8 марта

Эссе

Откровенно говоря, 8 Марта для меня – самый тяжелый день в году. Накануне утром я надеваю на работу парадный костюм, не глядя в зеркало, чтобы не видеть муки стыда, переполняющие весь мой внутренний мир, – во внешних проявлениях. Это чувство не покидает весь день. Видимо, поэтому фигура моя становится соответсвенно жалкой, натруженной и удрученной. Одним словом, вид абсолютно нездорового человека, с сознанием сурового долга шагающего вперед. Я стараюсь не смотреть по сторонам, но, как назло, получаю порцию повышенного внимания даже большую, чем остальные женщины: в транспорте свободное место с теплыми словами поздравления, на улице – изрядно подвядшие тюльпанчики на хилых оранжерейных ножках. И только дома, пробравшись сквозь сплошной поток любезного обожания навеселе, я обретаю амнистию, плотно закрыв дверь и переведя дух.
Знакомые мужчины предупреждены. Телефон молчит. А значит можно спокойно заварить чашку хорошего чая и поразмышлять о своем ненормальном, по мнению многих, отношении к этому всенародно любимому и ежегодно отмечаемому – с размахом, с подготовкой загодя, – празднику.
Мне неловко за них, несчастных битую неделю ломающих головы, что же купить оригинально-бесполезного, одновременно вписывающегося в бюджет, и наконец целый день напряженно изображающих «из себя» и выдумывающих, что называется, «от чистого сердца».
С детства я отношусь к этому великолепному, теплому, звенящему капелью, озаренному полноправным весенним солнцем дню с чувством вины. Сначала было просто стыдно, за то, что я не люблю 8 Марта. Не люблю просто так, без видимой причины. Всегда казалось, что вокруг происходящее, – ненатурально, как пластилиновые фрукты, красивые, но несъедобные. Хотя мальчики одноклассники старались – утром на партах красовались маленькие букетики фиалок, пахнущих лесом. Они были трогательны и прекрасны.
Парни однокурсники к моему счастью и неудовольствию других девушек не всегда вспоминали об этом долгожданном дне. А вот на работе он превратился в пытку. И главное, сказать было нельзя! Никому! Признаться в крамольном отношении к святому для всех советских женщин было просто невозможно! Ну, что вы! В прошлой жизни это являло собой что-то сокровенное, что-то вроде сакрального события каждой семьи, каждого трудового коллектива.
Стыдно было еще и потому, что «от чистого сердца» в глазах поздравляющих не просматривалось. Коллективная церемония в кабинете начальника в присутствии виновниц торжества от вручения подарков до выпивания неполного бокала шампанского занимала не больше двадцати минут. Выражение восторженной радости в глазах мужчин чаще всего подменяло выражение парадного азарта, как повод официально разрешенного на работе празднества. Потому что потом наступали несколько часов реабилитации для организаторов того самого празднества, изрядно подорвавших здоровье на ниве сбора средств, поиска подарков и вообще…
А виновницы, с облегчением отпущенные по домам, прежде, чем разойтись, некоторое время еще обсуждали те самые подарки, возвышающиеся на рабочих столах одинаково пышными целлофановыми пирамидами.
Окончательное решение, не лицемерить и, уже не заморачиваясь, честно сказать народу: «так, мол, и так, извините, но я не при делах, и всё теперь – без меня…», пришло после одного поучительного случая из цикла «Очевидное – невероятное».
Однажды позвонила прямо в праздник одна хорошая знакомая, долго поздравляла и желала, а потом говорит:
– Приходи, посидим, вспомним заводскую молодость.
Я не посмела возразить из вежливости и в чем была, не думая о последствиях, направилась в гости к старой знакомой в уверенности, что заводскую молодость мы будем вспоминать вдвоем. Я в то время была уже на пенсии, отдыхая от выходных нарядов в трикотажном пуловере, в котором когда-то ходила на работу, а в тот день надела в магазин под пальто. Я люблю трикотаж, в нём тепло, уютно, но, конечно же, не нарядно.       
Всё же моя дорогая знакомая могла предупредить, что вспоминать молодость мы будем в большой заводской компании, празднично одетой и расфуфыренной в старых добрых традициях. Все эти люди когда-то были партийными и профсоюзными лидерами цехов и отделов большого предприятия, где я трудилась в заводской многотиражной газете, тесно с ними сотрудничая. В столь значительный для них день женщины, конечно, отличились, как на Новый год: и внешне, и внутренне, и в гастрономии. Были веселы, оживлены, часто поминали завод, свою счастливую жизнь в прошлом, и как-то сочувственно посматривали на мой наряд, думая, что перестройка довела до нищеты не только инженеров, но и успешных журналистов.
Вскоре после торжества в рядах заводчан начался благотворительный сбор вещей в пользу меня, несчастной. Собрав пожертвования, знакомая привезла на машине два пакета, битком набитых кофтами, жилетами и прочей одеждой.
Так как шкафы мои ломились от своего «секонд хэнда», пакеты с пожертвованиями долго болтались по квартире, переставляемые с кресла на кресло, пока не пришла университетская подруга и не поставила точку в этой печальной истории.
– Это что за тряпки? – спросила она с интересом. – В благотворительный фонд собираешь? Что-то я у тебя таких вещей не видела. Подожди, не уноси, я дорогие вещи добавлю, из которых выросла, а куда девать, не знаю.
И услышала историю с милосердным концом, которую я закончила словами:
– Так что, это все от чистого сердца.
– Ну, если только от чистого сердца, – смилостивилась подруга. –  А ты учудила. Для них, заводчан – это ПРАЗДНИК! Надеюсь, хоть не обругала святое?.. Я тоже не люблю этот день, он, действительно, какой-то лицемерный, но на работе не поймут – не посягну.
– Тогда терпи.
– Что я тебе скажу, дорогая подруга: – завершила наш разговор однокурсница, – если уж что решила, значит решила. Отступление от своих принципов чревато подобными курьезами.
Мы потом всю эту груду дополнили своими вещами и передали в благотворительный фонд. А я сформулировала и зарубила себе на носу два правила:
- если сказал «А», говори и «Б»,
- всегда и во всем надо соответствовать...
Теперь пуловер ношу только дома, а в гости даже к сестре одеваюсь красиво, элегантно и мне это очень нравится.
Нет, я, конечно, понимаю, что праздники людям нужны. И тайно подозреваю, что день 8 Марта даже полезен народному хозяйству и предпринимательскому делу. Иначе, куда было бы девать торговым работникам запылившиеся от времени статуэтки; чайные пары, тоскливо ждущие своих покупателей; духи и одеколоны, которые не всем по душе и не всем нравятся, но распродовываются? А так: приходишь в магазин девятого марта – налицо полное обновление ассортимента и счастливые улыбки продавцов.
Сдается мне, если на минуточку предположить (выразить совершенно идиотскую мысль, в порядке абсурда), что вдруг кто-то из властей предержащих решит отменить этот выходной, то торговля грудью встанет на его защиту. Ибо в декадентских размышлениях за вечерним чаем того самого числа я иногда приходила к смелому выводу, что именно коммерсанты и возвели интерес к женскому дню на такую заоблачную высоту. Особенно торговцы цветами.
Однако есть во всем этом и для меня некоторая польза, потому что примерно месяц после нашумевшего и отгулявшего я в основном хожу пешком – дышу воздухом и развиваю мускулатуру. Этими оздоровительными мероприятиями приходится заниматься по причине обостренного обоняния, которое и так не дает покоя всю жизнь, а в марте страдает особенно жестоко.
Не знаю, на счастье или на беду я ощущаю самые тонкие оттенки ароматов, приятных и неприятных запахов, человека окружающих. Есть в этом и своя прелесть, и своя польза, и некоторые неудобства. К неудобствам относится какой-то один компонент, который входит в состав бюджетных, то есть доступных, парфюмерных средств, и который для меня является просто губительным.
Я вхожу в автобус, где дамы применив полученный от мужа и не мужа флакончик туалетной воды, благоухают на весь салон. От одного вдоха этого аромата в голову мою врывается боль, дыхание перехватывает, мне уже не до удовольствия, я пробираюсь к выходу и бодро шагаю пешком, проклиная праздник; человека, кто этот праздник учредил; парфюмерный компонент и парфюмера, который этот компонент придумал, воплотил и на протяжении многих лет заливает его во все возможные композиции. Конечно, никто не виноват, что у меня аллергия на дешевую парфюмерию, а тем более – Международный женский день.
И все же есть в нашем городе один человек, который не заклеймил меня позором, не покрутил пальцем у виска, когда узнал, что я не сторонница чудесного нашего торжественного и весеннего. Это старый знакомый – университетский профессор. Однажды, когда наступил в моей жизни возраст, в котором стало абсолютно наплевать, что подумают и что скажут, и я, не стесняясь, честно, начала делиться мыслями о женском дне (будь он неладен), позвонил тот самый профессор и, с пафосом проговорив слова поздравления, удивленно спросил:
– Почему же вы дома в столь торжественный момент? 
– А я, вы знаете, не отмечаю этот праздник, не люблю.
– О, у вас чисто европейский подход к событию! – оживился уважаемый собеседник.
Он не зашелся в картинном негодовании на тему «как я смею не любить (далее: по тексту)», а поведал историю, которая, то ли потрясла его, то ли удивила. Профессор с мировым именем имел большую переписку с зарубежными коллегами. Как-то старомодно послал он поздравительную открытку ученой француженке и получил ее назад с припиской: «Валерий Николаевич, мы во Франции Международный женский день не признаем и не отмечаем. Прошу вас впредь не поздравлять меня с этим праздником». Потом выяснилось, что некоторые француженки даже считают оскорбительными какие-либо знаки внимания восьмого марта.
– Так что я вас понимаю, – завершил профессор свой рассказ и добавил с облегчением в голосе: – спасибо, что предупредили.
Теперь и он поздравлениями не донимает. А я   рада, что освободила еще одного знакомого от необходимости проявлять дежурное лицемерие.
Но много лет подряд, когда восьмомартовские страсти сходили на нет, за окнами утихали голоса подвыпивших мужчин, а музыка становилась не такой громкой, в моей квартире раздавался телефонный звонок и слышался голос доброго приятеля Феди Киселева, с которым мы когда-то вместе учились в университете, «тусовались», как говориться, в одной студенческой компании, потом наши пути иногда пересекались по работе, потом мы и вовсе перестали общаться.
Этот жалостливый человек, напоздравлявшись и умилившись щедростью своего внимания к женской половине человечества, как я понимаю, видимо, представлял меня одну в полутемной кухне, за чашкой чая, философски разглядывающую пирамидку из целлофана, решая – вскрыть ее, удовлетворив любопытство, или переподарить кому-нибудь в том же виде. Так вот, наверное, все это представив и ощутив сострадание ко мне, «упрямой, гордой, независимой», преодолевая запрет, абсолютно не понимая, как так можно – не любить 8 Марта, – он все же набирал мой номер телефона. Слегка смущаясь, посмеиваясь в душе и над неловкостью ситуации, и над моей «чудаковатостью», он говорил с теплотой в голосе:
– Ларисонька, я просто хочу тебя поздравить с приходом весны, с тем, что светит солнце, почти растаял снег и пожелать тебе здоровья. Как ты поживаешь?
Больше он не позвонит… никогда.