39. Совершеннолетие

Мы хотели по-тихому дома отметить день рожденья, но в обед в столовой на наш стол поставили букет цветов и большой торт. Паша в парадной форме официантки принесла по-особенному украшенный салат. Звонким голоском она объявила, что она от всей души поздравляет своих квартирантов с совершеннолетием и дарит скромный подарок на память. Просит простить, что не может на большее. Вынув из кармана, положила перед нами два новых сотовых телефона, перевязанных ленточками. Курсанты, заполнявшие зал, зааплодировали.
Подошёл ротный.
-- Мы тут… скинулись с офицерами…, чтобы удобно было работать…. Спасибо за тепло!
На подаренном чемодане была надпись «Домашнему умельцу». Я видел такие чемоданчики, но меньшего размера в универмаге и хозмаге. Этот, похоже, привезли из Питера. Ротный открыл чемодан, в нём были все возможные для домашней работы инструменты. Там не было только кувалды с наковальней. Зато был мастерок, кирочка и несколько расшивок разных видов. Всё было уложено в гнёзда, соответствующие форме и размеру инструмента. За откидной стенкой был всевозможный инструмент для слесарных работ. Конечно, тут было не всё, что существует, зато достаточное для любой работы дома.
Однокурсники не ожидали такого, поэтому, просто, скидывались деньгами.
Командование училища сделало свои подарки. Нам повысили звания и наградили похвальными грамотами. Лешка стал старшим курсантом, а я старшиной второй статьи, по-сухопутному, младшим сержантом. Обед нам приготовили персональный, как высшему командованию. Это подарок от поваров. Торт мы отдали однокурсникам.
Нас всех троих отпустили домой. Паша стала готовить праздничный ужин. Меня слегка удивило количество, но она сказала, что придут несколько её гостей позавидовать её удаче. Как могли, мы помогали ей, чистили картошку, шинковали капусту, искали и приносили из погреба консервированные продукты. Что делаешь в день рожденья, то будешь делать весь год.
Вечером пришли две молоденькие официантки. По всей видимости, Паша хотела познакомить нас. Вместе с этими официантками она раздвинула стол и стала его сервировать.
Не стану расписывать скучные для меня процедуры. Мы разобрали свои кровати, убрали их на крыльцо, но места всё равно было маловато. Судя по стульям и месту на диване должно быть человек 10. Гости появились неожиданно и все вместе. В дом зашли папа с мамой, дядя Петя, дядя Гера, дядя Гена с женой. Только сели за стол, как пришёл начальник училища. С опозданием появились Костя с Полинами. Паша поставила на стол бутылки с водкой и вином. Папа спросил:
-- А виски тут нет?
-- Нет. Вы хотели виски?
-- Наоборот. Отвратительная вещь, боюсь нечаянно хлебнуть.
Гости произносили благодарственные и хвалебные речи, пили, нахваливали закуски и хозяйку. Как совершеннолетним, нам разрешили пить вместе со всеми. Я всеми силами противился, но всё равно набрался и отключился.
Очнулся ночью в детской комнате на нижней детской кровати. Детей дома не было. Наверно, Паша оставила их в ночную смену в садике. Я не помнил, каким образом попал сюда. Паша спала, распластавшись на диване. На столе почти полностью ничего не убрано. Кроме нас с Пашей дома никого не было.
У меня трещали голова и член. Я посчитал это следствием похмелья.
Отодвинув немного стол, осторожно разложил диван, застелил пустую половину дивана, осторожно переложил Пашу и застелил другую. Раздевшись, осторожно, чтобы не разбудить женщину, раздел её. Не смотря на перенапряжённый член, полюбовался на её голое тело. У меня не было похоти. Просто, было сильнейшее напряжение, освободиться от которого не помогало ни усилие воли, ни освобождение мочевого пузыря. Входная дверь была не заперта. В доме ощущалось, что вечером печку не топили. Было прохладно.
Выключив свет, забрался под одеяло. Чтобы Паша не озябла, прижался к ней и обнял. Пробормотав что-то, она придвинулась и, наверно, проснулась. Почувствовав каменную твёрдость на своей спине, закинутой за спину рукой, проверила, что это. Крутнувшись в моих объятиях, оказалась ко мне лицом, обняла и крепко поцеловала.
-- И что ждёшь?
-- Ты о чём?
Она опять потрогала мою пушку.
-- Это от алкоголя. Ты же не хочешь.
-- Хочу!
Отодвинув от меня зад завозилась, снимая трусики. Это всё, что я оставил на ней. Её руки нащупали резинку моих трусов и задёргали, пытаясь снять.
-- Я наглая? Я до одурения люблю тебя. Пусть это будет моим секретным подарком тебе.
Хотя напряжение было небывалым, близости мне как-то не хотелось. Прижимаясь ко мне объятиями и одновременно целуя, она опрокидывала меня на себя. Я почти не ощущал скользких стенок родовых путей. Почувствовал только упор в дно. Паша издала стон, дёрнула тазом и вжалась в меня.
-- Длинный какой…!
От её дыхания пахло водкой и чуть-чуть перегаром. Я придавил её своим весом и опять сомкнул наши губы. Ей нравилось, когда я придавливал её так. Паша задвигала тазом.
-- Ну что же ты…?
Паша кончала раз за разом, а у меня только начала появляться чувствительность. С ней пришёл и азарт.
-- Давай, как ты любишь…
Постанывая, она выползла из-под меня и стала рядом на четвереньки.
-- Ты не устала?
-- Нет почему-то. Я сегодня безумно хочу тебя, даже хочу забеременеть, хочу безумствовать!
Мне нравилось смотреть на её голое тело. Даже посожалел, что не раздел её донага на свету. Теперь было темно и почти не видно было даже контуров тела.
Паша приняла меня с воплем. Я погладил ей спину, талию, ягодицы. Не дожидая меня, она задвигала телом чувствительно шлёпая меня задницей. Было впечатление, что ей нравились ощущать толчки в дно влагалища.
И опять она кончала раз за разом, а у меня не было желания разрядиться. Перенапряжение отступило, но чувствительность не доросла до уровня, когда вызывается оргазм. Иногда я не щадил её в оргазме, продолжая двигаться и изводя до изнеможения, иногда поддерживал его несколько минут. Её истечения уже полностью намочили мне мошонку и, кажется, капали с неё. Жалея её, я постарался кончить. Она уже начала мучиться в оргазме, когда накатило и на меня. Вспоминая поведение Полины, я прогибал поясницу Паши и прижимал головку к более ощутимому пятну шейки матки, стараясь излиться именно в него. Мне представлялось, как некая дырочка в матку раскрывается, принимая брызгающую в неё сперму, как она будто глотает густую жидкость. Кажется, я даже ощущал эти глотающие движения.  Хотя после выброса инстинкт заставлял делать движения, каждый следующий выброс я всё равно делал туда же. Даже когда уже перестало что-то выделяться. Паша давилась криками, прижимаясь лицом к подушке.
Навалилась усталость. Предполагая подобное состояние у неё, я осторожно опрокинул наши тела на бок. Паша надрывно дышала со стоном. Она не требовала освободить её амбразуру, поэтому я просто прижался грудью к её спине, нежно погладил одну из грудей. В отличие от девичьих, они были подвижны на теле, а более плотная ткань ощущалась чуть глубже.
-- Паша! Тебе не плохо?
-- Очень хорошо! Очень!
Паша обеими руками подтянула мою кисть к своим губам и прижалась поцелуем. Я почувствовал, как несколько раз сократились, сжались её родовые пути. И вдруг она затрепетала, будто от смеха. Я сначала обомлел, а потом понял, что она плачет.
-- Паша! Пашенька! Что с тобой? Тебе больно?
-- Очень! Я люблю тебя! Сама понимаю, что дура, но не могу справиться. Ну, почему ты родился так поздно? Я была бы самой счастливой в мире женщиной рядом с тобой. За что меня так бог наказал?
-- Успокойся! Я тоже тебя люблю! Очень люблю! Давай завтра пойдём в ЗАГС и распишемся.
Я попытался выйти из неё.
-- Не надо! Пусть там будет! Мне так очень-очень хорошо!
Паша подвинула зад, вернув меня на прежнюю глубину, и заплакала сильнее. Я ласкал её, гладил груди, живот, бёдра, целовал плечи, шею и висок. Но она от моих ласк только плакала сильнее и скоро разрыдалась, уткнувшись лицом в подушку. Даже плечи повернула, чтобы сильнее вжать в неё лицо. Только ягодицы по-прежнему прижимала ко мне. Я шептал ласковые слова, гладил её, обнимал, но ничего не помогало.
Наконец она затихла. От своеобразного стресса у меня прошло перенапряжение, но напряжение только ослабло. Даже показалось, что тело моего орудия заметно утолщилось.
-- Саша! Прости меня за слабость! Наверно, похмелье выходит. Забудь всё, что я тут наплела.
-- Значит, ты меня не любишь?
-- Пожалуйста, не спрашивай ничего! Пожалуйста! Очень прошу!
-- Хорошо! Хорошо! Ты только не плачь больше.
-- Не буду. Давай полежим спокойно. Ты тряпку не взял?
-- Я же думал, что ты спишь. Не хотел тревожить.
-- Мучился бы до утра? Потом болел бы весь день.
-- Я же люблю тебя! Как можно…?
-- Днём не надо, но ночью я когда запрещала?  Вы столько для меня сделали, что я и за десять лет не расплачусь.
-- Почему десять? Я, наоборот, стараюсь заслужить твою благосклонность. Ты не знаешь свою цену. Мы давно в долгу у тебя. Мне это не столь важно. Я впервые люблю женщину, это ты.
-- Поверь мне, ты ещё не раз полюбишь. Я это по себе знаю. Встретится тебе и ровесница. Как бы нам ни хорошо было, я стара для тебя. Да ещё два прицепа у меня.
-- Если нам хорошо вместе, то почему мы не можем продлить это?
-- Я тебе это раньше рассказывала.
Паша на ощупь нашла где-то тряпку и протёрла мою и свою промежность. Мы лежали обнимаясь. Оба абсолютно голыми.
-- Саш! Я и прежде испытывала подобное: пьяная я ненасытная. Я тебя ещё хочу.
С передышками, иной раз даже не разделяясь, мы провозились до самого утра. Уже стало светать, когда я вынудил её заняться любовью сверху. Не столько из-за того, что мне было так лучше, а потому что я мог любоваться её фигурой, её прелестным личиком. Я гладил её груди и бока, ноги и колени, смотрел как прыгают её груди и жировая подушка на животе. Утомившись, она ложилась на меня, и я гладил её спину.
-- Сашка! Ты не представляешь, как я счастлива! Мне даже не выразить это!
Сколько бы я ни приглядывался к ней, кроме морщинок у глаз и складок на шее не находил особых признаков старения. Мне кажется, со времени нашего близкого общения её тело стало более гладким и даже более упругим. Из всех опробованных на близость женщин она была самой милой и самой желанной. У неё был прелестный для меня характер. Если и встретится мне кто-то, то она не должна быть хуже.
Мы так и уснули в объятиях друг друга.
Нас разбудил звонок. Не догадайся я запереть дверь ночью, нас застали бы в самой неоспоримой позе. Паша спрыгнула с дивана и нагишом, схватив свои одежды, прыгнула в детскую комнату. Вышла оттуда в халате.
-- Трусы одень.
Прошла к двери. В дом ввалились папа с мамой, дядя Петя и дядя Гера.
-- А мы похмеляться пришли. Вы ещё спите?
-- Нет! Уже проснулись. Саша! Убери постель. Я сейчас оденусь.
Теперь я понял, почему она убежала в детскую комнату с одеждой. Гости должны были подумать, что она там спала.
-- Мы и сами с усами. А Алёша где?
Мама прошла на кухню.
-- Я думал, что Лешка с вами.
Родители пришли прощаться. Был будний день. Дядя Гена отпустил дядю Геру с работы, чтобы он отвёз родителей на вокзал. Нам по традиции училища дали суточный отпуск. Ещё не сели за стол, как прибежал всклоченный Лешка.
-- Ты где был?
-- Провожал официанток, запоздал, пришлось ночевать в казарме.
Дядя Гера усмехнулся. Он-то знал, что от жилья официанток до казармы значительно дальше, чем до Пашиного дома.
Папа с дядей Петей похмелились. Они бы «потребили» и больше, но мама контролировала их. Скоро уехали.
-- Докладывай, где ночевал? У Жанны или у Фимы?
-- У Жанны родители дома. Пришлось задержаться у Фимы.
-- Жанна не обидится?
-- Не должна. Я проводил её до подъезда. Там и попрощались.
-- А как к Фиме попал?
-- Она одна в доме была, на обратном пути уговорила меня переночевать у неё, а то одной страшно.
-- Понравилась?
-- Не очень. Жанна слаще.
-- Как это узнал, если в квартире не был?
-- А мы в подъезде раком…. Пожрать дайте. Проголодался что-то.
-- Не мудрено: за ночь двух девок ублажил.
Паша вышла на кухню. Скоро вернулась с горячим борщом.