Неприятность

Приключилась недавно с Лёхой Бирюковым неприятность… Или беда?.. Нет, скорее всё же неприятность. Собственно говоря, какой он вам Лёха? Не Лёха, а Алексей Порфирьевич Бирюков. У него отец был Порфирий и нечего тут смеяться! Алексей Порфирьевич Бирюков, один из лучших сантехников одного из многочисленных городских ЖЭКов. Унитаз ли, раковину установить, или трубы поменять – без проблем! Жильцы вверенных Лёхе, пардон, Алексею Порфирьевичу домов нарадоваться на него не могли. И надо же такому случиться…

Вдруг Лёхе больно стало. В груди. Раньше никогда. Да так больно, что ни охнуть, ни вздохнуть. Присел он на ближайшую скамеечку, а подняться уже и не смог. Сердобольные прохожие «скорую» вызвали. Быстро приехали неотложники, в другое время Порфирьевич оценил бы их оперативность, но сейчас ему было не до этого. Лежал он в тряской машине, крепко пристёгнутый ремнями на случай крутого поворота или резкого торможения, вместе со своей болью да ещё и с катетером, ловко установленным сноровистым фельдшером в вену на левой руке, и думал думу горькую о том, что жил он, жил да и вдруг закончил жить…

В приёмном покое утыкали Лёху электродами-присосками и оставили одного надолго. Ни тебе поговорить ни с кем, ни, прошу прощения, до ветру сходить. Медсёстры сновали туда-сюда, не обращая на него ни малейшего внимания, поэтому Лёха сразу же решил, что на нём поставлен жирный крест и от этой мысли ему стало ещё горше.

В голову лезли мысли типа «доктор сказал – в морг, значит в морг!» Ужасно хотелось пить, но попросить воды было не у кого и от этого Лёхе уже потихоньку и самому жить хотелось всё меньше и меньше.

Медсестра появилась, когда Лёха уже почти смирился со своим уходом в другой мир:

- Ну чё, болезный, поехали, чё ли в палату? – она деловито отлепила все присоски от грустного Лёхиного тела, - подождём санитара и поедем по этажам гастролировать.

- Сестричка, - взмолился Лёха, - сил нет терпеть, где у вас тут сортир?

- А чё ж раньше утку не попросил? – искренне удивилась медсестра, - вон там, за углом туалет, тока не бежи, а потихонечку, хоть колобком, хоть по стеночке. Если чё, стучи в дверь и на запор не закрывай, мало ли чё…

Через несколько минут повеселевший Порфирьевич самостоятельно устроился на уже привычной каталке.

Кардиологическое отделение находилось на одиннадцатом этаже, поэтому «гастролирование по этажам» длилось в лифте совсем недолго.

В палате кроме Лёхи лежали ещё двое: дед семидесяти пяти лет и жизнерадостный мужик примерно лёхиного возраста. А ещё в палате ужасно воняло мочой. Так воняло, что даже привычные к этому запаху лёхины ноздри наотрез отказывались вдыхать то, что можно было считать воздухом только с очень большой натяжкой.

- Я Виталий, - представился лёхин ровесник, - послезавтра на выписку. А ты, парень, вижу впервые тут?

- Я Лёха, - в свою очередь представился Порфирьевич, - точно, впервые! А как ты узнал?

- А фиг его маму знает! – радостно осклабился Виталий, - вид у тебя не сердечника, а мешком пришибленного. А я восемнадцать лет горя не знал, а тут опять. Мне восемнадцать лет назад стенты вставили, спиральки такие в артерии, ничего не болело, таблетки исправно пил, а пару лет назад расслабился и перестал пить, вот и прихватило опять. Понатыкали стентов, теперь опять буду как новенький несколько лет. Ты, Лёха, не боись, это не больно. Вот шунты если, тогда проблема, а спиральки – тьфу! Завтра тебя доктор обнюхает и на обследование отправит.

Соседняя кровать заскрипела и дед с трудом сел:

- Привет, новенький! Меня дядей Ваней кличут. Если что, ты погромче меня зови, а то я глухой на оба уха.

Ночью Лёха плохо спал. Вечером приехали жена и сын,  нагнали ещё больше страха, сами напуганные больше, чем больной. И не мудрено – вся семья кормилась с лёхиных умелых сантехнических ладоней. Зарплаты жены хватало только на оплату ЖКХ, да и то в летнее неотопительное время, а сын набрал кредитов и теперь расплачивался за ошибки молодости. Поэтому и к Лёхе не шёл сон: «Вот и прожита жизнь…  А как прожита? Для чего?». Лёха прокручивал в памяти прожитое, прокручивал и в самом конце прокручивания пришёл к выводу, что жизнь прожил бестолково и безалаберно… «Вот именно! Безалаберной жизнь моя была, бестолковой. А вот если бы с толком прожил, то как бы тогда сказать можно было – алаберную жизнь прожил? Чушь несусветная…»

Разбудила Алексея сестричка – громко и физически грубо: «А ну подъём, сонная рота! Караваев и Бирюков, мочу на анализ срочно! Каспарайтис, чего выпучил глазыньки? Тебе спать до завтрака!». Лёха быстренько сделал свои «дела», успел почистить зубы и наспех побриться, чтобы не задерживать дядю Ваню, но тот уже успел наполнить баночку «не отходя от кассы».

Есть не хотелось, но принесли завтрак в индивидуальных контейнерах для каждого. Лёха грустно покопался ложкой в пшённой каше с комочками , а бурду, именуемую «чаем» совсем не смог пить.

- Я тут за год уже в четвёртый раз и всё время в этой палате, - вдруг ожил дядя Ваня, - все сестрички меня знают! Я сторожем в гараже последние двадцать шесть лет работаю, «фасад» сохранил, работа ведь не пыльная, а вот внутренности чего-то отслаиваться начали…

Лёха посмотрел на дядю Ваню и мысленно с ним согласился – дядя Ваня выглядел «огурцом» и, если не присматриваться, ему можно было дать лет шестьдесят, не более.

- В прошлом году в Париж ездил с дочкой и зятем. Он у меня зажиточный мужчина, на рынке шесть киосков держит, - продолжил дядя Ваня и Лёхе стало совсем грустно от того, что прямо сейчас ему придётся выслушивать длинную и совершенно не интересную историю о маленьком кусочке совершенно посторонней ему жизни.

Обречённо вздохнув, Лёха приготовился слушать дальше.

- Ходим, видами парижскими любуемся. Опять же – Эйфелева башня и всё такое, - дядя Ваня поудобнее устроился на боку, - в Лувр не ходили, чего я там не видел? Да и с моими ногами недалеко утопаешь. Мы больше от кафе до кафе: в одном кофе попьём, в другом просто водички. Цены у них просто безобразные! Зять никогда мне счёт не показывал, здоровье моё оберегая. А я и не спрашивал! Один раз мне вдруг мороженого так захотелось, что прямо сил нет! Подошли к киоску, а там такая симпатичная девчонка торгует мороженым, что я даже пожалел, что мне не «минус пятьдесят лет», да так лопочет на своём французском – чисто воробышек! А я ни слова на ихнем! Она мороженое мне протягивает, а я вдруг вспомнил, как мы перед этим в латвийской Юрмале отдыхали и брякнул ей «палдиес», дескать, спасибо! Девчушка глазёнки вытаращила и вдруг на чистом русском: «А это на каком языке?» Я половину мороженого от неожиданности проглотил. Ну и нахохотались мы тогда! А к вечеру у меня ангина…

Лёхе стало смешно, он ясно представил себе картинку на фоне Эйфелевой башни: дядя Ваня с открытым ртом, запломбированным «пломбиром» и русская «француженка».

Лечащий врач внимательно осмотрел Лёху, задал кучу вопросов, на чистом листке ужасным почерком записал наспех историю лёхиной болезни:

-Ну что же, картина ясная. У вас стенокардия. А по данным кардиограммы у вас ещё и микроинфаркт был, вы его на ногах перенесли, к сожалению. Такое бывает, если у человека повышенный болевой порог. В общем, ужин не есть, завтрак тоже не есть, а ждать, когда вас отвезут на проверку коронарных сосудов. Это почти не больно. Я имею в виду проверку сосудов, а не воздержание от приёма пищи – тут уж придётся потерпеть.

На обед принесли совершенно не солёный овощной суп, такое же пресное картофельное пюре с рыбной тефтелей и Лёха, помня о предстоящей подготовке к проверке сосудов, протолкнул две несъедобные субстанции, не обращая внимания на протесты своего собственного организма.

Жена приехала сразу после работы, притащив целую сумку продуктов и фруктов и Лёха повеселел, забыв на минутку, что до неопределённого времени ему ничего этого нельзя! Он тут же пожаловался жене на отвратительное качество еды и рассказал, как он мучился, борясь с пюре, которое ничем не отличалось по вкусу от, к примеру, куска бумаги или, скажем, от медвежьей лапы, которую от безысходности сосут медведи в долгую зимнюю ночь.

-А зачем мучился? – искренне удивилась жена, - мы же вчера тебе сырков привезли, бутербродов с колбасой и с сыром.

- Правда? – удивился Лёха и открыл тумбочку, - точно, вот оно всё тут. А я и не заметил.

- И не мудрено, ты и инфаркта не заметил, - дала волю эмоциям жена, - помрёшь и не заметишь! Почти тридцать лет с тобой живу и… - Лёхе было неинтересно слушать чуть ли не ежедневно повторяющийся монолог жены о том, как она с ним несчастна и как она устала бороться с его бестолковостью и безалаберностью (вот, вот, значит алаберной жизнью Лёха так и не жил).

Супруга лёхина была тощей до неприличия. Вернее, стала тощей. Тридцать лет назад, вынося юную супругу на руках из загса, Лёха весь взмок, пока донёс её до машины – мягонькую, даже пышную Леночку. А на втором десятке супружества Елене каким-то несчастным образом попала в руке книжка о пользе похудения и жизнь лёхина превратилась в сущий кошмар. Жена первым делом выбросила из холодильника всё мясное и забила его артишоками, спаржей, укропом и петрушкой. Порфирьевич кое-как ещё мог смириться со скудным завтраком, но есть артишоки на обед он категорически отказывался. Из безмятежной хохотушки жена стала постепенно превращаться в раздражительную и всегда во всём не согласную ни с кем тётку. Всегда имея левый заработок, Лёха частенько обедал в каком-нибудь кафе, не нанося семье видимого финансового ущерба. О невидимом жена, может, и догадывалась, но до сих пор не смогла поймать мужа на горячем. А Лёха после сытного обеда или ужина в бистро мог, почти не кривясь, съесть немного лопухов из тарелки, поданной женой ему на ужин.

Отсутствие ужина Лёха пережил на удивление спокойно. И спалось ему крепко и без снов. Когда коллеги по несчастью ели свои завтраки, Лёха читал газету, стараясь не проявлять особого любопытства к утренним «разносолам». Есть не хотелось, да и пить тоже не очень хотелось, хоть доктор и разрешил ему выпить стакан-другой воды.

Обед тоже прошёл мимо. Лёха откровенно маялся и немножко нервничал. Наконец, дверь широко распахнулась и в палату ворвалась дородная медсестра:

- Кто тут у нас Бирюков? Вы? Живо в туалет и пошли на операцию!

Обречённо вздохнув, Лёха исполнил распоряжение медсестры и побрёл за ней к лифту.

В операционной уже другая медсестра ни с того, ни с сего набросилась на Лёху:

- Вы где так долго шляетесь? У вас операция на четырнадцать ровно назначена, а уже четырнадцать ноль семь! Живо раздевайтесь и на весы!

Опешивший от её напора, Лёха промямлил что-то невразумительное типа того, что как за мной пришли, так я и пришлялся, и пошёл взвешиваться.

Доктор, проследив за тем, как Лёха улёгся на операционном столе, предупредила:

- Я введу вам в артерию зонд и проверю, в каком месте у вас есть сужение сосудов. Сейчас в районе запястья вы почувствуете «пчелиный укус» и мы начнём совместную работу. Не шевелитесь без необходимости и немедленно сообщайте о любых неприятных ощущениях. Понятно?

Лёха утвердительно кивнул и тут же почувствовал жгучую боль в запястье, которая почти сразу перешла в просто слегка неприятное ощущение. На часах, висящих почти прямо перед глазами было ровно четырнадцать двадцать.  Спустя несколько минут доктор сообщила, что обнаружила в лёхиной артерии три сужения от семидесяти до девяноста процентов и сейчас будет вставлять туда стенты.

- Как стенты? – удивился Лёха, - мне врач сказал, что сегодня только проверка сосудов.

- Больной, хотите ещё пару месяцев в болях корчиться в ожидании операции? – участливо спросила доктор, - тогда пожалуйте на выход, только расписочку не забудьте оставить, что загнуться желаете по своей доброй воле. Готовы или ещё полежать с полчаса согласны?

Лёха не ожидал от доктора такой бурной реакции. Да он и про проверку брякнул лишь для того, чтобы как-то отреагировать на информацию:

- Полежу, куда мне торопиться? – Лёха расплылся в испуганно-благодарной улыбке.

Доктор принялась колдовать со своим премудрым оборудованием, а Порфирьевич опять старался отогнать от себя глупые мысли, которые лезли в голову одна за другой: «А вот, к примеру, зачем доктору маска, если операция без разреза? Прямо как «балаклава» какая-то. Она что, боится, что я её запомню и, если что, на том свете дождусь и отомщу? А перчатки зачем? Чтобы в случае летального исхода отпечатков не оставить?» - Лёха вдруг расхохотался.

- Больной, вы чего? – встревожилась докторша, - я вроде бы вам никаких энергетиков не вводила. Впрочем, хватит тут прохлаждаться! Я вставила вам три стента и сейчас вас отсюда увезут.

Часы показывали ровно пятнадцать ноль-ноль.

«Надо же, всего сорок минут понадобилось, чтобы меня отремонтировать» - мысленно ахнул Лёха, не веря, что всё уже закончилось. Доктор будто прочитала его мысли:

- Теперь вы наш клиент и, судя по состоянию ваших сосудов, мы с вами ещё не раз встретимся. Как говорится, мы в начале большого пути.

В палате интенсивной терапии Лёху продержали около восьми часов, влили в него литр физраствора и накормили скромным ужином: вареной фасолью с трудно угадываемым присутствием капусты. Прямо напротив Лёхи лежала старушка, которая непрерывно сбрасывала с себя одеяло, предъявляя на всеобщее обозрение свои «прелести», и постоянно ругалась матом. Слева за ширмой лежал и стонал мужик, весь в кровоподтёках  и ссадинах. Скорее всего беда настигла его неожиданно и во время сердечного приступа он либо упал с высоты, либо попал под машину. Лёхе вдруг очень захотелось в свою пропахшую мочой палату, на свою кровать и к своему журналу с кроссвордами. А ещё ему опять нестерпимо захотелось в туалет…

В палату вошли две женщины в белых халатах и присели рядом с лёхиной кроватью:

- Добрый вечер, Бирюков. Сейчас мы вас обследуем и решим – оставлять вас тут до утра или вернуть в общую палату.

Они сноровисто  облепили лёхину грудь электродами и подключили их к ноутбуку.

- Сейчас вам будет немножко дискомфортно, мы обследуем область живота и ещё раз сделаем кардиограмму, - предупредила одна из докторов и начала водить по лёхиному животу сканером.

- Это вам может быть дискомфортно, - сквозь зубы процедил Лёха.

- Это почему? – искренне удивилась доктор, не отрываясь от монитора.

- На ужин фасоль была… Доктор… Вы там не очень…. – взмолился Порфирьич.

Обе захохотали, но нажим на живот ослаб и Лёха мысленно перекрестился.

- Всё, в палату! Будете там долечиваться!

В палате добавился ещё один больной. Он громко стонал, всхрапывал и периодически падал с кровати на пол. Сестрички звали на помощь охранников и клали его на место, но через несколько минут старик опять оказывался на полу и сестричкам это надоело:

- Так! Нас не вызывать, пусть лежит на полу! – они подоткнули под него матрас и подушку и прикрыли одеялом.

- Ты скажи, Леонид, почему у тебя жена такая худая? Совсем не следишь за ней, - вдруг прицепился к Лёхе Виталий, - уснуть не могу, всё про неё думаю и ты не поверишь, как мне её жалко!

Лёха по достоинству оценил юмор скучающего в ночи соседа. Он бы и сам был рад позубоскалить, но в голову ничего, кроме минувшей процедуры и последствий от неё не лезло. Но не ответить он не мог и, немного поразмышляв, сказал:

- Видишь ли, Виталик, я сантехником работаю и очень даже неплохим ! Дома в ЖЭКе все очень старые, трубы рвёт чуть ли не каждый день. Иногда за весь день так набегаюсь, что хоть ложись и помирай. Плохо без помощника. Посоветовался я как-то с женой и решили мы вместе заняться спасением населения. Она ведь худенькая у меня… Не худющая, как тебе показалось, а худенькая! Она ведь в любую щель пролезть может. Так и стали работать: она по трубам лазит, где снаружи, а где вообще изнутри и мне слабые места показывает. А я где сваркой пройдусь, где хомут поставлю, где  участок трубы заменю. За месяц примерно сделали профилактику труб во всём ЖЭКе! Поверишь, время свободного стало уйма! В кино ходить стали, два раза на выставки ездили, в театр захаживаем иногда.

Виталий захохотал. Глуховатый дед Иван включил свет и с удивлением уставился на Виталия.

- Хе-хе…- вдруг послышалось из-под кровати, под которую санитарки уложили немощного старика.

- Дед, а ты чего под кроватью валяешься? Иди уже на место! – посочувствовал Виталий.

- Не могу, сил нет. Помогли бы, что ли…

Лёхе стало стыдно за свою беспомощность. Наверное и Виталий смутился не меньше лёхиного:

- Извини, батя, нельзя нам тяжелого поднимать после стендов. А с тобой какая беда приключилась?

Старик немножко помолчал, повозился, устраиваясь под одеялом, и, тяжело вздохнув, сказал:

- А какая беда? Никакой беды нет. Смерти жду, вот и вся беда. Инсульт меня не доканал, два инфаркта тоже. А я, если честно, надеялся. Лучше бы по лёгкому уйти, а я тут с кровати падаю. На сестричек ругаюсь, а сам понимаю, что с моими сто пятнадцатью килограммами и мужикам нелегко справиться. После первого инфаркта хотел из окна прыгнуть, да жена на плечах повисла. А зачем я ей нужен такой? Она моложе меня на двадцать лет, ещё бы для себя пожить успела.

- А на каком этаже ты живёшь, старик? – спрсил Виталий.

- На четвёртом.

- На четвёртом? – искренне удивился Виталий, - Правильно жена тебя к окну не пустила. На кой ляд ей с инвалидом возиться? Ты же не убился бы, а только покалечился. Ты, если в следующий раз захочешь в окно сходить, иди с девятого этажа, это наверняка будет!

- Добрый ты, как я погляжу, - съехидничала «подкровать», - а я высоты ужасно боюсь!

Через пять дней Лёху выписали, снабдив подробной инструкцией, как ему жить дальше, а одна из медсестёр сказала:

- До свидания. До скорого свидания!

22 февраля 2019 года
Рига