Прошлое в мерцании свечей...

               
            Антонина была шестипалой. Это необычное обстоятельство по-разному воспринималось окружающими, даже её муж Василий, двоюродный брат моего отца, был по отношению к ней из-за этого неоднозначен. Казалось, что этот палец что-то означает и это что-то нехорошее. Антонина иногда так смотрела на Василия, что он не понимал её. Антонина всегда повязывала голову платком с узлом под подбородком. Носила чёрную длинную юбку и светлую блузку, а летом, в жару лёгкое платье в мелкий цветочек. Приехала она в наш город с ребёнком без мужа и целой группой семей, переселившихся из России. Район, где обосновались выходцы с Урала, первые из них приехали ещё в начале прошлого века, так и называли «Уралка». Разные люди там были, но хорошо помню, что молодые девушки часто ходили к каким-то древним старухам, которые ворожили, делали настои из трав и использовали их в качестве приворотов. Антонина, в отличие от своего мужа, была верующей, что в советское время поголовного атеизма чаще было осуждаемым. В разговоры о религии Антонина не вступала и упорно продолжала ходить и на ранние утренние службы, и на вечерние.
         В нашем городе на территории кладбища была небольшая церковь, скорее часовенка. И то, что церквушка находилась внутри кладбища многих пугало, только во время Пасхи туда съезжались на заутреню все православные, а после неё, рано-рано начинали святить куличи. Желающих освятить печёное и крашеные яйца было много, они располагались и внутри, и снаружи вдоль кладбищенского забора. В небольшом церковном хоре и служила Антонина. Василий ненавидел это её занятие, но жена всё равно по выходным пела, голос у неё был действительно хороший, а также она принимала участие и в отпевании.
          В семье Антонины было трое детей: старший – Шурик, взрослый и серьёзный парень, и два младших, уже общих с Василием близнеца – Лёнька и Минька. В нашей семье было три девочки. Мы частенько бывали в гостях у дяди Васи, нас детей поили чаем, а потом мы   дружно играли в свои детские игры. Было всегда смешно от того, что с трудом различали близнецов, только по одной родинке на щеке можно было угадать, кто есть, кто.
         В частном доме Антонины была разная живность: куры, кролики, свиньи. В больших кадках квасили капусту, мочили яблоки и солили арбузы. Накрывая на стол, делала она это как-то небрежно, Антонина искусно прятала шестой палец на руке, но мой отец ничего не ел из-за этого, хотя добродушный брат Василий усиленно предлагал угоститься. Никаких постов и воздержаний в пище братья не придерживались, может, поэтому Антонина сердилась, но помалкивала.
       За скотиной смотрел дядя Вася, а в доме управлялась жена, но помнится, что у них всегда было как-то неопрятно. Василий изредка поколачивал жену за это, но когда она ссылалась на нехватку времени, то ругался и кричал, что на церковь-то у неё всегда времени хватает, грозился, что запретит ей и вовсе ходить в церковь. Но Антонина всё равно незаметно убегала и продолжала петь в хоре.
        После праздника Пасхи Василий переселялся на огород, там он построил шалаш из камыша и глины, поставил кровать и стол, на костре кипятил чай. В шалаше были глиняные полы, и в самую жару (40-45 градусов!) в нём было прохладно. Василий выращивал на своём участке помидоры, огурцы, капусту, сладкий болгарский перец, виноград, который отбрасывал живительную тень, а на нашей бахче рядом были только арбузы и дыни, песчаная почва позволяла выращивать их замечательно большими, вкусными и сладкими. Дядя Вася сторожил всё это обилие фруктов и овощей от непрошенных «гостей», присматривал и за нашим участком, так как мои родители работали на государственном предприятии и могли появляться только в выходной день. Ехали за город автобусом, а потом на велосипеде или пешком.
          Для детей летом, в каникулы, там было раздолье. Мы все весело купались в отводных каналах, прорытых в песчаных барханах, вода в них была светлая в отличие от мутной глинистой в самой реке. Потом по горячему песку, обжигая босые ноги, бежали к шалашу. С каким удовольствием вгрызались в сочную сладкую мякоть арбуза. Сок стекал по подбородку и по рукам, мы бежали к скважине, со слипшимися пальцами, вручную качали воду, которая сначала была тёплая и с песком, а потом ледяная, мыли руки и визжали, обрызгивая друг друга.  Пользы от нас и помощи на дачных участках, я уверена, было мало, но дядя Вася никогда не ругал нас.  Он изредка ворчал, так для порядка, но чаще улыбался. Без Антонины он был спокойным и добродушным.
А вечером мы возвращались домой. Босые ноги по щиколотку утопали в мягкой пыли, которая в верхнем слое была ещё тёплой, а ступни уже ощущали холодок. Солнце огромным шаром быстро исчезало за горизонтом, и вечерняя долгожданная прохлада наконец-то опускалась   на утомлённую зелень.
        Жизнь разбросала всех родственников в разные стороны. Нет уже на белом свете ни дяди Васи, ни его жены Антонины, которая надолго пережила мужа, нет одного из близнецов, да и мой возраст солидный, нет уже и дома, где они жили. Но почему-то в храме, присутствуя на отпевании моей подруги в мерцании свечей, вдруг отчётливо увидела ту, нашу часовенку, и жаркой волной всплыли воспоминания из моего дошкольного детства.
         Хоронить дядю Васю приехали все его родственники. День был жаркий. По настоянию Антонины его отпевали в церкви в закрытом гробу. Я стояла рядом с мамой и слышала, как она шептала какой-то родственнице: «Кум Васька, наверное, переворачивается от злости в гробу, он непременно обругал бы Антонину матерными словами, ведь наказывал жене ни в коем случае не заносить его в церковь». Обе женщины улыбнулись. Антонина не плакала, она с выражением тихой грусти пела.