Соседка

 Перед домом остановился грузовик, и рабочие стали выгружать из него мебель. Кухонный стол, три табуретки, детский пластмассовый стульчик… Следом приехало такси. Молодая женщина только успела выскочить из него, и расплатиться с водителем, как раздался звон битого стекла. Рабочие уронили трельяж. Зеркала разбились на большие остроконечные куски. Часть валялась на дороге, часть торчала из створок трельяжа. Заносить его в квартиру не имело смысла. Потерял функцию. Да и не к добру.

 Женщина ругнулась матом, и присела на краешек этого самого трельяжа – покурить. Подумать, как быть дальше. “Дурацкий район,- сказала вслух. На Исани бы лучше квартиру купила”.

 Подняла голову, насмешливо поздоровалась с жильцами, которые выглянули на шум. Смотрите, мол, раз уж не утерпели и высунулись. Вот такое у меня неправильное заселение. Не по-людски. “Жить здесь буду, соседка ваша”.
 Прораб с третьего этажа, Малхаз тоже закурил на балконе и ответил “Добро пожаловать!”. Мы все гадали, где поселится экстравагантная соседка, а оказалось – именно на нашем этаже, в смежной квартире. Карис мезобели.
 У Марины, так звали новую соседку, имелась семья. Муж Дато и двухлетняя дочка Мацацо. Жить тихо они не умели, и не собирались. Спустя неделю после их переселения случился первый скандал. Муж с женой сцепились не на жизнь, а на смерть. “Тронешь меня – посажу!” – истошно вопила она.  “Зарежу!” – орал муж, переворачивая мебель в квартире.

 Соседи переполошились, открыли двери на лестничные площадки. Вышли со свечками. Электроэнергии в убане не было. Только пара-тройка движков тарахтела в тишине. В такой тьме, да еще и светопреставление. Время нашли.
 Дато открыл дверь, улыбнулся, сказал, что все в порядке. И обещал не причинять вреда своей благоверной.

 Через неделю же все-таки пырнул ее ножом. Случилось это глубокой ночью. Мы проснулись от топота по подъезду, громких полицейских раций, и нервной сирены во дворе. Дато забрали той же ночью. "Марина ар дамгупо!" ("Не губи меня, Марина!!!"- груз.) – кричал он, пока его вели вниз.

 На следующее утро Марина делилась с соседями подробностями ужасной ночи. Она уже успела съездить в больницу, и дать показания в полиции. Рваная и окровавленная ночная рубашка прилагалась как свидетельство. Раны на спине, к счастью, не были глубокими. Дато, конечно, не настолько был дурак, чтобы убивать жену. Но он переоценил свое право на выкрутасы. Прощать поножовщину ему никто не собирался. Марина твердо решила, что он сядет.

- Софико –дейда (тетя – груз.), вы даже не представляете, как мне было страшно, когда он за мной погнался с ножом. У меня никого нет в этом городе, прикончил бы меня, дочка осталась бы сиротой! Хорошо в полицию успела позвонить. Пусть сидит сейчас, сволочь! Ноги мне целовать будет, не прощу!
- Гадарчи, швило!(Ты спаслась,детка! - груз).В церковь сходи.Ой,плохо с сердцем от того, что узнала!

 Соседи единодушно встали на сторону Марины. Дочке два года, кто ее растить будет, если и впрямь что стрясется? Нельзя со зверем жить. Стали присматриваться к молодой женщине, чем ей помочь, участие проявлять.
 
- Если надо еду разогреть, или с ребенком посидеть, когда срочное дело, не стесняйся, обращайся – предложила Лела с четвертого этажа.
 -Ты здесь не одна – и мы поспешили заверить ее.
-Хочешь левый свет проведу? – вызвался сосед Махо.

“Левый свет” означало – стыренный у какого-нибудь гособъекта, которому полагалась льготная подача электроэнергии, даже в период кризиса. Нашим источником левого света была военная часть, находившаяся в километре от дома. Целиком полагаться  на левый свет, конечно, не стоило. Но он позволял хоть смотреть телевизор.
 Марина растрогалась:
-Вы меня простите за то, что назвала убан дурацким. Неправда это, тут прекрасные люди.

 Дато, проведя неделю за решеткой, присмирел, как зайчик. Письма стал строчить жене, эпистолярный дар у него прорезался. Малява была сложена вдесятеро и запечатана в кусок целлофана с подпаленным спичкой и затвердевшим краем. Чтобы никто не распечатал. Миниатюрное письмецо умещалось в ладони. Дато уже научили правилам тюремного “почтамта”.

Марина зачитывала нам письма, испытывая смешанные чувства.
 “Марина! Марина! Марина!” – так начиналось каждое послание. Любимая моя! Ради нашей дочери, ради всего хорошего, что было у нас, прости! Я плачу каждый день, ругаю себя последними словами за то, что сделал. Скучаю и хочу видеть тебя! Не губи, Марина! Ни меня, ни себя, ни дочь. Разве это хорошо, жить без мужа? Разве забыла, что любишь?...

- Смотри, как запел! – зло говорила Марина, складывая письмо. Попробовал, каково в тюрьме, вот и пожар у него. Не прощу!Скот!
 Марина постепенно подружилась со всем подъездом. Дочка ее, курчавая, пухлощекая, ясноглазая – херувимчик не иначе – никого не могла оставить равнодушным. Да и сама Марина имела нрав веселый, компанейская и открытая. То предложит вечер гаданий устроить – на кофе, и на газете. Горящая бумага корчится, на стену причудливые тени отбрасывает. Всматриваешься – образы ищещь.

 Или придет у бабушки моей мастер-класс брать – как пироги с повидлом печь. Флора-дейда масцавле! (тетя Флора, научи! - груз).Одного человека надо с ума свести. Я от своего изверга освободилась, хочу новую жизнь начать. У меня все по-новому будет”.

 В подтверждение того, что со старой жизнью покончено, она купила себе новую одежду, позволила дорогую тушь, которую не покупал ей муж. И сделала перестановку в доме. “Все по-другому будет!” – не переставала повторять Марина. “Начинается счастливая жизнь. Без него!”.

 Она рассказывала, что имеет сербские и венгерские корни, кроме грузинских. Внешность привлекала к себе внимание: черные, мелко вьющиеся волосы, голубые, почти синие глаза, светлая кожа. Рост высокий, в каблуках не нуждалась. Но без них не обходилась.

 Она была вхожа во все квартиры нашего подъезда. И с непосредственностью посвящала всех в свои дела. Я охотно оставалась с ее дочкой Мацацо, впрочем, как и другие соседи, пока она искала работу и решала судебные дела с мужем. (Дато светило несколько лет).
 -Студентка, посидишь с ребенком часик? Я быстро вернусь.
- Иди, не волнуйся.

Как-то Марина ушла, и пропала на полдня. У меня иссяк запас игр, и ребенок начал капризничать. Назавтра еще намечался зачет по зарубежной литературе, и сидеть без дела  означало навлечь на себя неприятности.                Вернулась Марина навеселе. И сразу принялась кормить ребенка грудью.
- Мацацо стала беспокойной и плакала, - пожаловалась я ей.
- У тебя есть дома шампанское?
-Нет.
-Ей бы немного дать, и уснула бы себе тихонько.
Я не верила своим ушам.
- Ты даешь ребенку шампанское?
- Иногда. Ей нравится. Пьет молоко, и запивает шампанским,- рассмеялась Марина.
 Мне стало грустно. Но учить Марину не имела права. Скажет - своих заведи и воспитывай правильно.

 Вскоре после того дня в наш двор начал приезжать какой-то полицейский начальник на иномарке. Выяснилось, что он ведет дело Дато. Но вид он имел явно не служебный. Пакеты с продуктами в руках. Блуждающая по лицу улыбка. Когда он достал из машины электропианино, старая курдянка Фоке, сидевшая на лавочке перед домом, выразительно покачала головой.

- Патара хар, патара хар, патара хар, патара! – доносилось из квартиры Марины. (Маленькая, маленькая, маленькая! – известная груз. свадебно-ресторанная песня). Начальник неплохо пел, и владел инструментом.  Потом пошел шансон – “Ведь я институтка, я дочь камергера”….

 К каждому приходу начальника Марина тщательно готовилась. Украшала квартиру, как могла. Ее приготовления меня от души развлекали. Поэтому одолжила ей все, что просила: две восточные вазы, подсвечник, скатерть, табуретку и др. Пробежалась она и по другим этажам, и набрала еще кучу необходимых для оформления интерьера вещей.

- Может зачангалит его, кто знает – говорила одна из невесток подъезда. Мнения разделялись. Кто-то считал, что так не чангалят. Другие болели за Марину, и говорили, что, может, это ее фирменный метод. Курдянка Фоке тоже вставила свои пять копеек: “Боз!” (шлюха).

  Но был аргумент в пользу намерений – цветы. Как прикажете их воспринимать? Начальник приезжал с цветами.

 Буйный нрав Марины приблизил развязку.
 Летний спокойный вечер. Дети во дворе. Сандро моет машину, и заодно поливает ребятишек, когда им надо освежиться. Соседи-мужчины играют в домино. Сплетницы на своей лавочке. Все чин чином.

 В Тбилиси нет действующих вулканов. Кто-то, правда, называет гору Мтацминда. Но когда это было, в какие века? В тот день проснулся самый что ни на есть вулкан.

- Убирайся! – донеслось из квартиры Марины. Скот, негодяй, пошел вон!
 С балкона полетели гладиолусы. Потом головка копченого сыра. Сервелат московский… Дети побросали свои выбивалки, и охоту на кузнечиков, и собрались под балконом. Разделили места, чтобы делить трофеи. Такое голодное время, а продукты сами с неба падают. Ну ладно, не с неба, а с балкона. Но тоже неплохо.

 - Спагетти мои!- вопил Леванчик. Рулет, хоть и помятый, но в обертке, тоже годился.
Арбуз не достался никому. Он камнем полетел с балкона, и лопнул, разлетевшись на красные куски. Такой исход тоже пришелся детям по нраву. Довольные бесплатным аттракционом, они стирали с лиц арбузные брызги. Наверху же разыгрывалась драма.
-Как ты сказал?! – кричала Марина. – Будешь моей шлюхой?! Выродок, вон из моего дома.
- Бешеная, твою мать! Что плохого я тебе предложил? Думаешь, всем предлагаю? Ты не для брака, не для семьи. Вон ребенка забросила, мужа не успела сплавить, ноги раздвигаешь.
- Ты и рад, что мужа моего посадил!Гаэтриэ!(Вон! - груз.).

Начальник зло захлопнул дверь, и багровый от возмущения, начал сбегать по лестнице. Завел машину, продолжая ругаться, и на полном газу выехал из переулка.

 Квартира Марины продолжала ходить ходуном. Погром сопровождался плачем Мацацо.

 Какое-то время подъезд жил тихо. Потом Марина нашла себе новый обьект. Что за страсть у нее была к полицейским. Одолжила у Лелы с четвертого этажа книжку “Черная и белая магия”, и начала испытывать действие приворотов на Ладо. Давала ему заговоренные семечки, кофе, жгла дефицитные свечи, шептала на растущую луну.

 Ладо не брала никакая сила. Погулять он был не прочь, а вот больше – увольте. Когда решил закруглить роман, придрался к чему-то и вызвал ее в полицейский участок. От чувств его не осталось и следа. Холодно, и по-садистски демонстрировал ей свою власть. Пугал камерой, если она не будет вести себя смирно. Дружки-коллеги сидели там же, видимо их это развлекало. Как она ушла оттуда?

 Марина была, наверное, чертом в юбке. Она расстегнула блузку, и, обнажив перед пятью мужчинами грудь, обрызгала их грудным молоком. Даже видавших виды полицейских смутило это действо, и они приказали ей убраться подобру-поздорову.

Мацацо становилась еще капризнее: чуть что – ударялась в крик и неистово заходилась в плаче. Это был самый гиперактивный ребенок во дворе. В свои 2,5 года она стоя качалась на качелях, набирая сумасшедшую скорость.

 Марина больше не беспокоила соседей просьбами посидеть с ребенком, чувствуя общее разочарование (после подвига в полицейском участке на нее стали косо смотреть). Ей это очень не нравилось. И она сама словно стала лезть на рожон.
 Ранним утром внучка курдянки Фоке Лейла нашла перед дверью две горстки черной земли. Удивилась, но чисто вымела коврик. Еще несколько дней спустя такие горстки чернозема обнаружились перед дверью Зои. По какому-то совпадению кучки появлялась перед дверями тех соседей, которые недолюбливали Марину. “Черная и белая магия” все еще оставалась у нее.

-Твоих рук дело? – спросила я Марину.
Да, моих – она усмехнулась. – Это могильная земля. Пусть старые чатлашки (то же, что и шлюха – прим.) отправятся на тот свет.
-Ты с ума сошла! Соседи-то причем, если у тебя все наперекосяк? Не приходи больше к нам. И заодно – верни все, что раньше одолжила.
Она злорадно усмехнулась. Вошла в дом, и через несколько минут вывалила на лестничную площадку всякую всячину. Сдерживалась с трудом, и в последний момент в меня полетели пластмассовые бигуди.
 
Как только дверь закрылась, Марина дала волю бешенству.
-Сомех аферистебис дедац! (Армяне-аферисты, вашу мать! - груз.)

 В течение короткого времени она переругалась со всеми жильцами. У одних успела набрать вещей, у других – денег, и не вернула. Лела оставалась последней, кто с ней разговаривал. Но и у нее как-то лопнуло терпение. Марина стала строить глазки ее мужу.

 Квартиру Марина продала. И в начале весны съехала. Чтобы начать где-то новую жизнь. Они уходили с дочкой утром. На балконе курил Малхаз.
 Марина остановилась и крикнула: “Ненавижу вас всех!!!”.
Но никто не ответил ей взаимностью.
Две фигуры – женщины и ребенка - дошли до конца улицы, и скрылись из виду.