Настоящее лекарство от простуды

Весна в этом году выдалась жутко холодная, скользкая, ворчливая и злая, как тысяча разгневанных следами от обуви на керамическом полу уборщиц. От такой весны не хотелось ни пить, ни есть, ни танцевать. Бери грелку и жуй сухари под одеялом. До самого лета.
Но весна есть весна. Здесь тебе и свидания, и любовь, и новые встречи. Никакие капризы погоды не способны променять на грелку и сухари невероятное чувство в груди. И я, несмотря на хмурую мартовскую погоду, несмотря на жуткий насморк, кашель и чих, решил отправиться на свидание. Для этого дела лета ждать не нужно. Это я могу в любом состоянии.
А свидание у меня, значит, у театра юного зрителя назначено. Такое необычное и оригинальное место. Стою я у театра юного зрителя и жду свою писаную красавицу, а она что-то всё не является и не является. Марафет, наверное, наводит. Зеркало дразнит. А я стою, в общем, у театра, мерзну, кашляю и чихаю. А девушка, так, ничего себе. Я с ней на сайте знакомств познакомился. Сразу дружить договорились, а там, чем черт не шутит, и до свадьбы недалеко. Может даже ближайшим летом.
 "И чего, – пишу я, – такие молодые и красивые девушки на сайте знакомств делают. Вы, – пишу, – удивительная. На фото – прямо модель. Давно мечтал с моделью познакомится. Модели – мой профиль".
С этими мыслями и воспоминаниями стою возле ТЮЗа. Только не греют они меня. Знобить меня что-то стало. Чувствую – весь трясусь, как лист осиновый и насморк, насморк, насморк. В глазах зайчики. Ноги подкашиваются. Зубы отбивают чечетку. Пишу, значит, ей СМС: "ты где?".
 "Жди меня, – пишет, – Скоро буду. Замоталась по работе".
Чего на улице зря стоять, подожду в театре. Хотя бы погреюсь и трястись перестану. Захожу в ТЮЗ. Чихаю, кашляю. Сажусь на стульчик. Хорошо, тепло, и даже дрема на меня находит. А стульчик очень кстати пришелся. Как раз для меня, и рядом с батареей.   
Вдруг внезапно вздрагиваю от грубого женского рыканья:
– Это чего тут такое развалилось на моем стуле?
Открываю правый глаз. Вижу перед собой хмурую женщину лет 50 не дюжей комплекции с мясистыми грудями, черными густыми бровями и широко выпученными глазами зеленого цвета.
Я в смятении что-то бормочу. У меня может температура. Может у меня дезориентация в пространстве и полная потеря координат:
– А я это… того… ну… э…
 – Ждёте кого-то? – строго спрашивает она и чешет нос.
– Да, – ответил я, и наконец мой затуманенный мозг вышел из сумрака и ринулся в атаку:
– А вы кто будете?
– Гардеробщица Ноздрева Валентина Ивановна.
– Ясно. Очень приятно, – равнодушно отвечаю я, посильнее кутаюсь в свой тулуп и пытаюсь закрыть правый глаз. Мне уже все равно и на свидание, и на девушку, и на гардеробщицу. Только бы сидеть в тепле и дремать. Что такое? Не получается закрыть у меня глаз, а все потому, что на лице гардеробщицы отражается растерянность и недоумение, достойные лучших театров мира.
– А чего это вы тут расселись? – ещё шире выпучивает она на меня свою глазки-пятаки.
От такого вопроса я просто опешил и не знал, что ответить гражданке. Я попытался выдавить из себя улыбку (Станиславский бы не оценил), и окинул гардеробщицу взглядом снизу-вверх и сверху-вниз:
– Сижу, жду. Чихаю, – говорю я, и, действительно, издаю-таки громкий чих.
– У нас сидеть и чихать строго запрещено! У нас дети здесь ходят, а тут приходят разные, сидят и чихают. Инфекция!
– Я вас попросил бы мне не грубить. А чихать нигде не запрещено. Сами вы – Бруцелла.
– Чего я?..
– Бруцелла, – повторяю я, – бруцеллез вас разрази.
– Ну, всё. Зову охрану. Будете чихать на улице. Я не позволю себя называть Бруцеллой, – реагирует она в самых оскорбленных чувствах и убегает.
Я посильнее вцепился в стул. Надо же, чихать не разрешают. Где такое видано.
Приводит гардеробщица охранника и говорит:
– Вот, смотри, Петрович. Сидит тут, чихает. Инфекцию разносит. А наружность – бандитская. Того и гляди сопрет что-нибудь.
Мы с охранником окинули холл театра быстрым взглядом, убедившись, что кроме стула и самой гардеробщицы красть здесь нечего.
Я ещё сильнее вцепился в стул:
– Никуда, никуда я не уйду! Я буду сидеть здесь и чихать! Я здесь помру, но с этого места не сойду! Я имею право сидеть на стуле, и я буду на нем сидеть. Это мои конституционные права. И мне чихать на вас всех. Я буду сидеть! Там холодно и мерзко! У меня насморк, вы понимаете? Вы люди или где? Чего пристали, а? Всё. Буду сидеть, чихать и дремать. Отвалите.
– Да, пусть сидит Ивановна. Чего ты в самом деле, – решил войти в мое положение охранник, за что получил в свой адрес "смачную" порцию отборной брани, ругани и угроз.
И он сдался:
– Ну, ладно парень. Давай. Ну, ты ж понимаешь. Мне не жалко, ну, ты ж видишь. Давай, давай…
Я затряс головой:
– Нет, нет и нет. Я жду девушку. Она скоро будет. Сейчас я её наберу.
Я достал сотовый телефон, набрал номер своей красавицы и… вдруг до меня со стороны гардероба донеслась веселая трель.
– Ходят тут всякие, чихают, – пробормотала гардеробщица и ринулась на свое рабочее место.
– Але, дорогой? – услышал я уже жутко-знакомый мне голос Ноздревой Валентины Ивановны.
– Ээээээ… – промычал я в трубку и в следующий миг что есть мочи сорвался со своего стула.
Кажется, я даже не сорвался, а просто взлетел до потолка. "Приземлившись" обратно и "пробуксовав" по кафелю я неуклюже шлепнулся на пол. И вот в голове моей уже слышатся тяжелые шаги суровой женщины. Не веря в неотвратимость судьбы, я вновь вскочил и ринулся к двери. Дергаю ручку на себя. Дверь не поддается, и я понимаю, что это провокация и… неотвратимость судьбы.
– Отпустите, отпустите! Я заплачу! Люди, помогите! Выпустите! Убивают! – кричу я в истерике и продолжаю "мучить" несчастную дверь.
– От себя, от себя… – доносится до меня шепот охранника.
– А? – оборачиваюсь я на него.
– Всё, пропал парень, – отчаянно вздыхает Петрович и начинает креститься.
– Ну, от себя же, конечно! Какой же я глупый! – как ребёнок радуюсь я, открываю дверь и невольно оборачиваюсь на гардеробщицу.
Сердце моё сжимается в ущербный комок. Уже приоткрытая наружу дверь медленно и жалобно скрипя возвращается обратно.
Валентина протягивает мне руку, а по глазам её катятся слезы. А от слез так и разит жаром и целой лавой огненных чувств.
– Витенька… Витенька… – шепчет она. Шепчет так мягко, сладко и светло, что все внутри меня тает как мармелад, а к горлу поступает горечь.
Ну, какой же я все-таки эгоистичный мерзавцев. Село. Настоящий гад и меркантильный эгоист, ничего не понимающий в настоящих женщинах. Обидеть нимфу может только такая невоспитанная деревенщина как я.
И вот уже её пухлый нос становится изящной пуговкой, с потрескавшихся губ сходит лёд и они пылают спелой вишней, а глаза пылают так ярко, что их свет достает до самых моих глубин, пробуждая во мне что-то самое первое и самое юное. Тысяча чертей, да ведь именно тебя я искал всю жизнь. Вот так всю жизнь смотрел в зияющие пустоты, не зная, что где-то есть ты. Сидишь на гардеробе в театре, а я хожу мимо, даже не зная, что здесь моя судьба и моя жизнь. Теперь у нас всё будет хорошо, мы будем жить вместе, у нас будет много детишек. Ты уйдешь из театра, чтобы всегда быть со мной рядом. Вместе встречать рассветы, провожать закаты и ходить на спектакли в ТЮЗ.
– Витенька…. Витенька – протягивает она ко мне руки, и я как в гипнозе протягивают к ней свои. Теперь я твой и только. Иди же ко мне, богиня. И вот я уже вижу, как это ангел отрывается от земли и медленно так парит ко мне по воздуху, изящно размахивая своими очаровательными крылышками и шля мне воздушные кокетливые поцелуйчики.
– Беги пацан, беги – слышу я рядом злой шепот "змея-искусителя", который хочет помешать нашему счастью.
Ещё чуть-чуть и наши ладони соединяться в пламени страсти и вечной любви.
Проклятый насморк. Проклятая простуда. Предательский чих.
– А-а-а-а-а-п-ч-и-и-и! 
Я чихнул и все мои мысли, иллюзии и "зайчики" из глаз разлетелись в разные стороны. Я увидел, как ко мне неуклюжей походкой, с пошлой улыбкой и прищуром движется пожилая гардеробщица, виляя бедрами и вытянув вперед морщинистую ладонь. С хрипотцой в голосе она продолжает шептать мое имя.
 "Наверное, пьет", – подумал я и ринулся прочь.
И бежал я так, как не бегал никогда, по лужам, канавам и на красный свет. Правда, на середине пути остановился, подумав, какой-же я все-таки я мерзавец и подлец. Обидеть женщину – это не по-мужски. Даже обратно хотел вернуться, но оценив все "перспективы", понял, что "лучше не надо". "Совесть - не тигра, не съест!", – подумал я, опять испугался, и побежал дальше.
А дома мою простуду, как рукой сняло. Вот оно настоящее лекарство!