Мне страшно...

— Прости, малыш, меня опять задержали на работе... Есть хочешь?

Папа всегда это спрашивал, когда приходил домой. Ничего интересного. От него снова неприятно пахло, и я обиженно шмыгнула носом:
— Хочу...
Папа кивнул и скрылся на кухне. Через минуту он снова появился в гостиной, покачивая на ладони тарелку с растворимой кашей.
— Смотри, вкусно!
Я на мгновение скосила глаза в сторону, оценивая приготовленное блюдо, и снова отвернулась к телевизору. Показывали мультики.
— Ты снова обманул.
— Да, дочка, я знаю... — папа рассеянно почесал затылок и подошел чуть ближе, — но это в последний раз, обещаю тебе!
Неприятный запах усилился. Я с сомнением посмотрела на него и вытащила из рук миску:
— И так ты тоже говорил.
Он замолчал. Я с шумом проглотила ложку отвратительной разноцветной бурды:
— Сегодня по радио передавали грозу.
— Да, я знаю...
— А еще в моей комнате есть пауки.
— В выходные потравлю...
Я удовлетворенно кивнула. Папа говорит, что я похожа на маму. Она была строгая и часто на него ругалась. Я тоже ругаюсь. Чтобы папа не баловался.
— Ты же знаешь, милая, что я тебя люблю?
— Не всегда знаю — я посмотрела на папу с видом оскорбленного до глубины души человека. Он вздохнул и погладил меня по голове, слегка дернув за косичку:
— Мне жаль, дочка. Больше такого не повторится.
Я грустно кивнула.

Мне страшно.

Утром он снова ушел. Я проснулась, когда было еще темно. Из угла послышался неприятный звук. Будто кто-то отчаянно царапался когтями, пытаясь выйти. Там стоял только белый шкаф с розочками. В нем была вся моя одежда. Я всхлипнула и спряталась под одеяло.

Мне страшно.

Вечером папа не пришел. Стало холодно. Я опасливо покосилась на шкаф. Никаких звуков из него больше не было, и я вылезла из кровати, чтобы достать свитер. Под дверцу шкафа просунулась небольшая черная лапка, и я громко завизжала. Лапка на секунду замерла и быстро исчезла. Осталась только я.

Мне страшно.

На следующий день папа снова не пришел. Мне хотелось есть так сильно, что даже живот опух. Я, как взрослый и самостоятельный человек пяти лет, решила, что пора приготовить что-то самой. Но на кухне не было ничего, кроме одного тухлого огурца. Немного пожевав его, я выплюнула изо рта зеленую кашицу и отправилась обратно в комнату. Там что-то зашуршало, и я замедлилась. Шаги эхом отдавались в ушах, заставляя тело покрываться мурашками ужаса. Краем глаза я увидела, как по подушке пробежал большой паук.

Мне страшно.

Но и на третий день его не было. Зато кто-то положил под дверь маленький кусочек сухой булки. Я с жадностью набросилась на еду, стараясь не уронить ни крошки. Только прикончив сухой огрызок, я заметила, как холодно в доме. На кухне было настежь открыто окно. Я встала на табуретку и закрыла плотную раму. На подоконнике стояло молоко. Наверное, соседи. Иногда они так делали, когда папы не было слишком долго. Я быстро выпила всю бутылку и, не вытирая губ, пошла в гостиную. В комнате я ночевать перестала. Там был паук.

Мне страшно.

Я сидела на диване и ковыряла большим пальцем ноги старый ковер. Из-за грозы по телевизору были одни помехи. По окну, вот уже несколько часов, соревнуясь с каплями дождя, ползала муха. Она громко дребезжала крыльями и пыталась вылететь в окно. Но я его закрыла. Муха еще несколько минут побилась в холодное стекло и затихла. Я с интересом выглянула из-за спинки дивана. Муха не двигалась.

Мне страшно.

Папа появился на пятый день. И снова ночью. Он устало стянул с ног грязные сапоги, выключил шумный телевизор, и, шлепая огромными пятками в дырявых растянутых носках, направился в мою спальню. Поднялся по лестнице. Несколько раз споткнулся. Один раз грязно выругался. Зачем-то постучал. Я сидела на кровати и, не отрываясь, смотрела в сторону белого шкафа с розочками. Папа остановился в дверях, нервно оглядел всю комнату и спросил:
— Малыш, меня опять задержали на работе... Ты, наверное, есть хочешь?
Я подняла на него голову, и он вздрогнул:
— Нет, не хочу.
Отец растеряно переступил с ноги на ногу. Сегодня от него не пахло. Я улыбнулась:
— А еще, знаешь, что?
— Что? — глухо спросил он. Я продолжала глупо улыбаться, от чего ему стало не по себе.
— Я больше не боюсь пауков, пап. Ни одного.
— Ты молодец, дочь...
— Я сама научилась. А ты пауков боишься?
Папа вошел в комнату и осторожно присел на край кровати:
— Ну, немного.
— Не бойся, это не страшно — утешила я его. Папа замолчал, и я заботливо положила руку ему на колено. Он снова вздрогнул.
— Пап?
— Да, малыш?
— А есть, все-таки, ну совсем не хочется!
— Хорошо...