Глава из книги Во мраке средь бела дня

  Удивительное существо – человек. Арест. Вся жизнь перевёрнута вверх тормашками. Война взорвала все установившиеся представления, безжалостно, бесчеловечно бросила людей в страшный омут, водоворот, в котором все крутятся и толком не понимают, почему и зачем. Любовь, симпатии и антипатии, умные разглагольствования о смысле жизни, о красивых вещах, о принципах и направлениях в искусстве, о манере держаться, воспитании, каких-то заумных проблемах – всё это смято, вывернуто, выброшено. Стало нужным или ненужным – всё равно. Все о чём-то думают и не думают ни о чём. Всё вертится в этом диком водовороте, в этой идиотской пляске, поддавшись общему психозу, и оказывается, что в мире нет никаких проблем, А есть колючая проволока, вышки с попками, этапы, вопли несчастных, стоны больных. Есть какое-то невиданное доселе рабство, где рабы – вот они мы. Рабовладельцы – начальники и вертухаи. И будто  всё это идет само собой по чьей-то могучей воле, противиться какой – бесполезно. Да и никто и не думает противиться! На мгновение проблески здравого смысла позволяют, сделать объективную оценку происходящего. Тысячи, десятки тысяч, а, может, и миллионы невинных держатся за решёткой, а там, в боях за Родину, за советские принципы, умирают люди. Умирают геройски, с пользой для Отчизны. Видно, нет другого выхода: фашизм можно уничтожить только ценой человеческих жизней. Да, здесь есть смысл. А где смысл – вот в этом? Зачем столько замученных, униженных и оскорблённых, кому польза?! Как нет смысла в самой жизни, которого всю жизнь искал Лев Толстой, так нет смысла в этой жестокости. Если есть вообще смысл в жизни, то это – сама Жизнь. Родился, ну и живи. Вырабатывай законы, чтобы охранять всеобщую взаимосвязь, сосуществование. И живи. А человеку всё не живётся. Он лезет за богатством, славой, властью. Лезет и, как петух, задирается, выклёвывает глаза. Как змей, жалит. Как тигр – рвёт на части ближнего.  И тут же смысл ищет.
           И во всём этом диком хаосе нашёлся обетованный островок – наша бригада за решёткой. Люди ухитряются, повинуясь своему человеческому инстинкту, приспособиться ко всему, забыть обо всём на свете. О близких, о страданиях окружающих, о мировой человеческой бойне. Они собрались под дулами вертухаев в одну кучу и вдруг ощущают радость бытия.
           Наступает утро. Идёт поверка. Два или три вертухая с засечкой наподобие кухонной дощечки, на какой режут овощи или хлеб, считают так, как считают овец в стаде. Уходят. И остается мир счастья. Сейчас начнутся репетиции, настоящее творчество. А то, что там, за этим бараком, за зоной – на всё на это плевать!          Подобран репертуар, распределены роли. Для опытных людей всё это дело привычное. Недели через две – премьера. Уже идёт разговор среди вольняшек, готовится что-то грандиозное.
          «Крови и зрелищ!» – провозглашали древние. Наши, теперешние, провозглашают: «Зрелищ!». Слово кровь они не провозглашают. Она есть. Сама по себе. Рядом. В центре событий. Вот среди нас, готовящихся развлекать вольную публику. И в буквальном и переносном смысле. Древние были проще. Мы – куда хитрее. Мы говорим совсем не то, что делаем. Мы лукавим и изворачиваемся сами перед собой. Мы такие же дьяволы, что были тысячу лет назад. Только хитрее. Изворотливее. Выживем. Среди нас есть истинно добрые люди. Их голос слишком слаб, чтобы быть услышанным среди всеобщей грызни. Но я бесповоротно верю, пока. Когда-нибудь он станет могучим, решающим. Лучшие среди нас не оставляют этой надежды, этой веры. Более того, они непрестанно, не покладая рук трудятся, чтобы добро стало законом жизни. Иначе мы – не люди.