Знаки Зодиака. Телец

ТЕЛЕЦ

    Они встречались раз в две недели, в один и тот же час, в одном и том же месте. Это было невзрачное, но с претензией на аристократичность кафе в старом городе, его любимое, как он говорил, пристанище. Она выходила из своего роскошного автомобиля, точнее выскакивала, стараясь не забрызгать грязью свои дорогие лосины, на цыпочках, среди вечно струившихся здесь ручьёв воды непонятного происхождения, пробиралась к двери кафе, уже видя его фигуру за привычным фиолетовым витражом, и с этого момента начиналось что-то другое, невиданное, совершенно не свойственное её обыденной жизни.
    Они встречались здесь уже давно. Точнее сказать, ей казалось, что они встречались давно. В действительности прошло всего каких-то два месяца, или чуть больше, у неё никогда не было чувства времени. Стояло дождливое лето, почти каждый день потоки воды обрушивались на город, узкие центральные улочки были сплошь залиты грязной жижей, воздух был тяжёлым и влажным – и всё-таки это было чудесное лето, лучшее лето в её жизни.
     Когда-то давно, совсем в другой, казалось, реальности, у них был роман – мимолётный, ни к чему не обязывающий, быстро оборвавшийся – который она почти сразу забыла. С тех пор прошло уже десять лет, и его образ лишь изредка посещал её мысли, она думала о нём без волнения, как о приятной, но давно затерявшейся мелочи, которую всё равно не отыскать. Ровно и без событий текла её жизнь, проходили годы, она вышла замуж за человека, которого, скорее всего, не любила, который, уверяли многие, ей совсем не подходил. Впрочем, уверяли её в этом те подруги, что сами выбирали неподходящих мужчин, коротали с ними жизнь и даже бывали порой счастливы, но именно из-за этого неудачного их выбора им не хотелось верить на слово. Её муж был богат, успешен, в достаточной мере чуток и порою чуть более необходимого умён, ей было с ним комфортно, устроенно и нетрудно. Время текло незаметно, они планировали заводить детей, ей ни о чём не нужно было беспокоиться…
    И вдруг появился он. Совершенно случайно – ведь так бывает всегда – они повстречались на улице, на одной из широких, привольных улиц, залитых неоновым светом, где он так редко бывал, а тут вот забрёл, ведомый своими мыслями и тягой к пешим прогулкам. Он сразу узнал её, он ведь никогда не забывал о ней в течение всех этих десяти лет, а она… О, ей стоило немалого труда – вспомнить его странное, такое бледное и такое красивое сейчас лицо. Но она вспомнила, вспомнила всё разом, и тот день, та первая встреча были совершенно, невообразимо чудесны. Они смеялись, вспоминали прошлое, сидели на скамейке у роскошных цветочных клумб, вдыхали аромат прелой после дождя земли и смотрели, неотрывно смотрели друг на друга…
    И вот тогда-то они и договорились обо всём. Он прекрасно понимал, что время не повернуть вспять, что они не смогут уже быть друг для друга тем, чем были когда-то, он не мог ни на что претендовать, она была замужем. Но раз в две недели, в условленный час, они будут встречаться. Для чего? Она бы не могла ответить на этот вопрос, но что-то сильное, влекущее, так давно забытое, и всё же не исчезнувшее окончательно ощутила она в себе – и не могла отказаться.
    Конечно, она обо всём рассказала мужу. Она не привыкла от него что-либо скрывать, она доверяла ему и знала, что он достаточно умён и не рассердится. Он и правда не рассердился, только молча выслушал её, иногда кивая своей круглой, большой головой, так похожий (она давно уже это заметила) на мудрую сонную сову, пресс-папье в виде которой стояло у него в кабинете. В конце он спросил, не нужно ли её подвозить. Нет, разумеется, не нужно, она сразу воспротивилась. Это было бы неправильно. Она слишком ценила его, ей не хотелось причинять ему неудобств. И потом, разве могли что-либо значить эти встречи раз в две недели в маленьком, богом забытом кафе в старом городе? Могли ли?..
    Она выходила из своей машины, перепрыгивала через лужи, спешила к нему. Она знала, что там, за фиолетовым витражом, за столиком, который они облюбовали, он уже ждёт, ждёт, наверное, долго. Он всегда приходил раньше, она обычно запаздывала, спешила, прибегала немного растрёпанная, запыхавшаяся. Садилась напротив. Они никогда не произносили приветственных слов, просто обменивались взглядами и улыбались друг другу. Здесь совсем не нужны были слова.
    А потом – как же проходили эти несколько часов, чем они заполнялись? Она бы затруднилась сказать. Иногда он что-то рассказывал, мягким, глубоким, немного грустным голосом, но ей нередко не запоминались его слова, ей просто нравилось, что он говорит, пытается ей что-то поведать. Она сама тоже порою начинала много говорить, в основном, как ей представлялось, о пустяках, о чём-то совершенно маловажном, но он слушал, внимательно смотрел на неё, улыбался, и ей становилось удивительно хорошо, спокойно и тепло.
    А иногда она долго, словно убегая его взгляда, смотрела сквозь витраж на улицу, и тогда всё снаружи становилось фиолетовым: фиолетовыми были люди, мелькавшие мимо, фиолетовыми были дома, и балконы, и облака, клубившиеся на фиолетовом небе, и дождь, косо стучавший по древней мостовой, тоже был фиолетовым. И этот цвет, такой спокойный, умиротворяющий, исходил, казалось ей, от него, от его голоса, от его немного нескладной, угловатой фигуры, от его слов, которые, независимо от смысла, проникали куда-то очень глубоко.
    Они редко что-нибудь заказывали, чаще пару чашек чая или кофе с печеньем, им было не до еды. Она постукивала ложечкой по блюдцу, вспоминала роскошную, баснословно дорогую посуду в своём доме и всё пыталась разобраться, как же так получилось, что вот ещё весной она совсем не знала и позабыла этого человека, а теперь, спустя всего два месяца, она сидит напротив него, слушает и говорит, смотрит и улыбается, ощущая, как внутри, неясное, разливается неведомое, так далеко позади оставшееся тепло. И, сама не зная почему, она была уверена, что ради этого тепла можно отдать очень и очень многое.
    Он казался ей милым. Его брюки всегда были забрызганы грязью едва ли не до самого верха, он приходил пешком, по всем лужам, видимо, не особо разбирая дороги, ведь он был поэтом, это она поняла сразу. Он стеснялся этого, всегда старался стряхнуть грязь, но только размазывал её и, окончательно расстроенный, махал рукой и начинал говорить. Неисчерпаемы были его темы. Он рассказывал о своей жизни, скромной, непритязательной жизни одиночки, в которой было совсем мало радостей и событий, которую она всё-таки не могла и не пыталась понять до конца; он рассказывал о своих мечтах, о фантастических картинах, приходивших к нему по ночам, о бессонных ночах, которые он проводил, сидя перед окном или гуляя по пустынным улицам; о странах, в которых он побывал – большей частью в своём воображении. Обо всём, обо всём говорил он, раскрываясь, с непривычки охрипшим уже под конец голосом и сияющими глазами.
    Но проходили, пролетали эти часы, приходилось расставаться, это было немного грустно, однако она никогда не подавала вида, улыбалась, протягивала ему руку, которую он крепко, совсем по-дружески пожимал. То было единственное прикосновение, которое они себе позволяли. А затем наступали очередные две недели перерыва, она снова погружалась в свою уютную семейную жизнь, снова была уверена в себе, в своём муже, в ходе всех своих дел. И так странно, так мучительно странно – и чудно в то же время – было возвращаться по прошествии столь быстро и столь медленно протекавших этих дней в маленькое, фиолетовое кафе…
Впрочем, сегодня, когда она приехала домой, всё было несколько не так. Она не застала мужа в гостиной и, удивлённая, ибо он редко изменял своим привычкам, прошла к нему в кабинет.
    Дверь была заперта, и это было тоже непривычно. Она постучала.
    – Одну минуту, – его привычный, лишённый сейчас каких-либо эмоций голос немного успокоил её.
    Щёлкнул замок, дверь отворилась. Осторожно, словно опасаясь какого-то подвоха, она переступила порог кабинета. Он был в рабочем костюме, в галстуке, очевидно, что он сидел здесь уже долго, с самого своего прихода.
    – Садись, – он пододвинул ей кресло. – Нам надо поговорить.
    О, эта священная фраза всех семейных и несемейных пар! Как часто мелькала она в рассказах её подруг, как часто ей приходилось удивляться, отчего же её муж или она сама никогда не произносили этих слов! И вот, наконец, они была сказаны. Раньше ей казалось, что когда это произойдёт, всё станет по-другому, случится что-то нехорошее и неправильное. Но нет, мир оставался на своём месте, более того – от этой шаблонной, затасканной фразы ей даже стало как-то легче, с души свалилась тяжесть ожидания.
    Она присела в предложенное кресло, несколько на край, держа прямо спину и скрестив руки на коленях. С пресс-папье взирала на неё своими широко распахнутыми крыльями бронзовая сова. И, приготовившись слушать, она в очередной раз не смогла не сравнить кругловатую, большую голову мужа с головой этой неприятной совы.
    Он сел в кресло напротив, поиграл вечным пером, входившим в комплект, и спросил нечто совершенно неожиданное, к чему она никак не могла быть готова:
    – Ты ведь помнишь, что мы собирались в путешествие?
    Она оторопела. Нет, конечно, она всё хорошо помнила, они планировали этот круиз уже давно, он был целым предприятием, чем-то вроде второго медового месяца, однако сейчас, именно в такую минуту, упоминание о путешествии резануло её и она ощутила где-то глубоко внутри предчувствие боли. Осторожно подбирая слова, она сказала:
    – Конечно, помню, но мы ещё не обсуждали подробности, и…
    Он прервал её жестом, он еле заметно шевельнул рукой. Он никогда так раньше не делал, всегда выслушивал до конца, но сейчас, казалось, он очень торопился высказать всё разом.
    – Разумеется, я хотел сделать тебе сюрприз. Мы отплываем через три дня. Всё уже улажено.
    Он положил перед ней билеты. Его чистая, холёная рука лежала на гладкой поверхности стола, она смотрела на эту руку, сова смотрела на неё, неподвижно, тикали на стене часы, она понимала, что бесполезно спорить, да и спор был бы беспредметным. Она же хотела поехать.
    – Просто… – она не знала, как сказать, она не могла сказать ему ничего из того, что ощущала в этот момент. – Просто всё так неожиданно…
    Но ведь всё уже было решено.
    Ночью, лёжа рядом с мужем, растерянная, она пыталась осмыслить произошедшее. Они уезжали надолго, на два месяца. Помимо всего прочего это означало, что ни через две, ни через четыре недели она не появится в кафе. Они не встретятся – это представлялось совсем незначительным на первый взгляд, эпизодом, моментом – однако чем дольше она думала об этом, тем непереносимее становилась такая ситуация. Они не могли созвониться, она не знала даже, есть ли у него телефон, им это не было нужно, они условились о месте и времени надолго, на тот неопределённый промежуток времени, который люди столь легко именуют “всегда”, и вот теперь она нарушит обещание, она не придёт.
    Её воображению представлялся этот день. Вот он сидит в одиночестве у фиолетового витража, в растерянности трогает землю в цветочных горшках, которых так много возле их столика, ждёт, посматривая на часы над стойкой. Проходит время, её всё нет, и радость в его глазах постепенно потухает, он понимает, что она не придёт… Так будет и в следующий раз, он снова будет мять в руках жирную, пахнущую летом землю, в напрасной надежде отряхивать брюки, готовиться – и всё будет напрасно. Поймёт ли он? Догадается ли, что она не приходит не по своей воле, что она вернётся, что надо только потерпеть? Ей очень хотелось в это верить, ведь он был такой умный, такой чуткий, он всё так тонко понимал, он не мог не догадаться. И всё же…
    Она знала, что поступает не так, как ей следовало бы поступить. Сейчас, в кромешной тьме этой пустынной ночи, она впервые ясно осознала, сколь многое значили для неё те редкие – теперь они казались ещё более редкими, чем обычно, – встречи. Но разве могла она перечить мужу, разве могла отказаться от поездки? Нет, об этом не могло быть и речи. Она не задумывалась о причинах, но ответить отказом на его сюрприз было для неё невозможно.
    И ей оставалось надеяться. Надеяться, что, когда она вернётся, всё снова будет идти по-прежнему. Нет, не по-прежнему, как-то по-новому, с каким-то новым взглядом, ощущением, толчком. Он дождётся её, он поймёт и сумеет простить. Теперь она твёрдо в это верила…