Комиссар. Роман. Часть 6

КОМИССАР

Роман

Часть 6


С ноября сорок первого года немецко-фашистские захватчики встретили ожесточённое сопротивление жителей Тулы. Продвижение немецкой армии на столицу СССР захлебнулось. К концу ноября генерал вермахта Г. Гудериан нанёс удар в обход Тулы, воспользовавшись брешью в обороне юго-западного фронта. Правый фланг танковой армии продвигался в направлении Рязани. К первому декабря фашисты захватили Захарово, Михайлов и Скопин. Через неделю были оккупированы ещё четыре района на западе Рязанской области. Из одиннадцати железнодорожных веток, ведущих из столицы в глубь страны, немцы отрезали семь. Вражеские войска могли отрезать ещё две стратегические линии железной дороги на Воронеж, Куйбышев и Ростов. На подступах к городу орудовали немецкие разведывательные отряды, а передовые части противника находились в тридцати километрах от Рязани и в пятнадцати от Ряжска. Эти важные километры враг так и не преодолел. Декабрьские морозы доходили до тридцати пяти градусов. Несмотря на пургу и сложные погодные условия, Красная Армия перешла в наступление. В тяжёлых и кровопролитных боях советские войска выбили противника из Рязанской области. Десятого декабря линия фронта продвинулась в Тульскую область. В январе сорок второго осадное положение было снято, и территория области перешла в прифронтовую линию. Линия фронта так и осталась в сотнях километров от города вплоть до сорок четвёртого года. Всё это время рязанский тыл, как и вся страна, ковал победу над немецко-фашистскими захватчиками.

Сорок второй год шёл не по сценарию Гитлера. Советские войска отодвигали линию фронта от Москвы. Немецкая разведка терпела неудачи. После провала в Туле Отто Шульц ждал связного. Советская разведка переиграла его. Прошла дезинформация, что оружейный завод в одном из ремонтных цехов продолжал штучно разрабатывать стрелковые виды нового оружия. Научно-исследовательской работой занималась лаборатория, где состоялся прорвал Шульца. Агентурная сеть была уничтожена. На свой страх и риск Отто получил новую шифровку, в которой центр требовал от резидента решительных действий. Группа парашютистов  прорвалась в советский тыл. Диверсанты попали в засаду, вступили в перестрелку  - выжил только радист. Через несколько дней Шульц получил шифровку в условленном месте, а ещё через некоторое время в городе заработал передатчик. Абвер ставил высокую задачу – нарушить бесперебойное железнодорожное сообщение на воронежском направлении. По  западному, юго-западному и юго-восточному направлениям велись ожесточённые бои. Красная Армия оказывала жестокое сопротивление фашистским захватчикам. Железнодорожное сообщение было главным связующим звеном между тылом и фронтом.  Шульцу в кратчайшие сроки нужно было нарушить бесперебойное снабжение продовольствием и боеприпасами  группировки советских войск на воронежском направлении.

Рязанская область бросила все силы на производство сельскохозяйственной продукции.  Люди работали в жёстких условиях, каждый трудодень считался на вес золота. За нарушение трудовой дисциплины без долгих разбирательств народ отправляли на длительные сроки в сталинские лагеря. Город Рязань оказывал неоценимую помощь фронту, разместив на своей территории несколько крупных военных госпиталей. Здесь лечили бойцов Красной Армии после ранений, восстанавливали и отправляли обратно на фронт. Так Отто Шульц и оказался кочегаром в котельной, отапливающей отделение госпиталя. Теперь Отто был крайне осторожен. Он знал, что сотрудники НКВД будут тщательно проверять связи Павла. Самым слабым звеном являлись женщины, но здесь Шульц «подчистил хвосты».

Крайне осторожный, Отто однажды не выдержал и по-немецки выругался на мальчишек. Ребятишки баловались и разбили окно в подсобном помещении кочегарки, где Шульц часто ночевал. Он перевёл всё это в шутку: «Что, похоже на то, как фрицы говорят?» В жизни есть особенность – всегда найдётся человек, который что-то видел или слышал, как бы всё ни казалось шито-крыто. Отрабатывая связи Павла, Борис поневоле сужал круг поиска, приближаясь к заветной цели. Ему не хватало нескольких деталей, чтобы вплотную приблизиться к Шульцу. По показаниям знакомых и соседей Павла, тот часто упоминал госпиталь, особенно, когда выпивал. Борис осторожно взял объект под наблюдение. Несколько раз сам бывал на месте под видом санитара, пока не нарвался на пожилую женщину. Удивительная старушка проявила бдительность настоящего чекиста: «Чего ты здесь крутишься, милок? Ходишь в халате, а я таких работников не знаю. В этом госпитале я с самого открытия. Говори, кто ты, а то сообщу куда надо». Борис не ожидал такого напора, но не растерялся: «Бабуль, не надо сообщать – я сам откуда надо. Понимаешь, шпионов здесь ищу». Бабка сначала сомневалась, но лицо Бориса внушило ей доверие: «Раз ты оттуда, тогда слушай. Намедни раненых солдат много привезли, мне что-то дурно стало, наверное, уморилась. Выхожу на улицу, вот за эту дверку, да дышу свежим воздухом. Тут слышу такую брань, прямо фриц настоящий разговаривает. Я немного выглянула, смотрю, наш кочегар на мальчишек ругается. А они-то, сорванцы, тоже часто по-немецки что-то кричат, но кочегар наш так рявкнул, что мне аж не по себе стало». Борис воспринял сообщение сознательной бабуси серьёзно, взял с неё честное слово о неразглашении военной тайны и поехал на доклад к Анатолию Ефимовичу. Полковник Уткин посчитал версию интересной и назначил Бориса ответственным за операцию. Опытный немецкий разведчик мог и не допустить больше ошибок, но Бориса поджимало время, и ему нужно было окончательно убедиться в правильности выбранного варианта. Главный врач госпиталя выделил Борису удобную комнату для просмотра входа в кочегарку. Первое наблюдение показало, что на простого рязанского работягу кочегар не походил, но предвзятость в этом деле была крайне опасна, и Борис решился на осмотр комнаты отдыха кочегара. «Вот уж действительно немецкий порядок. Обычный работяга не будет в таком приличном виде содержать свою ночлежку», - подумал Борис после осмотра помещения. Последней каплей стало то, как Шульц разминал папиросу. Русский человек так не сделает, в этом движении было что-то аристократическое. Шульц не курил, но носил с собой папиросы как память о прошлом. Он с трудом бросил курить, и у него осталась привычка разминать папиросы и выбрасывать их. Борис окончательно убедился, что вышел на резидента немецкой разведки. За Шульцем установили круглосуточное наблюдение, но зверь будто почувствовал опасность и затаился. Через неделю Шульц исчез. Это был серьёзный удар для Бориса и его группы.

Анатолий Ефимович отказался от примитивного поиска виноватых. Опытный чекист взял инициативу в свои руки. Он высоко ценил профессиональные качества Бориса, поэтому оставил его руководить операцией. Обстоятельства требовали повышенной бдительности. Борис много думал, старался понять, где он допустил ошибку. Не менее важным оставался вопрос, что дальше будет делать Шульц. Прокрутив в голове разные версии, Борис остановился на более логичной. Провал в Туле вынудит Шульца на отчаянную диверсию с завершением деятельности на территории Рязанской и Тульской областей. Немецкого разведчика могут перебросить на тамбовское или воронежское направления. Фронту нужна еда, боеприпасы, солдаты, а лучший путь снабжения – железная дорога. Главные предприятия города давно вывезли на восток для бесперебойной работы на победу. Борису удалось сделать фотографию Шульца, подходящую для рассылки по всем отделениям милиции. Не прошло недели, как появились первые результаты. Господин Шульц действительно крутился у центрального железнодорожного узла. Разведчик слегка изменил внешность: приклеил усы и бороду. Но от молодого лейтенанта милиции, художника по профессии, не ускользнуло сходство с фотографией в кармане. Увидев Шульца один раз, он ещё сомневался, но когда тот появился снова, сомнения развеялись. Борис получил важную информацию и поставил своих людей на посты, переодев в форму милиции. За последние две недели в городе несколько раз работал передатчик. Сообщения перехватили, но расшифровать не смогли. Радист работал осторожно и каждый раз менял место передачи. Когда линия фронта так близко, сложно полностью предотвратить проникновение вражеских разведгрупп на неоккупированную фашистами территорию. Больше всего Бориса насторожило появление в группе Шульца дополнительных людей, заброшенных в советский тыл из-за линии фронта. Это грозило серьёзными диверсиями.

Усиленное наблюдение за объектом принесло результаты. Хотя Шульц больше не появлялся, были замечены движения посторонних людей. Их взяли под пристальное наблюдение. Борис боялся спугнуть и потерять возможность взять сразу всех. Незнакомцев аккуратно проверили. У всех были хорошие легенды. Вскоре на имя одного из них была взята грузовая машина. Наблюдение установило, что ночью в кузов машины что-то грузили. Всё было похоже на подготовку к мощному взрыву. Это и смущало Бориса. За несколько недель Шульц так и не появился.

На дворе стоял июнь с короткими ночами и бесконечно длинными днями. В одну из таких ночей часовые доложили Борису о движении на станции перегонных составов. К часу ночи знакомый грузовик остановился у перегона. Час из машины никто не выходил. Вдруг Бориса осенило: «Что-то здесь не так. Не будет резидент немецкой разведки так глупо подставлять своих людей. Даже не глупо, а как-то очень просто. Неужели это отвлекающий манёвр? Если так, значит, где-то идёт настоящая операция». Борис лихорадочно перебирал места возможных провокаций. Шульц зачем-то подставил людей, и если не выяснить это в ближайшее время, то случится что-то непоправимое. Он попробовал восстановить картину с самого начала слежки за Шульцем. «Обыски в кочегарке опытные сыщики проводили, и всё безрезультатно. Стоп, несколько раз засада писала в отчётах о странных случаях около охраняемого объекта. Может, мы что-то не нашли? Тогда Шульц обязательно захочет попасть туда, прежде чем покинет город. Как же я сразу не догадался!..» Борис тронул водителя за плечо: «Лейтенант, сколько ехать до военного госпиталя?» - «Думаю, полчаса, товарищ майор», - ответил офицер. – «Срочно гони туда», - приказал Борис. По дороге он остановился у поста и отдал распоряжение брать грузовик. Нельзя было терять время и снимать людей с задания. «Так можно не успеть. Ладно, справимся вдвоём, плюс там в засаде три человека», - думал Борис. Машина мчалась по безлюдным улицам города, нарушая тишину визгом резины на поворотах. Лейтенант остановился на приличном расстоянии от госпиталя. Дальше пошли пешком, чтобы не спугнуть.

На территории военного госпиталя раскидистые тополя и заросли кустарника создавали зелёную зону. Мужики разделились и медленно двинулись к кочегарке с двух сторон. «Товарищ майор, идите сюда», - услышал Борис шёпот лейтенанта. В зарослях кустарника лежали два мёртвых сотрудника группы Бориса. «А вот и ещё один», - сказал лейтенант, раздвигая кусты в десяти метрах от места трагедии. «Блокируй вход, а я пошёл внутрь», - приказал Борис. Времени на раздумья не было. Борис тихо прошёл в приоткрытую дверь и увидел колеблющееся пламя свечи. Он сделал несколько быстрых шагов в направлении света и крикнул: «Руки вверх!» Огарок стоял на табуретке, слабо освещая каморку. В помещении никого не было. Вдруг кто-то резко толкнул Бориса в плечо. От неожиданности он сильно ударился о стену. В полумраке Борис разглядел убегающую фигуру. Сделав несколько выстрелов, он побежал за ней. Не успел Борис оказаться на улице, как раздался сильный хлопок. В глазах потемнело, появилась резкая боль, и сознание выключилось.

Борис очнулся в госпитале. Открыв глаза, он увидел перед собой того самого лейтенанта. «Вот, товарищ майор, ребята собрали. Так сказать, на поправку Вам», - улыбался парень. Борис пощупал ноги и руки – всё было цело. Он выдохнул с облегчением: «Не томи, лейтенант, рассказывай». Парень посерьёзнел: «А что рассказывать, товарищ майор? Трёх ребят наших положил, гад. Он меня не видел, а Вас подождал секунду, да противопехотную гранату бросил на выходе. Тесно было, товарищ майор, я не имел права рисковать. Пришлось стрелять на поражение. Всадил в эту сволочь четыре пули, три были смертельные. Вы уж простите меня, наверняка стрелял. Фриц гранату прямо Вам под ноги бросил. Не пойму, как Вы живы остались. Чудо какое-то, не иначе. Товарищ полковник рвал и метал. На передовую хочет отправить. Так мне и лучше, товарищ майор. Там проще – вот враг, и бей его. А здесь очень много премудростей всяких. Попробуй такого злодея живым взять, не у каждого получится». Борис взял лейтенанта за руку: «Спасибо тебе, парень. А на Анатолия Ефимовича не серчай, он за дело переживает. Всё будет хорошо, вот выпишусь, и мы с тобой всех фашистских гадов переловим. На фронт легче всего уйти, это ты правильно говоришь, там премудростей меньше. Ребятам привет передавай». Не успел лейтенант выйти из палаты, как Борис крикнул: «Эй, приятель, а как зовут-то тебя? Я ведь даже не знаю». – «Алексей», - ответил парень и отдал честь.

Ближе к вечеру Бориса навестил полковник Уткин. Анатолий Ефимович открыл окно и закурил любимые папиросы. Медсестра попыталась помешать ему, но Борис успокоил девушку: «Мне абсолютно не мешает табачный дым». Анатолий Ефимович задумчиво смотрел куда-то вдаль, делая длинные и глубокие затяжки. Наконец он сказал: «Ножом работал, гад, профессионально и чётко. Ничего лишнего, каждый удар – смертельный и точно в цель. Видно, не хотел стрельбы, поэтому и убрал ребят тихо. Эх, жалко лейтенант его кончил». – «Да он бы всё равно ничего не сказал», - вмешался в разговор Борис. – «Не сказал, не сказал, да что ты заладил. Ладно, не для этого я пришёл. У Шульца был портфель с собой. Ты добыл документы, которым цены нет», - восхищался Анатолий Ефимович. – «Есть цена, товарищ полковник, и эта цена – человеческие жизни. Чтобы эти документы попали к нам, погиб Сергей и наши ребята», - говорил Борис, приподнявшись на локтях. – «Да, Боря, ты прав», - покачал головой Анатолий Ефимович.

Ночью Борис почувствовал себя плохо, и обострение продолжалось две недели. Высокая температура и ночной бред говорили о серьёзном воспалительном процессе. Как только Борис немного очухался, к нему пришёл доктор: «Нехорошие дела у Вас, товарищ майор. Не нравится мне ранение в живот. С бедром всё в порядке – кости и сухожилия целы. Есть ещё одна проблема, товарищ майор. Даже не знаю как и сказать…» - «Да говорите, доктор, не тяните», - возмутился Борис. – «К моему глубочайшему сожалению, у Вас никогда не будет своих детей. Осколок нанёс непоправимый урон внутренним органам», - печально ответил доктор.

Борис быстро шёл на поправку. К началу августа майор был почти готов к выписке. Борис в больничной пижаме стоял у окна и вспоминал слова доктора. В последнее время он мало задумывался о Гале, семье и детях. Работа занимала главное место в его жизни. Борис принял тяжёлый удар судьбы и не знал, как поступить дальше. Он был уверен, что фашизм будет уничтожен, и наступит мирная жизнь, где Галя станет его женой. Как теперь девушка отнесётся к тому, что у них никогда не будет своих детей? Погружённый в мысли, Борис не заметил, как в палату зашёл лейтенант. «Товарищ майор, разрешите доложить. Вам письмо из Забайкалья». – «А…Спасибо, Лёша», - ответил Борис, будто очнулся от глубокого сна. Письмо ещё больше расстроило его. Ванька писал, что Клавдия слегла, дети голодают. Борис почувствовал горькую досаду, ведь он совсем рядом и не знает, как живут сестра и племянники. Человек за много тысяч километров от Рязани сообщает ему о том, как плохо живётся родным людям. «Хватит, срочно беру отпуск и пулей в Ряжск», - решил Борис, крепко сжимая в кулаке Ванькино письмо.

Война стала испытанием для жителей деревни. Несмотря на подсобное хозяйство, в деревне гулял голод. Людей сажали за украденный мешок картошки. Десятилетний Славка зарабатывал трудодни. Посевная, уборочная, заготовка сена – мальчишка трудился не покладая рук. Все здоровые мужчины из близлежащих деревень ушли на фронт. Славка уходил рано утром и приходил поздно, падая в изнеможении. А тут ещё случилась беда – заболела Клавдия. Женщина ворочала солому, сильно вспотела и попала под холодный ливень. Клавдия слегла на второй день. Обессиленный организм плохо боролся с хворью. Когда пошла третья неделя, Раиса Ильинична забеспокоилась. Как могла, она ухаживала за Клавдией, кормила Володьку и маленького Лёньку. Весь скудный рацион составляли жмых, картошка и иногда куриные яйца. Борис глазам не поверил, когда нашёл сестру в таком состоянии. Пересохшими губами Клавдия не могла проглотить даже кусочек хлеба. «Да, плохо дело», - расстроился Борис. Раиса Ильинична хлопотала у печи, стараясь что-нибудь приготовить из привезённых Борисом продуктов. Женщина причитала: «Мы думали - обычная простуда, а тут вон как обернулось. Три недели Клавочка лежит и не встаёт, горе-то какое. Вон помощник мой идёт. Вовка так повзрослел за последний год, не нарадуюсь. Боря, лекарства нужны, сердцем чувствую, не сдюжит она». Борис сидел на табуретке и смотрел на ребятишек. Славка возмужал, во взгляде появилась уверенность. Время от времени мальчик ковырял многочисленные мозоли на руках. Борис разговаривал с ним как с мужчиной. Где-то в углу избы Вовка нянчился с маленьким Лёнькой, раскладывая привезённые Борисом игрушки. Раиса Ильинична прервала раздумья Бориса: «Я уж испугалась, Клавочка совсем без сил лежала. Кое-как Ванечке письмо написали. Она сказала, что не знает, куда тебе писать, ты ведь сам приезжаешь. Вот оно как всё вышло».

Утром Борис уехал в Ряжск за доктором. У Клавдии обнаружили двустороннее воспаление лёгких. «Вовремя Вы приехали, товарищ майор. Ещё бы неделя, и плохи дела были бы. Сейчас всё необходимое у вашей сестры есть, остаётся только ждать и надеяться на внутренние силы организма. Вы поймите меня правильно, я не могу ничего гарантировать. Женщина очень слаба, а чтобы победить болезнь, нужны большие силы».

Борис не мог задерживаться в Ряжске дольше пяти суток. Он сделал всё, что мог, но возвращался в Рязань с тяжестью на душе. Трудные времена – враг стоял под Москвой, шла непримиримая война в тылу и на фронте. Как везде успеть, как сделать, чтобы никто не пострадал? Борис разрывался на части, он безумно любил сестру и племянников, а после заключения доктора ещё острее почувствовал привязанность к семье сестры. Сейчас важно было написать Ваньке что-то обнадёживающее, но на это требовалось время. Прошла неделя, за ней другая, и, наконец, от Раисы Ильиничны пришло известие об улучшении состояния Клавдии. Борис немедля отправил радостное письмо в Забайкалье.

С Ванькиных плеч свалилась гора, когда он получил письмо. Клавдия шла на поправку, дети росли. Весь сорок второй и большую часть сорок третьего года дальневосточная группировка вооружённых сил СССР находилась в ожидании объявления войны с Японией. Это не позволяло сделать мощную переброску сил на западное направление.

Ванька был общителен, дружелюбен с однополчанами, но истинную дружбу так и не обрёл. Лагунов Колька оставался в его памяти как настоящий друг, близкий по духу, понимающий тонкости Ванькиной души. Новых друзей он больше не хотел искать. Не потерять старых – единственное желание, о котором Ванька думал почти каждый день. «Каким странным образом играет со мной судьба. Благодаря Сашкиным усилиям я был на волосок от гибели. Сначала ненависть, потом безразличие, а затем непреодолимое желание узнавать больше о бывшем друге, нет, бывшем враге, или заново родившемся друге. Война закончится, фашизм будет разгромлен, и мы обязательно встретимся втроём как и прежде. И пускай мы будем жить в разных городах, встречаться реже, чем хотелось, главное – мы одержали победу над самими собой. Жалко, Колька не увидит эту счастливую встречу», - эти и другие мысли закрадывались в Ванькину голову. Письма от Сашки приходили нечасто, в лучшем случае раз в два месяца. О какой справедливости можно говорить, если человек загнанный в угол не может получить достойную отдушину. Голод, холод, цинга, изнурительный труд, непростая лагерная жизнь – в таких условиях человеку важна любая весточка с воли. Читая письма близких, у заключённого появляется дополнительная энергия, без которой сложно представить смысл существования в жёстких условиях. Даже самые хладнокровные и бездушные, как бы ни скрывали, нуждаются в тёплых словах. «Бог придумал рай, а чёрт – Колымский край» - как можно красноречивее выразить боль, которую испытывают сотни тысяч заключённых в лагерях. Бывает так трудно, что хуже нельзя, а приходит беда ещё тяжелее. И тогда кажется, вот он – конец, но проходят дни, недели, а ты всё живёшь на последнем издыхании, но живёшь. Кто приносит беды и даёт силы противостоять им?

До весны сорок четвертого блатные не трогали Сашку. У них были свои стукачи, близкие к лагерному начальству. Начальнику не нужны были лишние проблемы, и он неоднократно предупреждал об этом блатных. В апреле сорок четвертого его перевели в Читинское управление лагерей. Сашка понял, что ему пришёл конец. Блатные никуда не исчезли, они лишь затаились, чтобы получить с него всё до копеечки. Товарищи говорили Сашке: «Всё, парень, теперь тебе точно кишки пустят». На деле оказалось сложнее. На вечерней поверке кто-то из заключённых прошептал ему на ухо: «Быструю смерть ещё заслужить надо. Помучаешься, мусорок, ох, как помучаешься». Сашка обернулся, но за спиной уже никого не было, кроме знакомых мужиков. Наступил самый тяжёлый год его жизни в лагере. Сашка жил только потому, что блатные так хотели. Его избивали, бригадир отправлял его на самую трудную работу, а за любые нарушения жестоко наказывали. Победу в Великой Отечественной Войне Сашка встретил в ужасном состоянии. «Саш, ты выглядишь, как старик», - говорили ему товарищи. И всё же он держался и никому не писал об этом, скрывая глубоко внутри свою драматическую жизнь.

Женька регулярно справлялся у Григория, можно ли перевести Сашку на вольное поселение. Но всё было безрезультатно. Только в честь дня Победы Москва откликнулась на чаяния Женьки. Григорий сообщил радостную новость Петру Егоровичу, случайно встретив его на городской площади. Пожилой мужчина еле сдерживал слёзы.

На радостях Женька написал письмо Ваньке. Когда вечером он зашёл к отцу, тот сказал: «Значит, всё не напрасно было». – «Что ты имеешь ввиду, батя?» - удивился Женька. – «Теперь это уже не имеет значения», - махнул рукой Пётр Егорович. Свой путь он прошёл, а последнее письмо Сашки говорило, что у сына происходят изменения в мировоззрении: «Не так я жил, батя. Прости, мне нужно время, чтобы понять себя. Слишком много накручено в душе моей. Я тебя ни в чём не обвиняю, на всё была моя воля. Обещаю, что прежним я уже точно не буду. Я обязательно вернусь, и мы с тобой поговорим». Пётр Егорович принял этот удар и впервые остановился, по-настоящему задумался обо всём. Он устал от бесконечного марафона: постоянно кого-то догонять, ненавидеть, сводить счёты, удовлетворяя ненасытную жажду мести. В моменты просветления Пётр Егорович начинал понимать сына, у которого ещё был шанс начать всё с чистого листа. Если бы он знал, что не получи его сын амнистию на вольное поселение, быть бы ему покойником.

Такого расклада никто из блатных не ожидал. Рано утром начальство получило бумагу, и через час лагерный грузовик вёз Сашку в посёлок. Разбитая весенними дождями дорога выматывала. Подъезжая к посёлку, Сашка потерял сознание. Последний месяц он почти не ел, недосыпал, выполнял самую тяжёлую работу. Лейтенант из охраны заволновался: «Что это он там на полу лежит? Может, помер?»

Людмила месила грязь кирзовыми сапогами по дороге в медпункт, когда около неё остановился грузовик. Из бокового окна показался знакомый лейтенант: «Как хорошо, что мы тебя встретили. Люда, посмотри, у нас заключённый в кузове что-то не шевелится». Девушка запрыгнула в кузов и обомлела. «Господи, да я же его лечила. У вас там что, концлагерь как у фашистов?» - злобно сказала девушка. – «Но-но, ты говори, да не заговаривайся. Его счастье, что он до сих пор живой. Ещё немного, и блатные с него шкуру содрали бы. Срок досиживать ему разрешили на вольных работах. Заберёшь его?» - «Возьму, довезите до санчасти», - ответила Людмила, стараясь положить Сашкину голову на кучу тряпья в углу кузова. – «Ты уж поставь его побыстрее на ноги, а то, сама понимаешь, трудодни нужно зарабатывать!» - крикнул лейтенант на прощание.

Вечером Люда попросила мужиков перенести Сашку домой. Он был в ужасном состоянии: организм истощён, несколько рёбер сломаны, на левой ноге образовалась большая гнойная рана. Сашка почти ничего не говорил, днём спал, а ночью метался по кровати в бреду. Внимание, забота и медицинский уход вскоре сделали своё дело. Сашка быстро шёл на поправку. Не прошло двух недель, как мужчина сидел на крылечке, подставив лицо под ласковые лучи солнца. Ещё через несколько дней он пошёл на работу. Сашка понимал, что оттягивать разговор с Людой больше нельзя. Любовь ворвалась в его сердце, разлилась мягким теплом по израненному телу, отогревая душу после долгой сибирской зимы.

Нужно было готовиться к осени, поэтому каждый вечер после работы Сашка колол дрова. Ему нравилось наблюдать за Людмилой, когда девушка складывала дрова в поленницу. В спокойной обстановке он мог рассмотреть свою спасительницу. Волей судьбы девушка дважды вытаскивала его с того света. Нельзя сказать, что Люда была красавицей. Лёгкая полнота не портила её, а придавала фигуре настоящие русские формы. Девушка подвязывала волосы косынкой, но какое было наслаждение смотреть на них, когда она снимала её. Глаза Людмилы Сашка запомнил на всю жизнь. Это было первое, что он увидел после бесконечных часов беспамятства. Они запомнились ему добрыми, ласковыми и выразительными. Сколько раз эти глаза смотрели на Сашку, придавая измученному телу жизненные силы. Он стоял и смотрел в эти прекрасные глаза, нервно перебирая кепку в руках. Хотелось сказать многое, но мысли путались, а слова разбегались. Слегка запинаясь, Сашка начал: «Ты не думай, если откажешь, я сразу уйду. Вещи уже собрал. Чего зря воду мутить, в посёлке и так болтают много. Совсем я дикий стал в лагере, прости. Люблю я тебя, Люда, сердцем чувствую – нашёл своё счастье. Прогонишь – уйду, а нет – до конца дней своих с тобой буду». Людмила молча положила голову на Сашкино плечо. За годы скитаний по лагерям впервые он почувствовал запах чистых женских волос так близко. Тепло женского тела согрело Сашку до самой последней косточки. Не нужно было ничего говорить, ничего доказывать – любовь витала в каждом сантиметре комнатки со скрипучими половицами. Людмила подняла голову и заглянула Сашке в глаза. В них она прочла то, о чём мечтает каждая девушка: любовь, ласку и надёжность.

Даже самые сильные люди страдают от безысходности, отчаяния и душевных травм. Всю жизнь Сашка стремился быть лидером и тщательно скрывал переживания. Пустить кого-то  в свой внутренний мир – исключено, он не мог этого позволить. Ванькины открытость, искренность и простодушие раздражали его. Для Сашки так и осталось загадкой, почему доступные по его меркам люди, которых легко обмануть, разыграть и опередить, оказывались непобедимыми. Тот же Ванька несколько раз был на волосок от гибели, но каждый раз появлялись покровители и свершалось чудо. В лагере Сашка не раз убеждался, что чудо возможно. Сейчас он обнимал самое главное чудо в своей жизни. Об этом и многом другом Сашка написал в письме другу.

Ванька получил радостную весть незадолго до начала наступления советских войск на Квантунскую армию. За несколько лет войны его бригада не раз меняла место дислокации. Ванька защищал рубежи Родины и в пустынно-степной местности, и в горной, и в таёжной. 9 августа разведывательные отряды трёх фронтов начали наступление. Войска Забайкальского фронта двигались с Монголии и Даурии. Преодолев степи, пустыню Гоби и горные хребты Хингана, советские войска разгромили Квантунскую армию и вышли к важнейшим промышленным центрам Манчжурии. Квантунская армия была отрезана от японских войск в Северном Китае. 14 августа император Японии издал указ о капитуляции, с 19 августа японские войска повсеместно стали сдаваться в плен. Чтобы ускорить этот процесс и не дать противнику возможность вывезти материальные ценности, с 18 по 27 августа были высажены воздушные десанты в города Манчжурии. Ванькина бригада выполняла боевую задачу в Харбине – препятствие в вывозе и уничтожении противником материальных ценностей. В результате боевой операции Ванькина бригада освободила пленников японского концлагеря – в основном это были жители Северного Китая.

Советские войска проводили Маньчжурскую операцию совместно с армией Монголии. Передовые монгольские отряды активно участвовали в боевых действиях. Ванька понимал, что вероятность найти Лагунова Кольку была ничтожно мала, но несмотря на это, он искал. Боец монгольского отряда неплохо знал китайский. Ванька попросил его поговорить с освобождёнными из плена китайцами. Монгольский товарищ перевёл: «С момента образования концлагеря здесь было несколько русских. Один из них особенно запомнился узникам. Это был советский солдат, вероятно, очень нужный японцам. Почти всё время он провёл в одиночке, а через несколько месяцев его расстреляли. Они могут показать место, где закапывали трупы». Китайцы отвели Ваньку на пустырь в километре от ворот лагеря для военнопленных. Было уже неважно, кто это – Колька или другой советский солдат, главное, что Ванькина душа успокоилась. Он насыпал горсть харбинской земли в платок на долгую память о пропавшем без вести друге.

Несмотря на войну, смерть, разрушения, Ванька находил время посидеть с однополчанами в тесном кругу под нежную музыку баяна. Он любил играть фронтовые песни, старинные русские вальсы, которые переносили его за тысячи километров туда, где была Родина. Вскоре Квантунская армия капитулировала и Великая Отечественная Война закончилась. Ванька ждал возвращения домой. Он отправил радостные письма Клавдии, Борису, Женьке и написал ответ Сашке, искренне радуясь изменениям в его жизни.

Борис всё чаще задумывался о личной жизни. Он прошёл тяжёлый путь борьбы с немецкими диверсионными группами. Добытая им информация не попала в руки фашистов, оставив Абвер без важных сведений. Господин Шульц зря времени не терял. Когда фашисты застряли на западном направлении под Волоколамском, Тула и Рязанская область являлись важным плацдармом для прорыва на Москву с юго-востока. Дислокация советских войск, схемы оборонительных сооружений и укрепрайонов представляли большую ценность для немецкого командования. Вражеский разведчик хорошо поработал, но проиграл эту партию. Его усилия оказались напрасными. К сожалению для Бориса, радиста взять так и не удалось. Скорее всего, он ушёл через линию фронта с отступающей немецкой армией. Что-то получалось хорошо, что-то нет, но большинство боевых задач были выполнены. Пришла долгожданная победа, наполнив сердца советских людей безграничной радостью.

Борис собирался в Москву. Все его мысли были направлены на встречу с Галей. Он шёл в решительное наступление. В сентябре сорок пятого, когда пал последний оплот союзников немецко-фашистской армии и Япония капитулировала, Борис отправился в столицу на поиски Гали. Он отыскал девушку по старому адресу. По счастливой случайности, Галя оказалась дома. Многое изменилось, и каждый прошёл свой нелёгкий путь. Перед Борисом стояла уже не та воздушная девушка, порхающая по московским улицам, словно лёгкое облачко. В её взгляде отражались горе, радость и надежда. Перед Борисом предстала необыкновенная женщина – красивая, с умными глазами, трогательная и мужественная одновременно. С порога понять причину изменений было невозможно. Борис тоже выглядел эффектно. В честь победы Красной Армии над фашистской Германией ему присвоили звание подполковник. Статный мужчина в военной форме с орденами и медалями  - настоящий герой. Слегка затянувшуюся паузу прервала маленькая девочка, выглянувшая из-за Галиной юбки: «Мама, а кто этот красивый дядя?» Галина наклонилась к малышке и ответила: «Это дядя Боря. Он мой старый друг, Машенька». Неловкость от неожиданной встречи прошла, и Галя опомнилась: «Да что я тебя в дверях держу, проходи, Боря». Пока Борис знакомился с Машенькой, Галя хлопотала на кухне. «Сколько тебе лет, малыш?» - умилённо спросил он. Маша загнула три пальчика. Борис посадил девочку на колени, чтобы она могла удовлетворить своё детское любопытство, трогая блестящие медали. «Чай готов!» - радостно сказала Галя и поставила на стол сервис, баранки с маком и сахар. Борис рассказал о себе. Ему так и не удалось скрыть нетерпение, как можно быстрее узнать о жизни Гали. Он бросал взгляды то на дочку, то на маму. Галина не стала мучить его догадками, достала пачку папирос, закурила и рассказала свою историю: «Сейчас сложно сказать, почему так получилось. Может, ты был недостаточно настойчив, а, может, я чего-то не понимала. Разлетелись мы с тобой в разные стороны. Да как-то легко на первый взгляд, я даже подумала, что и любви-то не было. А потом поняла, да поздно. Гордая я, вся в маму. Это и помешало мне тогда – взять и приехать к тебе. Война, разлука, одиночество – загрустила я крепко. И тут появился он, тот, кого ты совсем не замечал в Москве.  Никита приехал, окружил меня вниманием и заботой. Он никуда не торопился, ему было достаточно счастья находиться рядом. Я не любила его, но ощущение тепла, надёжности и присутствие рядом любящего мужчины сковали мою волю. Я больше не могла сопротивляться и поплыла по течению. Я быстро забеременела. И здесь случилось несчастье. Никита заболел. У него было страшное наследственное заболевание. Обидно, но всё случилось именно тогда, когда безумно хочется жить. Машенька появилась на свет, а через месяц он умер. Никита сказал, что уходит довольным, так как увидел свою дочь и любил самую красивую женщину на свете. Он умер на моих руках. Это была настоящая семья, я бы ничего не меняла, даже несмотря на твоё существование. Мы вернулись с Машенькой сразу после войны. Родители живут в Химках в старом бабушкином доме. Папе после инсульта нужен свежий воздух. А ты изменился, Боря, стал похож на настоящего генерала. Расскажи о себе побольше, ты скуп на слова, впрочем, как и положено настоящему разведчику». Борис встал и открыл нараспашку окно: «Давно куришь? Никогда не представлял тебя с папиросой. Да нечего мне особо рассказывать, Галь. Все эти годы я думал о тебе. Никого я не встретил, да и не хотел, наверно». Тут Машенька подошла к столу и пролепетала наивным детским голоском: «Мам, а этот дядя – наш папа? Ты говорила, что он на войне и скоро приедет». Галя улыбнулась: «Иди, доченька, покачай куклу, ей уже спать пора. Вот так, Боря, дети растут, задают вопросы, а отвечать не знаешь что. Хотела рассказать Маше об отце, когда подрастёт немного, да куда уж тут. Вот что такое война – дети взрослеют не по дням, а по часам. Не знаю, как ей дальше отвечать». Борис воспользовался замешательством Галины: «Скажи девочке, что я её отец. Я только сейчас понял, чего мне не хватало все эти годы. Я люблю тебя и хочу семью. Обещаю воспитать Машу как родную дочь». Темпераментная речь Бориса тронула Галину, но она взяла себя в руки: «Не торопись, Боря. Мне сейчас нелегко, да и время нужно, чтобы подумать». – «Хорошо, я подожду», - грустно сказал Борис. Он уезжал из Москвы, раздираемый противоречиями. «Почему женщины всё усложняют? Вроде, закончилась война, хочется строить новую жизнь, а существуют препятствия. А, может, она разлюбила меня? Нет, Галя сказала, что никогда не любила Никиту. В чём тогда дело, не понимаю», - рассуждал Борис.

В Рязани Бориса ждало письмо от Клавдии. Сестра писала, что Ванька приедет домой не раньше ноября. Когда точно – сообщит позднее и будет очень рада видеть брата.

Ваньку демобилизовали в ноябре. Пользуясь случаем, он решил проведать Сашку прежде чем отправиться в длительное путешествие на запад России. Ванька легко перекладывался с одной попутки на другую до посёлка Мезинец. Сердце его трепетало от предчувствия долгожданной встречи. Последний раз он видел Сашку, прикованного недугом к койке. О чём они будут говорить, как они встретят друг друга после долгих лет вражды – эти и другие вопросы волновали Ваньку. «Всё, браток, приехали, вылезай», - услышал он водителя лесовоза. Несмотря на ноябрьский холод, мужичок в драной телогрейке и свалившейся на бок шапке-ушанке наигрывал на гармошке печальную мелодию. Ванька присел на лавочку рядом с ним. Передохнуть с дороги не мешало, поэтому он снял вещевой мешок с плеч и поставил рядышком футляр с трофейным баяном. Мужичок продолжал играть, как бы не замечая соседа. Ванька кашлянул в кулак: «Сам сочинил? Я такую не слышал». Мужичок подозрительно посмотрел на незваного гостя: «Эту песню мой отец играл, а теперь вот я. А ты сам кто таков будешь? Какая нелёгкая тебя занесла сюда?» - «Мне посёлок Мезинец нужен», - вопросительно посмотрел на мужика Ванька. – «А это тебе хрен что ли?» - поставив гармонь и закуривая, ответил тот. Самокрутка задымила приятным ароматом самосада. Ванька жадно вдыхал дым, вспоминая деревенскую жизнь на Рязанщине. «Что у тебя чемодан такой горбатый?» - с интересом спросил мужик. – «Трофейный баян с регистрами», - гордо ответил Ванька. – «А ну-ка сбацай чего-нибудь», - показал мужик пальцем на инструмент. Ванька играл целый час, пока вокруг не собрались люди. Под недовольные возгласы он сложил инструмент в чехол: «Товарищи, мне уже пора. Я только с фронта». Народ разошёлся, и мужик потянул Ваньку за рукав: «Трофим. А тебя как звать?» Ванька представился и рассказал Трофиму о цели приезда. «Ааа… Вон оно что. Так это в конце улицы направо. Иди, не промахнёшься», - показал рукой Трофим. Ванька шёл быстрым шагом, разминая по дороге замёрзшие пальцы. Погода хоть и стояла прохладная, но безветренная. За час с небольшим на скамейке Ванька продрог и теперь старался согреться с помощью быстрой ходьбы.

Людмила только-только прибежала с работы и топила остывшую печку, когда раздался стук в дверь. «Кого там ещё нелёгкая принесла?» - вполголоса обронила она. Дверь отворилась, и на пороге появился бравый солдат – высокий статный мужчина в военной форме и большим чемоданом в руке. «Добрый вечер. Я бы хотел Сашу повидать. Мы друзья детства», - отогревая замёрзшие руки, сказал Ванька. – «Я знаю, кто Вы. Саша мне много рассказывал о вашей дружбе и разных неприятностях», - слегка запнулась Людмила. Сашка задерживался, поэтому Люда занялась гостем. Девушка организовала горячий чай и захлопотала у печки. «Чем же мне Вас накормить? Жизнь-то бедная, сами понимаете. Ладно, сварю картошки, капуста квашенная есть, а за салом сбегаю к соседке. Ой, надо же ещё и к столу что-нибудь. Сашка-то у меня не пьёт совсем», - суетилась Людмила. Горячий чай приятно разлился по Ванькиному телу, а вскоре и дрова в русской печке весело затрещали. Людмила накинула ватник и выбежала. Отогретый домашним теплом, Ванька положил голову на руки и крепко заснул. Безмятежный сон прервал громкий мужской бас: «Рота, подъём!» Ванька оторвал свинцовую голову от стола и увидел перед собой худого улыбающегося мужика с абсолютно седой головой. Долгие объятия выразили всю накопившуюся усталость у обоих от бесконечных лет непонимания друг друга. Русская душа хороша тем, что можно выпить и узнать, о чём думает человек, и открыться самому. Людмила ушла спать во втором часу ночи, а мужики сидели до утра, возбуждённые долгожданной встречей. Разговор плохо получался, потому что каждый старался что-то узнать, что-то выяснить, перебивая другого. Алкоголь сделал своё дело – всё встало на места. Сашка окунулся в далёкое прошлое: «Знаешь, брат, женщины – страшное оружие. Я был очень самовлюблённый в юности. Ты всегда побеждал, а я ненавидел тебя за это и никак не мог понять почему. Прости, брат, не так я жил. Ах, отец, отец… Почему он научил меня так страстно ненавидеть всё, что мешает мне жить? Вань, я давно не пишу ему. Только и мечтаю быстрее вернуться, чтобы попасть на могилу матушки. Господи, упокой её душу. Как же они далеки друг от друга – мать и отец. Не было никогда семьи, Вань, понимаешь, не было. Теперь вся моя семья – Люда, Женька и ты, да вон мелкий ещё в животе у неё». – «Ты молодец, мужик. Дай бог тебе счастья», - подскочил Ванька с табуретки. – «Что-то ещё выпить хочется. Пойду к Прасковье», - засобирался Сашка. – «Ты охренел? Третий час ночи», - попытался задержать его Ванька. Сашка мягко отвёл его руку в сторону: «У нас тут жизнь простая до невозможного. Если надо, значит, надо. Прасковья откроет сельпо, возьму бутылку и приду». Не прошло и двадцати минут, как Сашка вернулся с бутылкой. Выпили ещё по стаканчику, и завязался новый разговор: «Видать, урки тебя крепко ломали. Яша постарался, чтобы упрятать тебя да сразу на погибель. Как ты выжил, брат? Я когда в лагерь приезжал, ты был похож на старика. Мне аж не по себе стало». Сашка обхватил Ваньку за шею и притянул лбом к своему лбу: «Спасибо тебе, брат. Вот уж никогда не думал, что ты меня с того света вытащишь. Урки думали, что меня сломали. Только хрен им. Мужика я встретил умного. Он убедил меня не сломаться, а только сделать вид, чтобы поверили. Шансов-то вообще не было никаких. Чудо, по-другому не назовёшь. Много раз мне приходила мысль в голову – лучше бы убили, чем так жить. Но какая-то неведомая сила продолжала этот кошмар, как будто не выпускала меня из плена. Яша здесь совсем ни при чём, так или иначе, но я должен был пройти этот путь. Вань, пойми ты, я только сейчас дышу, люблю, радуюсь каждому восходу солнца. Кто я был до этого? Пустышка, а не человек. Вечно поедал своё нутро ненавистью и завистью, изо дня в день проклиная всех, кто вставал у меня на пути. Урки открыли мне глаза на самого себя. Через боль я пришёл к правде, которую прятал в самых отдалённых уголках души». Сашка замолчал, взял недопитую бутылку и разлил её по алюминиевым кружкам. «Ты думаешь, я стукач? Как я мог выжить с отъявленными урками в одном бараке?» - посмотрел он вопросительно на Ваньку, крепко сжав его руку. – «Да ты что, рехнулся что ли? Пошёл ты куда подальше», - разозлился тот, вырвав руку из крепкого захвата. Сашка опустил голову: «Мне сейчас всё важно стало – каждое слово, каждый поступок. В лагере так намешано было: старые воры, новые и кого только ни привозили по этапу. НКВДшники, конечно, умело воду мутили. Блатные резали друг дружку по-чёрному. Так и выживал, Вань, с божьей милостью. Видно, нужен я Ему зачем-то». Теперь уже Ванька возмутился: «Хочу ещё выпить. Раз поздно, то ладно. Ты думаешь, я чурбан неотёсанный? Я же по твоим письмам понял, как жизнь тебя выворачивает на изнанку. Ты на Людмилу посмотри. Она никогда с гнидой жить не будет. Хорошую ты бабу нашёл, очень рад за тебя. Сань, а зачем ты с этим малым из милиции стрелялся?» Сашка положил руку на Ванькино плечо и заглянул другу в глаза: «А ты как думаешь? Я ж только одни неудачи терпел от тебя, брат. Туман какой-то налетел, на душе мутно было, не хотел больше проигрывать. Что сейчас об этом говорить, если всё не так было, вся жизнь кувырком катилась».

Рано утром Людмила протопила дом и сбегала к Сашкиному бугру, чтобы отпросить его на один день. Проснувшись, мужики не стали похмеляться, а попросили соседа натопить баню. Сашка пил воду прямо из ведра огромными глотками: «Эх, рассольчику бы. Слушай, Вань, вчера забыл тебе сказать, ведь ты на весь посёлок прославился. Люди только о баянисте и говорят. Когда же ты успел, брат? Ты не обращай внимания, если попрут к нам, я их в зашей гнать буду. Ты завтра уезжаешь? Вот я и говорю, отдохнуть надо перед дальней дорогой». Люда прибежала к обеду, быстро сварганила щи из квашеной капусты. С похмелья мужиков аж в пот бросило после горяченького. Сашка умял миску щей и завалился на кровать: «Что ж ты мне про Клаву да про детишек не рассказываешь?» Ванька вытер полотенцем пот со лба и смачно зевнул: «Всё, вроде, хорошо. Клава пишет, что старший – сорванец, сладу с ним нет. Приеду, пинка у меня получит. Нечего дома сидеть, пускай в Ленинград едет, в мореходку поступать. Вовка и Лёнька совсем другие. Смышлёные ребятишки, точно по линии учёбы пойдут. Вовке уж скоро десять, а Лёньке шесть будет. Клавдия не нарадуется на них, а старшего разгоню к чёртовой матери». – «Ох, посмотрите на него, сам-то разве другой был? Ты давай с малым полегче там, у него, может, возраст трудный», - заступился Сашка. Ванька весело рассмеялся: «Тоже мне, Макаренко нашёлся. Вот родит тебе Люда пацана, тогда и посмотрим. Слушай, а может, у вас девка будет?» Сашка обиженно отвернулся: «Да ну тебя, вечно ты со своими шутками. Расскажи лучше, как воевал». Ванька рассказал другу о службе, о Лагунове Кольке и о том, как потерял его: «Воевал как все, больше двух десятков боевых выходов на вражескую территорию. Был ранен, но не сильно. Участвовал в разгроме Квантунской армии. Прошёл от и до всю Маньчжурскую операцию. Вот, насыпал в платочек горсть земли, где, возможно, похоронен мой друг. Весёлый малый был, жизнерадостный, душа компании. Думаю, по дороге домой заехать к родным Кольки. Отсыплю им немного и себе на память оставлю».

Вторая ночь тоже прошла в длинных разговорах. Ванька не выспался и выглядел, как варёный овощ. Попутные машины довезли его до Читы, а дальше железнодорожным путём Ванька помчался в центральную часть России. Найти родных Кольки Лагунова у него не получилось. После войны разрушенными остались не только города, но и человеческие судьбы. Кто-то переезжал к родственникам, чтобы вместе выживать, кто-то из города перебирался в деревню, оставляя квартиры на неопределённое время. Ванька помыкался и отправился дальше. Больше двух недель он колесил по просторам необъятной Родины, пока не добрался до Ряжска. Наконец, Ванька вдохнул полной грудью знакомый воздух. Привычный запах сена, навоза и лошадиного помёта напомнили ему, что дом рядом. Был небольшой морозец, но снег лишь слегка прикрыл землю. «Куда тебе, солдатик?» - услышал Ванька приветливый голос за спиной. Водитель бортового грузовика добродушно улыбался: «А то садись, если по пути. Мне на Алешню». – «А мне – в плодово-ягодный совхоз. Километров на десять дальше, знаешь?» - с надеждой крикнул Ванька. – «Конечно, знаю. Ладно, солдат, садись, что с тобой делать, - сказал водитель и открыл дверь фронтовику. – У меня тут заедает немного. Ты хлопни посильнее, она и закроется. Чемодан у тебя дюже корявый. Это что же, немецкий трофейный такой горбатый?» Ванька рассмеялся: «Трофейный – точно. Только это не чемодан, а баян». Водитель рассмеялся в ответ: «Извини, браток, музыке не обучен. Меня Колькой зовут». Мужики обменялись рукопожатием, и Ванька задумался. Вот уже показались поля родного совхоза. Справа открывался вид на яблоневый сад. Он был красив по-своему, несмотря на отсутствие плодов и облетевшую листву. Побеленные основания стволов и стройные ряды яблонь создавали полное ощущение труда человека. Когда до деревни оставалось полкилометра, Ванька спохватился: «Останови здесь, я хочу немного пройтись». Николай притормозил: «Бывай, солдатик! Будешь в Ряжске – заходи. Я около почты живу».

Между двумя густыми посадками дорога поворачивала, и открывался вид на конюшню, а за ней несколькими рядами шли избы крестьян. Ванька остановился у широких ворот конюшни и присел на дубовый комель. Какой-то мальчишка гонял палкой пару десятков гусей. Вожак несколько раз шипел на него, широко расставив крылья. «Никак Ванька с войны вернулся. Батюшки, герой-то какой», - разинул рот конюх, вынося вилами конский навоз за ворота. Ванька обнял старика: «Здорово, дед Михей! Смотрю, ты с лошадями, как и прежде. Не надоело навоз за ними таскать?» Взгляд Ваньки приковал хулиганистый мальчишка, который норовил треснуть вожака по спине. «Сорванец», - протянул Ванька. – «Так это же твой младший. Ты что, Лёньку не узнал?» - удивился Михей. – «Эй, разбойник, ну-ка иди сюда, ишь ты, разошёлся. Гуси-то, наверно, бабы Зины?» - отчитал мальчонку Ваня. Лёнька подозрительно посмотрел на солдата, но съязвить побоялся: «А чего он сам нарывается? Пройти мне не даёт». Тут вмешался дед Михей: «Леонид, это папка твой с войны пришёл. Ты что, не узнал?» Несколько секунд мальчишка переваривал слова конюха, затем слёзы градом потекли из его глаз: «Тятька! Тятька приехал!» Ванька испытал невероятный трепет в душе, когда маленькие ручки обвили его шею и крепко сжали.

Вечером гуляла вся деревня. Не во всех домах была радость, чьи-то мужчины возвращались с фронта, а кто-то получал похоронки. Несмотря на это, победа была одной большой радостью для людей. Такая долгожданная и многострадальная, что порой удивительно, как люди пережили всё это, сохраняя веру и любовь. Клавдия порхала из комнаты в комнату, принося на стол новые кушанья, собранные со всех дворов. Ближе к полуночи гости разошлись. Ванька в изнеможении завалился на родную кровать: «Боря-то обещал быть? А? Клав, не слышу». Клавдия убирала грязную посуду: «Вроде, обещался до Нового года, а там, кто его знает». – «Вот и первая ночь дома, в семье», - подумал Ванька и в ту же секунду заснул богатырским сном. Он проспал почти сутки.

Ванька проснулся с полным ощущением новой жизни. Война закончилась, и перед ним стояли мирные задачи. Три парня – шутка ли, поди, воспитай их как положено. Уже сейчас было видно, что Славка не будет высоким. Напористый, постоянно огрызается, всё знает лучше других. Ванька знал деревенскую жизнь, где обо всём можно узнать – кто да как, куда и зачем.

Дед Михей издалека приметил гостя: «Здорово, фронтовик! Смотрю, Клавдия тебя приодела на гражданский манер. Соскучился уже?» Ванька отворил дверь в конюшню: «Пойдём, лошадок посмотрим, заодно и поговорим. Ты извини меня, Михей, что сплетничать буду. Знаю, не мужское это дело. Славка меня беспокоит. Ведёт себя, как бесёнок». Дед лукаво прищурился: «Правильный вопрос задаёшь, фронтовик. Есть тут у нас пара мальчишек да Славка с ними. У Вороновых отец в сорок первом погиб, а ребятишки в год разницы между собой. Не справляется мать с ними. И твой туда же – выпивают, курят вовсю, бывает, что и хулиганят. Всю войну, правда, работали хорошо, но и бедокурить любят. Клавдия тебе ничего не скажет, она всё-таки мать. Так что, фронтовик, пока не поздно, парнишкой нужно заняться». – «Да, Михей, ты прав, всё так и есть», - задумчиво произнёс Ванька.

Весной сорок шестого Славка по настоянию отца уехал в Ленинград поступать в мореходное училище. В северной столице жили дальние родственники Клавдии и Бориса. Пожилые одинокие люди с радостью согласились приютить подростка. Вовка и Леонид подрастали, радуя родителей успехами в учёбе и трудолюбием. Борис так и не приехал ни на Новый год, ни после. Он появился только в конце весны, да и то проездом. С конца зимы Борис всерьёз озаботился продолжением расследования гибели Сергея. Анатолий Ефимович, как и положено строгому начальнику, выказал недовольство: «Опять ты за своё, Борис Матвеевич. Я же тебе сказал – дело закрыть. Что ещё надо объяснять?» Борис не любил столкновений с начальством, но на этот раз засопротивлялся: «Товарищ полковник, есть обстоятельства, требующие дополнительного расследования. Я хочу получить Ваши санкции на ведение оперативной работы в Тульской области. Помощники мне не нужны». – «Ещё чего, людей я точно туда не дам. Ладно, давай свою бумагу. Надоел ты мне с этим мальчишеством», - рассердился Анатолий Ефимович.

Борис поехал в Тулу, предварительно навестив Клавдию и Ваньку. Грузовик долго трясся до Алешни и дальше по весенней разбитой дороге. Бориса раздирало любопытство, каким стал Ванька. Сколько он накрутил, навертел в молодости – на две жизни хватит. Теперь это был совсем другой человек. «Бывалый фронтовик, пропахший копотью военных дорог, порохом и солдатским потом», - иронизировал Борис, представив на мгновение Ивана. Встреча была радостной. «Как ты, навоевался? Надеюсь, не в обиде на меня? Тогда рассказывай, что да как», - улыбался Борис. Ваньке было что рассказать шурину, и, пока Клавдия накрывала на стол, он поведал Борису о службе. Когда Ванька перешёл к рассказу о Сашке, лицо Бориса посерьёзнело. Он не стал говорить Ивану, что его дальнейший путь лежит в Тулу, где ему придётся распутывать странное дело. Прямо или косвенно, но Сашкин отец был в нём замешан. Пока ещё Борис не понимал как, но интуиция чекиста подсказывала, что он на правильном пути. Своим отношением к Сашке Ванька вынудил Бориса умолчать о тех подозрениях, которые мучили его по поводу Петра Егоровича: «Это настоящий друг. Я никогда раньше не чувствовал такого доверия к человеку. Всё, что у меня было плохое к нему, как рукой сняло. Сильный человек, его столько раз убивали, но он жив назло всем смертям. С батей совсем плохо у Сашки, я пытался говорить ему о великодушии, но он и слушать ничего не хочет. Сказал только, что простил отца и не держит на него зла. Девушку хорошую нашёл. Ребёночек у них скоро родится. Я так рад за него, Борь, честное слово».

Рано утром Борис, не дожидаясь пока все проснутся, уехал в Ряжск, а оттуда – железной дорогой на Тулу. По прибытии он сразу явился к начальнику государственной безопасности города. Тот обещал Борису полное содействие во всех оперативных мероприятиях: «Я понимаю, погиб Ваш боевой товарищ, но времени много прошло. В любом случае, я распоряжусь, чтобы Вам предоставили необходимые материалы из архива. Если что, милости просим, всегда готовы помочь».

Не откладывая в долгий ящик Борис направился в архив. Служба государственной безопасности Тулы предоставила ему комнату в офицерском общежитии, где он мог спокойно работать по вечерам. Изучая материалы, Борис обратил внимание на тёмные пятна в этом деле. С профессиональной точки зрения у него появились вопросы. Например, младший лейтенант пропустил на охраняемую территорию людей с фальшивыми документами. Почему человек не перестраховался? В первую очередь Борис начал с этого.

Ранним утром в отделении милиции находился дежурный и рядовые, старающиеся ровно закрепить доску объявлений на стене. «Доброе утро! Я подполковник государственной безопасности из Рязани. Меня интересует младший лейтенант Копылов», - обратился Борис к дежурному, предоставляя необходимые бумаги. – «У нас нет такого, есть только старший лейтенант Копылов. Он будет к десяти», - ответил дежурный, просмотрев бумаги. – «Хорошо, я подойду к десяти», - постучал пальцем по окошечку Борис. Он прогулялся по городу, наслаждаясь тёплой весенней погодой. Без четверти десять Борис вернулся в отделение милиции. Дежурный показал рукой, что нужный ему офицер на месте и объяснил, как к нему пройти. Старлей сидел за рабочим столом и заполнял бумаги. Увидев Бориса, он встал и отдал честь: «Здравия желаю, товарищ подполковник! Чем могу служить?» Борис не торопясь ввёл старлея в курс дела: «Я занимаюсь повторным расследованием дела о проникновении немецкой диверсионной группы на охраняемый Вами объект. Расскажите, пожалуйста, в деталях, как и что было в тот день». Старлей попросил две минуты на заполнение документа. Пока он дописывал, Борис изучал его. Парню было не больше двадцати восьми – тридцати лет, а, может, и меньше. Розовощёкий, ухоженный – по всей видимости, маменькин сынок. Очевидно, что старлей был очень исполнительный. Преклонение перед авторитетом вышестоящего начальства было написано у него на лице. «Скорее всего, парень действует строго по инструкции и лишён способности импровизировать. Да, такие выполняют приказы от и до», - думал Борис, разглядывая старлея. Парень дописал и начал рассказ: «Обстановка в городе была сложная. Немец всеми силами старался сломить сопротивление Красной Армии. Из Москвы приехали люди из Вашей службы. Велась тотальная проверка обороноспособности города. Вы ведь в курсе, что Тула готовилась к уличным боям, организации подполья и другим действиям при возможной оккупации. Пётр Егорович, наш начальник, давал чёткие указания согласно директивам наркомата. Кстати, в тот злосчастный день я засомневался и связался с ним по внутренней связи. Хотя документы и внешний вид, вроде, как положено, но, знаете, внутреннее чутьё что-то подсказало. Пётр Егорович приказал действовать согласно директивам. Товарищ подполковник, враги выглядели убедительно и разговаривали,  будто в курсе всех дел НКВД города». Борис помолчал и спросил: «В материалах дела Вы не указали о звонке старшему офицеру. Почему, старший лейтенант?» Старлей сильно смутился: «У меня были чёткие инструкции, а это я сделал по собственной инициативе. Занервничал, наверное, слишком много жути руководство нагнало». Борис сделал вид, что его удовлетворило объяснение старлея: «Хорошо, на этом закончим. Я доволен разговором. Если ещё вспомните какие-нибудь детали, свяжитесь со мной через отдел службы государственной безопасности». Борис пожал руку старлею и направился в офицерское общежитие. Его мысли сосредоточились на Петре Егоровиче: «Интересная деталь вылезла. Значит, не зря я сюда приехал. Что же у нас получается? Опытный милиционер обязан проверить сигнал подчинённого. Если посмотреть материалы дела, то Пётр Егорович выехал на место позже на полчаса, чем должен был. Вполне возможно, он предполагал провокацию на объекте. Нет, это бред какой-то. Здесь попахивает изменой Родине. Хотя, похоже на удар под Якова. Эх, если бы рядовой мог что-нибудь сказать. Слишком много совпадений. Вот ещё непонятная деталь – весь экипаж Петра Егоровича обезврежен в том или ином виде, кроме него. Нужно справиться о здоровье того милиционера. Чувствую, где-то рядом, но не хватает совсем чуть-чуть».

Прежде чем навестить искалеченного Шульцем человека Борис справился о его состоянии. В отделении милиции его просветили на этот счёт: «Валера Митин в тяжёлом состоянии. Если бы не забота родных, вряд ли он дожил бы до сегодняшнего дня. За ним ухаживают мать и сестра. Ребята часто навещают его. Если хотите, товарищ подполковник, я приглашу тех, кто был близок с Валерой из наших».  – «Сержант, дай-ка мне адресок Митина. Я его проведаю, сказал Борис.

Прийти в дом инвалида под благовидным предлогом было нелегко. С одной стороны – несчастные женщины, убитые горем, с другой - интересы дела. Быть искренним и в то же время не задеть официальностью сердца близких людей – вот в чём сложность. Борис справился с этим, хотя испытывал жуткую неловкость при общении с женщинами. Он увидел глубокую трагедию в семье Митиных. Валере не было и двадцати, когда Шульц нанёс ему несколько тяжёлых ударов по голове рукояткой пистолета. Борис рассказал о цели визита максимально правдиво: «Вы, пожалуйста, извините за беспокойство, но появились новые улики в деле нападения на сотрудников милиции. Мне поручено расследовать их. Понимаю, Валера в тяжёлом состоянии, поэтому я хочу поговорить с вами». Мать закрыла лицо руками и зарыдала: «Простите, у меня бывает. У Валеры тяжёлая травма, отсюда и частичная потеря зрения. Он молчит, но иногда говорит, как будто здоров. Это редко бывает. В последнее время мне кажется, что он скоро умрёт. Просветлений долго не было, а сейчас появляются регулярно. Вот только жизнь уходит из Валеры. Я чувствую это». Женщина не договорила и снова заплакала. Борис оставил адрес, куда сообщить, если будет очередное просветление, мало надеясь на результат. Ему предстояло общение с офицером, которое вёл это дело раньше. Осмотр места происшествия, опрос Петра Егоровича и многое другое, что могло пролить свет на это тёмное дело, ожидало Бориса. Больше всего Борис боялся зайти в тупик. Так оно и получилось. Разговор со следователем не дал новых результатов, а лишь поставил Бориса в безвыходное положение. Борис возвращался в офицерское общежитие в удручённом состоянии. Проходя мимо дежурного, он услышал окрик: «Товарищ подполковник, тут для Вас записка». Он быстро прочитал сообщение: «Приходите, Валера заговорил». Борис бросился по известному адресу. Когда он прибыл на место, он был удивлён глазами молодого человека. Они были ясные, внимательные и разумные, что совсем не сочеталось с впечатлением о первом визите. Валера говорил тихо: «Мама сказала, что Вы интересуетесь той историей. Пётр Егорович – враг. Он думал, что я без сознания, но я всё слышал. Хватило нескольких минут, а потом я отключился. У этого гада кончились патроны, поэтому он вырубил меня. Он профессионал, товарищ подполковник. Мой начальник не стрелял в шпиона. Я слышал их разговор. Фашист спросил, почему Пётр Егорович не стреляет, а тот ответил, что у него есть на то свои причины и пусть он уходит. Последнее, что я слышал – глухой удар и шаги убегающего человека. Вот и всё. Товарищ подполковник, накажите этого гада, если он ещё на свободе гуляет. Я про Петра Егоровича». Парень нервно закашлял, захрипел и лишился чувств. Борис вышел из подъезда, будто его ударили тяжёлым по голове. Он испытывал шок. Ведь это новый поворот дела. Борис почувствовал запах крови, но в голову полезли другие мысли: «Как теперь связать в одно целое виноватых и невиновных? Карательная машина работает бесперебойно, всех перемелет в своей мясорубке. Мало ли примеров, когда глава семьи – враг народа, и по цепочке всех ближайших родственников в лагеря? Значит, Гришу пока нельзя вводить в курс дела, не говоря уже о сыне. Для начала нужно ехать в Бобрик-Донской и продолжить расследование, как требуют того интересы дела. А там придётся действовать по обстоятельствам».

Перед отъездом Борис ещё раз заглянул к Митиным. Валера ничего не говорил, ему стало совсем худо. «Свидетель из него никудышный», - подумал Борис. На всякий случай Борис попросил дежурного проинформировать его о состоянии здоровья Митина, если будут изменения.

Когда человек после долгой разлуки возвращается в родные места, его невольно охватывают щемящие в груди чувства. Это не чуждо тому, кто всем сердцем понимает, что такое Родина, Отчизна. Борис ехал с тяжестью на сердце. Ему предстояло решить сложный вопрос, и от того, как он поступит, зависели судьбы многих людей. Гриша – старый друг, надёжный товарищ, его Борис знал с первых революционных шагов.

По прибытии в Бобрик-Донской Борис направился в местный НКВД. Григорий оказал старому другу тёплый приём: «Свалился как снег на голову, без предупреждения. За тобой такого не водилось раньше. Что-то случилось?» - «Да так, проездом из Тулы. Загружен сильно, может, поэтому и не сообщил», - ушёл от разговора Борис. Не успели друзья выпить по кружке чая, как раздался телефонный звонок. Григорий снял трубку: «Да, здесь у меня. Сейчас передам. Это тебя из Тулы наши товарищи». Борис прислонил трубку к уху: «Товарищ подполковник, Вы просили сообщить о состоянии здоровья Митина. Сегодня ночью Валера умер». Мысли вихрем закрутились в голове Бориса: «Вот тебе новость. Получается, теперь моё слово против слова Петра Егоровича. Нет, Григория точно нельзя посвящать в это запутанное дело. Может дров наломать». Голос Григория сбил Бориса с мысли: «Да что с тобой такое? Всё в себе держишь, не узнаю тебя. Что-то случилось? Смотрю, после звонка прямо в лице изменился». – «Нормально, Гриша, не беспокойся. Сейчас мне нужно по одному срочному делу, а потом договорим», - заторопился Борис. Он не знал, какие инстинкты толкали его на этот шаг, но шёл Борис к дому Петра Егоровича. «Сейчас или никогда», - с такими мыслями он постучал в дверь Петра Егоровича. Когда за дверью послышались шаркающие шаги, у Бориса бешено заколотилось сердце. Старик узнал Бориса и очень удивился гостю: «Государственная безопасность заинтересовалась моей скромной персоной? Вот уж кого не ожидал увидеть, так это тебя, Боря. Говорят, ты большим человеком стал в Рязани. А я, видишь, старею. Родина больше не нуждается в моей помощи». От этих слов Бориса передёрнуло, но полумрак в прихожей скрыл это от глаз старика. «Пойдём в дом, раз пришёл. Заодно и поговорим о том, о сём. Пойду чайку организую. Ольги Павловны нет, приходится самому о себе заботиться. Женька редко навещает, живу только ради старшего сына. Такие вот дела, комиссар». Борис тщательно продумывал разговор с Петром Егоровичем. Цена ошибки была велика. Не попади он в десятку, предатель Родины уйдёт от суда. Пётр Егорович держался уверенно и выглядел обычным советским пенсионером. Борис сделал глоток чая и начал: «Я расследую нападение на тульский секретный объект. Вы тогда участвовали в обеспечении безопасности или, точнее, ваши люди охраняли тот объект. Повторное расследование выявило новые обстоятельства. Почему Вы скрыли, что младший офицер охраны сообщил Вам о своих подозрениях? Вы были обязаны срочно прибыть на место». Пётр Егорович ответил не мешкая: «Обнаружились неполадки в транспорте, и на это ушло время. После контузии я плохо себя чувствовал продолжительное время. А потом, посудите сами, если молодой лейтенант не сообщил об этом, то как можно рассчитывать на меня после травмы. Что это меняет? Бывают разные обстоятельства, у нас машина сломалась. Сожалею, но этот факт могу подтвердить только я. Все сотрудники были на объектах, кроме двух. Но Вы сами знаете их судьбу». Бориса осенило. Он вдруг почувствовал возможность нанести решающий удар. Парень-то ведь умер, и если Пётр Егорович выдержит натиск, всё пойдёт прахом. Интуиция подсказывала Борису, что за уверенностью Петра Егоровича скрывался ловко замаскированный испуг. Он зашёл с другой стороны: «Иван рассказал мне о ваших непростых отношениях с Сашей. Он уже давно не пишет Вам. Простите, это не моё дело, но есть кое-что, о чём Вам интересно будет знать. На вольных поселениях Саша встретил настоящую любовь. Скоро у Вас будет внук или внучка, Пётр Егорович». Борис остановился и взял паузу, внимательно изучая собеседника. При всём огромном жизненном опыте Пётр Егорович не сдержал эмоций. Информация ошеломила его. Пётр Егорович давно потерял надежду на продолжение своего рода. Старик испытывал невероятную радость и не мог её прятать.  Борис почувствовал, что пришло время нанести смертельный удар: «Есть ещё одно обстоятельство в деле, и оно изменит Вашу жизнь в негативную сторону. Я бы даже сказал, подведёт черту под Вашей профессиональной деятельностью. Ваш бывший сотрудник, раненный немецким разведчиком, недавно заговорил. С его слов ясно, что Вы отпустили опасного немецкого шпиона. Честно говоря, лично меня не интересуют мотивы, которыми Вы руководствовались в тот момент. С этим разберётся следствие. А вот то, что после Ваших действий погибли ещё несколько моих коллег, меня очень волнует». Борис шёл напролом, понимая риск своих действий: «Пётр Егорович, это измена Родине. Думаю, следствие уничтожит всё, что осталось хорошего в Вашей жизни. Не знаю насчёт Женьки, но судьба Саши будет под большим вопросом. Да и карьера младшего сына, скорее всего, закончится в лучшем случае отставкой, а в худшем – даже не знаю». Пётр Егорович застыл, как восковая фигура, уставившись стеклянным взглядом на Бориса. Пересохшими губами он вымолвил: «Дай время до утра, комиссар. Позволь ребятам не ломать жизнь. Пускай хотя бы Сашкино потомство живёт честно. Прошу, комиссар, дай мне возможность воспользоваться единственным шансом». Борис долго смотрел на старика и пытался оценить правильность своих действий. Сердце наотрез отказывалось слушать приказы той части тела, где жил подполковник государственной безопасности. «Может, Вы и правы, Пётр Егорович. Так будет лучше для всех», - вопреки профессиональной этике сказал Борис, сам того не ожидая. – «Да ты не переживай, комиссар, я не убегу. Есть у меня ствол, ещё в сорок первом у бандитов забрали. Я тогда не сдал его, а вот теперь чувствую, что не зря». Борис занервничал, а Пётр Егорович был похож на человека, который понял смысл жизни, и смерть превратилась для него в порядок действия.

Разговор перевалил за полночь, и Борис, чтобы не тревожить родителей, пошёл ночевать к старому другу. Григорий встретил Бориса в недоумении: «Чего тебе не спится по ночам? Ложись здесь, на диване. Ты чего бледный как смерть, случилось что? Ладно, ложись, утром поговорим». Борис не сомкнул глаз, слишком много вопросов осталось после разговора с Петром Егоровичем. Он еле дождался утра: «Хватит, беру Григория, и идём арестовывать Петра Егоровича». Не успел Борис сказать и пары слов Грише, как в дверь постучали. «Борь, открой», - крикнул Григорий, разбивая в сковородку очередное яйцо. На пороге стоял Женька. Он был очень взволнован: «Здравия желаю, товарищ подполковник. Я к Григорию». Борис пропустил его. Женя говорил сбивчиво: «Я получил письмо от Сашки. Пишет, что у него скоро родится ребёнок. Я к отцу, а там такое дело… Захожу, Григорий Иванович, а он лежит на полу – в одной руке пистолет, в другой фотография мамы. Ничего не понимаю, всё же хорошо было». – «Да ты не переживай, Жень. Поедем и посмотрим, что там произошло», - успокаивал Григорий Женьку.

Мужчины приехали на место происшествия, когда там уже работала оперативная группа. Григорий отвёл Женьку в сторону: «На первый взгляд всё очевидно. Ну а там следствие покажет. Наша служба всё возьмёт на себя. Я распоряжусь». Гриша подошёл к Борису: «Пойдём выйдем. Ты мне что-то не договариваешь. Приехал, не сообщил, по ночам где-то бродишь, а потом вот такие детали вылезают. Давай начистоту, Боря. Что ты тут делаешь? Только не говори, что родителей приехал проведать». – «Да, я приехал не случайно, а в рамках расследования старого дела. В двух словах не расскажешь. Для этого нужно набраться терпения и послушать», - сказал Борис и отвёл Григория в сторону. Полчаса Борис рассказывал обстоятельства дела. «Пахнет отставкой и лагерем. Скверная история получается: начальству не доложил, действовал на свой страх и риск. Хотя, знаешь, если посмотреть с другой стороны, сыновьям легче будет. Женька и Сашка совсем ни при чём. Правда, попробуй доказать это нашим. Они везде видят следы врагов народа. На том и поставим точку. Это будет наша с тобой тайна. Спасибо за доверие», - выдохнул Григорий и крепко пожал руку другу. Петра Егоровича похоронили как ветерана советской милиции.

Борис вернулся в Рязань, где его ждали новые сюрпризы. Анатолий Ефимович внимательно выслушал доклад о проделанной работе: «Борис Матвеевич, дело закрыто, сдавайте в архив. Одно только непонятно, что это вдруг старик свёл счёты с жизнью. Да ещё, тут тебе из Москвы звонили, просили связаться с Академией, где ты учился».

Борис набрал записанный на листке номер. Трубку сняла девушка. Борис представился и услышал в ответ: «С Вами будет говорить товарищ генерал-лейтенант. Минуточку, не отключайтесь». Короткий разговор с начальством выглядел как приказ. Человек уходил на ответственную политическую работу в горком партии города Москвы. Бориса пригласили занять место заместителя. Начальство внимательно следило за его успехами и неудачами на попроще государственной службы. «Опять учёба и совсем другая работа. А что я так расстроился? В Москве живёт Галя. Пришло время сделать самый важный шаг в жизни», - думал Борис о будущем. Полковник Уткин был искренне расстроен таким поворотом событий: «Вот так, Боря, забирают тебя в столицу. Не скрою огорчения». Борис развёл руками: «Анатолий Ефимович, начальству видней. Значит, я там больше нужен». Полковник открыл сейф и достал бутылку коньяка: «Давай, Боря, по пятьдесят, отметим твой отъезд. Красивых слов говорить не буду, да и не умею я. Давно хотел задать тебе один вопрос. Я же ничего не знаю о твоей личной жизни. А это, знаешь, плохо. Начальство должно заботиться о моральном духе подчинённых. У тебя женщина есть? Ладно, не хочешь – не говори». Борис откликнулся: «Нет, ну почему же, раз такой случай, отвечу». Мужчины выпили по рюмочке, и завязался душевный разговор. Боря поведал Анатолию Ефимовичу их с Галей историю любви. Борис закончил, и полковник налил ещё по рюмочке: «Любовь – сильная штука. Человек без неё пустышка. Ты говорил ей, что не можешь иметь детей? Скажи, Боря, и всё станет понятно».

В течение недели Борис сдал дела и уехал в Москву. Новая работа его не пугала, а манила перспективами. Для начала государство выделило ему комнату в общежитии. Борис адаптировался и задумался о Галине: «Как она сейчас? А вдруг кто-то появился у неё? Нет, сидеть сложа руки нельзя, нужно действовать». Набравшись решимости, он запланировал навестить Галю в выходные.

Борис вспомнил, что даже не сообщил Грише о переменах в своей жизни. Он сел и написал письмо другу: «Будешь читать, только не отдавай честь и не вставай по стойке смирно, ведь я теперь большой человек. Могу поспорить на бутылку коньяка, что ты улыбаешься, читая это письмо. Помнишь, я рассказывал тебе про Галю? Я собираюсь сделать ей предложение. Я брал не один рубеж в своей жизни, но этот мне кажется самым трудным. Хочу попросить тебя позаботиться о Женьке. Ему сейчас непросто. Хотя, что это я глупость пишу, ты и так всю жизнь заботишься о нём. Надеюсь, ты понимаешь, что мне тоже нелегко после того случая. Гриша, не забывай о Женькином брате. Он скоро вернётся с женой и ребёнком. Ему нужно помочь правильно влиться в советское общество. Сам знаешь, времена тяжёлые».

Григорий прочитал письмо друга и порадовался. Несмотря на ужасную несправедливость, стукачество, порождённое эпохой тридцатых годов, были люди, способные любить, понимать и идти наперекор существующим правилам. Григория всегда поражала способность Бориса тонко чувствовать глубины человеческой души. При этом он был твёрдым и решительным чекистом, безжалостно уничтожавшим врагов советской власти. Может, Григорий был недостаточно внимателен, но прочитав письмо друга, он без промедления нашёл Женьку. С того страшного дня прошло почти два месяца, но только сейчас Григорий обратил внимание, что Женька в раздумьях: «Садись, Жень, поговорим. Всё работа, работа, закрутился совсем. Сколько брату осталось сидеть? Ах ну да, ты же говорил, извини». Дальше Григорию всё сложнее было подбирать слова: «Сашке будет непросто на первых порах. Я понимаю, ты всё о бате думаешь, но сейчас главное – помочь брату устроиться в новой жизни. Ты сам-то что теряешься? Смотри, сколько женщин вокруг. Согласись, Жень, мужиков война крепко побила. Напротив нас почта новая открылась и телефонная станция. Какие красавицы там работают, одно загляденье». Женька повеселел: «Спасибо за поддержку, Григорий Иванович. Батю, конечно, не вернёшь, Вы правы. Я много думал о маме, Сашке и о себе. Может, у отца что-то не получилось, как он хотел. Семьи-то как таковой не было никогда. Кто в лес, кто по дрова – так и пробежала жизнь. А действительно, что я хуже других, вот пойду и познакомлюсь с молодыми и красивыми». – «Вот пойди и познакомься», - подхватил Григорий. Женька как никогда почувствовал безумное желание посмотреть на мир другими глазами. Его брат столько всего пережил, прошёл адские муки и всё-таки нашёл смысл жизни. Разговор с Гришей изменил отношение Женьки ко всему происходящему. Простые люди и простое честное отношение к окружающим несли в себе необыкновенную энергию. Неиссякаемый источник добра и заботы о ближнем питал людей, которые это заслужили. Женька ясно представил себе картину будущего: «Вот Сашка вернётся с женой и малышом, а я его встречу тоже не с пустыми руками. Работа – важная часть жизни, но не главная. А почему бы и мне не жениться? Пойду и найду невесту, а потом заживём мы с Сашкой на полную катушку, и дети наши будут дружить».

Борис получил письмо от Гриши и был доволен. Он сам стоит на пороге ответственного решения и волнуется. Борис явился с огромным букетом цветов без предупреждения. Галина была не готова к такому повороту событий. Борис решительно заявил: «Завтра в одиннадцать идём в загс. Я очень люблю тебя и дочку приму как свою». Галя ничего не сказала, а обняла и поцеловала отважного жениха. Это был самый счастливый день в его жизни.

Воскресным утром в Грибоедовском загсе было пусто. Нагловатая женщина приняла документы у пары. Борис даже услышал краем уха нелицеприятные вещи в адрес Гали. Работница загса подошла к соседнему столику, где сидел старик и заполнял бланки: «Смотри, какая шустрая, с ребёнком на руках и такого мужика отхватила». Старик отшутился: «Да брось ты, Катерина. И ты своего найдёшь».

Молодожёны обосновались у Галины. Наступила счастливая пора в жизни Бориса, но семейное спокойствие продолжалось недолго. Заболела Галина мама, и родители были вынуждены переехать с дачи в городскую квартиру. Борис обратился к начальству с просьбой выделить ему жильё в связи с семейными обстоятельствами. Руководство горкома партии откликнулось на просьбу заслуженного чекиста. Тёплым сентябрьским утром Борис с семьёй въехал в двухкомнатную квартиру на ВДНХ.

Полгода счастливой семейной жизни пролетели как одно мгновение. Наступил момент, когда Борис посчитал правильным рассказать Галине о своей беде. Однажды вечером ему представился удобный случай. Машенька была у бабушки с дедушкой, и они с Галей остались наедине. Борис не стал ходить вокруг да около: «Есть у меня одна тайна. Прости, что сразу не сказал. Во время войны мы брали немецкого шпиона. Завязался бой, в котором меня ранило. Ранение не опасное, но неприятное. У меня никогда не будет детей. Прости меня, Галя, что сразу не сказал тебе». Слёзы градом покатились из глаз Галины: «Как ты можешь так говорить? Тебе не за что просить прощения. У нас уже есть дочь, а у неё есть папа и мама. Ни одного мужчину я так не любила, как тебя, Боря. Я счастливая женщина. Разве не это главное для тебя?» Растроганный Борис бросился в объятия Галины: «Да, а я самый счастливый мужчина. У меня есть всё».

Ванька обрадовался, получив известие о свадьбе шурина. Имея троих сыновей, он всегда желал Борису испытать счастье отцовства. Послевоенная жизнь в деревне налаживалась. Председатель толком не дал отдохнуть Ваньке, призывая к скорейшему возвращению на работу. Семейная жизнь Ваньки приобрела относительно спокойный характер. Вовка и Лёнька учились в деревенской школе, Славка поступил в Ленинградское мореходное училище. Мальчишка с детства грезил морем, читал книги про великих мореплавателей. Эта любовь передалась и среднему брату. Тёплыми летними вечерами во время войны Славка забирался на сеновал, брал с собой Вовку и с удовольствием рассказывал ему о приключениях Лаперуза, Беринга и Беллинсгаузена. Вовка слушал, разинув рот, представляя большие шхуны, проходящие по морю во время шторма.

Незадолго до Нового года Клавдия получила телеграмму от директора мореходки. Славка не появлялся в училище две недели. Ещё через несколько дней пришло письмо от родственницы. Парень бесследно исчез. Ванька засобирался в Ленинград. Он не стал тревожить Бориса, занятого партийной работой.

В городе на Неве Ванька оказался впервые. Предстояла огромная работа по опросу однокурсников Славки. За неделю Ванька собрал серьёзный материал о сыне. Славка тяготел к улице, курил втихаря от взрослых, почти не бывал в училище. Кто-то из ребят был особенно разговорчив: «Славка любит ходить в портовую часть города. Несколько раз мы ходили вместе с ним. Однажды наткнулись на банду беспризорников. Там были мальчишки от  десяти до шестнадцати лет. Славка сцепился с главарём шайки. Схватка была жестокой, но свисток портового сторожа разогнал нас. Мы говорили ему забыть об этой истории, но он - ни в какую. Мол, я выбью из того парня спесь. В конце концов, Славка плюнул на нас и пошёл в порт один. А потом стал ходить чаще и вскоре совсем исчез». Ванька выяснил у мальчишек подробности и направился в порт. Там он никого не нашёл, но узнал кое-что у местного охранника. Высокий парень лет тридцати рассказал Ваньке про банду беспризорников: «Вот как война закончилась, так и прижилась где-то здесь рядом компания беспризорных мальчишек. Самого старшего из них видел лично не раз. Парню лет семнадцать. Они все курят и выпить не прочь, ходят не пойми в чём. Сначала ребятня просто шастала здесь, потом стали воровать. Краденые вещи тащили на рынок. Тогда-то и милиция занялась этим вопросом». – «А где мне найти их?» - с нетерпением перебил Ванька собеседника. – «Не найдёшь, их позавчера взяли. Милиция давно на них облаву собиралась сделать». – «А куда повезли, знаешь?» - спросил Ванька. – «Конечно, знаю, у нас одно отделение обслуживает порт. Только я думаю, ребят в детский дом отдали, а там, кто его знает», - добавил охранник. Ванька взял адрес отделения милиции и направился туда. К его большой радости, обитатели портовых трущоб оказались там. Увидев отца, Славка скорчил недовольную физиономию. Капитан по работе с беспризорниками строго разговаривал с Ванькой: «Я понимаю, что сын, дальше  что? По ним уже давно тюрьма плачет. Воровать, значит, можно, а как наказывать – так сын. Некому было объяснить, что воровать плохо. Ладно, эти, у них ни матери, ни отца, а твой-то как сюда попал?» Разговор с капитаном не получился, и Ванька всё-таки позвонил Борису. К вечеру Славку отпустили. Ванька еле сдержался: «Как дал бы сейчас!» Он прекрасно понимал, как Славке пришлось взрослеть без отца. Важно было понять – случайность это или закономерность. До тёткиного дома пешком нужно было идти не меньше часа. Славка молчал полдороги, а потом заговорил: «Ты прости меня, бать. Не туда меня понесло. Если из училища не отчислят, обещаю, больше такого не повторится». Ванька ничего не ответил. Нужно было опять звонить Борису и просить его о помощи.

Директор мореходки и слышать ничего не хотел, но Борис обратился в обком партии, и вопрос снялся с повестки дня. Ванька сгорал от стыда: «Слава, ещё раз что-нибудь выкинешь – будешь сам отвечать. Мать пожалей, извелась она вся. Была б моя воля, да ладно, что уж там…»

Славку оставили в училище до первого нарушения. Ванька со спокойной душой поехал в Москву благодарить шурина за неоценимую услугу. Несмотря на то что недавно закончилась война, столица готовилась к празднованию Нового года. Уже чувствовалось другое настроение в сердцах людей. Борис встретил Ваньку на Ленинградском вокзале и повёз домой знакомить с семьёй. Москва произвела на провинциального мужчину огромное впечатление, а о квартире Бориса и говорить нечего. «Не хуже, чем дворяне живёшь», - пошутил Ванька. Ему очень понравились гостеприимная Галя и Машенька. Девочка называла Бориса папой. «Как же ты так быстро добился этого, ведь совсем недавно вместе живёте?» - интересовался вечером Ванька за чашкой чая. – «Галина во многом помогла, а вообще лаской – единственно возможным способом общения с человеком. Девочка не знала своего отца, поэтому Галя говорила, что он скоро вернётся с фронта. Я счастлив, Вань, своих-то у меня никогда не будет», - ответил Борис, доставая из буфета распечатанную бутылку коньяка. Мужчины выпили несколько рюмок, и Ванька заговорил о своей безграничной благодарности: «Большое тебе спасибо, выручил. Славка вляпался по самые уши. Надеюсь, это будет ему наукой. Борь, ты мне ответь, в кого он такой? Я, Клава, мои родители, ваши родители – таких проблем нет. Откуда это в нём?» Борис закусил долькой лимона: «Это ты брось, мы здесь ни при чём. А вот какие у нас предки были, никто толком не знает, кроме твоих родителей. Дворяне обычно следят за родословной. Главное, чтобы Славка дальше с пути не сбился. У него сейчас трудный возраст. Год, два продержится, и, думаю, всё хорошо будет».

Ванька возвращался домой полный надежд. Чтобы успокоить Клавдию, ему пришлось придумать легенду. Ванька посмотрел два самых главных города Советского Союза, но от этого его желание жить в деревне ещё больше окрепло. Он вернулся в Ряжск, где знакомый запах навоза ударил ему в ноздри. «Вот это и есть Родина», - воскликнул он, потягиваясь после дальней дороги. Клавдия набросилась на мужа с порога: «Только не ври мне, слышишь, говори правду». Ванька держался уверенно, чтобы жена не пробила брешь в обороне: «Любит парень корабли, ну что тут сделаешь. Славка с друзьями захотел посмотреть мир. Спрятались на торговом судне и ушли в Норвегию. По дороге их обнаружили, но возвращать не стали. Так две недели и путешествовали по Балтике. Не скрою, начальник училища был зол, но Борис вовремя вмешался и не допустил отчисления Славки. Клав, он мне обещал больше не хулиганить». Сердобольная Раиса Ильинична вместе с Клавдией слушала эту историю. Соседка знала гораздо больше о жизни мальчишки во время войны, но всегда прикрывала его. Она считала его добрым и справедливым мальчиком, а разные отклонения списывала на длительное отсутствие отца. Женщины вполне удовлетворились объяснением Ивана. Клавдия накрыла на стол и достала два конверта из шкатулки: «Пока тебя не было, пришли письма от Саши и Жени».

Наступили времена, когда от друзей приходят только хорошие новости. Важно знать, что у близких всё идёт хорошо. Бесконечное напряжение выматывает человека, подрывает веру в светлое будущее. Пришло время, когда и Женя порадовал друга успехами в личной жизни. Каждый день проходя мимо почтового отделения и часто обращаясь к миловидным девушкам, чтобы отправить письмо или телеграмму, Женька думал о чём-то другом, не связанном с простыми человеческими радостями – улыбнуться очаровательной работнице почты. Нужно было посмотреть на мир другими глазами - страна оживала после тяжёлого летаргического сна. Люди вновь учились улыбаться, а во дворах чаще слышался детский смех.

Весна сорок седьмого усилила приятные ощущения в душе Женьки. В таких случаях обычное может оказаться главным. Так получилось и у Женьки. Отправляя заказное письмо, он улыбнулся девушке, она ему в ответ, несколько приятных слов – первое свидание. Женька не ожидал, что  так влюбится. То ли он истосковался по ласке, то ли пришло время получить награду от судьбы. Влюблённые решили сыграть свадьбу, когда Сашка вернётся из далёкой Сибири. Сашку ждали домой летом сорок седьмого. Его семья пополнилась маленькой девочкой. Малышку назвали Надеждой в честь бабушки Людмилы. Несмотря на проблемы со здоровьем, Сашка чувствовал в себе огромные силы. Беды и невзгоды отошли на второй план, уступив место двум женщинам, сделавшим его счастливым.

Долгожданная свобода не хотела так просто открыть Сашке свои горизонты. В конце войны сталинские лагеря пополнились неугодными ворами в законе. Они служили в штрафных батальонах и регулярных войсках, но частые нарушения дисциплины вынуждали НКВД отправлять неугодных в Сибирь. После войны большинство из них поехали по этапу. Это необычное изменение в воровской среде привело к расколу. Воевавшие и сидевшие в лагерях воры, подогретые сотрудниками НКВД, вступили в схватку за сферы влияния. В воровской среде и до этого хватало разногласий. Взгляды на сотрудничество или взаимные интересы с лагерным начальством отличались. Противоречия крайне обострились с сорок шестого года. Началась «сучья война». Война между ворами в законе разных течений не обошла лагерь, где сидел Сашка. Поножовщина и драки кровью написали новую страницу истории России в Восточной Сибири. Ссученные воры в некоторых случаях вырезали старую гвардию, захватывая власть в лагере. Безысходность вынуждала заключённых бежать. Побеги имели свою специфику. Лагеря, расположенные в глухой тайге, исключали возможность побега. Иногда НКВДшники не сопровождали заключённых с пересылки до лагеря, потому что бежать было некуда.

Из бывшего Сашкиного лагеря бежали три вора в законе, прихватив с собой Ваську Косого. Выбор был невелик – либо под ножи ссученных, либо в тайгу к диким зверям. Ближайшим посёлком на пути арестантов был Мезинец, а дальше дорога на Читу. Васька тарахтел: «Там же мусорок наш на вольном поселении. Пусть спрячет нас, напоит-накормит, обогреет и дорогу покажет на Читу». Две недели шли они до посёлка. Измученные и обессиленные, беглецы расположились в лесу неподалёку от Мезинца. Косого отправили на разведку – узнать где живёт Сашка. Васька вернулся к вечеру: «Мусорок-то наш живёт припеваючи, бабой обзавёлся. Народ говорит, дитя родилось у него. Это ж для нас хорошо, посговорчивее будет».

Под покровом ночи блатные влезли в дом. Сашку избили, связали, бросили на пол в горнице, а Люду с ребёнком закрыли в погребе. Косой за волосы поднял Сашкину голову: «Плохи твои дела, мусор. Слушай меня внимательно: нам нужны еда, одежда и оружие. Понял? Два часа тебе даю, а потом девок твоих кончать будем». – «А где я вам оружие возьму?» - харкая кровью, спросил Сашка. – «Покажешь, где охотник живёт. Только не говори, что их нет в посёлке», - схватил Косой Сашку за грудки. Местный житель, с которым Васька выкурил несколько козьих ножек, сказал, что участковый уехал в район и вернётся через несколько дней. Беглецы вели себя уверенно, понимая свою безнаказанность, но Сашка знал, что участковый срочно вернулся в посёлок поздно вечером из-за участившихся побегов заключённых.

Сашка уверенно шёл к дому милиционера, пытаясь придумать план спасения жены и дочки. Участковый откликнулся на стук в окно не сразу: «Ты чего по ночам не спишь? Я ж тебя вечером видел. Мы обо всём поговорили. Сколько сейчас времени? Почти три ночи. Ты что, Сань, с ума сошёл, я и так с ног валюсь». Всё это время Сашка шёл через сени за спиной милиционера. Когда они вошли в горницу, керосиновая лампа осветила удручающее состояние Сашки. «Кто тебя так отделал?» - удивился участковый. Сашка выпил воды, успокоился и подробно рассказал, что произошло. «Значит, у нас в посёлке беглецы. Так, давай народ собирать», - сказал, одеваясь, милиционер. – «У нас нет времени, лейтенант. Они что-нибудь заподозрят, и моим – конец. Сосед твой, Федот, он же охотник. Давай возьмём его, и всё. Дай мне оружие», - решительно шагнул Сашка, когда участковый открыл железный сейф. – «Не положено тебе», - возразил тот. – «Дай, я сказал!» - сверкнул глазами Сашка. – «Бери, чёрт с тобой», - сдался участковый.

Мужики разбудили Федота. Пожилой охотник был закалён сибирской тайгой, поэтому лишних вопросов не задавал. Договорились так: если Люда с дочкой по-прежнему в подполе и у дома нет часового, то они нападают. При сопротивлении открывать огонь на поражение. На подходе к дому Федот обнаружил сторожа. Это был Васька, притаившийся в зарослях шиповника. Сашка узнал его сгорбленную спину. «Я лучше справлюсь с этим делом», - остановил лейтенанта Федот. Опытный охотник вытащил из голенища нож и скрылся в темноте. Через мгновение раздался сдавленный стон, и из ночного мрака показался Федот: «Я на медведя хожу, а это – ерунда. Командуй, лейтенант». Милиционер не учёл, что один из блатных страховал Косого в сенях. Не успел он войти, как тут же получил удар ножом в плечо. Если бы Сашка не выстрелил, второй удар был бы в сердце. Пока Сашка пытался остановить лейтенанту кровь, Федот уложил оставшихся беглецов на пол. Участкового перевязали, рана была неопасной. Бандиты были уверены, что Сашка сделает, как ему сказали. Кто бы мог подумать, что мужчина решится на отчаянный шаг, чтобы спасти семью.

Людмила знала, что Сашка поступил как настоящий мужчина, и это было главное. Ещё в лагере, ухаживая за больным, она поняла, какие душевные муки он испытывает. В его ночном бреду чувствовалась драма, разрывающая сердце на части. Людмила переживала не за себя, а за любимого. Девушка не могла себе объяснить как и почему, но чувствовала за Сашкой огромные силы. На первый взгляд он казался измученным лагерной жизнью мужчиной гораздо старше своих лет. Это была внешняя оболочка, за которой скрывался сильный человек, нашедший смысл существования через огромные усилия. С таким мужчиной Людмила была готова идти хоть на край света.

После десятилетнего отсутствия Сашка увидел родной Бобрик-Донской. Никогда он не испытывал такого щемящего чувства в сердце. Жизнь помотала его, чтобы он почувствовал цену свободы. Женька не писал ему, при каких обстоятельствах ушёл из жизни отец. Сашке предстояло пройти ещё одну непростую дорогу. Он стал внимательным и чутким человеком, и истинные обстоятельства смерти Петра Егоровича поставят ни один вопрос перед Сашкой. Там далеко, за колючей проволокой, Сашка мечтал встретиться с отцом, чтобы переубедить его. Эта мечта ушла в могилу с Петром Егоровичем.

Женька встречал Сашку на вокзале, где когда-то мальчишками они воровали сахарные леденцы. У мужчин полились слёзы радости – искренние, трогательные и заслуженные. Братьям так много хотелось сказать друг другу, что казалось – нужна целая вечность. Несколько минут они молча смотрели друг на друга, отобразив во взгляде эмоции десятилетней разлуки. «Здорово, брат! Как я рад тебя видеть», - нарушил молчание Женька. От волнения Сашка лишь вытирал слёзы и не мог сказать ни слова. С вокзала Женька повёз семью брата в дом родителей, где сам давно уже не жил. Братья договорились посетить могилу родителей следующим утром.

Всю ночь Сашка ворочался от перевозбуждения и избытка переполнявших его душу чувств. Рано по утру братья отправились на городское кладбище. После долгого молчания перед могилой отца и матери Сашка заговорил: «Расскажи, как это случилось». – «Мама не перенесла известия из лагеря о твоей смерти. Отца я нашёл на полу с простреленной головой. Рядом лежал пистолет. Криминалисты зафиксировали сведение счётов с жизнью. Тут много накручено было: отношения с мамой, ненависть к Якову, сожаление о разрыве с тобой. Ты не представляешь, как батю разъедала ненависть к Яше. Он меня не слушал и продолжал самоуничтожение. Когда отец узнал, что тебя бросили к блатным, совсем потерял разум. Он только и твердил о мести и желании уничтожить Якова. А во время войны в Туле произошла нехорошая история. Тогда не хватало людей, и отца пригласили на службу в милицию. Яков курировал отдел по борьбе с диверсионной деятельностью Абвера на территории города. Немец давил на Тулу. Почти всех, кто мог держать оружие, призвали в батальоны ополчения. Милиция и НКВД остро нуждались в людях. В сорок втором произошёл провал – упустили резидента немецкой разведки. Информация, конечно, секретная, но Григорий Иванович поделился со мной. В этой операции батя был ранен, правда, несильно. Шпион ушёл, и последним его видел наш отец. Якова арестовали и поместили в изолятор НКВД. Ты представляешь, что с ним сделали за несколько месяцев следствия. Всё же его не расстреляли, а направили командовать ротой на передовую в самое пекло. Я всегда думал, что Яков – тыловая крыса, но оказался не прав. Он прошёл всю войну, дослужился до командира полка и в звании полковника вернулся домой. Я так и не решился рассказать об этом отцу. Думаю, это нанесло бы ему сильный удар», - закончил Женька и задумался. Сашка поправил цветы на могиле и посмотрел брату в глаза: «Жалко батю, ушёл, не найдя ни прощения, ни объяснения происходящему. В лагере жизнь казалась долгой и мучительной, а теперь понимаю, с какой скоростью летит время. Жень, давай сделаем то, что не получись у отца. Знаешь, брат, я отненавидел своё. Столько лет я шёл к тому, чтобы понять, как плохо жить без любви и как хорошо иметь такого брата как ты, друга как Ванька, жену как Людмила. Я выжил в нечеловеческих условиях. Чего только блатные ни делали: били, морили голодом, не давали спать. Наверное, специально не убивали, чтобы мучился вечно. Кто попроще, хотели посадить на нож, а у кого власти побольше, использовали в своих целях. Моя жизнь даже самой задрипанной пайки не стоила. Думаю, отец это понимал и страдал поэтому. Причина его ненависти к Якову понятна, но, к сожалению для бати, абсолютно бессмысленна. Я жил в лагере, как неприкаянная собака, пока не нашлись добрые люди. Значит, отец чувствовал передо мной вину, поэтому видел отражение своих неудач в лице Якова. Я любил отца таким, каким он был, и мне неважно, ошибался он или нет. Нам с тобой нужно постараться сделать наших детей счастливыми. Сделать то, чего хотел наш отец и не добился. Жень, ближе Люды, тебя и Ваньки у меня теперь никого нет. Я очень благодарен тебе, что ты дружил с Ванькой все эти годы, а мне понадобилось многое пережить, чтобы понять, кто истинный друг. Кстати, Ванька приедет к тебе на свадьбу?» - «Саня, не переживай, конечно, будет. Он ждал тебя как настоящий друг», - ответил Женька, крепко обхватив пальцами Сашкино запястье. Закончив разговор, братья помянули родителей и вернулись домой.

Григорий Иванович принял активное участие в судьбе бывшего заключённого. Женька назначил свадьбу на конец августа. За несколько недель до торжественного события он обратился к Григорию: «Иваныч, даже неудобно тебя просить об этом. Я про Бориса Матвеевича. Я уже и к Ваньке обратился и тебя прошу – пригласи его от моего имени. Мы с братом хотим повидать его». Григорий вопросительно посмотрел на Женьку: «Ты всё пытаешься что-нибудь про отца узнать? Хорошо, я сделаю, как ты просишь».

Обладать чужой тайной – тяжёлое бремя для любого человека, особенно, когда она несёт разрушительную силу, способную уничтожить даже самый твёрдый характер. Это был именно тот случай, когда правда может уподобиться гильотине, безжалостно отрубающей головы.
Борис откликнулся на просьбу Григория и приехал на свадьбу. Получился настоящий праздник. Ванька давно так не напивался. Тульские красавицы напоили баяниста. Когда основные торжества закончились, гости затянули русские народные песни под Ванькин аккомпанемент. Григорий с Борисом взяли пол-литра, закуску и удалились в беседку. Гриша налил по стаканчику: «Ты прав, мужик. Не нужно ребятам ничего знать. Большое у тебя сердце, Борис. Ты только посмотри, как они рады встрече после стольких лет разлуки. Я хоть и коммунист, но скажу, дай бог им здоровья. Отец у них всю жизнь мучился, пусть хоть сыновья поживут нормально. Давай за их здоровье». Борис ничего не ответил, а лишь улыбнулся, глядя на Григория.

Утром второго дня свадьбы на голубом небосводе появилось яркое солнце, напоминая людям, что лето ещё не закончилось. Три друга собрались вместе и как прежде побежали купаться на родную речку. Мужчины прихватили бутылку самогона и закуску. Что поделать, времена меняются. Свадебное застолье не то место, где ребята могли спокойно поговорить о том, что накопилось за эти годы. В родной среде, до боли знакомой с детства, им хотелось говорить обо всём, не замечая времени.


Ах, эта русская душа
Неутомимо жаждет мщенья,
Себя изводит до конца,
Забыв о том, что есть прощенье.