Высылка 1944года

Марет Сабдуллаева. Залпаъ Берсанова.
В канун нового – 2019 года – в одном из пригородов Грозном скончалась Марет Сабдуллаева, которой по паспорту было 102 года. До последних дней своей жизни у этой женщины была ясная память. Она помнила свое прошлое до мельчайших подробностей.
Она с благодарностью вспоминала всех, кто помог ей в самые тяжелые периоды ее жизни. Одна из них – немецкая женщина по имени Зина.
Марет была прямым потомком известного наиба Шамиля – Саадуллы (отсюда ее фамилия, правда, слегка измененная).
Предки Марет были зажиточными людьми. С победой советской власти Сабдуллаевы немало пострадали от этого.
«К нам в дом постоянно врывались комиссары, протыкали стены штыками, переворачивали все в доме вверх дном – искали золото, – вспоминала Марет. – «Мы знаем, что у вас спрятаны золотые кувшины, подстаканники, золотые пого
Иногда приходили среди ночи. Залезали в сапогах в постели, на которых мы спали, и прощупывали стены.
Комиссарам ничего не удалось найти у нас. Но это не помешало им забрать нашего отца, объявив его кулаком.
Это было в 1933 году. За четыре года до этого умерла наша мама. Умерла от родов. Новорожденный мальчик тоже умер.
Мы с сестренкой стали круглыми сиротами. Мне было тогда 7 лет, сестренке Шумисат – 5.
Мы с сестрой с раннего детства были очень привязаны друг к другу. Но судьба часто разлучала нас. И это было самым страшным испытанием в моей жизни».
Марет и Шумисат забрал к себе дедушка, который жил в городе.
Когда Марет исполнилось 16 лет, к ней посватался один парень из села Гехи. Дедушка не мог отказать этим почтенным людям, и отдал внучку замуж.
У Марет родилась дочь, потом сын.Она была счастлива. Муж и родственники относились к ней очень
хорошо.
Но в 1944 году страшная беда пришла в Чечено-Ингушетию. Два коренных народа – чеченцев и ингушей – обвинили в пособничестве немцам и выслали с родных краев в Казахстан и Среднюю Азию.
«Я, мои двое детей, муж, свекровь, золовка, деверь и его двое детей попали в один вагон, ¬¬– вспоминала Марет. – Это было большое везение. Потому что много семей во время отправки разбили по разным вагонам, и родственники потеряли друг друга и искали всю жизнь.
Куда увезли моего дедушку, его семью и мою сестру Шумисат я не знала. Много лет мне пришлось разыскивать их.
В дорогу мы взяли много еды – зерно, кукурузу другие продукты. Нам удалось также взять золотые украшения, истанги (ковры ручной работы).
В поезде стоял страшный холод, потому что нас везли вагонах для скота. В этих вагонах было много щелей, в которые проникал холодный зимний воздух. Была в вагоне самодельная печь, но из-за сквозняков тепло, которое давала она, не сохранялось. Я со своим маленьким сыном забралась наверх, на мешки с зерном. Там было теплее. Не знаю, как это получилось, но мой малыш, когда после остановки поезд резко тронулся, упал прямо на печку и сильно обжегся.
На остановках приходили врачи и лечили его раны. Они ласкали его и приговаривали: «Какой хорошенький малыш!»
Когда мы, наконец, доехали до места назначения, вышли из вагона. У меня закружилась голова. Я еле удержалась на ногах. Оказывается, я заболела тифом.
Попали мы в Казахстан, в город Семипалатинск. Нас поселили в бывшем свинарнике. Сквозь щели в стенах дул пронизывающий ветер. Топить барак было нечем. В первые же дни мы обменяли на продукты все золотые вещи и истанги, которые взяли с собой из дома.
Меня сразу же по прибытии поместили в больницу. Сорок дней я была без сознания. Когда, наконец, пришла в себя, я попросила зеркало. На меня смотрела лысая, худая старушка со впавшими глазами. Язык был неимоверно распухший и напоминал котлету. Под простыней были кожа да кости – это все, что осталось от моей фигуры, которая всегда считалась безупречной.
Я часто любила смотреться в зеркало, потому что люди говорили, что я очень красивая. Но на этот раз я просто выронила зеркало из рук, увидев свое отображение, и тихо заплакала.
Когда муж пришел забрать меня из больницы, я не могла стоять на ногах. Голова у меня болталась, как у китайского болванчика.
Муж на руках отнес меня домой.
Дома я хотела приласкать своего мальчика, которого давно не видела. Но он дико заорал и спрятался за бабушку. Дочка тоже боялась подходить ко мне.
Как-то пришел человек из комендатуры, чтобы переписать нашу семью. Когда я сказала, что 1925 года рождения, он расхохотался:
- Выходит, тебе и двадцати лет нету? Да ты старуха! Тебе лет сто!
И записал в графе «год рождения» - 1916 год. Так в моем паспорте появилась эта дата.
Муж очень заботился обо мне. Он сумел меня выходить. Я стала поправляться. Со временем настолько окрепла, что уже стала вместе со своей золовкой ходить в степь за зерном. Очень тяжело было выковыривать зерна, потому что земля была твердой, как камень. Но самое страшное – в любой момент могли появиться объездчики-сторожа. А ведь за кражу колхозного имущества тогда можно было угодить на каторгу.
Как-то мы в очередной раз пошли с золовкой за зерном. Но тут появились объездчики. Мы с золовкой побежали в разные стороны. Мне удалось спрятаться за стогом сена.
Я долго сидела в полусогнутом положении, ожидая, когда объездчики уйдут. От усталости меня свалил сон.
Услышав топот копыт, я проснулась. Надо мной стояли объездчики-казахи. они привязали меня веревками к своим двум лошадям и волокли три километра. При этом непрерывно били меня плетками.
Меня закинули в пустой амбар и сверху заперли.
В амбаре висели шкуры баранов. Я подстелила их и прилегла. Все мое тело было в кровавых ссадинах.
К счастью, я уснула и перестала чувствовать боль. Вдруг проснулась от глухих ударов в стену. Оказывается, это местные ребятишки били по амбару и кричали: «Огород воровала! Огород воровала!»
В этом амбаре я провела весь день и всю ночь. На утро пришел участковый, тоже казах. Амбар открыли, и мне велели выходить. Я еле держалась на ногах. Надо было спуститься по деревянной лестнице в три ступеньки. Для меня, уставшей, обессилевшей, это было непреодолимым препятствием. Участковый «помог» мне спуститься. Он из-за всей силы пнул меня ногой так, что мое израненное тело, испытывая страшную боль, скатилось по лестнице. Я с трудом пришла в себя. Но была рада, что оказалась на свободе, что меня не посадили в тюрьму, не отправили на каторгу.
Я переживала, что же случилось с моей золовкой? К счастью, придя домой, я увидела ее. Оказывается, ей удалось убежать от объездчиков.
Страшное испытание ожидало и моего мужа и его брата. Один наш односельчанин от безысходности украл корову с колхозной фермы, зарезал ее, и мясо закопал под пол своего дома. Власти нашли его, арестовали и требовали сказать, кто ему помогал, мол, одному человеку не под силу такое сделать. По подозрению арестовали брата моего мужа, хотя он был абсолютно не причастен. Его раздели, выгнали на сорокаградусный мороз и избивали плетками. Потом посадили в какое-то помещение, туда периодически спускали ледяную воду, и приходилось стоять в этой ледяной воде почти по пояс.
Вдоль стен этого помещения стояли доски. Мой деверь взбирался по этим доскам, чтобы не стоять в ледяной воде, но через некоторое время, обессилев, вновь скатывался в низ. Наконец его отпустили, наверное, поняли, что он действительно был не причастен к краже коровы. Но здоровье его было расшатано. Деверь вскоре умер».
Через некоторое время у Марет родилась девочка, но она прожила всего несколько дней. Было бы удивительно, если бы она родилась здоровой, после всего что пережила ее мать.
«Зиму мы кое как пережили, – вспоминала Марят. – Но весной скончалась моя свекровь, муж брата и мой маленький сынишка, тот сынишка, который обжегся в поезде. Когда на улице стало тепло, запах в свинарнике, в котором мы жили, стал невыносимым. Мой муж, я, племянник моего мужа и моя семилетняя дочка соорудили из дерна что-то наподобие землянки с маленьким окошком, сделали в нем печь. Правда, когда наступила зима, ее нечем было топить.
К счастью, власти дали нам корову. Дыхание этой коровы – было единственное, чем можно было согреться в сорокаградусный мороз, который стоял на улице и в нашей землянке. У соседей казахов был возле забора свален сухой навоз. Когда в землянке стало невыносимо холодно, мой муж решил чуть взять его и растопить печь, но тут казахи схватили его и стали избивать. Муж, конечно, по мере сил сопротивлялся, дрался, но казахи так избили его, что он еле приполз домой на карачках. Кстати, мы все давно уже не ходили, а ползали, потому что ходить не было сил.
У нас были овечьи шкуры, которые дали нам власти. Другие чеченцы съели их, а мы грелись, заворачиваясь в них. Я с трудом подползла к мужу. От холода все части моего тела были замерзшие, они стали как деревянные. Я накрыла мужа шкурой, он с трудом произнес:
– Ты была для моей матери, сестры, для всех них хорошей снохой, а для меня – хорошей женой. Суна кьинт1ера яла!(Прости меня! ) Я сегодня последнюю ночь живу.
Через два часа он умер. Моей дочери Таус было в это время семь лет.
– Мама, пожалуйста прижми меня к себе! – просила она.
Хотела, чтобы я согрела ее. Я сама была как ледышка, но сжимала ее в своих объятиях, дышала на нее, пытаясь отогреть. С нами жил Ахмад, сын деверя, который умер от побоев.
– Меня с Ахмадом отдадут в детский дом, – сказала Таус. – Я знаю, там всем детям дают паек. Мама, мы будем тебе паек оттуда передавать, чтобы ты не голодала.
Этой ночью Таус умерла...
Мы с Ахмадом остались одни, он был постарше моей дочери. Я уже забыла, когда мы в последний раз ели. У нас в землянке были и тыквы, и капустные листья, и маленькие картофелины, которые я собирала в поле, но все это было замерзшее как камень. Корова кое-как поедала это. Но нам было не по зубам.
Я обернулась в шкуру, взяла ведерко, где были картофелины величиной с голубиное яйцо, и сказала Ахмаду:
– Сейчас я пойду к Абдулле и сварю тебе картошку.
Абдулла был нашим соседом в селе, где мы жили до депортации. Я видела, как с крыши их хибары валил дым. Значит, у них есть печка, – радовалась я. Я старалась идти быстро, но падала от бессилия, картошка рассыпалась. Я снова вставала, собирала картошку и шла дальше. Наконец, дошла до дома Абдуллы. Когда он открыл дверь, я почувствовала тепло, которое давно не ощущала. Но от Абдуллы повеяло холодком. Он знал, что я переболела тифом, наверное, не хотел, чтобы я заразила его семью. Я его понимала…
Но все же Абдулла и его жена пригласили меня в дом. Мне очень хотелось зайти и отогреться, хотя бы пока картошка будет вариться, но я отказалась. Протянула ведерко с картошкой и попросила: «Вы не могли бы ее сварить?».
Я стояла на морозе, радуясь, что смогу накормить Ахмада. Через некоторое время дверь открылась и мне протянули мое ведерко со сваренной картошкой. Мне так хотелось взять хотя бы одну из них и съесть вместе с кожурой, но не могла себе этого позволить – надо было накормить мальчика. Я очень торопилась, падала, картошка рассыпалась, я собирала ее замерзшими руками и опять шла вперед.
Наконец, я дошла до нашей землянки, открыла дверь и застыла. Возле порога, обняв труп моей дочери, сидел Ахмад.
Он был мертв.
Я подползла к печи, прильнула к ней и сидела так, почти не двигаясь. Вокруг меня лежали трупы родных людей: мужа, деверя, дочери, племянника мужа. Я не могла никуда уйти, оставив их, с каждым днем силы все больше покидали меня и меньше оставалось шансов выбраться из землянки. Да и куда мне было идти?
Каждую ночь ко мне во сне приходил муж и говорил: «Не сиди здесь, среди трупов! уходи!»
Мой муж был очень заботливым при жизни. Даже мертвый, он переживал за меня.
Мне казалось, не только люди, даже Бог забыл обо мне. Он не спешил забрать меня к себе, а у меня не было сил подняться с места. Мне надо было предать земле близких мне людей. Но у меня не было на это сил. Больше всего я боялась, что придут волки или собаки и съедят их, и меня и нашу отощавшую корову.
Одиннадцать страшных дней и ночей пролежала я среди трупов.
Но однажды дверь нашей хибары распахнулась и на пороге появилась женщина, это была немка. Наверное, сам Всевышний послал ее, чтобы спасти меня.
«Будешь жить у меня! – решительно произнесла она. – Корову мы отведем на базу».
Женщина назвала себя Зиной. Наверное, у нее было другое – немецкое имя. Но она звала себя так, чтобы не злить местных. Ведь тогда шла война с немцами. Хотя мужа Зины отправили на фронт, и он пропал там без вести».
Зина вывела корову из землянки, велев Марет закрыть дверь изнутри.
Затем она вытащила Марет через окно. Сделать это было нетрудно – женщина весила как ребенок.
«В ее доме было тепло и очень чисто, – вспоминала Марет. – Она накормила меня. Искупала, дала чистую одежду. Она не побоялась этого сделать, хотя я переболела тифом, и у нее в доме было двое детей.
Каждый день Зина спозаранку уходила на работу, она была дояркой. Это была очень тяжелая работа. Зина приходила уставшей. Но, несмотря на это, каждый день купала меня. У меня самой на это не было сил.
Она приносила для меня парное молоко. Давала его мне, обделяя собственных детей.
Благодаря такому уходу, я стала поправляться. У меня отросли черные густые волосы.
Я уже могла вставать. Моя одежда представляла из себя лохмотья. Зина связала для меня мне юбку и кофту вишневого цвета. Она была большая рукодельница.
Когда я окончательно пришла в себя, Зина взяла меня с собой на работу на базу.
Летом, взяв детей, мы с Зиной повели скот на выпас. Я не оставляла надежду найти своих – дедушку, его семью, любимую сестру Шумисат. И самое главное – предать земле тех, кто остался в землянке.
На выпасе я встретила чеченцев. Поблагодарив Зину, я ушла к ним».
Так, благодаря этой удивительной женщине, Марет не только выжила. Она проживет еще 73 года. Заведет новую семью, детей.
До конца своих дней она с большой теплотой вспоминала немецкую женщину Зину, ту, что подарила ей вторую жизнь.