Один и один - не всегда два

               
     - Ты пошто титькой голой лезешь, баушк ? - хрипел тонкокостный, как и подобает будущему вампиру, Киану Ривз, отпихивая кошмарную утопленницу Белуччи веслом. Она лезла, хрипя и натужно попердывая, ухватывая клешнястыми руками черноморской флотилии осиновый борт дубовой байдарки Киану, вышедшего лихим пиратским рейдом в Керченский мост. - Уй, - кричал Ривз, упором ноги прижимая свой торс к самому днищу карбаза, лишь наименованного байдаркой за ради введения в заблуждение всех Флотов США, пристально наблюдающих за кощунственными угрозами Машки Захаровой пренебрежительным игнорированием и ни хера неслышаньем, что бесило вздорную потаскуху - мидачку более всего, ведь, действительно, бывалоча, и ботинок в ООНе, а тута - сразу х...й ложут и на министра, и на гитлеровца Шапиро, и на могучую кучами экономику, выросшую за ночь нее...ки, даже Шувалов ушатался ростом и теперь сидел на дне водоема, рассматривая щелястый карбаз перспективой снизу. - Уйди, сука, не пугай к ночи рожей макаронной, гнида !
     Он отрывисто матерился, бессмысленно и беспощадно, вобрав народность вместе с туманами, какими - то там пряными, ежели верить мордатому мудаку Расторгуеву, некогда стоявшему, шатаясь, на сцене Кремлевских дворцов Выносивсехсвятых вобнимку слитно с Михалковым ( по х...й каким ), гнусавя подлым дишкантом священные строки врангелевского поэта, даже не задумываясь, что этот мертвый поэт вздернул бы обоих певцов вместе с их божком - фюрером на фонаре генерала Слащева, более психованного, чем Паттон, проявившийся, конечно, следом же за титястой Моникой.
      - Стой, Киану Ривз, - жестким командным голосом бригадного дивизионника требовал чести по отцу психованный Паттон, укусывая борт карбаза керамически - титановыми зубами, внедренными ему еще - эвон кому ! - в Вест - пойнте, где он проходил начальную и подготовку тоже с Айком Эйзенхауэром.
      - Ё...й в рот ! - хватался на дне за голову непроизвольным жестом футбольного фаната Шувалов, вполне справедливо прозревая черного нигера Жима, недавно отвинтившего Айку руки - ноги, там еще орудовал Жок Николсон, косоглазый и бешеный, как и все они, суки рваные.
      - Соблазняю, - признавала помыслы замыслов коварства Моника, выпрастываясь сырым телом на банку ( это не консерва, это так по - морскому называется та херня, на которой раб с галеры сидит жопой, гребя к себе и труждаясь во имя сто сорока мильонов баранов, и не понимающих, что без этого подонка будет всем лучше, нужно просто сказать разом  " геть " и выбрать Прохорова. Или Шойгу. Или еще какого гада, а учитывая неизменность низменного народишки, то лучше уехать в Австралию сразу, моя милая Эли ) и развратно топыря толстые коленки, показывая то, что у любой бабищи меж ног. Волосня.
      - Вот почему я люблю и обожаю трансгёл, - пояснил я необычно для него притихшему медвежонку Поху суть сказочки.
      - А то, - поддакнул медведь, строя пластмассовые глазцы нежной Аннабелль Лейн. - Знаешь, - неожиданно решил он, закрывая ноутбук когтистой лапкой, - уж если ты решил порадовать Эльку восстановившейся экзистенцией, то сделай так, чтобы и дежа вю, и наколки сладкой Аннабелль совпадали, а уж ежели при этом опустишь дураковский рунет, - он даже задохнулся от восторга, размахивая лапками, - то вумат будет !
      - Запросто, - ответил я, с гордостью рассматривая гладкие ножки Светлячка, взмывающей в небо.
     Тарантас Иваныч сгреб плойку и зашебуршал. Тихие звуки реликтовых скрымов заполонили пространство, музгая и лямтуя доброхотистых ротозеев, маленькой кучкой разместившихся по углам шляпошной, равномерно и целеустремленно.
      Я подглядывал за ритуалом через замочную скважину, пробуровленную мастером-шилоделом в конце семнадцатого века в центре потолка, лежа на животе, сквозь одежду чувствуя леденящий холод восторга, неуклонно проникающий внутрь моего организма. Монсеньор Турчох Джезказганский не слукавил, как обычно, проводил тайными тропками на чердак Ведьминого дома, где я вот уже второй час наслаждался запретным зрелищем - ритуалом Нечестивцев.
     Король ротозеев всхлипнул. Тарантас Иваныч прервал шебуршание, грозно взмыкнул и, зажав левым копытом бодайбинский землекрест, биясь и трясясь в падучей, приступил к камланию. Ротозеи вынули партбилеты, вскинули крылышки в согласном голосовании, взвыли " Оксиос" и сгабатурили но лимитс баджет на очередной подотчетный год, встали на пятереньки, кстилясь и жамкая, промямлили мямлю и снова разместились по углам шляпошной.
     Больше всего мне хотелось курить, но я задавливал в себе желания слабого человека не от избытка понятий, а не желая выдать свое тайное убежище, мечтая высмотреть все до самого конца. Секретарь Монсеньора, в пиджаке и с усами, рассказывал такое, что у меня даже выросли волосы раньше времени, ведь побрил я башку совсем недавно и вырасти обычным манером они никак не могли, видимо, невидимо от меня самого россказни секретаря повлияли на метаболизм волосяных луковиц.
     Тарантас Иваныч оголил псю. Партбилеты засохли и сразились, король мутировал на очах ротозеев в ферзя полу-конского, легендарного, в старобывшие времена топотящего по ухабам и веыбонам красноплясых лестниц и вервиц, застенчивой зольдой взмывающих внизь, к самым-пресамым пределам, прихватам и усвятам, завещанным заветами предкам и живорыбицам.
     Нечто пушистое прижалось к моей щеке. Я вздрогнул, но это была лишь моя кошка, незаметно прокравшаяся на чердак и теперь нагло отодвигавшая своего двуногого приятеля от замочной скважины, распластавшись по доскам, настырно стремясь узреть ритуал Нечестивцев, давно зная о нем из кошачьих историй, рассказываемых гортанными истошными голосами на весенних крышах, среди радиоизлучения антенн, атмосферных вибраций от пролетающих пассажирских лайнеров и томного шума, вызываемого голубиными когтями и крыльями.
     Король ротозеев скаканул, термянулся турмалином в турмановый свияж, присел и сделал каку. Тарантас Иваныч судорожно вычехлил Устав, выдрал драк, самоходно спулил часть малую и вписал сальным карандашиком актуализированное новшество, продемонстрированное экс-Королем, а ныне и присно - Реалтэк Полу-Ферзем на выях и стоях всех присутствующих, так, что никому не повадно.
     Мы с кошкой попеременно зыркали в замочную скважину, хихикая и мяукая, щелкая пальцами и подрагивая ушами, восторгаясь,обольщаясь и, в общем и целом, донельзя довольные. Ритуал Нечестивцев стоил мессы, по верному указанию Генриха Четвертого Валуа Бурбонского, а уж он знал толк и в Генеральных Штатах, и в гугенотских адмиралах, и в бабах, потных пейзанках, блохастых мещанках и трипперистых аристократках, за долгий путь сквозь облака к престолу Каролингов, Капетингов и прочих Меровингов, Ромуальдов и Ронсевалей, где злобствующие баски ужали ужатое и отжали отжатое.
     Тарантас Иваныч запахнулся. Смах вытянул дымный лоед, минхерц Тангейзер клацнул минезангером, ротозеи взвыли "Саманда-уль-сакым" и затеплили теплячки, суетошной завесью взорквылив к Реалтэк Полу-Ферзю, достойно удостоившему достойных достоянием и сейчас мягким шепотком увещевавшего Тарантас Иваныча, чуть было не разошедшегося в разнос, но вовремя смекнувшего горизонты свободного пикирования, минимализировавшиеся до минимального минимума Доу-Джонсов имени КГБ и единым единым единым всеохватом завершившего ритуал Нечестивцев.
     Я взял кошку на руки и крадучись отправился восвояси, шепча ей ласковые глупости в мохнатое ухо и выслушивая в ответ благодарное мурлыканье. Мы были счастливы.