оригами

   Психбольница была огромной. На её территории располагалось много корпусов с отделениями для больных разной степени тяжести: буйных, не особо буйных, тихих сумасшедших, а так же алкашей в делирии и наркоманов в ломке. Медперсонала катастрофически не хватало, санитары менялись как перчатки, платили мало да и работёнка, скажем, не сахар.
   Вновь поступивший на должность младшей медсестры, то бишь –  санитара психушки, Толян, с интересом бродил по окрестностям, он ещё не привык к такой изнанке жизни и жадно рассматривал больных на прогулке среди осеннего буйства красок. Больные гуляли, одни – за забором, других выпускали и на территорию, кадры попадались забавные и Толян,  приняв «фронтовые» сто грамм, развлекался, фотографируя особо колоритных персонажей. Поймав в кадр мужика, на вид вполне нормального, но в женском халате, он приготовился нажать на кнопку, но мужик резко остановился, оскалил зубы, упал на четвереньки и издал волчий вой. Толян попятился и наткнулся на танцующую женщину, на лице её было сто слоев грима. Казалось, он сейчас начнёт отваливаться кусками и обнажится из-под слоя голый череп. Престарелая кокетка улыбнулась Толяну, и его невольно пробрала дрожь, за кровавой раной губ а ля Джокер чернели гнилые зубы.
   Открыв калитку ключом, он вступил на территорию буйных. Здесь было веселее – кто-то втихаря ел землю, хмурый бугай пытался оголить гениталии, двое упорно бегали по кругу, тряся головой и изображая конское ржание. Его внимание привлёк один парень, он каждый день и в любую погоду мастерил шапку из газеты, затем подходил к забору и всматривался вдаль. Если шёл дождь, шапка быстро промокала, но психа это не смущало, он начинал напевать странную мелодию и всё смотрел и смотрел вдаль на дорогу. Так было всегда, но в этот день псих в шапочке из газеты выл особенно тоскливо и протяжно, а затем стал биться головой о прутья решётки.
– Что это с ним? –  спросил Толян коллегу, здоровенного санитара Лёху.
– Осеннее обострение. Подсоби, сейчас мы его упакуем и я расскажу историю этого придурка.
   Толян прошёл в калитку и вместе с Лёхой они быстро упаковали психа в смирительную рубашку, затем сдали в палату медсестре для уколов. Выйдя на воздух, они присели на лавку и закурили.
– Этот псих раньше спокойный был. Ну, разговаривал сам с собой, голоса слышал, но тихий, смирный. А потом сдружился с одной тут, её детишки положили на отдых. Говорят, баба богатая, но то ли на почве алкоголизма «кукушкой» поехала, то ли – несчастная любовь. В общем, приметила она нашего психа, к забору подходить стала. Шапочку из газеты мастерить его научила. Пели они ещё вместе хрень какую-то, да. Никому и не мешали, но потом детишки прознали об их дружбе и забрали домой. Она-то постарше психа была, лет сорока пяти, но красивая ещё. Ну, с тех пор по осени он ждёт её, волнуется. Придётся, наверное, его перевести в отделение для буйных, жалко парня, в прошлый раз сотрясение заработал, когда об решётку бился.
– А она что? Так и не пришла ни разу? Вот сука, – лениво заметил Толян.
– Да померла она, говорят, той же зимой. Или  газ забыла выключить или  ещё что. Ну, ясен хрен, детишкам всё имущество досталось, квартира в центре, никто и не разбирался, справка есть – и все дела. Как говорится, «умер Максим да и *** с ним».
   Толян пнул охапку листьев, думая о том, что – надо же, в психушке – всё как у людей: и встречи, и любовь, и трагедии, и ещё о том, что надо б научить психа делать из газеты оригами – журавлика.
   Почерневшие от букв пальцы бережно гладили изгибы крыльев, губы бессвязно шептали слова, никому не слышные в порыве ветра, уносящего двух журавлей в стае осенних листьев, ищущих души людей.
   Толян и псих, впечатавшись в прутья забора, прощально махали руками им вслед.