Летний день, заблудившийся в осени

   

Люблю, когда уже очень и очень хорошо ушедший в осень человек возьмёт да  и вернётся в лето, в своё, бабье ли, мужское ли, лето. Нет, в мужское мне не нравится. Это обязательно дело кончится "Синдромом Джигарханяна".
      Нет, в мужское мне не нравится.
Красивая нынче осень досталась нам. Весь сентябрь по-летнему тёплый стоял, да и октябрь тоже.
     . Не жаркий, конечно, но тёплый. Поражало небо в этом октябре.
         Куда оно подевало эти рваные, вечно бредущие туда- сюда, неряшливые облака?
        Куда- куда, да туда же, куда и хозяйка засовывает какие-нибудь тряпки перед приходом гостей. В угол, под кровать, за шкаф- да мало ли у природы- матушки этих углов, шкафов, кроватей. Да хотя бы за Уральские горы, в Курган какой-нибудь, Челябинск.
        Велика Россия, и невидных с запада углов ой, как много. Так что раскидала природа- матушка всё серое, чёрное, рваное, холодное в разные стороны  и оставила для Москвы, для Питера того же, о нём, собственно, я и пишу, чистое, с лёгкими, изредка, белыми мазками, голубое  небо.  Оставила да и забыла до самого ноября.
     Не привык народ к такой благодати. Сроду не бывало, чтобы осенью в летние наряды рядиться. Да и веры нет северному позднеосеннему небу да солнцу. Сейчас выглянуло, да сейчас же и скрылось, опять прямо в лицо холодным ветром да дождём хлещет.
         Но день за днём, день за днём- и …осмелел народ. Перестал таскать зонтики в сумках, снял плащи, в светлые куртки нарядился.
         А что ж, раз сама природа что-то только ей известное нынче празднует, поддержим её в радости, подышим летом поздней осенью.
     Да и начали дышать. Туда- сюда грибники как ни в чём ни бывало с корзинками носятся, дачники букетики с дач таскают, каких только нет, ещё и гладиолусы в чьих-нибудь руках горделиво на попутчиков поглядывают, а уж хризантемы, астры, георгины – от них- то самый праздник и идёт.

           Эти августовские жители прекрасно понимают свою значимость в октябре. "Глазами смотри, а руками не лапай,"- вместе с хозяевами гордо заявляют они из прижатых к груди огромных охапок.
    Надумала  и  я прямо к солнцу летнему прижаться в октябре.
       На молодость не особо надеюсь, но всё ж, думаю себе, что-нибудь да и вернётся, кусок здоровья, например, почему бы и нет. Села в электричку и поехала туда, где ещё недавно так молода была, в каких-нибудь шестьдесят лет- разве это годы?
    Ещё как бегалось в шестьдесят-то, ещё как пелось да и, что греха таить, и пилось весело. Вообще всё было весело в шестьдесят лет.
    Сидим когда-то в беседке, чей-то день рождения празднуем, прохожий:
- Не скажете, где тут колодец, воды набрать.
 - Скажу, только вы должны идти до него вот таким вот танцующим шагом.
Прохожий почему-то не удивился, а поставил, как и я, руки в боки и пошёл, я впереди, он за мной, танцующей , верёвочкой, походкой, до самого колодца, а это метров пятьдесят.
       Вот что подвигнуло меня, шестидесятилетнюю, на это?
А уход в лето, другого  объяснения нет у меня, как ни крути.

 А другой, прямо неприличный случай тоже около шестидесяти приключился.
     Все знают- я не пью, мне веселье только нужно.
 Чтобы люди, чтобы компания и чтобы песни.   
Но стоило приехать из соседней войсковой части начальнику штаба с женой, раз в месяц обязательно, и  я обязательно напьюсь. Уж очень хорошо с ними веселилось.
     И вот также октябрь, напелись в беседке с Рахматовыми,  второй час ночи, разъехались гости.
     И вдруг северное сияние, исключительно редкое в наших краях явление. Мы ещё на участке с мужем.
   Сполоснулись в бассейне - а тут оно, во всё небо, разноцветное.
   Самый мощный фейерверк- просто тусклая лампочка в сравнении.
  Я, конечно, заорала от восторга, а одеться ещё не успела- смотрю- я голая.
 И что я заорала?
       Женя, я ГОЛАЯ,   ГОЛАЯ!!!,
  Выскакивают соседи- ГОЛУбевы.
     -Что случилось, зачем вы зовёте Голубевых?
 Не могли же они подумать, ЧТО их солидная соседка на самом деле кричала.
   
         Хорошо, мощная малина между  участками  закрывала нас. Полюбовались и они на северное сияние  да и пошли спать дальше уверенные, что ради него мы и разбудили их криками-  ГОЛУБЕВЫ, ГОЛУБЕВЫ!!!
И что это было, как не возврат в молодость.
              Чем старше, а уже, может быть, и старее становлюсь, тем сильнее желание в бабье лето возвратиться 
А тут ещё и природа этой осенью шепчет… Съезди туда. где дача твоя была,ну, съезди.
         Эх, была не была, поеду туда, где ничего не болело, где в ромашках да васильках полевых головка беленькая сыночка появлялась- пропадала, а он бежал за мной по полю до леса, и я умирала  от счастья, потому что за лет сорок до этого мелькали
 в ромашках да васильках беленькие головки моих младших братьев и сестёр.
   И тоже появлялись и пропадали в васильках да ромашках.
    А теперь уже каких-то из них и нет, а кто и есть, то…Сами должны вы понимать, какими мы становимся. А всё равно хочется тех, что за мной следом в ромашках да васильках пропадали. Тоскуется по тем…
    Да и внучок, тоже беленький, прятался, пропадал на поляне между домами в ромашках да васильках.Там же и говорить научился. "Дрозды кричат"- думали мы, а это внучок "голос ставил"на куче песка.А там и заговорил. И всю жизнь вспоминаются его первые слова. "Люня", "сёньце",ах, внучок, как же быстро ты вырос!   Но вернёмся к моему путешествию в молодость.
    Стоило только на электричке отъехать на сто километров от города- и вот тебе, пожалуйста.
      Первая примета лета, прошлого. Мужчина из тех, что полно было таких сорок лет назад в этом интеллигентном, высоконаучном городке.
         Высокие, в свитерах, с небольшой бородкой, очень аккуратной, с лёгкой проседью, с задумчивым, в себя устремлённым взглядом.
        Ах, как они мне, молодой, нравились!

     Сама Наука вместе с ними входила в автобус, шагала по тротуару, стояла в очереди. Теперь такие перевелись. Слава богу, хоть один встретился .А тогда , сорок лет назад, только такие и были здесь.
Да, только такие и были в  Атомграде.
        Специально ведь приезжали мы сюда, чтобы вдохнуть чистоты, благородства, чего-то высокого уже от самой атмосферы Соснового Бора.
           Не буду  юлить, скрывая название моего самого любимого когда –то города.
       "Сосновый Бор" не постарел, он так и остался законченным произведением искусства. Сосны и камни- из этого создан он. Но как изумительно сочетание их, как смогла человеческая фантазия все эти атомы сосны и камня так причудливо разместить!
            Вот он, пригорок в своей первозданной красоте, но к нему приложены человеческие талантливые руки- и ты стоишь остолбенелый около, и глаз не можешь отвести.
        Вот гора песка, но как красиво покрыли её сосны и камни!
         Какие неожиданные террасы устремляются этажами вверх, и ты задираешь голову, пытаясь рассмотреть макушки самых верхних сосен, покрывающих эти террасы.
   Разбросанные там- сям дома не довлеют над природой.
            Они не подавляют её. Не они тут главные. Зелёный и голубой- два цвета создают атмосферу этого города.
     И естественный в таких случаях вопрос: что же это за страна была, сумевшая на болоте такую красоту создать. Вряд ли и деревня даже на этом месте могла находиться, а только болото, и  вот тебе пожалуйста. Трудолюбивые солдатские, я думаю, руки, да учёные поди-ка что наделали, какую красоту возвели!             .
.   С сожалением рассталась с городом, села в автобус и отправилась  дальше по маршруту «Лето, молодость»..
        Ехать минут сорок.
       Оглядела пассажиров- вдруг кто-нибудь знакомый встретится.
               Любуюсь знакомыми с молодости пейзажами за окном, улыбаюсь сама себе от радости, что выбралась, что вот еду, что скоро увижу знакомые поля, знакомые леса.
  Как хорошо-то, Господи!  И нет этих двадцати лет между той и этой мною.
   «Бабушка, где выходить будете?»- безжалостно поставил меня на место кондуктор.
   И я растерялась.
   -Где, где, в лете, туда и еду,- хотелось сказать, да ума хватило промолчать.
Я вышла посреди поля. Слева  дорогая сердцу Заринская,справа за лесочком Ломаха. 
Ах, какое чистое, голубое небо покрыло мою голову, какие высокие травы с порыжелыми головками ромашек и васильков кинулись под ноги!.
 Они только и напоминали об осени, об октябре, а всё остальное – летнее. Даже ветер, и тот был по- летнему тёплый.
          Ну, и где тут бабушка, которой выходить надо, уже её остановка.
        Не-ет, дорогой кондуктор, при таком летнем пейзаже, ой, как нескоро выходить этой бабушке, и как ещё далека её остановка.
   Через канаву, прямо по полю, понеслась я в лето.
            Сразу все шестерёнки, винтики, шурупы и даже коленчатый вал моего организма слаженно заработали, ни один не скрипел и   ни один не заедало.
    
Мать честная, да что же такое творится!

        Давно уже своё тело я подолгу уговариваю, чтобы оно тронулось с места. Давно уже оно предпочитает горизонтали, а не вертикали.
        Обижается, если его неожиданно из одной в другую позицию переводить.
  А стоило почувствовать этому телу знакомую по молодости почву под ногами-  и оно сразу взыграло.
        Взбрыкнуло молодым жеребчиком и понеслось, и понеслось…
      Вот на этом месте я всегда начинала петь в полный голос- и деревня уже знала: Каролина из леса возвращается. Интересно было бы завтра к ней пристроиться- наверняка нашла где-нибудь новую полянку с брусникой,- думала деревня.
  И  редко ошибалась, и частенько пристраивалась на мои новые делянки, а я не обижалась, ибо знала- найду другие, их навалом в этих лесах, только не ленись.

        И, бывало, местные учителя заедут за мной- проводи на делянку, а мне некогда провожать их, и я подводила их к шестиведёрной бочке с брусникой- наполняйте ваше ведро, я ещё насобираю, а сегодня мне некогда с вами идти.

     Они набирали, благодарили, а я счастливая, как же, сделала добро, занималась своими делами.
      Здорово- и  добро сделала, и время не потеряла.
  Рядом муж, сынок, внук, а вон и Люська Белякова идёт, переваливается через колдобины по траве. Идти недалеко, метров пятьдесят- ах, мы что-нибудь сейчас замутим с ней.
    Например, возьмём да и веранду вдвоём пристроим к моему дому за день. А что нам стоит с Люськой-то.
 Она вон сама, одна, на дом из плитняка, дом двенадцатого века, второй этаж пристроила, лестницу туда очень крутую забабахала- и то и дело кто-нибудь кувыркался оттуда, и чаще всех сама Люська, вспомнилось с улыбкой.
    
    А вот и Зинин голос  зазвучал. Голос, который  полностью можно было запипикивать,  ибо кроме матерных, других слов Зина просто не знала.
      Но как же артистично, талантливо, не побоюсь этого слова,  умела она при помощи их выражать всё!
      Никогда, ни до, ни после, такие виртуозы не встречались мне.
       Она не для ругани пользовалась ими, она просто матом разговаривала, добродушно, с  юмором, где ты теперь, Зина.
         А на этой полянке ты не зря появилась, Зина, матерки твои зазвучали.
       Сколько раз наши с тобой ноги мерили её!
      
День мой начинался с кофе у тебя, а часам к двенадцати подгребала Люська с какой-нибудь  кампанией…и все всем были рады, и никто не казался лишним.
      
      Ноги мои перебирали травы, а голова перебирала приятные воспоминания
    
       А вот эта  канава меня никогда не пугала- с водой ли была или без воды.
    
       Я всегда её перепрыгивала.
        Разбегусь, бывало, метров за тридцать- и вот уже на той стороне. Дай-ка и сейчас попробую….
   Перепрыгнула или нет?
       Не скажу.
       Но минут через десять была на той стороне и очень собою загордилась, даже кукиш отправила кондуктору, назвавшему  меня бабушкой.
   
    Немногие минуты спустя я шагала к лесу, и вдруг услышала: кто-то зовёт меня, окликает опять и опять.
        Трудно было понять, один голос или много, вблизи или издалека, молодые или старые были эти голоса.
        Они не нарастали, но и не стихали.
           Иногда казалось, что они звучали внутри меня, поэтому не вынуждали оборачиваться или вглядываться вдаль.
        Они просто были.
       Стало даже веселее шагать с ними.
         Они как бы поддерживали , подбадривали, но не угрожали, не предостерегали.
      Они шли со мной в молодость ли, из молодости ли.
     Постепенно я стала различать их.
Ведь с годами можно полностью поменяться, до неузнаваемости, а вот голос останется прежним, как в молодости.
        «Сестра, зачем жить» ЖИТЬ, ЖИТЬ, ЖИТЬ - это мой никогда незабвенный брат Сашенька спрашивал когда –то совсем неподалёку отсюда, в Домашово, а травы эхом повторяли  сегодня давнишние сашенькины слова.
        «Так не делай», НЕ ДЕЛАЙ, НЕ ДЕЛАЙ – шелестели они чьим-то голосом, и я даже вздрогнула.
       Ведь это Иосиф, тоже брат и тоже никогда незабвенный.
           Только он умел так сделать замечание,  что ты не только не обижался, а с радостью подчинялся ему.
         
    И вот я шла по этому давно не паханному полю, и вместе со мной шагали  ушедшие в никуда дорогие мне люди.

            «Иван Иванович, если вы опять забудете переключить краник, я не буду  больше толкать ваш мотоцикл».
       
             И  мимо нас с первым мужем пронёсся не забывший на этот раз переключить краник мой совсем молодой ещё отец и показал нам язык.
    
       Я проводила глазами удалявшийся дымок мотоцикла, уносившего его в лет на сорок назад, в прошлое, вздохнула.
         Кого же ещё покажет мне память?
 
     Кутить так кутить!
      Вспоминать так вспоминать!
      И память услужливо подсунула возвращающихся по этой поляне моих замечательных мужей- Алексея Фёдоровича и Евгения Павловича.
         С первым прожито 19 лет, с ним выросли мои сёстры и братья, и всех он привечал, любил, помогал чем мог родителям моим.
        Со вторым уже 35 лет, чудесных, наполненных разнообразными делами, детьми, внуками.
    Появившуюся со вторым мужем дачу строил наш друг, старший товарищ, дорогой Алексей Фёдорович, бывший мой муж.
             Вдвоём они заготавливали лес для дома, вдвоём и строили.
           А по этой поляне они шли из лесу, и каждый нёс мне по букетику полевых цветов- Алексей Фёдорович васильки, где он их только находил, Евгений Павлович ромашки.
    
    А потом они строили дом, деликатно предупреждая друг друга быть осторожными: "Алексей Фёдорович, осторожнее, бревно". "Да вижу я, вижу, руку уберите,   Евгений Павлович, о, ё…, попали всё-таки".
            И всё было благородно, красиво, интеллигентно.
      
          Они работали, а я на велосипеде по этой поляне летела в лес, собирала малину, грибы, возвращалась к обеду, садились все вместе под берёзой, подтягивались соседи, появлялась и бутылочка, песни- без них никогда.
    
     Почему-то очень много пели мы в молодости.
         Не надо было и рюмку, просто возьмём да и запоём.
       А чем плохо?
    -Антоша, твоя мама много пьёт?- спросил как-то в походе сыночка – кадета капитан- лейтенант.
-Совсем не пьёт моя мама,- удивился сынок.
 - Откуда же ты все русские народные песни знаешь?- удивился тот и не поверил.
                Ниоткуда,а просто мы с ним полем, бывало, грядки, или идём куда-нибудь- и поём- почему нет-то?
Поём,  досочиниваем другие концовки при этом –и- смотришь – кто-то поёт уже с нашей трактовкой песню  и думает, что так и было.
    " Ну, нельзя же, мама,- говорил сынок,- чтобы она с горя утопилась, а ему ничего не было за это. Давай накажем его".
 И вот уже я загорланила на всю поляну нашу , ту, из молодости,
 вместе с сыночком когда- то досочинённую.
     Пойду я в море, утоплюся.
     И превращусь в русалку там.
  Потом на берег возвращуся,
    Хвостом ему по морде дам.
Золотой мой второй муж- вот уж любитель и попеть, и потанцевать.
В него никогда не надо рюмку заливать, чтобы запел. Собрались люди, приятные ему, сели за стол- и всё.
           И пошла песня, одна, другая, третья.
          А если ещё подружка наша, Тася, придёт из Копорья специально, чтобы напеться, ТО ТУТ УЖ ПЕСНИ ЗАПОЛНОЧЬ БУДУТ ЗВУЧАТЬ.
            В самом-то Копорье ей нельзя петь, скажут, пьяная директор школы.
       А в нашей Заринской можно.
   Хорошо, когда молодость песнями вспоминается.
И вот я шла этой знакомой поляной-  что-то длиннее она стала, что ли, чем раньше была.
       Правда, не то, что дороги, а даже ведь и тропинки теперь нет.
        Раньше- то тут и пахали, и протаптывали не то, что тропинки, а дороги целые. Не одна ведь я по лесам болталась.
   
    Полная людьми деревня, как река, полная весенней разливной водой, выдавливала излишки их в лес – и целыми днями слышно было в нём, как перекликались отбившиеся друг от друга грибники.

       Я узнавала по голосам, где и кто, на какой полянке пасётся, и шла дальше.

Бывало, заблужусь, и не пугало это меня- столько полянок новых найду при этом!
    А выйти обязательно выйду
        . Что за беда- заблудиться, подумаешь.
        Лес всегда домом был для меня.
      Могла и заночевать бесстрашно. 
      Это же лес!  Разве можно его бояться!
        Похоронили мы в двухтысячном году  брата Иосифа.
         Долго что-то я скорбела тогда о нём. Сяду, бывало, в девяносто третий автобус, забьюсь в уголок и скулю, скулю.
 Через год заблудилась в этом же лесу, к которому сегодня стремлюсь и, что бы вы думали, решила уже заночевать.
        Присела на кочку, запонакрапывал дождик, я задремала- и вдруг- хлоп кто-то по плечу.
      Открываю глаза- Иосиф. «Пойдём, я тебя выведу».
    Я встала, пошла за ним, как будто так и надо, и вот она , в десяти метрах дорожка.
        Дорожку показал, и нет его.
           Не испугалась, не удивилась, вроде так и должно быть.
      Через час уже дома была, по этой же полянке бежала.
      БРАТ вывел. Так и должно быть. Это неважно, что уже двадцать лет как покинул он белый свет . Он был, значит, есть, в вашей жизни участвует.
    А маменька вообще всегда со мной по лесам болтается. И неважно, по которую сторону света она.
Сколько раз потеряю корзину, ну, как потеряю- поставлю и бегаю вроде кругом, грибы ищу.
       За то, за это дерево заскочу- и всё, нет корзины.
   
     «Мама, хватит шутить, корзинку покажи»-  и вот она, корзина.
   
     Всегда прошу её: «Мама, в лес иду, не оставляй меня.
будь со мной.»
      И ведь ни разу ничего со мной не случалось, а вот в городе, на ровном месте то и дело травматологов работой обеспечиваю.
     Но всё-таки, думаю, возможность помогать родным с того света, защищать их, предоставляется только праведным людям. Такова была маменька наша.
       
     Конечно, каждый хотел бы детям с того света помогать, да не каждому даётся. ТАК ЖИВИТЕ ПРАВЕДНО!
    Старайтесь хотя бы.
     Господи боже мой, сколь быстра мысль, ведь всё на свете успела перебрать, даже вывод успела сделать, а поляна ещё не закончилась, до лесу идти да идти.
   
    Нет, определённо с ней что-то случилось, с поляной, я имею ввиду.
  Постарела она, что ли.

 Уж очень увеличилась в размерах.
         Хотя нет, с одной стороны дорога, с другой лес.
       Некуда ей удлиняться.
       Слева крыши деревни виднеются. А вон и бывшая наша дача серебристым шифером засверкала.
  Не почернел от времени тот шифер, и не поменяли новые хозяева крышу- это хорошо.
      Значит, добрая получилась.
      Ну, наконец- то, вот и лес. Неужели дошла?
       Опять прямо загордилась собою.
       А вот лес-то как раз и повторил следом за кондуктором:"Бабушка, где выходить будете?"

   Я остановилась, остолбенелая.
        Он ли это, мой дружок, защитник?
   
         Где зелёные кудри до колен, где белые , мощные стволы, на каждый из которых хотелось опереться, обнять его ДА И ЗАМЕРЕТЬ ОТ НЕЖНОСТИ.
       Как он меня огорчил!
        Голый, мокрый, старый- престарый, он стоял молчаливый и сурово смотрел на меня.
    Кое-где встроенные в этот смешанный лес ёлочки нисколько не украшали картину, наоборот, на их фоне он смотрелся ещё печальнее.

     Корявые руки- крюки, ветви  закостенело торчали в разные стороны.
      
        Чёрные стволы осин и берёз, покрытые морщинистой  коростой- корой, хоть и стояли пока прямо,  чувствовалось- толкни их какой-нибудь хулиган- ураган, и всё, и упадут.
 Ах, как недолог твой век, даже если ты и лес, как близка твоя кончина.
    Летнее настроение у меня куда-то испарилось. И чего поехала, что я забыла в этом лесу? Неужели правда хотела помолодеть, в лето вернуться, в  своё, человеческое лето?
       Каждому свой век отведён. Лесу ли, человеку ли- отживи своё,сделай что-нибудь достойное- да детей хотя бы хороших вырасти- и всё, уже не зря жил. И не жалей, что мало, что уходить пора.