Ловкость рук

1982 год, маленький уральский посёлок Дабада. Яркое, солнечное утро, в избе уже все проснулись. Трёхлетняя Иришка залезла верхом на папу и заливисто смеётся.
Он приехал поздней ночью, когда она крепко спала. Давно его не видела – более полугода он, Василий Михайлович Прошин вкалывал бульдозеристом на далёком таёжном золотом прииске. Зимой там все работы, понятное дело, прекращаются, мужики возвращаются домой, к семьям. А весной снова туда – на эту каторжную работу до седьмого пота, кормить комаров и гробить здоровье. Не за романтикой едут – за деньгами, за длинным, о-очень длинным рублём. Впрочем, далеко не всякий мужик такую работу выдержит.
Наконец бабушка приглашает к столу, завтракать. В большой миске янтарные оладьи, брусничное варенье в банке, маринованные грибочки, и среди этого великолепия бабушка поставила гранёную бутыль с калиновкой. Но тут вмешалась жена Катя: - Вася, только по маленькой один раз, для аппетита. Сам знаешь, у нас с тобой сейчас очень важное дело. Вот когда вернёшься, мы твой приезд отметим, как полагается.
Она сама налила мужу крохотную рюмочку, такие же налила себе и бабушке. Та поначалу заворчала: - Что же, сыночку и не выпить, коли домой вернулся?
- Да выпьет он, сколько ему надо, но чуть попозже. Сказано ведь: сделал дело – гуляй смело.  Дела у нас ещё важные.
А дело было действительно очень важное. После завтрака Вася с Катей, поручив бабушке присматривать за своей неугомонной Ирочкой, закрылись в комнате и стали считать деньги.
Все деньги были в сотенных купюрах, и было их очень много. Пересчитывали несколько раз, особенно Катя всё никак не могла остановиться; видно, сам процесс уж слишком приятный.
Подумав, опять стала пересчитывать, Васька засмеялся: - Чтоб тебе всю жизнь этим заниматься! А потом, перетянув резинкой толстенную пачку купюр, положила на стол, задумалась.
- Ну что же, Вася, на двухкомнатную кооперативную квартиру в городе точно хватит, это факт. А вот хватит ли на трёшку? Надо бы узнать. Понимаешь, хотелось бы сразу переехать один раз, и всё. Ведь сам понимаешь – один переезд равен двум пожарам.
- Знаешь, Катюша, пожалуй, ты права. Узнаем цены, и если на трёшку ещё не хватит, может, я ещё сезон отработаю, тогда точно и на трёшку хватит, и на мебель ещё останется.
Катя мечтательно зажмурилась: - Да-а, переедем в город, в квартиру со всеми удобствами. Да и Иришке, когда будет подрастать, школу подберём хорошую, а может, и в музыкальную школу пойдёт или во всякие спортивные секции. Что и говорить, город – это другой уровень жизни!
Василий задумался: - Только знаешь, милая, давай-ка мы все эти деньги сегодня же положим на книжку в сберкассе, а то если они дома будут, мы их всё равно будем тратить, потом сама не заметишь, куда они делись.
- Что же, разумно. Вот сегодня и сходи, положи на книжку, и трогать их не будем.
Пока Василий одевался, в избе разыгрались события: котёнок, спасаясь от Иришки, забрался на самую верхнюю полку и спихнул оттуда трёхлитровую банку малинового варенья. Падая, она разбилась о край вешалки, и теперь вареньем залито пальто Василия. Единственное приличное пальто у него… Чтобы привести его в достойный вид, несколько дней понадобится, наверное.
- Ладно, Катюша, схожу в этой старой телогрейке.
- Да что же ты, Васька, перед людьми-то не стыдно? Глянь, из дырок-то вата торчит, и ты такую срамоту оденешь?
- Подумаешь, чего такого; чай, не в столице живём, сойдёт и так.
- Да ведь глянь – сегодня 20 градусов мороза, ты уж и свитер тёплый одевай. И вот рукавицы бери, тёплые.
Рукавицы Васька отказался брать: - Мне их засунуть некуда, глянь – у этой телогрейки карманы – одна видимость. Снаружи смотришь – вроде карман, а глянь изнутри – это просто дыра сквозная, нет там кармана. Впрочем, ежели руки будут мёрзнуть, обойдусь: ведь сквозь эти дырявые карманы руки свободно проходят сразу в карманы брюк, так что авось не замёрзну.
И вот Васька идёт по посёлку. Снег на солнце ослепительно блестит – глаза слезятся, звонко скрипит под ногами. По пути к сберкассе он решил пройтись по базару – так короче путь, да и глянуть, давненько здесь не бывал. Несмотря на морозец, народу довольно много; впрочем, уральцев морозом в 20 градусов не испугаешь, привычны.
Вот идёт знакомая продавщица пирожков, уже который год она здесь торгует: - Пирожки горячие, горя-ячие пирожки, с картошечкой, с яблочками, с брусникой, только что из печи! – заливисто нахваливает она свой товар.
Молодой парень, по виду студент, ходит с канцелярскими товарами, и тоже бойко рекламирует:
- Шариковые авторучки прекрасного качества, новейшая разработка. Такой авторучкой можно не только писать, но и зачёркивать написанное. Пишет чисто, ровно и без грамматических ошибок!
А вот и ещё один интересный персонаж: помятый мужичонка с пропитой физиономией, с сизым носом, в рабочем бушлате и старой солдатской ушанке, пытается продать вязаные рукавицы, одну пару – узорчатые, женские. Не у своей ли жены спёр, рассчитывая получить хоть на бутылку плодово – выгодной бормотухи: - Купите рукавички, хорошие, тёплые, мягкие!
Но желающих не находится, а ему страсть как похмелиться хочется, душа горит, и он уговаривает прохожих: - Ну хорошие ведь рукавички, тёплые, берите, чё вы?
Потом разозлился: - Не хотите брать? Ну и ходите, как голуби, с синими лапками!
А вот на раскладном столике мужик расставил деревянные сувениры. Здесь и разделочные доски, и скалки, и резные скульптурки разных животных, выполненные с большим мастерством.
Очень древняя старушка залюбовалась фигурками: - Ой, какой слоник красивый!
- Бабушка, это не слоник, это мамонт. Это раньше такие жили, давно.
- Да, да, я помню…
Васька переглянулся с продавцом, оба усмехнулись. Сколько же ей лет, если она ещё мамонтов помнит?
А вот Федька, мужичок лет тридцати, в полушубке, лохматой шапке и здоровенных, растоптанных валенках продаёт дублёнку. Жиденькая козлиная бородка, беломорина в зубах. К нему часто подходят, смотрят дублёнку, но никак не покупают – уж больно дорого просит. Ну что же, она не протухнет, не сегодня продам, так может завтра повезёт. Это не местный мужик, он разъезжает по рынкам, продаёт. А делает эти прекрасные дублёнки его семейство, целая артель, у себя дома. Когда у него покупатель приценивается, он называет вдвое дороже, чтобы в результате можно было сколько-то скинуть, по доброте душевной.
Подошёл и Василий, смотрит. Федька на него косится с брезгливой ухмылкой: в драной старой телогрейке, а поди же ты, на дорогой товар поглазеть подошёл. Ну что же, пусть хоть полюбуется… Васька посмотрел с разных сторон, пощупал, покрутил, спросил цену. Федька, чтобы сразу закончить этот никчёмный торг, назвал втрое дороже. Васька постоял, раздумывая, потом сунул руку в правый карман телогрейки и вытащил здоровенную пачку сотенных купюр, перетянутую в двух местах резинками. Отогнул несколько, подумал, и сунул пачку опять в карман телогрейки. Федька был ошеломлён: впервые в жизни он видел такую пачку, это сколько же там тыщ? Наверное, за всю жизнь столько не заработаешь!
Васька решил примерить дублёнку, снял свою телогрейку и подал продавцу: - Подержи.
Одел дублёнку – вроде подходит, ладно сидит на нём. Стал застёгивать, чуть отвернулся, и тут вдруг Федька рванул бежать с его телогрейкой. Сбил с ног некстати подвернувшуюся пироженщицу, короб её упал и пирожки рассыпались по снегу. Удивительно, как в тяжёлом полушубке и в здоровенных растоптанных валенках можно так быстро бегать!
Васька закричал было: - Стой, дурак! А потом сообразил: это же не я его, а он меня обманул, так чего же мне его жалеть? Застегнулся поплотнее в свою обновку и пошёл, довольный, в сберкассу. Федька удрал с базара, пронёсся какими-то задворками, петляя и оглядываясь, пока вконец не выдохся. Оказался на пустыре, среди каких-то штабелей брёвен, засыпанных снегом. Оглянулся, убедился, что никого нет, стряхнул снег с бревна, присел и развернул свою добычу. Тяжело, порывисто дышит и с ужасом смотрит на сквозные дыры вместо карманов…
В это время со стороны пруда в посёлок возвращаются мальчишки, братья Санька и Славка, 10 и 11 лет. Катались на санках с кручи, потом по льду пруда они далеко едут, одно удовольствие. Но теперь они проголодались, пора домой. И вдруг они услышали звуки драки – вон там, где брёвна навалены. Оставив санки у тропинки, тихонько стали подкрадываться.
Мужик в полушубке, хрипло и злобно матюгаясь, избивал кого-то ногами. Из-за сугроба не видно, кто там лежит, немножко видно что-то тёмное, но уже не шевелится и молчит, а озверевший мужик продолжает яростно пинать.
- Вот зверюга, ведь лежачего бьёт, и как бьёт… А тот уже молчит; может, уже умер? И взрослых нет никого, позвать бы на помощь…
Вдруг мужик перестал пинать, сел на бревно и… заплакал! Пацаны оцепенели: как это?! Или, может, испугался, что убил? Он тяжело поднялся, понурив голову и шатаясь от усталости, и пошёл. Они ещё подождали, а когда он совсем скрылся из виду, тихонько подошли.
На снегу лежала старая телогрейка… Следы только от мужика, других нет. Значит, он с такой яростью избивал телогрейку?!
На Федьку вдруг навалилась страшная усталость. Едва передвигая ноги, он прошёл околицей, сделав большой крюк, чтобы не идти через базар, добрался до автостанции, и вскоре сел в рейсовый автобус. Домой, только домой! Сидел и раздумывал: своим не расскажу, чтобы на всю жизнь в дураки не записали, а про дублёнку скажу – ограбили. Трое здоровенных амбалов прижали – ну что тут сделаешь?
Горько усмехнулся: ловко я сообразил, так рванул – сроду так не бегал, с такой скоростью. Жаль только, что надул сам себя, подарил новёхонькую дублёнку чужому дяде. А в этот посёлок больше не сунусь, ноги моей здесь не будет!
Эх, чёрт, вот и ловкий я, и шустрый, а поди же ты – невезуха, ну что поделаешь…