Чарли и ласточки

Это был тот еще попугай! Ирина купила его «престарелым», ну, то есть, почти двухмесячным – окончательно оперившимся. Слегка грязноватый, ибо в маленькой клетке торговца, где не только почистить перышки и расправить крылья, но и повернуться было трудно, он все же выделялся. Бедные попугайчики томились на жердочках в два ряда и лениво посматривали по сторонам, привыкшие к тому, что их разглядывают и оценивают.
А этот птенец не сидел на месте, он умудрялся в пернатой толпе активно двигаться, перебирая розоватыми лапками по периметру клетки и исследовать каждый ее прутик на возможность вырваться на волю.
Так как возраст у попки был критическим, знатоки предсказали, что разговаривать он не будет – время упущено. Но Ирина не зря его выбрала, приметив издалека. Во-первых, за необычный окрас – перышки переливались от синего через голубой до бледно сиреневого. На этом фоне черные перья на крыльях и спине, которые составляли симметричный рисунок, были особенно красивыми. Во-вторых, удивили его глаза – пытливые какие-то, умные, словно смотрящие вглубь. Он всё время наклонял головку и старался рассмотреть мир вокруг с двух сторон – сначала одним глазом, потом другим.
В клетке приказано было выдержать птенчика месяц, чтобы он привык к своему дому и знал, куда возвращаться. Но бунтарь не собирался привыкать к дому, его манила свобода, пространство за решеткой, которую он тщательно проверял на прочность. Каждый прутик обкусывался клювиком по сотни раз за день. Устав и находившись по периметру жилица, попугайчик замирал в углу, растопырив лапки и высунув голову в самый большой проем арестантской. Эту позу Ирина называла «Имперская корона».
Три дня он молчал и почти ничего не ел. Нет, он ел, но ночью, когда Ирина спала, а днем демонстрировал свое недовольство за то, что его отлучили от привычного общества. Когда Ирина подходила близко, он отворачивался и, выставив в ее сторону длинный хвост, опускал головку, показывая всем видом, что диалога не получится.
Ирина продолжала подкладывать корм, подливать воду, вычищать поддоны, которых в клетке оказалось два, и терпеливо ждала, когда попочка привыкнет к новой семье, потому что все равно деваться-то ему некуда.
Отпуск Ирина решила провести на даче с родителями, а пока убирала квартиру, приводила в порядок одежду, заботилась, так сказать, о хозяйстве. На улицу редко выходила. Птенчик, который резко отверг все имена, предложенные бывалыми птицеводами, жил безымянным неделю. Как только Ирина произносила очередное имя, поворачивался спиной, веером расправляя хвост, и вдруг вздрогнул, напрягся, когда по телевизору кто-то громко произнес: «Чарли!» – перебирая лапками по жердочке, подскочил к Ирине и выставил в ее сторону одно ухо. Это было очень смешно, Ирина залилась звонким смехом: «Ну, значит, на этом и остановимся. Чарли!» Не оставляя надежду научить Чарли разговаривать, она подходила к клетке и сначала понемногу, а потом и подолгу повторяла:
– Чарли хороший мальчик. Маленький, хорошенький. Птичка моя любимая. Капризная, правда, но удивительно красивая.
Ирина очень любила птиц. В детстве однажды увидев маленького, только что вылупившегося из яйца цыпленка, она замерла, боясь пошевелиться. Ей дали подержать птенчика, он уютно устроился в ее пригоршнях, а маленькая Ирочка не могла отвести глаз от желтого пушистого комочка, так поразила ее хрупкость и нежность этого неземного, невесомого существа. С тех пор птицы вызывают у Ирины умиление и восторг, особенно те, у которых хвосты длинные, например, трясогузки. Изящные, с четким симметричным рисунком на спинках, подвижные и деловитые, трясогузки заставляют ее надолго замирать, наблюдая, как они скромно вышагивают по земле, подрагивая хвостиками, и клюют, клюют...
Между тем, Чарли постепенно осваивался в своем пространстве. Он стал подавать голос, робко, но красиво выводя простенькие мелодии. Появился и аппетит. Тертую морковку и кусочки яблока Чарли клевал с удовольствием, дергая клювиком и разбрасывая по сторонам, но потом аккуратно собирал крошки и возвращал их в тарелку, которой служила пластиковая крышка от банки. Клетку поддерживал в чистоте и порядке. Если на поддонах набиралось много шелухи, он делал круговые движения хвостом, и весь ненужный мусор оказывался на ковре, который приходилось выметать постоянно и неизменно. Ибо, если птичка так печется о порядке своей комнатке, то уж его хозяйке было стыдно…
Однажды девушка пошла в гости к подруге. Оставив Чарли много корма, она не волновалась, что он проголодается. Придя домой вечером, она застала картину, от которой защемило сердце: попугайчик сидел в  дальнем углу клетки, опустив головку, а корм, оставленный утром, был не тронут.
– Чарли, что с тобой, ты случайно не заболел? – спросила с тревогой Ирина.
Он посмотрел на нее и опять опустил головку скорбным движением, показывая, как ему тяжело. Она протянула к нему палец, и впервые Чарли не отстранился, он подошел, потрогал палец хозяйки клювиком, потом спустился на пол клетки и стал жадно клевать просо, время от времени поднимая на Ирину головку, словно боялся, что она опять исчезнет.
Ирина позвонила подруге и с дрожью в голосе рассказала трогательную историю про удивительную птицу.
– Сама подумай, – рассудила подруга, – сидит бедненький, закрытый в клетке, а вокруг – никого. И главное, неизвестно – вернется ли эта вредная тетя, которая постоянно пристает с чем ни попадя, откроет ли клетку. Вот он и решил сэкономить.
Это был первый день, когда Ирина задумалась о том, что же она приобрела на птичьем рынке – игрушку или живое существо со своим миром, ей пока неизвестным?
Окончательно в этом убедиться пришлось совсем скоро. Родители позвонили и пригласили ее на дачу. Ехать надо было на автобусе, поэтому Чарли Ирина решила оставить в городе. Она поставила клетку в сумку и привезла к сестре. Они поговорили, попили чаю, посмотрели модные журналы. Ирина засобиралась домой и стала красить губы. Что произошло потом, повергло в трепет и ее, и сестру.
Чарли сразу понял, что она уходит, и начал биться в клетке, не спуская глаз с Ирины. Казалось, он готов был пробить клетку лбом, так стремительны, сильны были его движения навстречу своей хозяйке.
– О, нет! – встревоженно сказала сестра. – Забирай, не оставлю я его здесь. Что с ним будет? Он же помрет без тебя от тоски, сделает себе харакири.
Однако сестрам было не до юмора. Ирина снова поставила в сумку клетку, в которой птенчик успокоился, забившись в дальний угол, и пошла домой. На улице два раза молодые мужчины подходили к Ирине и участливо спрашивали, не нужна ли помощь – такой у нее был испуганный и расстроенный вид. Ирина поняла окончательно, что купила не птичку, не игрушку, а живое существо с вполне человеческими ощущениями и богатым внутренним миром…
Соображал Чарли тоже не хуже человека. Когда Ирина покупала ему корм на рынке, продавец предложил песочный камень, чтобы птичка точила клювик.
– Он у попугаев быстро растет, так что обязательно его надо подтачивать.
Камень Ирина положила на пол клетки и забыла о нем. На следующий день увидела, что вода из крышечки пролилась, чего, кстати, раньше не случалось, песок размок, а Чарли с удовольствием его клюет. Песок Ирина, действуя по науке и по советам бывалых птичников, постоянно подсыпала к корму, а, чтобы не растрачивать ценный атрибут птичьей жизни, камень перенесла в другой поддон, где воды не было.
Через некоторое время заметила в очередной раз поразившую ее картину. Чарли, маленький попугайчик, зацепив клювиком крючок, пристроенный к песочному камню, тянул свою игрушку из одного поддона в другой через два, довольно высоких бортика. Он упирался лапками, как настоящий бурлак, стараясь перетащить ношу в положенное место. Ирина с интересом наблюдала за возней, пытаясь понять, зачем ему это нужно. С большим трудом, но с успехом завершив дело, Чарли подтянул камень к поилке, и, наступив лапкой на ее край, выплеснул воду на песочный камень. Потом подождал, когда край размокнет, и  стал поспешно клевать песок, опасливо поглядывая на Ирину.
«Вот тебе и рефлексы – условные и безусловные, – подумала она, с тихой улыбкой. – Ничего мы о них не знаем и не узнаем».
Подобными событиями Чарли удивлял Ирину не раз. Однажды она принесла шишку из парка. Помыла ее тщательно, высушила и положила на крышу клетки рядом с птенчиком. Он внимательно посмотрел на диковинного зверя, распушил все перышки, взял шишку клювиком и пошел на край клетки. Шишка оказалась намного больше Чарли, ее тяжесть мотала маленькую головку из стороны в сторону, но Чарли все же подтащил ее к краю, бросил вниз, посмотрел одним глазом, потом другим, отскочил подальше и сердито зачикал: «Чи-чи-чи!»
– Что тебе не нравится? – спросила Ирина, поднимая шишку и возвращая ее на клетку. – Смотри, какой мячик интересный, можешь играть с ним в футбол.
Но у Чарли были свои соображения на этот счет. Он опять взял ненужную вещь клювиком и, перенеся ее к краю своего жилища, с размахом швырнул подальше. Потом отскочил, даже не посмотрев, куда она угодила.
Когда Ирина узнала, что в автокатастрофе погибла ее школьная подруга, она долго плакала, не могла поверить, что такой молодой, полной жизни девушки больше нет на свете. Чарли тогда не сходил с ее плеча, осторожно трогал клювиком ее щеку, словно напоминал, что он рядом и вместе с ней переживает горе.
Через несколько месяцев в телевизионном фильме зарыдала женщина. Чарли, сидевший неподалеку, встрепенулся, потом заскочил к Ирине на плечо и стал заглядывать в лицо, не она ли плачет. И опять столько было тревоги, сострадания, готовности помочь в его маленьком теле, которое помещалось в кулаке, столько страха в его глазах, в головке с вишневую косточку, что у Ирины перехватило дыхание. Она взяла свою родную птичку в ладошки и ласково сказала:
– Нет, Чарли, у нас все хорошо.
– Сейчас, да? – спросил он, заглядывая ей в глаза. – Все хорошо, – весь вечер повторял он эту фразу, словно убеждая себя самого, что волноваться нечего.
…На дачу Ирина приехала перед обедом, сразу стала помогать папе пропалывать помидоры, одновременно рассказывая городские новости и про Чарли забыла. Вскоре пришла испуганная мама:
– Иди в дом, там твой питомец загрустил, головку повесил, и такой у него несчастный вид, прямо, как у человека.
Чарли и вправду пригрустнул, потеряв связь со своей подружкой, но, услышав ее голос, залился веселым чириканьем. Так что решили взять клетку с собой на огород. К вечеру начали петь соловьи, для Чарли это оказалось настоящим потрясением. Он выставлял в сторону мощных переливчатых звуков то одно ухо, то другое, иногда неумело, но решительно вступая  в общий хор. Так что через три дня он уже заливался трелями не хуже соловушек.
В городе соседи часто интересовались: «Сколько у вас птиц живет?» – «Один попугай», – отвечала Ирина. – «А поет, как целый оркестр!» – удивлялись они.
Заговорил Чарли тоже в критической ситуации. Ирине надо было съездить в командировку на один день. Чарли, вроде бы привык оставаться дома один. Когда Ирина уходила на работу, он спал себе в клетке, клевал зернышки, спокойно встречал Ирину и не проявлял беспокойства. Но когда Ирина приехала через сутки утром, она опять увидела удрученно повешенную на грудь головку несчастного, брошенного на произвол судьбы Чарлика. Он коротко взглянул на Ирину и клювиком показал на полы, которые были слегка запачканы пометом и небольшим количеством шелухи, ибо без Ирины Чарлик упорно продолжал голодать. Она открыла дверцу клетки, Чарлик вышел на крышу своего пристанища, подошел к Ирине, весь напрягся, распушив перышки, и внятно сказал: «Хороший, хороший, хороший, Чарли-чик-чик».
Так Чарли начал разговаривать, сразу предложениями, повторяя за Ириной буквально все. Когда она мыла посуду, то не замечала, как он садился к ней на плечо, а увидев, говорила:
– Ой, прилетел!
Вскоре он прилетел на плечо с этими словами. Себя хвалил на все лады: «Чарли хороший мальчик, Чарли хорошечек, любимчик Ириночкин, птичка маленькая, красивая!» Все услышанные слова сразу переводились в уменьшительно-ласкательный формат. Так появились «прилетелчик», «пришёлчик», «хорошечек», «хорошульчик».
Когда первый раз он увидел, как Ирина пьет чай, ему тоже захотелось попробовать незнакомого напитка, но, так как чай был горячим, Ирина закрывала от него чашку, но он умудрился перелететь через голову и приземлиться лапками как раз в кипяток.
Конечно, сразу перескочил к себе на клетку, красные лапки сложил рядом, чтобы удобнее было на них дуть. Ирина же выговаривала:
– Я предупреждала, что горячий чай, настырник ты маленький, будешь теперь знать.
С тех пор к чаю Чарли относился с особым уважением. Отведав все, что Ирина приготовила для себя, он сидел невдалеке и твердил: «Чай будешь пить, чай будешь пить, чай будешь?» В конце концов, прилетал на руку к Ирине и, пока она дула на специально ему отведенную ложку, приговаривал: «Сейчас, да, сейчас?» И тянул ложку к себе. Это ритуал повторялся каждый вечер.
Вообще попугайчик оказался всеядным. Он полюбил вареную картошку, скумбрию, от которой его трудно было оторвать, помидоры, особенно маринованные. Огурцы и арбузы были скорее забавой, чем едой, потому что они жестоко обгрызались со всех сторон с поспешностью, чтобы побольше успеть, пока не отобрали. А вот абрикосы стали особым лакомством. И если картошку Чарли съедал немного, а потом начинал разбрасывать клювиком в разные стороны, то абрикос он поедал с вожделением, аккуратно, бережно, закатывая глаза и излучая наслаждение всем своим крохотным тельцем.
Вообще он удивлял, поражал, изумлял Ирину постоянно. Например, однажды Чарли сел на плечо к Ирине и, вытянувшись в струнку, произнес, растягивая слова: «Ирина – ласточка моя, Ирина – птичка моя люби-мая, люби-би-мая!»
Ирина замерла. Она никогда не говорила ему таких слов. Правда, она говорила, что Чарли птичка любимая. Она также иногда говорила, что Чарли должен последить за собой, когда разбрасывает картошку по квартире.
– Ты мне уже всю квартиру закакал, – рассердилась она однажды, – а теперь картошку на пол бросаешь. Кто убирать будет? Ирина?
И тогда получалось, что он знал, что он – Чарли, что она – Ирина, моделируя предложения, исходя из известных слов, вполне осмысленно. Это было невероятно! Это означало, что в малюсенькой головке бусинке, шевелятся мысли, вполне равноценные человеческим.
Недавно он занес к себе в клетку вишневую косточку. Вишня сама ему не понравилась, но косточкой заинтересовался и позаимствовал. А вечером, закрытый в клетке на ночь, он долго играл с ней, как с мячиком. Заскакивал на жёрдочку, бросал косточку вниз, потом спускался, брал клювиком... И так – часа два.
На дачу Чарли ездить не любил. Там его из клетки не выпускали, он томился, страдал, перебирал прутики в поисках выхода. Ирина старалась не травмировать психику своего друга, но однажды пришлось все же привезти его в поселок.
Чарли было уже несколько лет, он прекрасно летал по квартире, легко виражировал на поворотах, словом, – наслаждался свободой. А тут каким-то образом ухитрился открыть тугой засов дверцы и улетел. Ирина ходила в магазин за хлебом. Придя домой, увидела маму в слезах и поняла, что случилось что-то нехорошее.
– Ирочка, прости, но я отлучилась всего на три минуты. Вернулась, а клетка – пустая.
Ирина обошла весь поселок, опросила дачников, но никто попугая не видел. Оставила клетку открытой на улице и постоянно проверяла, не прилетел ли? Но Чарли не было. Конечно, если он, опьяненный свободой, отлетел далеко, то шансов вернуться у него было мало. Но Ирина надежды не теряла.
Работая на огороде, она вспоминала словечки Чарли: «Что, кто пришел?», «Здравствуйте, прошу прощения!», «Ты меня любишь, а я тебя люблю, да я тебя тоже люблю!», «Чарли Ирочкин мальчик, Ирочкин и всё! Остальные все свободны», «Скажи, скажи что-нибудь хорошенькое», «Ну, что, будем целоваться что ли?» Хвалил себя Чарли, без устали, причем, требовал подтверждения своим похвалам со стороны Ирины. «Чарли хороший мальчик», – твердил до тех пор, пока Ирина не отмахивалась: «Хороший, какой же еще?» но, если подтверждения не следовало, он завершал хвалебную оду громко и с большим нажимом: «Не-воз-можно, какой хорошенький!» Все это звучало очень комично. Разговаривать он любил, садился на грудь к Ирине, подбирался к губам и клювиком открывал их, показывая тем самым, что пришло время начинать урок. Заглядывал в рот, когда Ирина говорила, замирал от удовольствия, потом раздувался, как индюк, встряхивая перьями, и с натугой повторял новые слова.
Однажды он её защищал со всей самоотверженностью. Это было и смешно, и приятно, и курьёзно одновременно. Старый школьный товарищ часто заходил к Ирине посплетничать об одноклассниках, поделиться своими заботами, посоветоваться как и что с девушками... А в тот день стал приставать к Ирине «с глупостями». Она сначала хотела перевести ситуацию в шутку, потом разозлилась:
– Ты с ума сошел? Хоть немного соображай своей головешкой! Вы, мужики, безбалдовые бываете до безобразия! – и она оттолкнула незадачливого ухажёра.
Чарли, который всю сцену наблюдал с крыши своего жилища, вытянувшись в струнку, готовый к прыжку, сорвался с места и стал наскакивать на без того растерянного парня. Он летел на него вперед лапками, нацеливая маленькие, но очень острые коготки прямо в лицо. Кавалер успел несколько раз увернуться, но потом подставил гневствующему попугайчику спину, в которую вояка и вцепился.
Ирина, сдерживая смех, протянула защитнику руку, на которую тот переместился, не переставая трещать и раздувать перья в разные стороны, как курица-квочка, защищающая цыплят.
– Вот, понял какой у меня рыцарь? Теперь со мной только на «вы» и шепотом...
– Да, ну тебя! – уже в дверях только и смог вымолвить одноклассник.
Когда Ирина вернулась в комнату, Чарли выпятил грудь в сторону двери и прокричал:
– Щас получишь у меня!..
Это были самые грубые слова, сказанные Чарли за всю его маленькую жизнь. 
...Конечно, Ирина понимала, что неопытный попугайчик может стать легкой добычей для хищной птицы. Или просто умрет от голода в большом мире. «Говорят, попугаи дружат с воробьями, но последнее время что-то их не видно…» Так размышляла Ирина, сидя на крыльце, и вдруг услышала мамин голос:
– Ирочка, иди сюда, посмотри, что творится!
Девушка прибежала во двор и увидела поразительную картину. В небе к их дому направлялась стайка птиц, в центре которой довольно уверенно летел Чарли, а со всех сторон – спереди, сзади, с боков и даже сверху и снизу – его окружали ласточки. Они как будто координировали его полет, потому что в нужный момент все начали плавно снижаться, приближаясь к клетке, а когда попугай опустился на ее крышу, летевшая сверху махнула крылом по его голове, прощаясь ли, или выдавая подзатыльник неразумному созданию. Потом ласточки дружно взмыли в небо и мгновенно растворились в синеве.
А незадачливый путешественник поспешно заскочил в гостеприимно распахнутую дверцу родного жилища. Ирина, сразу закрыла ее и прикрутила заранее приготовленной проволокой. На всякий случай.
Она знала, что он вернется.

Как говорил Козьма Прутков: сборник   новелл;  Воронеж: Типография Воронежский ЦНТИ ; филиал ФГБУ «РЭА» Минэнерго России, 2018.
ISBN 978-5-4218-0363-8