал!

*    *    *

Нам предстояло продержаться до утра. А ночь в общей реанимации городской больницы сплошь и рядом пролетала как день, то есть на одном дыхании. И дыхание это в то дежурство получилось судорожным и хаотичным.
Я сидел в общем блоке и заполнял, не помню уже которую по счёту, историю болезни, когда за стеной, в огромном холле нашего реанимационного отделения зазвенел звонок. Это означало только одно - привезли очередного больного. И, скорее всего - минуя приёмное. А это говорило само за себя - что-то экстренное. Я отложил ручку и в этот момент услышал сначала скрип колёс каталки, а потом сдавленный храп, после чего послышались булькающие звуки.
- Так, - подумал я, - рвота. Стало быть - задний инфаркт. И, похоже, большой, раз френикус [3] так реагирует. Похоже пляски с бубном выходят на новый уровень.
На каталке в поношенном пиджаке и засаленной, бывшей когда-то белой, рубашке лежал испуганный мужчина. Медсёстры уже сняли с него брюки и он, как мог, старался закрыться от постороннего взора. Но, по-видимому, сильные боли и неуёмная тошнота перебивали стыд.
Одна из сестёр передала мне «направиловку» - маленький листочек от скорой. Фамилия, имя, отчество, диагноз... Ну, как я и предполагал - задний трансмуральный. На ЭКГ - монофазная кривая - начало трагедии, минут двадцать-тридцать. Самое время для троболизиса. [4]
Через несколько минут я «взял» больному подключичку, [5] ещё раз обезболил, благо с наркотическими анальгетиками проблем не было, и приступил к беседе. Именно к беседе, а не к сбору анамнеза. Мне всегда хотелось просто поговорить с человеком. Кто он, какое у него образование, семейное положение, кем работает, какое у него хобби, о чём мечтает и так далее. Я никогда не задавал вопрос лоб - когда заболел и с чего всё началось? Это постепенно выявлялось само.
Минут через десять я знал о своём пациенте если не всё, то очень многое. Почти полтинник, если точнее - сорок восемь, больше десяти лет вдовец, по образованию - музыкант, в своё время окончил музыкальную школу по классу фортепиано, а впоследствии - Гнесинку. Но пианистом не стал - затянул быт. Семья, жена из декрета в декрет, одна за одной две дочери, больная тёща и её сестра в довесок. Хоть и большая, но однокомнатная квартира. Когда у дочерей наступил переходный возраст - наступила чёрная полоса. Пришла беда, открывай ворота: сначала умерла жена, а за ней «убралась» тёща, а потом и её сестра.
Преподаёт. Более двадцати лет работает учителем музыки - вводит юное поколение в мир прекрасного, учит ребятишек игре на фортепиано. Ведёт класс музлитературы. Особоодарённых, а таких сейчас на удивление много, водит на концерты в консерваторию, в Кремлёвский дворец съездов, в Большой театр. Рассказывает об операх, балетах, концертах, годах написания того или иного произведения. Прекрасно знает биографии практически всех известных композиторов, как наших, так и зарубежных. Любимый композитор из наших классиков - Чайковский, из современных - Тухманов. Из зарубежных - Бетховен и Легран.
Около полугода стало прихватывать сердце. Началось зимой, в мороз. В первый раз после трудного дня, уже вечером, выходил из школы, и на холоде ни с того, ни с сего вдруг стало не хватать воздуха. А потом сильно кольнуло в груди. Так, что пришлось остановиться. Отдало в левую лопатку. Значения этому не придал - всякое бывает. Может нагрузки, может стрессы. Жизнь - она ведь всегда полна неприятных сюрпризов...
На вопросе о дочерях с ответом долго медлил, и я вдруг увидел, как его глаза увлажнились. Я не стал допытываться - потом. У нас ещё будет время поговорить.
Пока собирал анамнез, привезли нового больного. С чем - сейчас уж и не помню. Но что-то не очень фатальное - ответственный распорядился сразу положить его (а может и её?) в общий блок - туда всегда направляли пациентов полегче....

*    *    *

...Сестра истошно прокричала мои имя-отчество! И черед несколько секунд я коршуном влетел в экстренный блок. И началось! Вы что-нибудь слышали про пляску святого Витта? И не видели этой красоты? Ну, значит вам в жизни повезло!
Это бесконтрольные, беспорядочные движения руками, ногами, головой, да и всем телом. Короче, это судороги в самом начале клинической смерти. Вот и мой Учитель Музыки закатил глаза и «выплясывал»... А зелёные зайчики на экране монитора, стоявшего в головах его кровати, спокойно и безмятежно вычерчивали крупноволновую фибрилляцию желудочков!
Нам обоим повезло - тут же стоял готовый к работе дефибриллятор. Пять-шесть разрядов, непрямой массаж сердца, несколько вдохов-выдохов амбушкой [6] и больной шумно задышал. А через несколько минут пришёл в сознание. И с удивлением, еле шевеля языком, спросил:
- Что-о-то-о слу-чи-л-ло-о-сь?
Да так, ничего особенного. Не стоит беспокоиться. Мелочи жизни... [7]
Сестра принесла мне сухую рубаху...
Но на этом не закончилось, а, пожалуй, только началось. Теперь монитор показывал мне тридцать два удара в минуту! Это уже блокада сердца. Причём - полная... Стало ясно - при таком развитии событий приступов потери сознания не миновать.
Едва я об этом подумал, как мой пациент внезапно затрясся и снова «улетел» в иной мир! Пока я во второй раз его оживлял, ответственный распорядился готовиться к операции установки временного электрокардиостимулятора.
Операция прошла успешно: электрод сразу прошёл в правый желудочек, а оттуда - в правое предсердие. Это я определил по особому рисунку ЭКГ - обычно при кардиостимуляции возникает блокада левой ножки пучка Гиса и форма комплекса становится уродливо широкой. А тут всё узенько и красиво - самая физиологичная стимуляция! Да, я не стал пианистом, но мои руки всё же кое-что умели!
Потом мы долго обсуждали сонаты Бетховена. В частности двадцать третью, фа минор. В миру - «Аппассионату».
Когда-то, учась в шестом классе музыкальной школы, я вдруг как-то ясно осознал, что способен на гораздо большее, чем долбить гаммы, ганоны [8] и трезвучия, мажорные и минорные. И решил разучить все три самые известные сонаты Бетховена. «Лунная», все три её части, дались мне сравнительно легко. То же самое получилось и с «Патетической». А вот на «Аппассионате» я споткнулся - никак не мог понять этого произведения! Что это? Просто буря, сиюминутное раздражение, длительно существующая страсть или реквием... И дело было даже не в технике - соната довольно сложна для исполнения. Но меня это не пугало - сборник этюдов Карла Черни [9] сделал своё дело и мои пальцы летали по клавишам как птицы. Но уловить основную мысль этого могучего произведения тогда, в пятнадцатилетнем возрасте, я так и не смог. Не смогла мне этого объяснить и моя преподавательница по классу фортепиано, возмущению которой пределов не имелось! По её мнению я должен был исполнять разве что эти сопли с сахаром Майкопара [10] и такую же муру Гедике. [11]
В общем, вдвоём, вместе с завучем, они устроили мне сначала прослушивание, а потом - хорошую взбучку и расписали весь дневник красным! Я тогда и понятия не имел, что любая инициатива просто не может быть ненаказуемой! Однако мама знала о моих музыкальных экспериментах и дома никаких санкций против меня не последовало. Но «Аппассионату» я так и не осилил. Оставил на потом.
А что потом? Секция борьбы самбо в девятом, усиленная подготовка к поступлению в институт в десятом, шесть лет в медицинском, обретение семьи и двух наследников! И теперь вот сутки через сутки в реанимации. До «Аппассионаты» ли, как вы считаете?

*    *    *

В общем, чтобы не затягивать повествование, скажу сразу - за ночь Учитель Музыки выдал ещё четыре фибрилляции, «сдобрив» их каждый раз, как это и полагается, клинической смертью. А утром, за полчаса до конференции «порадовал» развёрнутым отёком лёгких - с одышкой до сорока, с низким давлением, с бледностью кожных покровов и розовой пеной...
Сдавая дежурство, я еле держался на ногах. Но следующей смене я передал живого Учителя Музыки!
Однако же о самом страшном испытании, которое ждало меня впереди, я даже не догадывался.

*    *    *

...Как правило, родные находящихся в реанимации больных перепуганы и соображают очень медленно. Они растеряны, не могут правильно сформулировать мысль, путаются, по нескольку раз задают одни и те же вопросы и производят впечатление людей недалёких, если вообще не умственно отсталых.
На сей раз мне повезло - родственница, молодая женщина, оказалась спокойной и рассудительной. Держалась с достоинством, не лебезила, не заглядывала преданно в глаза и не произносила коронную фразу «если какие лекарства нужны - только скажите!»
Высокая, не старше двадцати пяти, особа со строгим, бледным и каким-то одухотворённым лицом. Мне почему-то сразу показалось, что именно она и есть дочь Учителя Музыки - за её внешностью просто прятался квинтовый круг!
Я поздоровался. Женщина лишь слегка кивнула и низким голосом сообщила, чьей родственницей является. Я не ошибся.
На мгновение скользнув взглядом по её лицу, я вдруг словно укололся о её глаза. Они были серые и очень холодные. И вообще, во всём - в лице, фигуре, манере держаться было что-то очень дерзкое, жёсткое, наполненное огромным внутренним раздражением, однако же, до поры до времени упрятанное довольно глубоко.
Я начал рассказывать. Обычно история злоключений родственников, попавших в наше отделение, повергает их близких в самый настоящий шок. Моя же собеседница держалась спокойно - словно я говорил не о близком ей человеке, а о давно умершем писателе, композиторе или философе. По выражению её лица невозможно было определить, какое впечатление произвёл на неё мой рассказ.
- Повторяю, - произнёс я с некоторым ударением, - состояние пока очень тяжёлое. От прогнозов, сами понимаете,  воздержусь. Но мы сделаем всё от нас зависящее...
- Доктор! - моя собеседница вдруг посмотрела мне прямо в глаза и по всему моему телу мгновенно пробежала ледяная позёмка! - Вы, я вижу, человек вполне адекватный. И дело с вами иметь можно. - Она на мгновение запнулась и тотчас продолжила, - Поэтому я и спрашиваю вас прямо, без обиняков: сколько вам нужно, чтобы папа из больницы не вышел?.. - Её последние слова просвистели у виска как пули!
На мгновение я словно окаменел! Потом повернулся и, ничего не ответив, пошёл в отделение.
Вот интересно, а что я должен был сделать?
По дороге казалось, что на мне надета не мягкая хлопчатобумажная, зелёная реанимационная рубаха, а весь я опутан колючей проволокой... В голове звенело: «сколько вам нужно, чтобы папа из больницы не вышел?..»
В ординаторской за столом сидела и скучала Шахиня, единственная в нашем отделении реаниматолог-женщина.
- Ты чего как в воду опущенный? - спросила она, посмотрев в мою сторону. - Дети здоровы?
- Спасибо, слава богу... А ты никому не расскажешь?
- Выкладывай!
Мой рассказ был недолгим.
- Вот я сейчас сижу и думаю, - проговорил я, обхватив голову руками, - недавно родилась дочь. Сыну - полтора. Сколько ещё сил на них придётся угрохать - детский сад, школа, институт. Чтобы одеты были, обуты, сыты... А потом вот так, между делом, они возьмут и оценят мою жизнь!
- Успокойся, - Шахиня глубоко затянулась. - Будем надеяться, что с нами такого не случится.
- Ну-да, ну-да...

*    *    *

Через восемь дней, когда инфаркт миокарда основательно перешёл в подострую стадию, Учителя Музыки перевели в Первую Градскую больницу [12] для установки постоянного электрокардиостимулятора.
И его след потерялся...

*    *    *

Два месяца пролетели как один день. Много чего случилось за это время и дома, и на работе, и в мире.
...Утренняя конференция началась как обычно в восемь тридцать. И тут же на столе у заведующего зазвонил телефон. В отделении существовало довольно жёсткое правило, точнее - распоряжение, а ещё точнее - приказ: отвечать на звонки в любое время суток!
- Да! - заведующий свёл брови к переносице. - Что? Хорошо! - он просканировал всех нас глазами и остановил взгляд на мне. - Сходи в приёмное. Там привезли «парашютиста». [13] Говорят, самостоятельно с восьмого этажа сиганул. Сориентируйся на месте, помоги, если что.
В приёмном моя помощь уже не требовалась - на каталке лежал окровавленный, изуродованный труп.
И, тем не менее, я сразу узнал его! Это был Учитель Музыки...

*    *    *

2019


Сноски:
[1]. Фраза, заключённая в скобки, не такая уж ироничная...
[2]. ИВЛ - искусственная вентиляция лёгких.
[3]. Nervus Phrenicus (лат.) - диафрагмальный нерв. При большом ишемическом поражении задней стенки миокарда левого желудочка происходит раздражение этого нерва. Отсюда в клинической картине заболевания могут присутствовать упорная икота, тошнота, рвота, то есть желудочные расстройства, способные увести клиническое мышление врача в сторону от правильного диагноза.
[4]. Тромболизис - растворение тромба. Дело происходило в 1981 году, а в то время об интервенционной кардиологии не слышали даже профессора кафедры. И слово стент ещё никто не знал. Поэтому главными препаратами в лечении острого инфаркта миокарда были фибринолизин и гепарин.
[5]. То есть произвёл пункцию подключичной вены и установил в неё катетер - тоненькую пластиковую трубочку. Это облегчает введение лекарств с помощью капельницы.
[6]. Мешок Амбу - механическое ручное устройство для выполнения временной искусственной вентиляции лёгких.
[7].  Некоторые товарищи, склонные к философии, утверждают, что мелочи жизни - это все события, происходящие между рождением и смертью...
[8]. Анон Шарль Луи (франц. Charles-Louis Hanon, в русской произношении Ганон, 1819-1900) - французский музыкант, композитор и музыкальный педагог. Известен, прежде всего, своими методическими пособиями по обучению начинающего пианиста азам техники игры на фортепиано.
[9]. Черни Карл (нем. Carl Czerny, 1791 - 1857) - австрийский пианист и композитор чешского происхождения; считался в Вене одним из лучших преподавателей игры на фортепиано. Знаменит созданием огромного количества этюдов для фортепиано.
[10]. Майкапар Самуил Моисеевич (1867 - 1938) русский и советский пианист и композитор, преподаватель Петроградской консерватории, музыкальный писатель.
[11]. Гёдике Александр Фёдорович - (больше известен как Гедике, 1877-1957) - русский композитор, органист, пианист, педагог, основатель советской органной школы
[12] В настоящее время Первая Градская больница имени Н.И.Пирогова.
[13]. «Парашютист» (мед. сленг) - пациент с травмами, полученными в результате падения с высоты.

*    *    *


Рецензии
Написано, описано и подано великолепно!
Все пояснения, расшифровки и музыкальная тема уместны и необходимы.
Именно подробности, (а не фрагментарность изложения)дают возможность читателю
стать почти участником описанных событий и пережить всю гамму чувств...
А Аппассионата, включенная в текст автором, и параллельно воспроизведенная
с помощью компьютера во время чтения, усилила эмоции от прочитанного...
Что за эмоции - понятно каждому...Присоединяюсь к тем, кто считает, что
сильно написано!
Аплодирую Вам как доктору и как писателю! Преклоняюсь перед Вашей человечностью.
Спасибо Вам.

Оля Гуськова   19.05.2023 17:37     Заявить о нарушении
На это произведение написано 9 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.