Асексуал девяностых

В лихие девяностые я был асексуалом.

Я ведь даже не умел разговаривать с девчонками.

Потому что в школе этому не учили.

Не было такого предмета в школьной программе.

В девяносто первом я как раз поступил в универ.

Помню, стою на перемене в сторонке у стеночки, никого не трогаю.

Вдруг подходит ко мне одногруппница Параска (имена здесь и далее изменены) и начинает наезжать: «Ты чего тут стоишь, как сирота?»

А где мне стоять?

С вами, девчонками, разговаривать?

О чём?

О моде?

О косметике?

Или, может, о парнях?

* * *

На следующий день опять ко мне Параска подходит и спрашивает: «Как дела?»

А как у меня дела?

Денег нет.

Цены растут.

На выборах президента Украины победил партократ.

Украина вошла в СНГ.

И эта … ещё спрашивает, как дела?!

* * *

А как я любил Горпину!

Левая рука болела.

Гипс накладывали.

Чтобы любовь прошла.

А меня потом встречает в магазине шикарная блондинка и приглашает в гостиницу «Атлантика».

Пришёл.

Она мне налила бокал вина.

Я выпил — и сразу уснул.

Просыпаюсь — гипс на месте, в кармане сто долларов США и записка: «На лечение головы».

* * *

Потом, через день, приходит ко мне в гости новый знакомый Геша. И ставит на стол бутылку водки «Плакучая ива».

Вру — водки «Белый орёл».

Я хотел ему эту бутылку о голову разбить.

Я же был трезвенником и язвенником... опять вру — только трезвенником.

Но потом вдруг захотелось эту водку попробовать — уж больно её реклама понравилась.

Выпили по одной — не распробовал.

По второй — опять не распробовал.

Знаю, чё вы подумали — типа он меня напоил!

Вот и не угадали.

Предложил по третьей — я отказался.

Он: «Да ты чё?»

Я: «Больше не буду».

Он: «Чё это за дела — "больше не буду"? Ты чё, первоклашка нашкодивший?»

Я: «Нет, я из детского сада. А ты чё, педагог?»

Он: «Давай! За любовь!»

Я: «Так ты не педагог — ты педераст?»

Он: «Да ты чё, ваще?! Слышь, ну нельзя же по чётной пить — это за покойника!»

Я: «А вот если не уйдёшь отсюда — ты труп! Считаю до трёх! Раз!!!» — и гипсом замахиваюсь.

Он — пулей за дверь.

И водку на столе с перепугу оставил.

А мне жалко стало.

Водку.

Я её один распробовал. Как одинокий орёл.

Вспомнил Горпину.

И забыл, что рука в гипсе.

Утром распухло...

* * *

Мама не выдержала.

Пошла к отцу в кабинет. Требовать, чтобы занялся сексуальным воспитанием ребёнка.

Отец не понял, чего мама от него хочет.

Мама начала объяснять — закатила истерику.

На пятом часу истерики отец оторвался от своих научных трудов.

Выругал маму последними словами.

Я такие слова от него услышал впервые в жизни.

Подумал — стоило десять лет в тюрьме сидеть от звонка до звонка... то есть, в школе... если отец такие слова знает! Это ж получается, ничего в тюрьме такого не было, чему я не мог бы дома научиться?

* * *

Извините, отвлёкся.

Выругал, значит, отец маму — и вернулся к своим научным трудам.

Мама тогда обратилась к Леопольду Платоновичу.

Он у неё на кафедре слыл большим ловеласом.

Пришёл он, значит.

Первым делом начал рассказывать, что я, мол, тормоз.

Я ему в ответ: «Этот тормоз все сессии сдаёт только на "отлично"!»

Он вторым делом начал объяснять, какие все девушки на букву «Б».

В смысле, бабы.

Я ему: «А зачем мне на букву "Б"?»

Он: «Да ты что! Пока молодой — гуляй!»

Я: «А кто за меня книги читать будет? Старые маразматики?»

Он: «Да ты, я вижу, юный маразматик! Нет, ты шизик!»

Я: «А вы с шизиком связались!»

А потом вдруг как закричу: «Ой! Что это у вас на пиджаке?! По вам зелёные бегемотики прыгают!!»

Он стал стряхивать с пиджака зелёных бегемотиков.

А потом никуда из нашего дома не ушёл.

Его под руки вывели.

С нервным тиком и странным выражением лица.

* * *

Помню, я таки пытался стать «крутым».

Ради Горпины.

Она же была не виновата, что у меня распухло?

Купил мелкую партию интересных книг на всю стипендию и сел продавать.

Подошёл мент. Дань собирать.

Увидел, чем торгую — со смеху форменные брюки обмочил.

Побежал к реке, а там как раз старушка тонула — он с радостным криком бросился её спасать, чтобы следы замести. На форменных брюках, ага.

А старушка радостный крик не так поняла.

Вцепилась в него прямо в воде и стала целовать. Взасос.

Он еле вырвался и поплыл к берегу, а она — за ним.

А на берегу мента служебная смекалка спасла.

Сначала соврал, что импотент.

А когда старушка поверила, ещё и оштрафовал её за оскорбление при исполнении.

* * *

А ко мне тем временем подошли два «шкафа». Тоже за данью.

Увидели, чем торгую — ничего не поняли, потребовали дань по двойному тарифу.

Я тогда рассказал им о своей несчастливой любви и о том, как боюсь за Горпиной ухаживать.

Они стали ржать и при этом друг друга в плечо толкать.

Синяки друг другу поставили.

А меня в тот же день на «стрелку» взяли.

Я там всё рассказал.

«Братки» бензин ослиной мочой разбавили.

В смысле, своей.

Брюки снять успели, а не как тот мент. Но в кусты сливать не побежали, чтоб самого смешного не пропустить. Вот в бензин и нажурчали.

* * *

Дали мне «братки» денег за то, что я их так рассмешил.

А потом решили забрать обратно.

Я не отдал.

Успел Горпине ожерелье купить. Дорогое!

А у меня его украли.

Потом вернули и объяснили, что я купил фуфло.

Так вот, не отдал я денег «браткам» — они мне утюг на живот поставили.

Я ж им про ожерелье не говорил — жаба давила, не хотел их бесплатно смешить.

А как поставили утюг, сразу рассказал.

Утюг лопнул.

А «братков» в больницу забрали — они себе со смеху животы надорвали, и кубики пресса не спасли.

А книги непроданные на макулатуру утащили.

В смысле, купонокарбованцы печатать.

Или, может, они — в смысле, книги — теперь у двоечников с «дурфака» по книжным шкафам в кабинетах стоят.

Их человек ректором универа стал. В начале 2005 года. После «оранжевого» майдана.

Это был главный «здобуток» той «рэволюции».

* * *

А я после той истории с «братками» поехал в Киев на УТ-1. В редакцию юмористической телепередачи.

Там свою историю рассказал.

Слушали десять человек — по полу со смеху качался один.

Сантехник.

Остальные только от рифмованных анекдотов Павла Глазового смеются.

* * *

А Горпина на четвёртом курсе замуж вышла.

А Параска — вообще на втором.

А я — в две тысячи первом.

Только не замуж вышел, а женился.

Как только девяностые кончились.

И девушка нашлась, с которой не надо уметь разговаривать.

Глухая.

Я ей потом новый слуховой аппарат купил, но было поздно.

Живём. Долго и счастливо.

И она слышать стала, и у меня больше не распухает.

Повторюсь, девяностые кончились — вот я больше и не асексуал.

* * *

Надеюсь, вы пока это читали, ничего ничем не разбавили?