Ипотечный торшер

Александр Евдокимов


И П О Т Е Ч Н Ы Й    Т О Р Ш Е Р

повесть

в стиле «Rock-in-Room»
in the style of «R-&-R»


                (аудио-версию слушайте в iTunes)


аудиоверсия:
https://cloud.mail.ru/public/2YeM/2eC76eFDr



Дотянувшись обеими стрелками до полночи, время отбилось, с облегчением, в литавры и заторопило свои шаги под горку, к новому времени: к самому тёмному – с первых шагов и незримому…
Темнота не считала – ни секунд, ни минут, ни часов…
Сну, или дрёме – мера одна, лишь – мгновение, как и всей жизни у  нежданной черты: каруселью мелькнёт, или в миг пронесётся, как ветер, или рыбкой златою плеснёт – в мутной проруби!…


И!...
ночь коротка…
И!...
спят облака!...

   
Торшер заполнил своим покойным светом всё пространство мгновенно: женская рука мелькнула от выключателя под одеяло и, тут же – вместе с тёплым выдохом девушки, отшвырнула кружевную материю прочь!
Ольга села!
Часы сразу же доложили о реальном времени и – сна, которого не было, не стало совсем: «кукушка» включилась милой дурой из старинного своего терема и бой, как часовой, – брякнул и они вместе, будто – подъё-о-о… ж-живали, подъёживали, подъёживали… 
На неё, как обычно, уставилось отражение из лакированных и полированных досок антикварного шкафа.
- Что?! Как-ко-о… о-обычно – ночи час, а кой-кого и нет… как-к-ка-а… б-бычья…
Она встала и присела уже к отражению четкому – зеркальному, и равнодушно рассмотрела всё, что оказалось в её большом обрамлении…
Пространство   спальни  тамасичными  кружевами   лёгких, прозрачных материй молчало камнем…
Зеркальный и приличный повтор этой мысли устал и желал сжатой скинии ветра.
- Старею...
Ольга Андреевна печально смотрела сквозь стекло, сквозь собственный абрис, сквозь своё время...
Морщины   исцарапали  ёмкую  гладь в  глубине   отражений    и тронули ранками и лицо, и шею Ольги, украшая тёмные глазницы скульптурной строгостью, знавших и смех, и каприз, и поцелуи мужчин.
Зеркальное пространство ощупывало и осматривало её тело ладонями разных диафрагм... =
: утром – нервно – : – глаза, лицо, шея, лицо, глаза, зубы;
: днём – мимолётно – : – глаза, голова, грудь, спина, колготки, губы;
: вечером – медленно и печально – : – абрис, ноги, попка, плечи, грудь, живот, чубчик… п-пи… п-под ним, а дальше – попка, спинка, шея, грудь, соски, зубы, губы, глаза, абрис и…
Глаза, глаза, глаза...
Сквозь мякоть несуществующего бытия, вслед за глазами, ползли по её телу руки, примеряя силуэт, пришедший из света, к реальной – смуглой и стройной сорокалетней женщине…
Она игриво плескалась  в плотном пространстве нереальной плоти, взбивая руками волосы и представляя себя то распутной, то больной и слабой, то сильфидной, а иногда, вдруг, начинала плести косичку...
- Старею...
Прозрачная тень рванулась   в  кристальном   пространстве,  и коснулась колен Ольги Андреевны, и приподняла воздушную ткань, и повернула плечо в одну сторону, потом в другую, – едва заметно улыбнулась, – резко сорвала… =
: и с себя;
: и с Оленьки;
: и, с пришедшей из света…
Сорвала мягкую ночную накидку: волосы ещё плавно падали вниз, рассыпаясь на обнаженных плечах, а она уже пристально смотрела на две маленькие дульки, всегда бледные от тенистого места.
Торшер лизнул теплом соски и нервная дрожь, – через спину, – кинулась в волосы, и через плечи – обронила холод на живот и, шевельнув кудри лоно, дрогнула в коленях. Ольга Андреевна ладонями приподняла груди немного вверх и нервно толкнула свои рёбрышки вздохом, чтобы выше задрать носы титек.
- Тряпочки... Всё уходит... грудь девичья... грудь матери и... всё уходит... тряпочки...
Объём отражения навалился на Ольгу, как на собственную тень и она опустила руки, а зеркальный воск застыл перед ней профильным срезом, – женщина посмотрела на себя сбоку, где вместо упруго-острого излома, торшер огибал плоскую линию, увязая в мягкой коже и, лишь в нижней части живота, и в бёдрах жил тугим бронзовым блеском.
- Любимой мне не быть...
Ольга Андреевна оттолкнула себя и они обе рухнули на кровать.
- Поэтому они непостоянны. Коты мартовские!...
Каприз  печальной  краской  скользнул по её лицу тоненьким горячим ручейком, и светло-грустная нить мулине зажглась покойным светом торшера.
- А время-то?!... и где он опять..., – Ольга Андреевна встала быстро укуталась дымкой ночной рубашки и опять вошла в зеркало, где столкнулась с тихой улыбкой  изнанки бытия и, соединяясь с этим пространством, изваяла своей плотью строгость лебяжьего нрава. – А сколько их, мною отвергнутых...
Она отвернулась от себя и раскинулась устало на кровати.
- Кроме одного отвергла всех! Дура... он не любит меня... хотя: ревнует же.. он просто эгоист! Боится, – рогатым станет! Да-да, это эгоизм в нём и не больше!...  Неужели сучка завелась?! Это нас нужно под замком держать!... Нас!
Голос Ольги Андреевны был слегка прибавлен гирькой часов, – нескончаемым пульсом многоточий. Её волнение и воображение, рождённые полуночным часом, не углублялись, хотя и не угасали вопросами: она боялась измены мужа и думала об этом штрихами – без пошлостей.
Абрис мыслей и отражение Ольги, сумрачно теснившиеся на полированном шифоньере напротив, были равными: неясными, нечеткими, неровными...


!Её рука потянулась к торшеру и свет погас! – !Тьма и свет стали нервно сменять друг друга!


Выключатель щёлкал, а зрачки в её глазах не мигали…
- Да, нас надо… под замком! А они? Чего это я одна и одна?!... Нет, если работа, то… ладно, а если… Да-а… Вот лежал бы рядом… Какое счастье! – она улыбнулась  и окутала себя тьмой!
Ольга нежно коснулась одинокой и холодной подушки рядом.
– Пусть и без него!... Без этого… без долга… супружьего!... Тьфу, какое слово противное!... Долг! Когда же мы ипотеку эту!... Чтоб ей! Вот и нет его!... со мной, из-за неё…
Ольга обняла подушку и, закрыв глаза, стала убаюкивать себя собственным шёпотом, чтобы скоротать одиночество и потерять время.
- Нет, милая, спать я ему не дам, чтоб налево не заглядывался… Да-да! А то будет, как в том фильме… Как его? – она улыбнулась, вспоминая сюжет увиденного недавно эпизода. – Ай, ну-как?... А! «Глупышка» – называется! Ну, прикольно: муж спит, а она, зараза, с другом семьи… прям, на одной кровати!... Ужас, как страшно и забавно… Я не знаю, как так вот… разве можно?... А сюжет-то…  увлёк… сопротивлялась, сопротивлялась, а… испытывала её желание!... Ужас, но – да! Там же всё, как в кино?!... Придумают же?!... Спят и, – вдруг!... ну, фантазии! Глупые, поэтому, наверное, – «Глупышкой» назвали, дурачки…
Подушка сладко зевнула вместе с ней и засопела.
- Не реально… а у них таинственно всё! Заманчиво… ах, кино! – девушка роняла слова в сонную подушку, преследуя и смакуя видения сюжета. – Игра… Как там: «…вдруг, в один из импульсов света, будто толкнулась кровать!...»! Класс!... я бы сыграла… да!... Ну-у, нереально!...
Ольга полностью погрузилась в сладкий сюжет фильма… =
: «Глаза молодой и прекрасной широко распахнулись;
: с приятной удивлённостью, она обнаружила – в себе самой – сзади то, что полюбила бы находить перманентно каждую ночь;
: каждую!...
Поэтому глаза её! вдруг!... распахнулись!... с небольшим, но дорогим сердцу, вздохом!…»   
Хозяйка кровати чувственно прониклась в игру киношного сюжета, потянулась…
И: вдруг!...
Ольга Андреевна обнаружила – в себе самой – сзади то, что полюбила бы находить перманентно каждую ночь, точь в точь, как в том фильме!
Всё замерло!...
Зрачки её скосились на тьму, нависшую сзади – тишина…
- К-к-костя… К-к-кто тут?! Костик, ты… пришёл, или..
Тишина…
Вдруг, от резкого толчка её тело качнулось…
- Костя?!... Ну, наконец! Хороший мой… О, как я соскучилась!... Костя!... Чего молчишь?! Ты чего?! Костя?...
Ольга Андреевна и радовалась сюрпризу от мужа, и удивлялась: так рано посетил домашний приют и, без короткого застолья, сразу оказался в их спальне?!
- Ты не ошибся?... Костя… слышишь: ты дома!
- М-м… да-а…
- Ой, как-то всё странно сегодня?... А?! Тихо вошёл…
Кровать аккуратно покачивалась.
- Да…
Они проговаривали фразы, согласно этому ритму и его дыхание будоражило атмосферу спальни.
- Ага… тихо проник… Странно?! – её дыхание присоединилось к его, готовясь к стонам. – И как я не услышала? Я ж не спала: я ждала, ждала… Ко-отик, как приятно: неожиданно, с сюрпризом, – это твоё – вдруг! Тихо-тихо! Хорошо, как… давай по-другому?!...
- Угу.
- Ну, ты чего, как чужой? Точно, дома перепутал, а-а?!... Костя, случилось что ли?... Странный… Ой, а что это!
- И где?
- Запах?
- Это… бокал любви!...
- С кем?! А-а, ипотека!...
- Всё тебе и для! Всё – в дом!
- Что? А-а, пили – по работе…
- Да – чуть-чуть…
- Так, что-то я… не пойму я, что-то?! Это… что за рука?! Чё-то-как-то… Я ничего… нигде… не узнаю я!... твоего… К-к-кос-с-сть… п-поди… нет твоего! Ну-ка, пусти!
- Зачем?!
- Что с голосом! Как здесь?! Ты кто?! Ой, мама!...
Рука девушки потянулась к торшеру, но насильник перехватил её намерение включить свет.
- Куда! Глупышка… Не надо!...
- Глупышка?! – она брезгливо и с испугом спрятала руку под подушку. – Ага!... началось: вино-кино…
Ольга Андреевна рванулась и вскрикнула, но её голос задохнулся в жёсткой ладони: она засопела.
- Тихо, Оленька… тихо! – спокойно и сладко вкручивалось мужское дыхание в её спиральную воронку ушной раковины и пьянило. – А ты всё прежняя! Ладненькая и желанная!...
- Я: всё та же?! Но… уже, будто… А кто ты?
- Забыла?
- Я… прости… а не должна?! – голос Ольги потеплел.
Гость, нехотя, оправдался.
- Самонадеянность… проклятая…
- А-аха-а, уже… вспоминаю, мне кажется… Слава!...
- Я рад! Давай же, как тогда…
- Подожди! А, как ты здесь?! И как – сюда? Мне уже нельзя… Я не свободна: замужем теперь! У нас любовь и… и-ип-потека… Тут муж! Слышишь, Слава! Ти-хо…
- Оля, на работе он ещё, как и всегда! Успокойся, милая и называй меня…
- Как и тогда?! – усмехнулась девушка, – Слива?...
- Тихо… Оля! – прервал её, алкогольным дыханьем, гость, – называй ти-ихонько – Ти-ихон!... Кы-ыс-са-а… моя!


!Он отпустил её! – !Она резко развернулась!   


- Тихон?!
Мужчина протянул ей бокал вина.
- Откуда? Мы где?
- Не понял? Как и тогда – в спальне!
- В чьей! Сдурел?!... А муж?... Он же… как ты был – долбоё-о-об-боже мой! Ты не можешь! Нам же нельзя!  Он придёт вот-вот…
- Я успе-е… то есть: мы – успе-е!
- И-по-те-ка же!…
- Что…
Тихон легонько коснулся губами её носика и столкнул бокалы в хрупкий звон.
- Страстные мгновения, часов не замечают… Помнишь?
- Тихон… Тиша… я этого и боюсь! Ты потерял меня – и всё! Всё!...
- Да, мы только ради мгновений, ничего не разрушая, а наслаждая лишь, глупышка!
- Не называй меня так!
- Хорошо… ты пей!
Гость навязчиво подтолкнул бокал к её губам и наклонил сосуд для большого глотка – она захлебнулась в поцелуе напитка, и всё тело её ощутило невесомость… =
: они будто сорвались в бездну;
: в стыдливую юность греховную;
: в сладкую грусть с бестолковою спешкой…
Всё, – вдруг и будто манна небесная, но и привычно: запело внутри – легко и светло, наполняясь мотивом любви…


От белых простыней!...
спешит рассвет –
в проспект!
И!...
в пылких, обоюдных чувствах: 
они –
не у Земли!...
А на крылах –
вдали...
Уже:
у невесомой люстры! 


Из белых атмосфер!...
спешит в сюжет –
балет!
И!...
утверждает жизни чувства:
они –
не у Земли!...
А на крылах –
вдали...
Уже:
за невесомой люстрой!


По белым облакам!...
спешит их сон…
с дождём!
И!...
в вечность поднимаются все чувства:
они –
не у Земли!...
А на крылах –
вдали...
Уже:
над невесомой люстрой!...


Как будто, в распятье страстей шагнули во тьму – легко, но без ангельских крыльев и без всякой любви, – утонули!, – в друг друге блаженно!... утратив в сознанье реальность!...


Под белые стихи!...
спешит душа –
в слова!
И!...
исповеди в дивных чувствах:
они –
не у Земли!...
А на крылах –
вдали...
Уже:
на невесомой люстре!
 

От белых куполов
спешит в прилив –
мотив!
И!...
в этих окрылённых чувствах:
они –
не у Земли!...
А на крылах –
вдали...
Уже:
у невесомой люстры!


По белым облакам!...
спешит их сон…
с дождём!
И!...
в вечность поднимаются все чувства:
они –
не у Земли!...
А на крылах –
вдали...
Уже:
над невесомой люстрой!


Ольга Андреевна, будто, повисла в каком-то неземном блаженстве, без ощущения каких-либо притяжений, как бабочка в золотом янтаре, или в алтайском мёде, но, вдруг, сквозь этот прозрачный панцирь, к ней стал стремиться непрошенный и неугомонный мир. 
- В ми-и-ир-р! – услышала Ольга знакомое дурачество Тихона, когда он выдавливал из себя подобие противного оперного песнопения, или службы поповской,  скривив рожу. – Приходим мы в греха-ах!... Ха-ха-х-х!... Брачу-уясь – в небеса-ах!... Ха-ха-х-х!... Скрещёнными в люб-бля-ах!... во б-бля-ах!... Х-х-х… Тьфу: бляха-а, р-рубероид, пореша-ам-м!...
От услышанного Ольгу передёрнуло и обозлило: говно только осталось от бабочки в янтаре и мёде для археологов!
- Тихо! Тишка, заткнись, придурок! Не ори! Как был!... Опять с приколами своими?!... Услышат, чтоб тебя! Так – всё-о-о!
Тихон вновь ловко поднёс к её возмущённым губкам игривый хмель в бокале и улыбнулся. 
- Всё было, как тогда – хорошо! Прости: это душа запела – всё понимаю и умолкаю!...
- Тиша, соседи кругом! У меня ип-по-о…
Мужская рука нежно склонила пленницу к ароматному употреблению, мелкими глотками, пьянящего духа вина.
- Ип-п, – давилась она, – по-о…
Красные капли катились по лицу и весело прыгали на обнажённую грудь, которая обрела уже первозданную твердь.
- т-те-е… к-ка-а… 
Помешал поцелую вдох: он ворвался вместе с оглушающей трелью дверного звонка!
Ольга Андреевна оттолкнула от себя всю эту сладко-мучительную ночь… =
: бокал;
: одеяло;
: всю спальню…
Всё – в сторону Тихона!
- Ти-и-ыхо-о!... Убирайся!... Я умоляю! – она метнулась, зачем-то к окну, затем – к двери лоджии, – тоже, – зачем-то и открыла её, потом сдвинула зеркальную плоскость стены в плательный шкаф, – до упора, зачем-то! – Тебя здесь не должно быть! И не было тебя здесь! Плевать мне как ты отсюда, слышишь!...
Ольга растерянно рычала сдавленным криком во тьму: шипела и жалела, что не может орать с матом – русским, родным и желанным!
- Вон отсюда!... Так я и скажу!... сейчас я всё скажу! Так: кто ты?!... там, не знаю!... Ы-ы-и!... сантехник, электрик, или как там… господи, зачем?!...
Сникшая она медленно шагнула в коридор.
- Зачем?... у меня… и-и… п-по… те-е… ка… ду-ура-а… Сволочь такая, зачем!...
У входной двери остановилась… =
: прислушалась;
: прислушалась дверным зрачком;
: прислушалась к своему дыханию и к спальне…
Тишина!
- Тоже, наверное, слушает… чёрт! Тиша, Тиша… успей, сука!... пожалуйста… ёп-патека!


!Руки судорожно и громко вцепились в рычажки механизма отмычек замка! – !Лицо приняло разбуженно-заспанный вид!


- Сейчас, К-к-котик, мой… К-к-как-то зак-к-к… клинила… ш-што-ли…
к-к-к… катастроф-фа-а!...
Замок щёлкнул и дверь вывалилась на площадку, распахнув перед женщиной пустоту.
Ольга забыла образ разбуженной героини и о приличии, завертев растрёпанной головой над пеньюаром, стоя на лестничной площадке: ни за дверью, ни за углом на лестницу – никого!...
Дверь облегчённо закрылась и мгновенно заперлась, и решительно толкнула в спину хозяйку этой жилплощади – в спальню!
В тёмной комнате она остановилась у кровати и подбоченилась.
- Та-ак! Вылезай!
Тишина.
- Слышишь?! – повысила Ольга голос, не для соседей. – Быстрей! Мне тогда ещё надоели твои шуточки! Давай, вали, сказала!... Там – никого, с-с-сантехник!
Тишина и только.
Она бросилась к торшеру.
- Выкрутасы отставь! Ты забыл, наве-е…
Покойный свет торшера обнажил покои спальни.
- Навер-р… но… ты… что это?!...
В спальне было пусто: одеяло валялось рядом с кроватью, ветер из открытой двери на лоджию шевелил штору, ни бокалов с вином, ни шуршаний в шкафу – ничего, никого…
Ольга Андреевна оторопела и не поверила глазам своим и стенам.
- Как это?! Не поняла?... Неужели! – она кинулась на лоджию – никого, она влезла в шкаф – также, она прогулялась с облегчением по квартире с нарастающим внутренним смехом, который уже не смогла сдержать у холодильника.
- К-к-как… хах!... ха… в том анек-к-к… до… т-т-те… п-п-по-о… блю… д-д-ду-ую… немного и домой!... О-ой!... пойду! Да, Оля, Оля… Ой, дура! Стареешь, Ольга Андреевна… вот сучка блудливая! Да-а, ну и сны у тебя, господи!
Она распахнула дверь в закрома с прохладой и вытащила бутылку вина.
- Ох, дура! Ох…
Бокал уже наяву наполнил её губы вкусом настоящего поцелуя…
У торшера она вновь посмотрела на своё отражение в лакированных досках антиквара и разлеглась, не отрываясь от себя любимой.
- Мебеля, ля-ля-ля… вы мои мебеля… Отраженья своя мне храня, ня-ня-ня… бля-бля-бля, ля-ля-ля… и даря, я-я-я… чтоб с-с-с умя мня сведя… мня-мня-мня… Да! И мня в отраженьях – меня!... Мнёте в морщинках цветочек!...
Кнопка торшера заклацала, мигая светом.
- Стоп! А как же звонок?!
Ольга села!... =
: голова провернулась и – взгляд замер на косметическом столике;
: у зеркала поблескивал гаджет;
: кисть Ольги вскинулась – к столу и потащила, всю её, к этой розовой плоскости…
Телефонная трубка обнажила экран.
- Пропущенный… Ха-х!... ха… А я в двери, значит… спросонья метнулась! Дура!... Та-ак, эс-сэм-мэс-сочка… Угу: «Милая, ложись спать. Не волнуйся. Буду не скоро. Дела. Хороших снов… со мной. Котик!».
Гаджет погас.
Ольга подхватила бокал и присела за стол к отражению в зеркале.
- Йёп-па!... Спасибо, за сны… хорошие! Йёп-па… тека! Или: юбка… тека! За неё!
Девушка приподняла вино и хмель игриво качнулся, как юбка в ветре и сдвинулся за стеклянной ёмкостью к своему отражению, и чокнулся – «за неё!»…
Ольга Андреевна пригубила вожделенный напиток и, не стыдясь, отрыгнула – вызывающе – в удовольствие, и облизала медленно губки, и обронила зрачки на себя…
- И что?! Ха!... И где мы?! Где ж-ж-ж… ты… сон вещий! Что, старушка!... На молоденького потянуло… Жаль, что в юность… или в радость?... Чего молчишь? Есть, чем Тишу побаловать?!... А то! Ещё можем увлечь! Можем!... Ах, где же ты – Тихон…
Ольга встала, осушила бокал до дна и рухнула на кровать, разбросав руки.
Она вспомнила те далёкие встречи и окунулась в атмосферу откровенной беззаботности и тёплого ласкающего ветра: мир раскрывался и мчался навстречу, и познавался – в чувствах искренних, с правдивыми «шишками» и со «сбитыми коленками, и локтями», так как всё было сейчас и впервые!
Ольга Андреевна вновь потянулась к поцелую хмельного глотка: бокал наполнился мгновенно и исполнил желанье невинной…
Бокальный партнёр, с озорным прозрачным блеском, тут же представился и придвинулся на тонкой ножке, отразив на своём пузе женский взгляд, и проник в объятия её губ… =
: к поцелую;
: к проникновению;
: к желанной реальности…
- Ах, Тиша… ша-ша… Напрасно ты явился только во сне! Тиша!... Видишь?! Очень жаль, что звонок даже это прервал… Да, если б не твои чудачества и приколы… по-жизни… скорее бесшабашность и не практичность, то… возможно… что… Не мучилась бы я с ипо… ха!... импо… теко’й… это уж точно!
Ольга Андреевна встала и шагнула по квадратным метрам, не отнимая взгляда от зеркального отражения своего абриса.
- Да, забавного было много! Так и стоит перед глазами его улыбка… белозубая! Любые проблемы – побоку! Он как-то… сплёвывал смешно, не плюя… в кулак и отбрасывал – в никуда!... Как-то… А-нет! Как же?! Эм-м!...   
Девушка остановилась у отражения и, начала вспоминать, отложившиеся в её душе жесты.
- Та-ак! – указательный и средний пальцы, раздвинувшись рогатиной, скользнули по её лицу – от глаз, пропуская нос и сомкнулись у рта с большим пальцем, и Ольга тут же выдохнула условный плевок, сжав его в кулаке, и отбросила в пространство этот выдох, как какие-либо чаяния любой проблемы. – Точно! Так, Тиша: негативу, тихо говорил, – «ша»!
Ольга Андреевна ещё раз послала весь мир привычным, когда-то для их компании, жестом и, завиляв попкой, протанцевала вокруг кровати, и присела на краешек у торшера.   
- Да, балдёжного времяпровождения больше не бывало…
Ольгу потревожил незатейливый мотив из прошлых забавных тусовок и кто-то – оттуда – запел в ней сейчас, или заныл и завыл, бормоча…


Тоску…
И!...
скуку –
сука!...
надо потерпеть,
чтобы иметь!
Блага’!...
И…
может быть,
даже носить рога?!...
Иль –
взаперти сидеть…
И!...
н-не…
п-пи-из-с-с…
тре-еть!
И!...
не трындеть,
А ситуацией владеть:
це-ле-на-пра-вле-нно –
на солнышко смотреть!
И!...
знать –
чего хотеть,
чтобы иметь!...
И!...
от тоски 
И!...
скуки –
суки!...
На луну –
не выть,
потом,
А –
петь!


Она надменно взглянула на полированную толщу антикварной глубины и поделилась, с его отражением, тостующим жестом бокала: рука вскинулась выше тонких линий бровей, а левая ножка бросилась в перекид – на правую и…   
И барышня сорвалась с края кровати – рухнула, с реальным русскими и «ё», и «бэ», и «ась!»… =
: нащупала попкой паркет;
: саданулась задницей – об пол;
: приземлилась всей жопой на копчик…
Бокал ржал и кропил красным дождём, освежая!...
Ольга, давясь от смеха, с трудом поднялась, промокнула липкую росу с лица, плеч, груди и всего остального.
- Ой, дура!
Она выпила и, вдруг, вспомнила один смешной и приятный вечер, который они с Тихоном провели весьма незаурядно…
Детали истории поползли друг на друга в хмельной голове Оли и в глазах её замелькали яркие картинки былого: торшер мигал и, в тёмных мгновениях, он шагал ретроспективно, вместе с дамой, к их первым и трепетным свиданиям – щелчок и тьма!... а за ней!... – в вспышке света, – в углу за торшером, возникали фрагменты реальных и памятных дней!...
И!... =
: из тьмы – за торшером – в углу;
: из тьмы – далеко – за углом;
: из тьмы – рядом, будто и в этих углах…
Частный дом и с деревянного тротуарчика – на каблучке, ввалилась она за Тихоном в тёмный коридор!…
- Иди за мной… тут общий вход, а потом – раздельно: хозяйка дома – налево, а мы снимаем – прямо…


!Ткнулись в дверь – провернулся замок! – !За стеной у хозяйки что-то брякнуло  – проскрипели половицы!


- Услышала… ничего – всё нормально…
В глубине дома, вдруг, ожил – в гротеске и с чувством, – русский дух с остервенением и хриплым голосом!...


Это кто – это идёт?!...   
Каблучками тюкает!
       И два шага не шагнёт:
    С-сикает и п-пукает!...


Полюбила Тишу лихо:
Увела от всех б-бл-ль-людей!
Ну, а Тихон – с радостей! –
В дом впустил опять друзей!


- Бабуля!... Ожила! Ха!... Проходи.
- Ругать не будет? – заволновалась Оля.
- Что-о?!... Своя – в доску! Заходи, заходи!
Дверь открылась и они переступили через высокий порог…
Пахнуло мандаринами и тут же ярко осветилась комната с русскою печкой – пространство, будто, ворвалось в сознание из ниоткуда, как волшебство и, вдруг, пропало, оставляя бескрайнюю тьму!...
Щёлкнул выключатель в пальцах Ольги Андреевны и мигнул свет торшера… =
: комнатка с маленькой русской печуркой – исчезла;
: вновь поплыло отражение в мебелях антиквара;
: губы коснулись вина, а попка размяла ушиб об кровать – поёрзала…
- Я, как та бабуля… алкоголик – пью сама!... Ха-ха! А с кем? А не с кем!... С торшером, разве только этим?!... Импо… ипотечным!... Га-га!... хи-хи!... Да-к, так и есть: он освещает дары ипотеки! Ха-ха! А, главное – напоминает… и прошлое, и настоящее… и ипо, и… импо – в тиках… нервных! Вся жизнь – кредит!
Ольга поднялась – потянулась и полюбовалась отражением во весь рост.
- А ничего ещё себе?!... Но… к бабуле мы всё же… да – идём! Как не прискорбно, будем в ней – все!... Если только?... Р-ра-аз!... И в дребезги!... чтоб навсегда и молода!... Но: жаль бокал и у нас… ипотека… Да и поздно: старовата уже!... чтоб в памяти девицею остаться! Шарап, красавица! Не наговаривай!
Она запрокинула бокал, чтобы увидеть его дно и села.
- Ну-что?!... Идём к бабульке?!
Щёлкнул выключатель в пальцах Ольги  и вновь мигнул свет торшера… =
: из тьмы – за торшером – в углу;
: из тьмы – далеко – за углом;
: из тьмы – рядом, будто и в этих углах… 


Целовались, целова-ались…


Где-то в коридоре хлопнула дверь, наполняя ночь фольклорным представлением: частушек, и озорства обрядного происхождения!
- Всё! Идёт наша красавица в гости! – Тихон наспех чокнулся с бокалом Оли и пригласил выпить. – Сейчас, я быстро с ней!...


…целова-ались у реки!
До того до целовались…
Даже скинули портки!


Дверь чуть не сошла с петель и театрализованный размах едва вместился в комнату!
Старушка повисла на дверной ручке: маленькие глаза и сверлили зрачками, и метались – в пространстве мутных белков, с неожиданными замираниями, – на нужных, её вниманию, объектах!...    
- Здрасьте…
Ольга виновато приподнялась и, каснощёко, зарделась.
- Баб Валь! – Тихон вскочил в танце и приобнял пожилую даму. – Давай, на огонёк! Эт – Оля… да, бабуль, блюди культуру и манеры традиций… родословной нашей многострадальной!...
- Йёп-па… б-бл-л… лявотека! – просияла баба Валя беззубым ртом. – Растления-чтения! У-у!... Ха-х!... Пионерики!...
- Да, бабуль! – Тишка подмигнул девушке. – Б-балериной б-будет… после института! Да!
Валентина покинула дверную ручку и сошла с высокого порога на пол – к застолью!
- Йёп-па – ип-па… мать… б-блиатёка! Лей, давай, стоишь – корячишься!... Ха-ха… Выгибаешь тут…
Тихон подхватил бутылку водки и наполнил полный стакан – до краёв: Ольгины глаза побелели – точно, как у рыбы, – она видела, как-то, когда уху… ела… и взглядом, так же… рыбина!... из тарелки на неё посмотрела!...
- Тиливизер хоть включи… п-подруге… Ха!... О-ой!
- Да-да, – он быстро сработал пультом и осоловел экран вокальной трелью, – как скажешь, моя хорошая! Так – тебе, а это – нам!
Тихон отставил бутылку водки и в бокалы, аккуратно, налил коньячка. 
- Ну? – выдохнул Тиша.
- Ты тапочки-то дай!... Чтоб не замёрзла… Ха!... Ну-кает! – оборвала его баба Валя.
- Всё дал уже! – мужская нога, незаметно – под столом – сдвинула тапочки к женским чулкам под стулом. – Заботится…
- Ой, спасибо, я в тапочках… уже, – снова раскраснелась щёками Оля.
- Пей, давай, – по-свойски, с усмешкой, приказал возмущённо – до  визга, Тишка.
- Буду.
Она, чуть потряхивая головой, поднесла полнёхонький стакан ко рту и верхняя заячья губа натянулась без всякого отвращения к напитку, и, запросто отхлебнув, смеясь, – продолжила…
 - А может, я неправильно сижу?! Хи-хи… А?! Ха-ха…
- Пей уже, а!... Принцесса…
- Иди-и-и на х-ху…о-о-о – ой!...   
Стакан, не дрогнув, медленно и ровно задрал своё дно к потолку с паутинками, и встал перпендикулярно гранями к столешнице – от сорока до девяносто градусов – в прямой угол, поставив точку…


Балерина, как перина!
В балерине весу нету!
Пух остался с балерины…


- Баб Валь! – Тихон наигранно взмолился, прервав её.
- А чё?!... неправильно сижу…
- Правильно! Ешь!
Оля наблюдала застолье во все глаза!
- А как там дальше? – тихо и стеснительно спросила, вдруг, девушка, влезая ногами в тапочки.
Валентина, передёрнув головой несколько раз в разные стороны, стыдливо и с усмешкой, втянула её – в себя, и выдохнула на смехе ответ, как отрыжку.
- Й-я-я… йца-а!... дальше… не п-пу-у… У-у-у!… лезет к тебе у-у-уже?!... А?! Ха-ха… на ху… хи-хи…
- Уймись, бабуля! – Тихон изобразил обиду и остановил её. – Дальше, Оленька, только маты! Матершинница она у нас! Я вот к ректору пойду… Скажу, что Валентина Иванцова позвол-л…
- Ни п-пи…
- А-а?! Пить! – хозяин застолья вновь ловко оборвал её и взял бутылку водки. – Пить и петь!
- Буду!
- Кто бы сомневался! – алкоголь стал размашисто наполнять грани, булькая с брызгами, весело, как газировка!
- А ко-онь… йячка-а?! – заячья губа и левый глаз несколько раз судорожно дрогнули.
- Не доили ещё бычка! – парировал, не раздумывая Тиша, но тут же объяснился, – баб Валь, его же стакана’ми не пьют! Я меру твою знаю – пей!
Он подставил гранёный сосуд перед ней.
- Ну и мы, конечно.
Баба Валя передёрнулась всем телом и расправила в себе всю былую стать: задумалась и, вдруг, затаила дыхание…


Полюбила я его!
Тихонова Тихона!
А в тихом омуте чертей –
До краёв напихана-а-а!...
Оп-ля, труля-ля:
Ночь прошла –
встаёт заря!
Ой, встаёт –
средь бела дня!
У него, как у ко-о-онь-ь-ь…


- Ой, ля-ля! – резко с визгом, с пляской и хохотом прервал фольклорный кураж Тишка. – Балерина у меня!... ля-ля-ля-ля…
Зайчиком скакал перед старушкой и молодушкой единственный в этой тусовке ухажёр!
Бабуля встала, подхватив стакан и в приплясе двинулась к двери.
- Завтра, б-бле… д-д-ть-рина, хи-хи… ха! Ахьтихи-ха!... Снег для… мля, почтаньонши!... Чистить дорогу… к ящику… почты с пенсией… тротуар ей чистить!... Весь!
Дверь закрылась!
Комнатку оглушил телевизор!
- Ура! – прошептал тихо-тихо Тиша, – всё!... Только – ты!
Он схватил бутылку шампанского и быстро развернул крепления на некрепком, но игристом, – Оля заткнула уши и даже зажмурилась, – пробка только прошипела и откупорилась без взлёта.
По-детски радуясь, девушка распахнулась вся в этой маленькой комнатке с русской печкой, а главный – искренний распах!... оказался – в глазах и устах!...
Он поцеловал её: сладко, длительно и глубоко!
- Я сейчас!
Тихон распрямился – под самую лампочку, вдохнул, через нос, полной грудью и, подтянув смешно штаны, всклокочив волосы, забегал по жилью для застолья.
- Оля! Сюрприз! Тишина! – Тишка зажёг торшер и погасил лампочку! – Тиша-ша! Всё – ти-иша: только – Ти-иша-ша и О-о… Оли-иша-ша!... Так, м-музычка! Щ-ща-ас! Бери!
Он взял бокалы и один протянул ей… =
: пузырьки веселились-кружились;
: мгновенье игрилось-таилось;
: пели – глаза и душа…
Единство души заполняло всю комнатку!... 
- Ну и…
Они сдвинули бокалы – раздался нежный звон и Тихон нажал кнопку пульта.
- Музыка от ангельско…
Но, вдруг, торшер погас, прервав всю эту высь!
- Ой! – растерянно обронила в темноте девушка.
- О, чёрт! Это – привет от бабы Вали! – Тишка помог присесть Ольге и наощупь двинулся к хулиганке. – Обиделась чего-то!... Пробки опять выкрутила!... Счетчик-то у неё!
- Санкции что ли? – иронично удивилась девушка.
- Типа того! Я сейчас…
В пальцах Ольги Андреевны вновь щёлкнул выключатель и мигнул свет торшера … = 
: исчезла комнатка с маленькой русской печкой;
: вновь поплыло отражение в мебелях антиквара;
: ипотечная реальность заменила студенческий съёмный уют на богатые убранства спальни…
- Да, Тиша, не понял ты тогда на что она обиделась… Не уразумел!... Ты ж ей в стакан, как поило! – Ольга съёжилась, не замечая, что разговаривает сама с собой, или рассуждает вслух. – Конечно, это норма для неё, но… Ха-х!... что-то проснулось в ней… возможно… А-ха-ха! Может, она сидела, вот так – одиноко… в тёмной комнатёнке… Ха-а, ха-х-ха-а!... как я… Да! Сидела и смотрела на отражение, тогда ещё, наверное… Ги-ги… не на антикварном шкафе и… Ой, ладно! Он теперь – антикварным и стал…
Ольга наполнила бокал и сделала несколько «па» у торшера, и чуть скривилась от боли, потирая попку.


Балерина, как перина!
В балерине весу нету!
Пух остался с балерины… 
Не дожила до балету!...

    
- Прервал ты её песню, Тихон, а там пристойно всё было… дальше-то! И ведь знал, но прервал! Зачем?! Меня хотел?... Да, козлик, меня… кролик… Ха-х!... русак! Ох, да-а! А старушка была бойкая! Повидала-а, однако… Стойкая, видно – всё прошла!... Приятно вспомнить: такой весёлой ноченьки больше не было никогда!... Ну-ну, а этого так и нет!... Муж… объелся груш!
Ольга Андреевна сделала небольшой глоток вина и легла на бочок, с краешка кровати, у торшера.
- Не свалиться бы!... Ляг нормально, М-марфа! Не-ет: моститься чего-то – приключений ищет!... на… Ой, дура!
Кисть руки обняла мягкую часть притяжений в падениях…


!На антикваре вновь поплыла отражением её весёлая и желанная ночь – она улыбнулась! – !Рука поползла к кнопки торшера – взгляд потянулся – в угол, – за ним!


Из тьмы появилась лицо Тихона, с виноватой улыбкой, в коротком и маленьком пламени зажигалки.
- Не открывает… Пошли – вместе!
Они, руками по стенке, прошли к её двери.
Тишка тихонько постучал.
- Баб Валь!
Тишина и темнота…
- Давай и ты, – прошептал Тихон ей в ушко, – может, подействует…
Девушка возбудилась и охрабрела!
- Ба… Ой, тётя Валя! – жалобно заявился её голос.
Тишина!
- Баб Валь! – подхватил тональность подруги Тиша. – Тут Снегурочка к тебе, перед Новым Годом… Слышь?!
Темнота и тишина!...
- Щас – посвети…
Ольга аккуратно прошла к своей сумочки и быстро вернулась.
- Тётенька Валечка-а! – пропела Оля, – а я с подарком! Духи для вас… подарить хочу-ю…
Тишина!
- Баб Валь, подарок! Сама Снегурочка – тебе! Баб Валь?! – подпел мужской голос.
- Ну, всё – хватит, – пошли! – прошептала Ольга. – Печку затопим: я люблю на огонь смотреть…
Тихон затопал, стоя на месте, будто уходил.
- Ладно, извини, милая моя… Хотел с музыкой, что всё по челове-е…
Вдруг, щёлкнула дверь и в узком проёме высветилась голова старухи, над лампадкой в её руках.
- Баба Валя! – обрадовалась Оля и приподняла флакон с духами. – Ой!... Простите, тётя… В-ва-а…
- Ну! –прервала Валентина, рассматривая балерину.
- Тётя Валя, вот – вам!... Ф-французские…
- Бабуль, включи свет, пожалуйста! – голосовые связки Тихона продемонстрировали весь диапазон пиетета и всего изыска  тембральностей. –  Там и музыка, и закусочка, и… прохладненькая, баб Валь! 
Острые зрачки бабули молча пронзили влюблённых, затем скатились небрежно на парфюм и мёртвой схваткой упёрлись в балерину, не замечая её!   
Заячья губа ухмыльнулась…
- Е-е… хе-хе!... Й-иб-б… ит-ты-ы-и!... её впотьмах!
Дверь хлопнула и зрение лопнуло – от основ! – до ни зги: тьма онемела!
За тёмной стеной старушка бросила последнюю фразу сердито и почти с прононсом.
- Шарш-шиль-рли ф-фам-с!
Молодые, сначала, попятились к стене, а потом, давясь от смеха, шарахнулись – шаркая руками по стенке, – в комнатёнку – к застолью и печке…
В пальцах Ольги Андреевны, вновь, щёлкнул выключатель и мигнул свет торшера: исчезло всё – кроме смеха, который отражался уже и в мебелях антиквара, и его слышали даже богатые убранства и спальни, и всей квартиры…
- О-ой!... Га-ха-х… Да!... Потом чиркнула спичка и загорелась свеча… потом?!... О-ой! Ох и ноченька была! Ха-ха-ха-х!... Вп-потьм-мах-х... Да, впотьмах: такое не увидеть во снах!... Тишеньке и муженьку – не увидеть!
Щёлкнул выключатель в пальцах Ольги  и вновь мигнул свет торшера… =
: из тьмы – за торшером – в углу;
: из тьмы – далеко – за углом;
: из тьмы – рядом, будто и в этих углах… 
Появилось лицо Тихона и просияло!...
Вспышка от спички задымила всё над столом и огонёк нежно перешёл на свечу – пламя заколыхалось.
- Красота! – Тиша прищурился, но в тёмных зрачках искры фитилька – отразились… 
- Эх, жаль музыки нет, – легко изобразила пируэт Оля, взлетев на пальцы и, сойдя с них, прижалась к парню, – но уютно… свеча… печка… ты!...
- Не – ты, а – ты!... Ты моя музыка! И не надо света!... И торшер не нужен: он освещает всё, что имеешь – быт, так сказать, натуру… или благосостояние материи и плоти – их реальность!... До стен – всё! А?!
Тихон протянул бокал Ольге и обвёл рукой пространство вокруг.
- Красиво! – приняла бокал девушка, в котором плясали коньячные вихри миллионов свечей! – Оратория… будто…
Бокалы сораторили, подхватив звоном её пафос!
- Правильно, девочка моя! А вот – свеча!... её прозрачные лучи не дотягиваются… до стен: до реальности! Они дотрагиваются только до нас, а кругом – тьма!... Ничего!… Никого!... лишь – душа…


На белой высоте!
спешит к нам хмель,
как шмель!
И!...
вот, уже в шампанском чувстве:
они –
не у Земли!...
А на крылах –
вдали...
Уже:
в-вот!...
в невесомой люстре!


А белое вино?!...
спешит вблизи:
«возьми!»...
И!...
в невесомости все чувства: 
они –
не у Земли!...
А на крылах –
вдали...
Уже:
И!...
н-н…невесомо –
в люстре!


По белым облакам!...
спешит их сон…
с дождём!
И!...
в вечность поднимаются все чувства:
они –
не у Земли!...
А на крылах –
вдали...
Уже:
над невесомой люстрой!


Ольга Андреевна резко включила торшер и села!
Его свет не мигал, не обнимал, не согревал…
- Как хорошо, что тогда, вокруг нас, исчезло электричество… и обнажились чувства… их осве-еща-ала свеча!... Или освя-ащала?!... Жаль, что только на одну ночь…    
Ольга допила вино и взгромоздилась рассеянным взглядом на ипотечный быт: в полировке антиквара обжитое пространство мерно и покойно существовало и украшало, но… ничего не чувствовало. 
- Ну-что?! Сидишь ждёшь!... Правильно, коли дура!
Отражение её покачалось и улеглось, раскинувшись на всём этом пространстве, что умещалось в мутной толщине лакированных и полированных досок, которые покойно освещал стылым светом – торшер.


!Лёгкий хмель отодвинул всё в бездну! – !Отражение вновь оказалось рядом – в ней самой!


Она лежала, рассматривая искажённый собственный силуэт, и жалела, что не может разглядеть ни собственных глаз, ни женских линий в своём теле из-за мутной толщи лакированных досок многолетней старинной мебели.
Она смотрела на шкаф, как на пыльную картину и ненавидела «автора» данного произведения. Ненависть к нему родилась давно и жила иногда вечерами.
- Он боялся меня, – опять печально сказала Ольга Андреевна, подчиняясь пространству воображения. – Он моей красоты испугался. Откровений… Он рисовал мой портрет с моего отражения… Он испугался любви... Дурак! Ему только шахтеров рисовать, или железнодорожников...
Ольга улыбнулась и пожалела: отражение не приметило такую мелочь. В пролакированном пространстве рука скользнула к груди и она почувствовала в своих пальцах сосок... Полированная слизь потянулась к Ольге Андреевне теперь обеими руками: пальцы ласкали и грудь, и обжигали ноги...
- Я на шпалу и похожа там! – Ольга взволнованно раздвинула ноги. – Цензура испортила картину!... Да!... Посмотрели и заставили одеть... потемнее, чтоб под спецовку... Фу...
Пеньюар раздражал!...
В лакированном дне мелькнула дымка ночной накидки и упала туманом в зеркальном пространстве.
Рука потянулась к торшеру и всё кругом пропало: и только топот стрелок продолжил жизнь в тёмной комнате, и только чьи-то тёплые руки!...
...Ольга  почувствовала  Его  во   тьме  и  затихла: тёмно-лунная плоть прижалась к ней и обожгла уста, а потом по щекам обронилась на плечи и облизала соски... Тряпочки наполнились сучьей тревогой и ожили... Ольгин язык бросил влагу на губы, а тьма истерично закрутилась вокруг пупка и сорвалась на губы, и размазала по волосам горячую жидкость, и обняла мягкую попку и влезла в мокрый чубчик – ноги сжались и сдавили ночь...
Бабочкой, вновь, застыли и зависли чувства – ампутировались: объятья янтаря и алтайского мёда – утверждали блаженство в порочном мгновенье экстаза!...
Ни напряжённая гладь зеркала, ни полированная глубина красного дерева не хранили  в себе абрис Оленьки, поэтому грех самки умирал во тьме, пугая экстазными стонами только мирный бег стрелок и приближал сладкий миг слияния с тьмой...
- Ш-шпала… ж-железнодорож-жная… рельс-сы… и острие сюжета, и дорога, как судьба! – глаза Оли не только видели, но и слышали себя юную и, перманентно, слепую: высокомерную и дурную, но красивую, с вызывающим видом, начиная с ресниц, из-за которых смотрела и оценивала мир сей, но вместе, с той козой, сейчас, не пелось…


А я всё вижу?!...
Я не слепая!
Я не такая,
чтоб ждать трамвая!...
на остановке,
где проживая,
проходишь ты,
не замечая…
как юбку я!
приподнимаю:
чуть-чуть!...
чтоб видели не все!
тебе –
взглянуть!


Я с каблучка шагала по Москве…
И с высоты смотрела сквозь ресницы!
Искала я судьбу не на земле…
Но, вдруг,
в трамвайчике! –
столкнулась с принцем!
Он подал руку
И!...
придвинулся ко мне,
И!...
я сошла с небес:
как вам
И!...
не снится!...
Не обнял он –
так-как,
в другой руке…
Был ароматный запах!
От курьерской пиццы…


- Дура…
Пульс  онемел  в  ней,  и всё провалилось!... – с ресниц Ольги сорвалась слеза, царапнула щёку и вернула чувство...
- Значит,  художник  не  виноват,  его заставили...   Ведь была красота... была! Художник – тряпка, тряпка и слюнтяй... Ведь была красота...
Ольга Андреевна опять впустила свет, – всё так же бежало время, пропуская песок из одинокой руки...
Женщина встала и столкнулась с грешницей.
- Да, красота была...
Она отмахнулась от себя и влезла под одеяло.
- Где же он шляется?... Эгоист... Ладно... Всё! Всё: сплю!
Укрыв себя тьмой, Ольга Андреевна позволила сомнамбулизму перетащить отражения её мыслей в ладони любимого и опьянела от сладкого сна, но чужие слова и чужая улыбка возбудили брезгливость и она от страха проснулась: включила свет!... В пространстве застывшего лака устало плавала всё та же картина...
- Надо его переставить! – изнанка Бытия, в вязком дне полировки, застыла от бессилия сбросить тяжесть мёртвого леса. – Приснится же... У него кто-то есть! И сюда, кобель, её приводил!...
Ольга Андреевна с отвращением оттолкнулась от подушек и села посредине кровати, поджав ноги.
Омут деревянного блеска смотрел на неё стылой горько-солёной лужей слез, в которой отразилась соперница...
Пахло секрецией...
- Я дура!
Она брезгливо вытерла простынёю руки.
- Шкаф нужно убрать и купить неполированный.
Рассердившись  на  себя  и  на  мужа,  она  опять  позволила размеренным звукам часов терпеливо точить ночь до рассвета, до нового дня…
Иллюстрации сна стали основой реальности, а реальность насытила иллюзии сомнамбулизма, размыв меж ними все грани… =
: гирьки часов, свинцовой лёгкостью, нависли над женскими веками тайн и воображений;
: цепи гирек потянули свой ход – на завод, протрещав в механизме пружин полновесно;
: невесомая тяга гирек, вновь потянула мгновения времени – в вечность…
Топот стрелок продолжился и отсчитал, своим боем, границу между ночью и утром.
Часы мелодично отбили вступленье, будто, к песни, от раз – до четыре!...
Ольга Андреевна глубоко вздохнула, а ладони поправились –  сласть, под щекой и, вдруг, она задержала дыхание!...
Раздался звук противного и требовательного звучания звонка!
И тишина!
Звонок вновь заполнил пространство: толи реальности, толи сна, толи всего в этом мире и сразу!...
И тут же стих, как сверчок – в тайне тёмных кустов, у рояля!
И тишина наполнилась… =
: и лёгким дыханием женщины – она сладко выдохнула, и улыбнулась;
: и лунной дорожкой, по которой она шагнула в зыбь предрассветную босячком; 
: и той симфонией, которой дали отсчёт часы старинные…
Отмерили небесными литаврами: от одного – до четырёх!...
И!…
Крышка рояля открылась и смешала белое с чёрным: диезы с бемолями ожили реальностью в полутонах… 
Рассвет – запел!....


От белых простыней!...
спешит рассвет –
в проспект!
И!...
в пылких, обоюдных чувствах: 
они –
не у Земли!...
А на крылах –
вдали...
Уже:
у невесомой люстры! 


Из белых атмосфер!...
спешит в сюжет –
балет!
И!...
утверждает жизни чувства:
они –
не у Земли!...
А на крылах –
вдали...
Уже:
за невесомой люстрой!


По белым облакам!...
спешит их сон…
с дождём!
И!...
в вечность поднимаются все чувства:
они –
не у Земли!...
А на крылах –
вдали...
Уже:
над невесомой люстрой!


Под белые стихи!...
спешит душа –
в слова!
И!...
исповеди в дивных чувствах:
они –
не у Земли!...
А на крылах –
вдали...
Уже:
на невесомой люстре!
 

От белых куполов
спешит в прилив –
мотив!
И!...
в этих окрылённых чувствах:
они –
не у Земли!...
А на крылах –
вдали...
Уже:
у невесомой люстры!


По белым облакам!...
спешит их сон…
с дождём!
И!...
в вечность поднимаются все чувства:
они –
не у Земли!...
А на крылах –
вдали...
Уже:
над невесомой люстрой!


На белой высоте!
спешит к нам хмель,
как шмель!
И!...
вот, уже в шампанском чувстве:
они –
не у Земли!...
А на крылах –
вдали...
Уже:
в-вот!...
в невесомой люстре!


А белое вино?!...
спешит вблизи:
«возьми!»...
И!...
в невесомости пылают чувства:
они –
не у Земли!...
А на крылах –
вдали...
Уже:
И!...
н-н…невесомо –
в люстре!


По белым облакам!...
спешит их сон…
с дождём!
И!...
в вечность поднимаются все чувства:
они –
не у Земли!...
А на крылах –
вдали...
Уже:
над невесомой люстрой!


…От белых простыней!...
спешит рассвет –
в проспект!
И!...
в пылких, обоюдных чувствах: 
они –
не у Земли!...
А на крылах –
вдали...
Уже:
у невесомой люстры!...


20 февраля 2019 год,
город Москва