Два мэра и старое кладбище

Кладбище Гриндейла готовилось к смерти. Его кованые заборы, обвитые плющом склепы и печальные статуи, каменные кресты и мраморные надгробные плиты - все они вскоре должны были отойти в мир иной. Солнце сверкало особенно ярко в этот день, и тени крестов растягивались меж начинающих набухать к весне древесных почек, покрывая лабиринты проходов среди могил, этих опустевших кладбищенских улиц, сеткой, словно кто-то в небесах решил на прощание сыграть здесь в морской бой.
Ранняя весна дала рост кустам и лианам, буреломы и кривые древесные ветви, скрывающие могилы в уютной прохладной тени от грядущей летней жары, уже стали жертвами пил, кусты же оставались, готовые принять смерть от бульдозеров бок о бок с древними крестами и каменными ангелами и скелетами.
Вскоре, темные переходы и обшарпанные камни исчезнут под натиском шумных машин, вечный покой заменит беспокойство стройки, а затем белые стены и блестящие стекла торговых центров, шум автострады и суета закусочных, а останки тех безымянных мертвецов, что еще не успели сгнить, и не будут пережеваны железными челюстями бульдозеров, отправятся на кладбище вниз по холму - светлое и аккуратное, где все могильные камни одинакового цвета, размера и формы, стоят ровно в ряд, словно военные, и не смущают ничей взор лишними напоминаниями о бренности и хаотичности бытия. Там, ложась строем как солдаты, в строгом порядке и последовательности лягут пилигримы и индейцы, аристократы и бродяги, священники и разбойники, пьяницы, богачи, жестянщики, сапожники, проститутки, самоубийцы, политики, колдуны, учителя, корчмари, паломники, лжецы, дети и даже былые мэры Гриндейла - словом все, чьи могилы затерялись в зарослях, потомки разбрелись по миру, а имена безвозвратно забылись в пыльных закоулках былого.
Вид их последнего пристанища был слишком дик для новых времен, слишком ярко кричал “Memento mori” всем проезжающим по автостраде вдоль кладбища водителям, слишком выбивался из пейзажа Гриндейла - его уютных домов и ухоженных дворов, барбекю на выходных и церковных служб по воскресеньям. Слишком хаотичным, слишком мрачным было это старое безымянное кладбище, словно сошедшее с рисунков в старой книге ужасов. Да и привлекало оно лишь глубоких стариков, жаждущих избавиться от страха неизбежной кончины в его умиротворяющих густых тенях, да детей - ищущих в его переулках вампиров да призраков, страшных и манящих одновременно. Но, как общеизвестно, старики и дети не та социальная группа, на которую ориентируются торговцы недвижимостью.
По тому новый мэр Гриндейла - достопочтенный мистер Роберт Аткинсон - и решил снести этот пугающий мрачный лабиринт, построенный для тех, чьи имена уже были позабыты, могилы заброшены и родственники потеряны, и построить там нечто, дающее городу новый ток жизни - торговый центр, две дополнительные полосы автострады, заправки и киоски, рестораны и закусочные, словом все то, что обогатило бы и его, и тех, кто покупал дома в Гриндейле до постройки этого нового экономического центра.
Стоя на холме, Аткиносон наблюдал, как бульдозеры сносят сталь заборов и камень склепов, и радость бурлила в нем этим весенним днем - теперь он больше не увидит этого бельма на глазу, фурункула на нежном теле его города, мрачной дыры, что, каждый раз, когда он проезжал мимо, заставлял где-то в глубине его сущности шевелиться до того почти неосознаваемый страх перед скрывавшейся в тенях склепов и скрюченных деревьев бездной вечности.
Нет, аккуратные ряды мраморных плит нового кладбища не беспокоили его - в них была упорядоченность, контроль, никакого хаоса, никакого мрака, они никак не выбивались из идиллического пейзажа города.
Смерть этого пугающего места была его победой, триумфом его порядка над хаосом прошлого.
Теперь уйдет и стыд перед проезжающими мимо роскошными автомобилями, стремящимися мимо Гриндейла к сияющим стеклянным башням Сан-Сити, отныне Гриндейл будет выглядеть в глазах их водителей респектабельным городом, а не дикой деревней с уродливыми старыми строениями. Они, быть может, даже купят в нем себе дома, более не смущаемые расположенным у дороги кладбищем.
Лишь немногие в городе не были согласны с мэром, считали это жуткое кладбище архитектурным памятником, не городским уродством, а городским наследием. Больше всего шума было от кладбищенского сторожа, на вид столь же древнего, как и оберегаемое им кладбище, но угроза потери работы на новом месте погребений угомонила и его. Остальные же жители очень быстро осознали экономические преимущества от нового торгового центра, по тому единогласное одобрение горожан легко заглушило редкие голоса защитников древностей.
Сейчас некоторые из них стояли пикетом около кладбища, но остановить технику не могли. Аткинсону было совершенно плевать на них, равно как и на с укором взирающего на него кладбищенского сторожа.
Треск! И старые склепы рушатся под напором бульдозеров как карточные домики. Грохот! Фигуры мрачных жнецов падают и разбиваются на куски. Визг! Моторы ревут, машины разравнивают могилы, не оставляя от них и воспоминаний.
Все, кто лежал здесь еще со времен первых поселенцев смешиваются с каменной крошкой и грязью с колес. Памятники безымянных героев и злодеев прошлого обращаются в мусор. Лишь бюст былого мэра Гриндейла - Теодора Грейвза отбрасывает тень на руины, его ранее красивый, а ныне выщербленный мрамор лица, отколотый нос и стесавшиеся острые скулы - все что останется от этого места, ведь он, меценат и реформатор девятнадцатого века - единственный, кого город еще помнит, единственный, чье имя сохранилось на его могиле, тогда как остальные имена стерло безжалостное время.
К вечеру старому кладбищу пришел конец. На его месте была выровненная и покрытая песком плоскость, рядом с которой лежали кучей камни склепов, осколки статуй и крестов, древесные ветви, да примостившиеся сбоку редкие старые кости.
Аткинсон ехал домой в прекрасном настроении.
Его дом, трехэтажный строгий особняк в неоклассическом стиле, располагался за городом, около парка и небольшого пруда, вырытого непосредственно по распоряжению мэра.
Солнце скрывалось за горизонтом, мигая своими последними алыми лучами в далеких стеклах домов. Тени расползались по парку, опутывали его, словно паутина незримого паука; дорогу подернул легкий серый туман.
В один момент Аткинсону показалось, что между переплетений ветвей он видел лицо, печальный серый лик, словно один из разбитых на куски ангелов с кладбища продолжал с укором наблюдать за ним.
Но мэр гнал от себя эти мысли - нет, это кладбище больше не напугает его, теперь город его, его по праву, никто и ничто отныне не будет портить Гриндейл.
Особняк стоял в темноте непривычно мрачной громадой, словно тени сгустились вокруг него плотнее обычного.
Войдя, Роберт щелкнул выключателем, но дом продолжил прибывать во мраке - света не было. Выругавшись, Аткинсон собрался в подвал, чтобы включить там вероятно выбитые перепадом напряжения пробки, но шум с верхних этажей отвлек его от этого дела.
Жена Роберта уехала отдыхать в Альбукерке, а горничная не должна была приходить еще пару дней. Тогда чьи же гулкие шаги мэр слышал в своем доме?
Вряд ли незваный гость мог заглянуть к нему, да и грабители в Гриндейле давно не попадались.
Роберт окинул зал взглядом, в поисках телефона, чтобы вызывать полицию, но последовавший за шагами протяжный печальный стон, почти вой, заставивший его невольно вздрогнуть, вызвал сомнения - быть может это не полиция, а кто-то (пусть даже бродяга), который болен, и нуждается в помощи. Выставить его с помощью шерифа будет приятно, однако, какую шумиху может поднять пресса, обвинив Роберта в жестокосердии. Нет, Роберт Аткинсон еще хотел побыть мэром этого города, на который потратил столько времени и сил, по тому двинулся наверх, не забыв, правда, прихватить из камина железную кочергу на случай, если вечерний визитер все же окажется не слишком дружелюбным.
Тьма еще не полностью поглотила дом, лишь окрасив все в нем в синеватые тона, словно тот выцвел и постарел лет на двести, хотя и был построен всего восемь лет назад.
Стон повторился. Казалось, что он всколыхнул занавески и ударил в лицо Аткинсона совсем не соответствующим времени года ноябрьским холодом.
По спине Роберта бежали мурашки - от холода ли, от густой, почти текучей темноты в углах его дома, в момент ставшего чуждым и зловещим, или от стуков и шагов что, казалось, теперь слышались отовсюду.
Войдя в комнату, откуда доносились стоны, Роберт застыл и кочерга с грохотом выпала из его обмякших рук.
Перед мэром стоял мэр - его костюм прогнил и местами изобиловал дырами, лицо ссохлось, нос впал, делая его похожим на собственную надгробную статую, но сомнений не было - перед Робертом Аткинсоном стоял Теодор Грейвз.
- А, Роберт, Вы вернулись! - его голос разнесся эхом по всему дому, отражаясь от каждой поверхности, приводя воздух в движение и делая его холодным. - Вы не против, если я буду называть Вас просто Роберт, при всем моем уважении к Вашей должности, нам все же, если так будет уместно выразиться, жить вместе, по-тому я бы оставил чрезмерный официоз в прошлом.
- Как? Вы же… умерли… - только и смог промямлить Роберт.
- В высшей мере правдивое заявление, сэр! Однако, я не совсем понимаю, к чему вы взялись выказать мне это вполне очевидное для меня самого суждение.
Ну… Вы… Вы в моем доме… и мертвы… как… как призрак… - в горле Аткинсона образовался холодный ком, перекрывавший ему дыхание и делающий речь тихой и обрывочной. - Это шутка? Какая-то шутка?
Хотя глядя на полупрозрачную кожу Грейвза, сквозь которую в комнату проникал свет новорожденной луны, Аткинсон и сам понимал, что о шутках сейчас речи не шло.
- И вновь, друг мой, вы совершенно правы! Да, я определенно и есть призрак. Порой люди пугаются нашего появления, да это так, однако, я бы, напротив, при жизни воспринимал фиксацию подобного феномена с восторгом, ведь он говорит нам о том, что наша жизнь не столь уж конечна и человеческая бессмертная душа…
- Но что вы делаете в моем доме? - перебил призрака Роберт уже окрепшим голосом.
- Как что? Вы же сами выгнали меня, как и многих других из дома! - Хотя лицо мертвеца выражало бурю негодования, в глубине его глаз плясали лукавые огоньки. – Когда у Вас над головой стройка с перспективами последующих толп гуляющих горожан, становится как-то не до покоя, а уж тем более до вечного. Куда же нам было идти, если наш дом был разрушен по Вашей милости?
- Вы… Все из-за кладбища, да? - Призрак кивнул. - Но ведь есть другое, новое! Оно красивее, удобнее и… и… Новее! Покиньте мой дом немедленно и отправляйтесь туда!
- О нет, сэр, все эти одинаковые могилы и зеленые лужайки между ними, нет, друг мой, это место для пикников, а не для призраков. Тогда как Ваш особняк, хотя и немного слишком новый для наших вкусов, все же подходит куда лучше. Да, нужно добавить немного паутины, поработать с освещением и интерьерами, добавить немного пыли и упадка, всех этих скрипов дверей, колышущихся занавесок… Ах да, из того озерца вскоре может получиться чудесное болотце! Словом, мы вполне готовы жить у Вас!
- Какого черта? И в каком это смысле мы? - страх полностью уступил в душе Аткинсона место гневу, но что он мог сделать? Ударить бесплотного духа кочергой? Вызвать на него полицию?
- Сэр, там, знаете ли, была не только моя могила. Дом теперь необходим многим, и, как мэры, мы просто обязаны представить его страждущим горожанам.
Грейвз немного сдвинулся, будто ветер отогнал его от окна, словно дымку, и Аткинсону открылась стремящаяся к его дому процессия.
Под синим лунным светом по дороге шли десятки полупрозрачных фигур: пилигримы и индейцы, аристократы и бродяги, священники и разбойники, пьяницы, богачи, жестянщики, сапожники, проститутки, самоубийцы, политики, колдуны, учителя, корчмари, паломники, лжецы, дети и те, кто сами уже не помнили, кем они были в дни своей земной жизни.
Изгнанные из своих могил, мертвецы следовали к своему новому дому, и их мэр встречал своих граждан с распростертыми объятиями.