Пятьдесят оттенков Родиона

В тот солнечный как зайчик день звезда пленительного счастья светила ярче обычного, Новопассит с водкой был уже принят, поэтому все казалось радужным и светлым словно сахарная ватка. Скверик подле дома красотки Ники цвел и пах всеми цветами радуги, бабульки тихо-мирно сидели на скамейках и решили не обсуждать, кто из проходящих мимо подростков был наркоманом, а кто шлюхой. День претендовал на победу в номинации «самый адекватный». Но не тут-то было. Видимо, кого-то петух клюнул в жопку и этот «кто-то» запустил цепную реакцию из чисто случайных случайностей, приведших одного озлобленного мстителя по масти к дому нашей ничего не подозревающей героини. Она была счастлива по жизни, в ее наушниках играло качественное музло и какой-то ублюдок с психическими отклонениями не мог испортить ей настроение. Наивную Нику ждало разочарование.
Она идет, кругом идиллия, и тут на нее выбегает какой-то олигофрен с колюще-режущим из-за угла.
В часовне огненных листьев, под сенью девушек в цвету вился шелковисто-бирюзовый плющ. Дремучие леса, синеющие за нивами на холмах, раскинувшиеся за городской чертой, не вязались с декорациями из экзистенции и разложения человеческих существ. Повсюду лабиринты серого гранита. В камнях зияли несметные лампочки чьих-то потопленных в море несбывшихся надежд душ. Они не желали гаснуть. Фонарные столбы понуро разбавляли темноту тусклым мигающим светом. Музыка знала рецепт избавления, помогая справиться с сердечными болями любой степени тяжести, усыпляя туманный рассудок как хозяйка свою любимую дворнягу.
Но она все так же шла, погруженная в какие-то непонятные мысли, при этом глубже проникая в свой мир, путь в который ей открывала громкая музыка в наушниках. Ви собирала из нее свою личность, строила ее по нотам и заученным строкам из года в год, что сплели ее сущность из ритмов, гитарных риффов и спетых стихов. Песня подсказывала, что никому нельзя доверять, поэтому ее сердце было холодным словно колотый лед. Темная боль тянет вниз, усталость от слов, что сыпались со всех сторон как морская соль на рану. Ей ничего не оставалось, кроме как закрыться от погибшего на закате солнца длинными разноцветными прядями, спрятать где-то в глубине раскрошившиеся кусочки. Ветер выткал вокруг нее кокон, в кудрях пустив проседь снежную.
Пластиковая маска равнодушия дала трещину в тот момент, когда перед ее глазами пронеслись искры света от рассекаемой воздухом стали.
Фрагменты потонувшего в бликах фонарей лица кружили танго в отражении ее резко сузившихся до микрощелей зрачков. Вертушка из борьбы за существование ей порядком поднадоела, как и тот, кому принадлежал сверкавший во мгле клинок.
— А ты ничего не попутал, дружок? — успела отскачить от удара Вероника, поправляя разметавшиеся электрическим разрядом дреды.
— Это за отца, мразь! — рявкнул парень и продолжил контрнаступление.
Приемов самообороны здесь явно было недостаточно, музыка в барабанных перепонках продолжала греметь с неистовой силой, будто побуждая ее к решительным действиям. Багровые реки шелкового платья-футляра истерзанными лоскутами молили о пощаде безжалостное орудие убийства.
— Не объяснишь, что все это значит?! — еле переводила дыхание девушка от незапланированного «вечера танцев».
— Я не кусаюсь, мудак, — съязвила Никки, почувствовав свое мнимое превосходство над врагом. — Ты попал по самое не балуйся, мальчик.
— Я отправлю тебя обратно в королевство готов и причесонов в стиле Боба Марли, — процедил «мальчик» и скрылся из виду цепких зенков Вероники. Ее злоба нарастала снежным комом и поднимала бурю внутри, которая как пожар стремилась поглотить все живое. Сейчас объектом вселенской нелюбви стал именно Родя.
Самый худший ученик не смог прогулять эту школу жизни. Мерзкий период по его мнению закончился и должен был вот-вот начаться новый, потому что хуже уже быть не может. Он изнывал от одиночества каждое ****ское утро, глядя в зеркало и видя картины своего воображения в усталых глазах. Это были кадры отмщения той, кто отняла у него самого близкого человека, оставила разлагаться душу под гнетом тяжелой атлетики трезвости. Смерти больше нет, осталась только месть.
— Больше нечего сказать тебе, да? — выверенно проговорила дочь Медузы по слогам, неотрывно глядя на своего убийцу. — Спектакль окончен.
Юноша даже не успел сообразить, что это было. Словно молния поразила его в самое сердце, заставив ошарашенно озираться повсюду в поисках спасения. Но это был его личный ад, из которого не было выхода. Чешуйчатая красавица проползла по грунтовой дороге обратно к своим сестрам, укрытым под сенью кудрей их хозяйки. Родион парализованной статуей поневоле дожидался своей участи. Его конечности онемели, застыли в неестественных изгибах, меч валялся где-то вне поля зрения. Про себя он тяжко вздохнул и решил, что это заслуженный конец. Он был не из тех, кто так просто сдавался. Более того, внутри Родион всеми фибрами противился происходящему, но ничего поделать не мог. Ненависть к этой змеиной девчонке возрастала в нем в геометрической прогрессии, пока он не почувствовал, как его разум окутывает какая-то туманная пелена, которой невозможно было сопротивляться. В этот самый момент комок нервов на неопределенный срок прекратил свое существование, провалившись в искусственно созданный сон.
— Прости, мальчик, но мое сердце уже занято. Болью, — затянувшись сигаретой, произнесла Вероника и, тяжело дыша, принялась за работу. Следующие полчаса были потрачены на перетаскивание тела полуискривленного ядом змеи Родиона, который покорно терпел все встречи его головы и фонарных столбов. За аккуратность перевозки Вероника не отвечала. Девушка даже не бралась разъяснять, зачем она помогает парню, к которому она никогда не испытывала теплых чувств. А ведь он, к тому же, хотел ее убить. Конечно, не убил бы, но за похвальную самонадеянность она была готова на маленькую услугу. В конце концов, не оставлять же полумертвого, скорчившегося в агонии парня на произвол судьбы?
День Вероники начинался вполне обыкновенно, насколько обычным он может быть у дочери Медузы Горгоны: встать, почистить зубы, накормить своих змеек, прикидывавшихся дредами на ее скальпе, а еще по дому она расхаживала в облике анаконды, покрытая с ног до головы змеиной чешуей. К тому времени горе-убийца успел очухаться и повертеть изрядно затекшей шеей, ища ответы на немые вопросы. Увидев на стуле порванную алую материю и знакомые наушники, Родион напряженно свел брови к переносице.
— Эмо-герл ты гребаная, я где? — сквозь зубы прошипел он, хватаясь за помятую в бою кочерыжку. Искрящийся яростью взгляд вперемешку с гроздьями гнева в смольной душе открыто и без прикрас заживо отвинчивал одну за другой конечности Ники. Сразу было видно, что это идеальная парочка.
Но, не дождавшись ответа, глаза парня оквадратились и жадно впились в отражение в трехстворчатом зеркале трюмо. От взгляда на чудесное перевоплощение девушки из красавицы в чудовище у Родиона аж захватило дух. От нескрываемого ужаса, который, правда, он быстро смог подавить.
— А где остальные Люди Икс? — поддел он Веронику, сравнив ее с небезызвестной героиней Марвел.
— Там же, где и твои мозги. Не слышу благодарности, — парировала девушка, все еще отпугивавшая живых существ своим внешним видом.
— С какой радости я должен тебя благодарить?
— За то, что вчера не размазала твои мозги по стенке.
Пока Вероника поднималась на шестой этаж, на часах уже было то самое время «что-то менять», ведь ей навстречу с верхнего этажа бежал какой-то обкурившийся вкрай уебыш. В нем девушка признала своего одноклассника Родю, которого на дух не переносила и еще больше убедилась в его непдекватности. В руке он нес некий колюще-режущий предмет, вызвавший негодование у Ники. Она уже хотела преподать этому недоумку урок боли, но не успела: Родион сумел сделать это сам с собой. Парень шандарахнулся башкой о стенку и покатился кубарем на пятый этаж. Вероника посмотрела на него с некой жалостью, как на ребенком с синдромом Дауна, а потом решила, что, скорее всего, стоит как-то помочь ему.

***

Золотисто-бронзовая чешуя отливала желтым в свете одиноко весящей на потолке лампы накаливания, которая то и дело мигала и нервировала хозяйку сей внушающей страх и тряску поджилок личины.
— Прощай, моя любимица, — с маниакальной дрожью в голосе проговорила женщина, аккуратно поглаживая склизкое тело маленькой змейки. — Ты послужишь великому делу.
В этот момент она с шипением выдрала ее из своей головы. Змейка удавкой прилипла к шее к мужчины, который в бессознательном состоянии поник головой. Табуретка под ним скрипнула, лампа вновь тревожно замигала флуоресцентно-янтарным, разъедая глаза.
С каждым последующим словом «любимица» змеиной Верховной все больше растворялась в телесах связанного на стуле человека. Тот не чувствовал ни грамма боли, находясь в суррогате анестезии, лично для него созданным змеиным ядом. — Ты больше не сможешь причинить нам боль, — с подавляемой, и даже какой-то животной яростью в исступлении просипела Горгона. — Если ты возненавидишь меня, то все забудешь.
Женщина встала посреди комнаты, в самом освещенном месте под искусственными лучами миньона. Ее лик озарился каким-то новым цветом, делая ее еще более неземной и чужой. — Я все равно найду способ убить тебя.
— Теперь ты не сможешь причинить вреда моей дочке, — кротко произнесла Змеиная Королева, нежно поцеловав мужчину в бледный, покрытый сукровицей лоб.
— Я всегда буду любить тебя, — сдавленно прошептал он, когда под его ногами оказался прах его возлюбленной. Одинокие слезы соляными дорожками поползли вниз по щекам, растворяясь в пепле некогда великой Горгоны. Для все ее титулы означали ничто, ведь мужчина видел израненную бытием сущность, скрытую под слоем ороговевшей чешуи.