Ничего святого, или Любовь к правде. Действие втор

   ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ.

СЦЕНА ПЕРВАЯ.
Тронный зал герцогского замка. В середине сцены два трона – для герцога и герцогини.
Справа слуги: Джино, Горелло, Массимо, Коломбина, Каталина, Нинетта, Нателла, Николетта, Инесса, Фатима. Слуги, служанки.
Слева господа: Пьеро, Амата, Теофрасто, Петруччо, Панталеоне, Сперанцина, Скатола, Нинфея, фрейлины, монахи.
Все ждут герцога и герцогиню. Кроме тех, кто выходит на авансцену, все замирают в позах, означающих беседу, время от времени позы меняются, но по большей части актёры стоят неподвижно, как беседующие статуи.
Из толпы слуг выходит Джино, машет и зовёт Теофрасто.
ДЖИНО:
Эй, Теофрасто! Теофрасто!
ТЕОФРАСТО (выходит из толпы господ, оба оказываются в центре на авансцене):
Что ж ты кричишь на весь замок?
ДЖИНО:
До тебя не докричишься. Или мне нужно было кричать «господин Теофрасто»? Хотя ты всего лишь сын герцогского секретаря и недоучившийся студент.
ТЕОФРАСТО:
Мне там стоять положено по протоколу, я дворянин и сын придворного. Так что уж извини.
ДЖИНО (принимает загадочный вид):
Ничего-ничего, я тоже скоро буду там стоять.
ТЕОФРАСТО (простодушно):
Вот и отлично! А то там и поговорить не с кем, кроме родителей. И Лючии.
ДЖИНО:
Не смеши меря! Единственное достоинство Лючии в том, что она герцогская дочка. Ни ума, ни красоты.
ТЕОФРАСТО:
Ну что ты! Она и умна и красива! А что герцогская дочка, так не виновата же она в этом!
ДЖИНО:
У тебя вовсе нет вкуса. Она же совершенный крокодил. Но это не важно. Скоро вместо Лючии будешь разговаривать со мной. Я скоро стану господином! Я хотел тебе сразу сказать, но ты не слышал, предпочёл разговаривать о всяких глупостях.
ТЕОФРАСТО:
Но это же чудно! А как?
ДЖИНО:
А вот не скажу теперь. Можешь беседовать со своей крокодилицей.
ТЕОФРАСТО:
Джино, скажи, пожалуйста!
ДЖИНО:
Нет.
ТЕОФРАСТО:
Ну, как хочешь...
ДЖИНО:
Так и быть. Я еду учиться в Болонью! Твой отец меня рекомендовал, приезжий доктор возьмёт меня с собой, а герцог оплатит обучение.
ТЕОФРАСТО:
О, поздравляю тебя! Быть студентом прекрасно – интересно и весело!
ДЖИНО:
О, я надеюсь! Тем более, что это не какой-то Салерно, а сама Болонья!
ТЕОФРАСТО:
Не скажи! Я сам выбрал Салерно и очень рад, что учусь там. Ни на какую Болонью не променяю!
ДЖИНО (в сторону):
Это потому, что ты, как последний болван, не видишь, что престижно, а что нет. Выбирать надо самое почётное, чтобы всегда быть на вершине!
(к Теофрасто):
Ну, это дело вкуса, кому что нравится. Но я тебя удивил?
ТЕОФРАСТО:
Скорее, порадовал! Хватит уж такому умнику ходить в слугах! Как приятно, когда друзья добиваются успеха!
ДЖИНО:
Спасибо тебе за добрые слова! Ты единственный мой друг! И, хотя мы будем некоторое время далеко друг от друга – ты в Салерно, я в самой Болонье, – знай, что я примчусь к тебе по первому твоему зову!
(в сторону):
Но, конечно, только в том случае, если ты предложишь мне хорошую должность или дашь много денег.
Из левой кулисы выходит Лючия, господа её приветствуют. Лючия подходит к Теофрасто и Джино.
ДЖИНО:
О, прекрасная Лючия! (целует ей руки)
ЛЮЧИЯ:
Джино, не дурачься!
(к Теофрасто):
Привет тебе, Теофрасто! Давно ли ты приехал из Салерно?
ТЕОФРАСТО:
Сегодня утром рано.
ЛЮЧИЯ:
Ну и как там? Какие новости ты нам привёз?
ДЖИНО:
Лючия! Лючия! Какие там могут быть новости? Все новости здесь! Я еду учиться в Болонью!
ЛЮЧИЯ:
Ну что же, поздравляю! И даже скажу отцу, чтобы он оплатил твоё обучение.
ТЕОФРАСТО:
Мой отец уже попросил герцога.
ЛЮЧИЯ:
Ты знаешь, Теофрасто, я тоже уезжаю. В Париж.
ТЕФРАСТО:
Как! Но ты же наследница!
ЛЮЧИЯ:
И ты как все! Моё наследство – бремя. Я не хочу его нести!
ДЖИНО:
Послушай, Теофрасто, нам с Лючией нужно поговорить наедине. А тебя, кажется, зовёт отец.
ТЕОФРАСТО (к Лючии):
Поговорим позже.
(Теофрасто пожимает плечами, отходит налево.)
ДЖИНО:
Обязательно скажи отцу про моё обучение, он тогда даст больше! Не могу же я казаться нищим в Болонье!
ЛЮЧИЯ:
Хорошо, скажу.
ДЖИНО:
О, ты мой единственный друг! И какой друг! Умна, красива! Знаешь ли, я, пожалуй, женюсь на тебе, когда вернусь из Болоньи.
(в сторону):
Кстати, отличная мысль! Отчего бы мне не стать наследником герцогства?
ЛЮЧИЯ (смеётся):
Об этом мне тоже поговорить с отцом?
ДЖИНО:
Нет-нет, сейчас не время, после! Пусть пока что это будет нашим секретом!
ЛЮЧИЯ (смеётся):
Да, такую чушь надобно хранить в секрете, чтобы не насмешить весь двор.
Но мне нужно помочь матери. (уходит в левую кулису)
ДЖИНО:
Вот ведь змея! «Не насмешить весь двор»... Какое пренебрежение! Мной! Ну погоди, как бы двор не зарыдал вместо смеха! (уходит к слугам направо)

СЦЕНА ВТОРАЯ.
Епископ Скатола и графиня Сперанцина, прохаживаясь и беседуя, выходят в центр на авансцену. Сперанцина неодобрительно поглядывает на слуг.
СПЕРАНЦИНА:
Невыносимо видеть, как дочь герцога болтает и хихикает с шутом!
СКАТОЛА:
Господь людей всех поделил рукою
Своею на сословия, дав всем нам
Обязанности пред Его лицом.
Одним пристало воевать и править,
Другие же должны прилежно слово
Господнее нести, определяя
Плоды порока, дабы знали все мы
Добро и зло. А третьим повелел он
Работать и служить, и эта доля
Не хуже остальных, и даже лучше:
Нет бремени принятия решений,
Ответственности, власти. Разве овцы
Не счастливы на пастбище зелёном...
СПЕРАНЦИНА:
Преосвященство, вы не на кафедре. Говорите простыми словами.
СКАТОЛА (хихикая):
Но вы же понимаете, графиня! Я долго, целый год, жил в Риме. Там принято... ну да. Я совершенно с вами согласен, графиня! Более того, скажу вам по секрету, что и в Риме с вами согласны: один из моих друзей, близкий к апостольской канцелярии... (хихикает)
СПЕРАНЦИНА:
Перестаньте хихикать.
Всё нынешнее попустительство в отношении слуг ужасно. Герцог совершает большую ошибку, если не сказать преступление, потакая слугам. Им разрешают всё на свете, им дают образование, им платят огромные деньги. А они при этом бездельничают. А то и занимаются чудовищными непотребствами. А ведь некоторые из них дворяне! Поверьте, монсеньор, эта страна вскоре окажется на краю гибели!
СКАТОЛА:
О, я давно уже понял, в чём корень зла.
СПЕРАНЦИНА:
Вы поняли?! Как странно! И в чём же он? Я думаю, что страшном падении нынешних нравов, происходящем от новейших умствований. А этим последним покровительствует наш герцог. Как, впрочем, и остальная Европа.
СКАТОЛА (хихикая):
Мы же с вами понимаем, что не вся Европа.
В этом и заключена моя мысль. Есть сила, способная противостоять падению нравов и разрушению порядка.
СПЕРАНЦИНА:
Перестаньте хихикать.
Вы, надо полагать, опять о папе. Но что он может?
СКАТОЛА:
Но герцог Северино – его вассал. Все это знают. (хихикает)
СПЕРАНЦИНА:
Перестаньте хихикать.
Только номинальный вассал. Мешочек золота в год – вот и весь вассалитет. Да ваше преосвященство в замке в придачу.
СКАТОЛА:
Подчинение папе должно стать действительным. В этом долг герцога и как вассала, и как христианина. Без этого предрекаемая вами гибель станет неизбежной. Даже более неизбежной, чем вам кажется.
СПЕРАНЦИНА:
О чём вы?
СКАТОЛА:
О Неаполе, конечно! У половины здешних придворных имения в Калабрии и Сицилии. Их дети учатся в Салерно. А сколько уже посольств отправлено в Неаполь! Мне донесли надёжные люди, что герцог всерьёз думает о переходе под покровительство неаполитанского короля.
СПЕРАНЦИНА:
Но там король – мальчишка. К тому же развратник. И такой же любитель слуг, как и наш герцог.
СКАТОЛА:
Вот и представьте себе, что будет, если эта страна попадёт под его власть! А ведь эту измену папе поддержат силы пострашнее, чем Неаполь. Её поддержат в Вене!
СПЕРАНЦИНА:
И вы знаете, как этого избежать? Никогда не поверю.
СКАТОЛА (хихикая):
Ну что вы, графиня, конечно, знаю! Нужно убедить герцога изменить своё отношение к Святому Престолу.
СПЕРАНЦИНА:
Ну, так я и знала. И правильно не верила.
СКАТОЛА:
О, не торопитесь, графиня! У меня есть план. И главная фигура в нём – вы! (хихикает)
СПЕРАНЦИНА:
Перестаньте хихикать.
Чем дальше, тем хуже. Нет уж, я здесь ни при чём.
СКАТОЛА:
Дослушайте!
Мы собрались по поводу наследства
Двух графств. Болонский доктор приглашён был
Уверить в праве герцога всех нас…
СПЕРАНЦИНА:
Вы опять сбиваетесь на проповедь, монсеньор. Говорите проще.
СКАТОЛА (быстро):
Есть возможность помешать Северино присоединить эти графства. А он их хочет. Вот и способ оказать на него давление. Мои люди провели изыскание и нашли, что законной наследницей одного из этих графств являетесь вы. И вот, если вы сегодня объявите о своих правах, то и все болонские профессора не смогут вам помешать. Вы же можете отказаться от этих прав в пользу герцога, но на некоторых условиях. А условия эти...
СПЕРАНЦИНА:
«Изыскания ваших людей»... в следующий раз, прежде, чем проводить изыскания, спросите меня. Я безо всяких изысканий знаю о своих правах. И права эти – дым. Они столь же смехотворны, сколь и права Северино. Но он – герцог, за ним Болонья и Неаполь. И, как вы говорите, Вена.
СКАТОЛА:
Но за вами может быть Рим!
СПЕРАНЦИНА:
Бросьте! Грозить герцогу Римом безнадёжно. Да и не сделает ничего ваш Рим. Опротестовать наследование не получится, а угроза этого только всех насмешит, и первым – самого герцога.
СКАТОЛА:
Графиня, вы и не подозреваете о силе и влиянии Святого Престола! (хихикает)
СПЕРАНЦИНА:
Перестаньте хихикать.
Подозреваю, подозреваю... погодите-ка. Если нельзя запугать герцога, то можно...
СКАТОЛА:
Графиня, я вас уверяю, что Святой Престол силён. А мои знакомства в Риме весьма значительны. Мы сможем давить на герцога с такой силой, что он вынужден будет признать папу действительным верховным над собой владыкой. А тогда моё влияние при папском дворе удвоится. И здесь я буду править – от имени Курии, конечно. Герцог будет лишь сидеть на троне. И вас я тогда не позабуду. Но сейчас мне нужна ваша помощь.
СПЕРАНЦИНА:
Да помолчите же, преосвященство! О ваших связях в Риме вы не рассказали разве что здешнему шуту. Разумеется, номинальность вассалитета и самодурства герцога и приводят к тем моральным ужасам, что здесь творятся. А неаполитанская власть сделает нравы вовсе невыносимыми.
СКАТОЛА:
Вот я и говорю...
СПЕРАНЦИНА:
Вот вы и помолчите! Мне нужно подумать.
(Скатола замирает с глупейшим видом, боясь потревожить мысль Сперанцины.)
СПЕРАНЦИНА (в удивлении смотрит на него):
Вы и на кафедре стоите с тами же выражением лица? Тогда понятно, почему слабеет приверженность мирян нашей Матери Церкви.
СКАТОЛА (не меняя позы):
Вы думайте, графиня, я подожду. Когда размышления благочестивы...
СПЕРАНЦИНА:
Лучше бы вы болтали про свои связи при папском дворе. Невозможно думать, когда рядом такой святоша.
СКАТОЛА (хихикая):
Графиня!
СПЕРАНЦИНА:
Перестаньте хихикать.
И представьте себе, я придумала.
СКАТОЛА (хихикая):
О! Я не сомневался в величии вашего разума!
СПЕРАНЦИНА:
Разумеется! Я тоже. И перестаньте, наконец, хихикать.
Итак, пусть герцог забирает оба графства. А после его нужно лишить власти, а страну передать в руки Церкви.
СКАТОЛА (остолбенев):
Как же так?!
СПЕРАНЦИНА (не обращая внимания):
С тем, однако, чтобы только местная высшая знать на своих собраниях принимала бы все важные светские решения. А для последнего нужны вы, монсеньор, как представитель римской Курии. Вы же не будете возражать против такого правления?
СКАТОЛА:
Но герцог правит здесь по праву!
СПЕРАНЦИНА:
А мы лишим его этого права!
СКАТОЛА:
Но зачем же такие крайности, графиня? Герцог хороший человек.
СПЕРАНЦИНА:
Герцог пособник нравственного разложения, безбожия и ереси. И всю страну поэтому он превратил в рассадник этих бед. Нет, монсеньор, только низложение герцога вернёт сюда порядок, справедливость, закон и правду. Вся чушь, которую вы предлагаете, не спасёт страну.
СКАТОЛА:
Но как это сделать? Герцога любят все, от знати до последнего слуги.
СПЕРАНЦИНА:
Кто готовил акты о правах наследования?
СКАТОЛА:
Сегредари, разумеется. Но и доктор Петруччо, со своей стороны...
СПЕРАНЦИНА:
Нужно скомпрометировать обоих.
(пауза)
А значит, и самого Северино.
СКАТОЛА:
Как?!
СПЕРАНЦИНА:
Как и этих двоих.
Не может быть правителем персона,
Что доверяется мерзавцам и злодеям,
Развратникам и проходимцам, людям
Без чести, совести, достоинства и правды.
СКАТОЛА (хихикая):
Графиня! Вы сами теперь как будто на кафедре.
СПЕРАНЦИНА:
Перестаньте хихикать, монсеньор! Так нужно будет сказать про герцога, когда придёт время. Да он и сам не без греха, я полагаю. Иначе нынешнее падение нравов было бы им пресечено.
СКАТОЛА (хихикая):
Ну что вы, графиня, он же старик.
СПЕРАНЦИНА:
Тогда он не без старого греха. Ну не может же, согласитесь, существовать совершенно безгрешный человек.
СКАТОЛА (хихикая):
Как же, один-то был.
СПЕРАНЦИНА (впервые улыбаясь):
Мне кажется, он был не только человек.
СКАТОЛА:
Но как вы предполагаете всё это сделать? Герцога все любят, да и Сегредари очень популярен.
СПЕРАНЦИНА:
Он популярен среди служанок только. Но вы правы. Повода выступить против неправды и безнравственности пока нет. Но моя борьба совершенно необходима. При Северино страна погрязнет в грехе. Слуги перестанут уважать господ, дворянство будет смешано с грязью, правда будет попрана, а несправедливость восторжествует.
Вот что, монсеньор. Вы приглядитесь к этому доктору, а я – к Сегредари.
(Оба присоединяются к господам справа и застывают, как бы продолжая беседу.)

СЦЕНА ТРЕТЬЯ.
От придворных отделяется Нинфея, выходит на авансцену со скучающим видом. От слуг отделяется Горелло, подходит.
ГОРЕЛЛО:
Прелестная Нинфея! Ты заскучала среди лицемеров и ханжей? А давно ли сама стояла на приёмах среди слуг?
НИНФЕЯ:
Поди к чёрту, Горелло!
ГОРЕЛЛО:
Меня зови ты Уго...
НИНФЕЯ:
Как бы тебя ни звали, поди к чёрту. Мне скучно, а ты ещё большую скуку на меня нагоняешь.
ГОРЕЛЛО:
Тебе не нравится среди скучных господ? Так оставалась бы среди нас. Всем известно, что у нас веселее. Но господское достоинство, ясно, привлекательнее. Всё от числа... тшасла... славия...
НИНФЕЯ:
Тщеславия, болван неграмотный! Какого дьявола ты делал у учителей? Ты хоть буквы разуметь научился?
ГОРЕЛЛО (обиженно):
Я, Уго, имею достаточно образования! Среди слуг я самый просвещённый. Я читал Библию! И Новый завет я читал! И Деяния апостолов тоже!
Нинфея:
Ты болван, Горелло! Деяния – часть Нового завета, а Новый завет – часть Библии.
ГОРЕЛЛО:
Вот главная... тщеславия примета!
Слугу обидеть всякий без смущенья
Бывает рад, особенно те люди,
Что сами были слуги, но теперь же,
Как стали господами, презирают
Своих товарищей вчерашних. Папе
Посланье пишу я про тех числа... тшасла...
НИНФЕЯ:
Тщеславных, чёртов болван. Ты не ври про меня! Я вовсе не тщеславна. Я – единственная в этом замке, кто защищает слуг. Верней, служанок.
ГОРЕЛЛО:
Вот уж кого не нужно защищать! Это от них нужно защищаться! Все черти в аду вполовину не так злы, как они. Вчера не дали мне доесть, вытолкали в шею. И уж неделю ни одна из них не снисуёт... не низуйдёт...
НИНФЕЯ:
Не снизойдёт, болван! И правильно не нисходят.
ГОРЕЛЛО:
Так для чего ж их защищать?
НИНФЕЯ:
Нет более обиженный созданий
Господних, чем служанки в этом замке.
Работать заставляют их за деньги,
Чтоб жить они могли, но и на этом
Обидчиков их не остановить.
Тела их, Богом данные, терзают
В объятиях любовных господа.
ГОРЕЛЛО:
Нинфея, я не понимаю. Они же сами...
НИНФЕЯ:
Заткнись, чёртов болван! О чём я? Ах, да!
Я пансион свой для того открыла,
Чтоб дать приют несчастнейшим созданьям,
Для коих нет уж мочи оставаться
В служанках, надругательства безмолвно
Снося от тех господ, для коих правда –
Не более, чем общее понятье.
А в пансионе у меня не знают
Они ни притеснений, ни ужасной
Служанок доли в замке, что поныне…
ГОРЕЛЛО (перебивая):
Нинфея! Но они же у вас в пансионе...
НИНФЕЯ:
Заткнись, говорят тебе!.. Чёрт!
Несчастные, которых приютила
Я у себя, не знают вовсе горя.
И, что особенно отметить дОлжно,
У герцога я не взяла ни сольдо,
Хотя он предлагал мне всё устроить
За счёт казны. Но, раз казна порочна...
ГОРЕЛЛО (смеётся):
Ну вот ещё. Устраивать такое предприятие за счёт казны!
НИНФЕЯ (смеётся):
А согласись, Горелло, чёрт тебя возьми, было бы неплохо!
Но мне от герцога ничего не надо. Достаточно и того, что я теперь стою среди господ.
ГОРЕЛЛО:
Я хочу зайти к тебе в пансион сегодня вечером. Служанки в замке, в самом деле, стали невыносимы. Всем им я сделался безразличен. И это при моей-то красоте и моём-то уме. А я мужчина, и мне нужно признание моего достоинства!
НИНФЕЯ:
Не признание достоинства тебе нужно, а другое этого достоинства употребление. Приходи после захода солнца. Кого тебе позвать сегодня – Мессалину или Овечку?
ГОРЕЛЛО:
Сегодня Овечку.
НИНФЕЯ:
За Овечку – два дублона.
ГОРЕЛЛО:
Нинфея, где твоя совесть! На прошлой неделе я платил полтора!
НИНФЕЯ:
Не забывай о справедливости! Мои несчастные пансионерки в прошлом были всеми притесняемы и гонимы. А ты из-за такой мелочи торгуешься, не желая признавать законное их право быть ценимыми и уважаемыми...
ГОРЕЛЛО:
Слишком уж ценимыми... Ведь полтора дублона...
НИНФЕЯ:
Полтора дьявола тебе на голову! Два дублона – или ступай торговаться в ад!
ГОРЕЛЛО:
Послушай, я вчера вечером был виночерпием у Сегредари, и вот...
НИНФЕЯ:
О, у его козлейшества Пьеро? И что же?
ГОРЕЛЛО:
И кое-что слышал. Так полтора дублона?
НИНФЕЯ:
А, чёрт с тобой! Рассказывай!
ГОРЕЛЛО:
Пьеро ужинал с этим приезжим доктором. Начал этот сукин сын с того, что набросился на меня с оскорблениями из-за того, что я говорил про нравственность.
НИНФЕЯ:
Очень похоже на этого развратника!
(в сторону):
Совсем на него непохоже. Чтобы он набрасывался на слуг... Враньё.
ГОРЕЛЛО:
А потом они... предались безбожию. Пьеро говорил, что всё Священное Писание – сплошное враньё, а доктор с ним соглашался.
НИНФЕЯ (в сторону):
Тоже враньё. Или он просто ничего не понял из их разговора. Но это может пригодиться.
ГОРЕЛЛО:
А потом они уж совсем напились и стали жаловаться друг другу, как плохо им живётся, и что спасает их от самоубийства только вино и рукоблудие.
НИНФЕЯ:
Ну-ну, не завирайся, чёрт!
ГОРЕЛЛО:
Чтоб мне гореть в аду! И Эсмеральда об этом знает. И сказала мне сама об этом!
НИНФЕЯ:
А! Так им прислуживала эта девка?
ГОРЕЛЛО:
В том и дело!
НИНФЕЯ (в сторону):
А вот это действительно интересно! Я в юности была такой же, как она. И обязательно сделала бы что-нибудь такое...
(к Горелло):
Рассказывай подробно!
ГОРЕЛЛО (в сторону):
Да за полдублона уж постараюсь.
(к Нинфее, скромно):
Как прикажешь, прелестная Нинфея! Но, боюсь, это не вполне благопристойно...
НИНФЕЯ:
Дьявола тебе во все места! Ты что, в монахи подался, чёртово отродье? Рассказывай!
ГОРЕЛЛО:
Ну что ж. Стыдно и сказать... Когда доктор напился так, что уж и на ногах не стоял, Пьеро отправил Эсмеральду с ним ночевать. Вот так и сказал: иди, мол, и чтобы к утру он был от тебя без ума. Я размышлял... ладически...
НИНФЕЯ:
Логически, болван!
ГОРЕЛЛО:
Логически. И вот я понял: это для того, чтобы доктор отдал герцогу эти графства! Ну не умён ли я!
НИНФЕЯ:
Умён-умён. И что же дальше?
ГОРЕЛЛО:
А дальше ужас, что было...
НИНФЕЯ:
Что же?!
ГОРЕЛЛО:
Эсмеральда увела этого доктора, Пьеро ушёл к себе в кабинет, а я собрался было поужинать, но набежали служанки и прогнали меня. Я так и остался без ужина. Эти служанки...
НИНФЕЯ:
Чёртов болван! Да плевать мне на твой ужин! Что Пьеро делал после этого?
ГОРЕЛЛО:
Да ничего, сидел у себя, читал что-то.
НИНФЕЯ:
Дьявол!
ГОРЕЛЛО:
О нет, я вспомнил! Он ещё набросился на Джино, тот как раз зашёл меня проведать. Он спросил у Джино, что такое правда, а ответ ему не понравился. Тогда он обозвал Джино дураком и сказал, что отдаст его доктору в Болонью.
НИНФЕЯ:
Как это – отдаст?
ГОРЕЛЛО:
Ну, не знаю. Может быть, доктору нравятся не только девочки, но и мальчики.
Ну как, полтора дублона?
НИНФЕЯ (в сторону):
Половину ты выдумал, половину не понял, но кое-что интересное в этом есть.
(к Горелло):
Так и быть. И только потому, что ты тоже жертва господской несправедливости. Приходи после захода солнца.
Горелло отходит к слугам слева и замирает, как и они.
НИНФЕЯ:
Ну что ж, Пьеро. Пока я одна знала о твоих шашнях с этой девкой, это я терпела. Теперь знают все. Не следовало тебе быть настолько неосторожным, чёртов сатир. Неважно, сколько правды в словах Горелло, сколько-нибудь да есть. Я должна была оставаться единственной! Теперь вам обоим достанется, тебе и твоей девке. Ну, дай мне толко повод!
(Отходит к господам справа.)

СЦЕНА ЧЕТВЁРТАЯ.
Трубы. Слева выходят Северино, Изабелла и Лючия. К ним немедленно подходит Панталеоне. Все остальные склоняются в реверансах и поклонах и замирают.
СЕВЕРИНО (к господам):
Приветствую вас, о благороднейшее и прекраснейшее собрание!
(реверансы и поклоны господ становятся глубже)
СЕВЕРИНО (к слугам):
И вас я приветствую, друзья мои!
(реверансы и поклоны слуг становятся глубже)
СПЕРАНЦИНА (громким шёпотом):
Какой ужас! «Друзья»! Какое паденье величия!
(Все распрямляются.)
СЕВЕРИНО:
Я скажу вам несколько слов, а после этого мы отправимся за стол. Все дела отнесём на время после угощения.
ПАНТАЛЕОНЕ:
Хорошо, что вы пришли. Его светлость рад вас видеть. Он позже скажет речь, а пока что развлекайтесь...
ИЗАБЕЛЛА (тихо, к Панталеоне):
Герцог это же и сказал, министр. Зачем вы всё время влезаете?
(ко всем):
Я рада всех вас видеть. Сегодня очень важный для всех нас день. Его светлость об этом ещё скажет...
ПАНТАЛЕОНЕ (в сторону, передразнивая):
Герцог это же и сказал... вот сама же ты зачем влезаешь?
ИЗАБЕЛЛА (продолжая):
Особенно рада я приветствовать нашего высокопочтенного гостя – доктора Петруччо из Болоньи.
(Петруччо кланяется)
Надеюсь, доктор, вы нам поможете своей прославленной учёностью, мудростью...
ПАНТАЛЕОНЕ:
Умом!
ИЗАБЕЛЛА:
Да, и умом, спасибо, министр! (уничтожающе смотрит на Панталеоне)
ПЕТРУЧЧО (вновь кланяясь):
Благодарю ваши светлости за неоценимое ваше доверие к моим скромным способностям! Смею уверить ваши светлости, что все нужные документы готовы, а дело в целом несложное...
ПЬЕРО (в сторону):
Как же, несложное. Два месяца я просидел библиотеках. Несчастная моя судьба!..
СПЕРАНЦИНА (в сторону):
Как же, несложное. Как бы его светлости на этом деле зубы не обломать...
СКАТОЛА (в сторону):
Как же, несложное. Посмотрим, что скажут в Риме.
ПАНТАЛЕОНЕ (в сторону):
Как же, несложное. Мы управляющих ещё не нашли. Да и вообще не продуманы ещё ни вопрос об управлении, ни вопрос о налогах.
ПЕТРУЧЧО:
Я уверен, что наше решение будет признано и в Риме, и в Неаполе, и в Вене!
СКАТОЛА (в сторону):
Ну да, а ещё в Санкт-Петербурге, Константинополе и в Индии. Про Рим только не рассказывай. Это у меня, а не у тебя там знакомства.
ПАНТАЛЕОНЕ:
Мы высоко ценим вашу помощь, высокочтимый доктор!
ИЗАБЕЛЛА (тихо, к Панталеоне):
Да не влезайте же вы, министр!
(Берёт под руку Петруччо, отходит с ним в сторону. Теофрасто берёт под руку Лючию, отходит с ней в сторону. Сперанцина берёт под руку Скатола, отходит с ним в сторону. Северино подходит к Амате и Пьеро, они выходят на авансцену. Панталеоне остаётся в одиночестве, смотрит на также одинокую Нинфею, но не подходит к ней. Нинфея смотрит на слуг, обступивших Джино.)
СЕВЕРИНО:
Амата, как я рад, что вы вернулись из деревни. У Теофрасто в Салерно всё идёт хорошо, я надеюсь?
АМАТА:
Он говорит, что да. А я привыкла ему верить, как и вам. Всё идёт так, как и дОлжно.
СЕВЕРИНО:
Пьеро, ты всё проверил? Затруднений не будет?
ПЬЕРО:
Не беспокойтесь, ваша светлость. Всё совершенно готово.
СЕВЕРИНО:
Что доктор?
ПЬЕРО:
Жирный кабан и пьяница, но дело своё знает, насколько я успел понять.
СЕВЕРИНО:
Ну, пьяница не только он!
(Подходит Панталеоне.)
ПАНТАЛЕОНЕ:
Я надеюсь, вы говорите о деле? Нам нужно назначить управляющих в оба графства. Пьеро, как мне кажется, отлично подойдёт для одного из них.
СЕВЕРИНО:
Об этом рано говорить. Сначала нужно разрешить само дело.
Пьеро, расскажи министру о ваших с доктором достижениях.
(Пьеро отходит с Панталеоне.)
СЕВЕРИНО:
Прекрасная Амата! Я вижу на твоём лице печаль.
АМАТА:
Ах, ваша светлость, всё ужасно!
СЕВЕРИНО:
Но что случилось?
АМАТА:
Стоило мне утром приехать, как мне сразу же донесли, что Пьеро крутит шашни с Эсмеральдой. Этот сатир не может пропустить ни одной служанки.
СЕВЕРИНО:
Вот именно, что не может. У нас такие служанки, что никто не устоит перед их натиском.
АМАТА:
И вы, ваша светлость?
СЕВЕРИНО:
Я – нет. Я герцог всё же. И интересуюсь я совсем другими.
АМАТА:
Ах, ваша светлость!..
СЕВЕРИНО:
Ах, Амата!
Но скажу тебе вот что. Пьеро никогда тебя не бросит. Он хороший человек и заботливый муж и отец.
АМАТА:
Заботливый, как же. Никогда не поинтересуется, как я себя чувствую, и что я думаю. Вечно сидит в своём кабинете. Когда со служанками не заигрывает.
СЕВЕРИНО:
Это я его заваливаю работой. Ты же знаешь, он делает большое дело.
АМАТА:
Я знаю. Следует смириться. Ради сына.
СЕВЕРИНО:
Он хороший отец. И, несмотря ни на что, хороший муж.
АМАТА
Бывают и получше...
СЕВЕРИНО:
Ах, Амата!
АМАТА:
Ах, ваша светлость!
(Подходит Панталеоне.)
ПАНТАЛЕОНЕ:
Он ничего не понимает в деле. Он не понимает главного.
СЕВЕРИНО (в сторону):
Вот чёрт тебя принёс.
(к Панталеоне):
Дорогой министр, мы поговорим об этом позже. Пора сказать несколько слов и идти за стол.
(в сторону):
Несколько слов... Да у меня все слова из головы выскочили и не возвращаются.
(Северино подходит к Изабелле и ведёт её к трону. Они садятся.)
ПАНТАЛЕОНЕ (громко):
Всем слушать герцога!
ИЗАБЕЛЛА (тихо, к Северино):
Это когда-нибудь кончится? Он скоро и в спальне нам будет министром.
СЕВЕРИНО (к Изабелле, смеясь):
У нас крепкие запоры!
(ко всем):
Всем слушать первого министра!
ПАНТАЛЕОНЕ:
Его светлость будет говорить!
СЕВЕРИНО:
А первый министр будет молчать.
ПАНТАЛЕОНЕ:
Я всего лишь выполняю свой долг, государь.
СЕВЕРИНО (вставая, ко всем):
Надеюсь я, что этот день добавит
Истории прекрасную страницу.
Держава наша создана не нами,
Но мы её расширим. Впрочем, нужно
Сказать о цели этого деянья.
Ни новой власти, ни добра чужого
Не нужно нам. Мы цель иную ставим.
Два графства, в небреженьи прозябавших,
Под нашею рукой придут в цветенье.
В Италии во всей, да и в Европе,
Примером можем мы служить прекрасным.
Я знаю, нам не верят те, кто счастья
Жить в герцогстве не ведает. Но вам же,
Живущим здесь, известно, что науки,
Искусства и ремёсла процветают
Здесь так, как в просвещённейших столицах.
Здесь голодают те лишь, что решили
Держать суровый пост. Здесь неимущи
До нищеты одни монахи, если
Устав предписывает им. Здесь каждый
Возвысится возможности имеет.
Здесь, выучившись, каждый может должность
И положение занять любое.
Незнающие осуждают наше
К неблагородному сословию вниманье.
И за пренебрежение к дворянству.
Но ценим высоко дворян мы, зная
При этом, что все люди без изъятья
Творца созданья, разум их не должен
Быть ограждён тем кругом, где случилось
Родиться им. Мы всем даём возможность
И слугами побыть, и господами.
Дворяне, что пока не доучились,
Иль не женились, иль не вышли замуж,
Здесь в слугах...
(кланяются Эсмеральда, Каталина, Коломбина, Массимо среди слуг, Теофрасто, Нинфея и Лючия среди господ; помедлив, к поклону среди слуг присоединяется Джино)
Даже дочь моя служила.
А недворянам здесь дана возможность
Стать господами, если пожелают,
И если выучиться смогут...
(кланяются среди слуг Нателла, Нинетта, Николетта, Инесса, Фатима, Горелло. Помедлив, к поклону присоединяется Джино)
Мы разрушить
Сословия не думаем, но всем нам
Нужна надежда тем быть, кем хотим мы.
Я вижу здесь прочнейшую основу
Для процветанья нашего. А графства,
Что перейдут под нашу власть, пусть будут
Жить так же счастливо, как мы живём здесь.
(Все аплодируют и кричат «Ура!» и «Да здравствует герцог!».)
ПАНТАЛЕОНЕ:
Я хочу сказать, пока вы не разошлись, ещё о двух очень важных вещах. Во-первых, я уже много раз просил не носить шпор в замке. Здесь дорогой паркет, а вы его уничтожаете. Это же не конюшня с каменным полом...
ИЗАБЕЛЛА (тихо, к герцогу):
Это невыносимо. Он всё портит.
СЕВЕРИНО (очень громко):
Прошу за стол! Дражайшие служанки,
Прошу вас, услужите нам, а после –
Я заказал кухаркам угощенье
Для вас, для них, для всех. Ну что ж, к столу!
(Слуги убегают в правую кулису, за ними важно выходят господа. Музыка. Затемнение.)

СЦЕНА ПЯТАЯ.
Зал полутёмный. Чуть слышится приглушённая музыка. Справа выходят Джино и Коломбина. Джино жуёт. Коломбина смеётся и танцует.
КОЛОМБИНА:
Как всё вокруг прекрасно!
ДЖИНО:
Да, славное угощение. Герцог расстарался ради заезжего доктора.
КОЛОМБИНА:
О, и ты так здорово кривлялся!
ДЖИНО (раздражённо):
Да и ты отлично меняла тарелки.
КОЛОМБИНА:
Ну, мне уж недолго осталось менять тарелки.
ДЖИНО:
А мне кривляться и вовсе уж некогда. Закончилась моя жизнь в слугах.
КОЛОМБИНА:
Правда? Как же так случилось?
ДЖИНО (важно):
Ты слышала, что говорил герцог? Речь неплохая, но он не знал главного. Он не знал про меня. Коломбина, я дворянин!
КОЛОМБИНА (продолжает танцевать вокруг Джино):
Вот и хорошо.
ДЖИНО:
Да перестань ты крутиться! Ты что, не поняла меня?
КОЛОМБИНА (останавливается):
Чего же тут не понять? Ты дворянин. Очень хорошо. Я тоже. (смеётся) Но замуж за тебя не пойду.
ДЖИНО:
Да не нужна ты мне. Я скоро уеду отсюда.
КОЛОМБИНА:
Счастливого пути!
ДЖИНО (в сторону):
Ну как объяснить такой дуре? Одни танцы у неё на уме! Ну что ж, тогда вместо разговоров перейду к делу.
(к Коломбине):
Приходи в полночь к конюшням!
КОЛОМБИНА:
Хорошо, приду. Но только если не будет у меня планов попривлекательнее.
ДЖИНО:
Да я же уеду скоро! Может быть, завтра.
КОЛОМБИНА:
Куда же ты уедешь? И зачем? Здесь так хорошо! Это герцогство – лучшее место на всём свете!
ДЖИНО:
Бывают места и получше. Так ты придёшь?
КОЛОМБИНА:
Что это за места получше? Ты что же, не шутил? Ты уезжаешь?
ДЖИНО:
Вот приходи в полночь, всё и узнаешь.
КОЛОМБИНА:
В полночь от тебя только кое-что другое узнать можно.
ДЖИНО:
Придёшь?
КОЛОМБИНА:
Может быть. Если ты мне сейчас всё расскажешь. И если не будет у меня другой встречи.
ДЖИНО:
Ну ты и распутница.
КОЛОМБИНА:
А ты разве монах? Хотя и среди монахов есть такие милые. Вот был у меня один...
ДЖИНО:
Я так и знал. Все монахи лицемеры. Покажи им только служанку, вся святость с них слетит мгновенно. А со служанки одежда.
КОЛОМБИНА:
Вот ещё! Какая одежда с меня слетала – я решала сама. И ничего я ему не позволила. Ты бы видел, как он мучился! Месяц после этого ходил за мной, а я только смеялась. Такое удовольствие!
ДЖИНО:
Ну так я не монах. Что у тебя сегодня за встреча?
КОЛОМБИНА:
Я и сама не знаю, будет ли она. Но постараюсь, чтобы была. И тогда, уж ты меня прости, будет мне не до тебя.
ДЖИНО:
Да кто же это?
КОЛОМБИНА:
Не скажу тебе! Ты же мне не хочешь рассказать, куда ты едешь.
ДЖИНО:
Ну хорошо. Я еду учиться в Болонью с доктором Петруччо. А герцог будет платить за мою учёбу. Через несколько лет я сам стану доктором.
КОЛОМБИНА:
О ужас! Ты превратишься в зануду?
ДЖИНО:
Нет, я превращусь в господина! Смогу и тебя нанять, если захочу.
КОЛОМБИНА:
Ну уж нет. Я уеду в Париж и выйду там замуж за принца крови.
ДЖИНО:
Скажи ещё – за короля.
КОЛОМБИНА:
Дурак! Король женат и стар. А герцогиня обещала ввести меня в свет.
ДЖИНО:
И ты поверила? Герцогине? Она болтает, что в голову взбредёт! Только бы показать, какая она заботливая.
КОЛОМБИНА:
А ты кому поверил? Тебе сам герцог сказал, что он будет платить?
ДЖИНО:
Ну, не сам герцог, его просил за меня Сегредари.
КОЛОМБИНА:
Ах!
ДЖИНО:
Что «Ах»? Он-то не обманет, он честен и глуп. Он и с доктором уже договорился обо мне. Я хорошо поработал: и Сегредари договорился, и Эсмеральду послал к доктору за меня замолвить слово, и герцогиня обо мне шепнёт. Вот какой я молодец!
КОЛОМБИНА:
Эсмеральду послал к доктору?
ДЖИНО:
Не беспокойся за неё, она не больна. И не за лекарствами к нему ходила.
КОЛОМБИНА:
Как хорошо! Может быть, он и её с собой увезёт.
ДЖИНО:
Вот ещё! Кому она нужна в Болонье?
(в сторону):
Хотя... я же не знаю, как там обстоят дела со служанками. Мне бы она пригодилась.
КОЛОМБИНА:
В самом деле, забери её с собой!
ДЖИНО:
А почему ты о ней беспокоишься?
КОЛОМБИНА:
А потому что я тоже молодец! Вчера ночью я была с Пьеро, и очень этому рада! И сегодня надеюсь на это же. Поэтому-то, мой милый, ты можешь остаться ни с чем.
ДЖИНО:
Вот оно что! Ну он и змей!
КОЛОМБИНА:
Может быть, и змей, но очень неплох. Не чета тебе.
ДЖИНО (в сторону):
Ах так? «Не чета мне»? Сейчас посмотрим.
(к Коломбине, горестно):
Бедное дитя! Он истинный змей. Он волк, крокодил коварный, скорпион, ехидна и паук.
КОЛОМБИНА:
Но ты только что отзывался о нём по-другому. Ты что же, ревнуешь?
ДЖИНО:
О нет, я тебя жалею. Но, если уж ты попала в эту паутину, погибнешь. Но, возможно, ты ещё сможешь спастись. Беги от него! Не приходи ко мне в полночь, если думаешь, что я ревную, но и к нему не ходи!
КОЛОМБИНА:
Но почему? Он ничего плохого не делает.
ДЖИНО:
Не делает? Так знай же... но нет, эту правду я не могу тебе открыть.
(отворачивается)
КОЛОМБИНА:
Не ты ли говорил, что правда должна торжествовать повсюду? Не ты ли говорил, что нет преград для правды? А ныне сам ты ставишь ей преграды!
ДЖИНО:
Ты права. Но приготовься, это очень неприятная правда. Ты для него лишь кукла, тебя он подержит у себя, пока ты ему не надоешь, а после выбросит. Он женат, но у него есть и любовница. Он сатир, козлище, ядоточивый гад, злокозненная обезьяна. Но самое ужасное, что он ханжа и лицемер, и с этом он превзошёл любого монаха и даже графиню Сперанцину. Он презирает слуг и служанок и использует их только для разврата.
КОЛОМБИНА:
Ах! Но ты же мне сам рассказал, что он тебе...
ДЖИНО:
Я так и знал, что тебе эта правда будет тяжела. Ну так вот что я тебе скажу. У него есть ребёнок...
КОЛОМБИНА:
Ах, Теофрасто, он очень милый.
ДЖИНО:
Но есть и два других – у Эсмеральды. Они двойняшки, и они совсем крошки. Он купил им дом в Неаполе, и скоро Эсмеральда туда уедет. Но не так, как ты хотела, а с ним самим.
КОЛОМБИНА:
Но Эсмеральда не была беременна! Я всё время её вижу. И сейчас она здесь.
ДЖИНО:
О, этот лис безхвостый хитёр! Никто не знает об этом, только я.
КОЛОМБИНА:
Но как можно это скрыть? И откуда знаешь об этом ты?
ДЖИНО:
Так ты что же, мне не веришь? Ты же знаешь, что за правду я всё могу отдать. Видишь, даже тебя не пожалел. И себя тоже: не приходи в полночь, не буду знаться по ночам я с той несчастной, что в сети к пауку попала.
КОЛОМБИНА:
Ах! Но что же делать?!
ДЖИНО:
Я помогу тебе, дитя. Нам нужно
Его остановить, иначе семя
Порока восторжествовать здесь может!
Мы защитить вдвоём с тобою сможем
Священной правды торжество! Отныне
Мы на войну поднимемся святую!
КОЛОМБИНА:
Какой ты красноречивый! Ах! Я приду к тебе в полночь!
ДЖИНО:
О нет! Это мы всегда успеем. Давай-ка сначала займёмся делом. Ты иди к нему сегодня, как и собиралась...
КОЛОМБИНА:
А если он не захочет со мной встретиться? Я ведь и вчера сама напала на него.
ДЖИНО:
Вот и сегодня напади! Не мне тебя учить – сделай, как вчера. А я подслушаю за дверью. И тогда у правды будет действительный свидетель! Но тише!

СЦЕНА ШЕСТАЯ.
Зажигается свет, справа выходят слуги: Горелло, Массимо, Эсмеральда, Каталина, Нателла, Нинетта, Николетта, Инесса и Фатима. Джино и Коломбина присоединяются.
НИНЕТТА:
Ах, Массимо, не упрямься! Ты так прекрасно пел! Всего одну песню для нас, без господ!
НАТЕЛЛА:
Или мы недостаточно хороши для тебя?
КАТАЛИНА:
...как слушатели?..
НАТЕЛЛА:
Можно было бы не уточнять.
КАТАЛИНА:
О нет, слова важны! Мы должны обозначить наш статус в данных обстоятельствах. Ибо...
НАТЕЛЛА:
Да ты учёнее Петруччо! Но сейчас уместнее...
НИНЕТТА:
Массимо, не обращай на них внимания! Спой, пожалуйста!
МАССИМО:
Ну что же, я готов. Полагаю, что мои песни равно хороши и для господ и для слуг.
КАТАЛИНА:
Но наш статус не может быть игнорирован!
НИНЕТТА, НАТЕЛЛА, ЭСМЕРАЛЬДА:
Заткнись!
ФАТИМА:
Мой отец бить меня плётка, когда я говорить...
ИНЕССА:
О, как я тебе сочувствую! Мы должны обратиться к герцогу, чтобы эта несправедливость...
НИНЕТТА, НАТЕЛЛА, ЭСМЕРАЛЬДА:
Заткнись!
МАССИМО:
Ну что же, я спою?
ГОРЕЛЛО (в сторону):
Да ты воешь, а не поёшь. Вот я могу так спеть, что ты навсегда заречёшься это делать.
(к Массимо, передразнивая):
Ну что же ты споёшь?
МАССИМО:
Ну вот, например... Я написал эту песню вчера вечером на балконе, когда глядел на закат и наслаждался...
ГОРЕЛЛО:
Вот так прямо на балконе и наслаждался? Ну ты и бесстыдник!
МАССИМО (не замечая):
...неизъяснимой прелестью бытия, но в то же время меня охватила печаль о несбывшихся мечтах. Мечтах о невозвратных днях...
ГОРЕЛЛО:
О неразвратных днях? Да бывали ли у тебя такие?
МАССИМО:
Мой отец, римский патриций...
СЛУЖАНКИ (в один голос):
Ах!
МАССИМО (не замечая):
...говорил мне однажды: «Не думай о несбывшемся, мой сын, желай того, что тебе по силам, и достигай желанного!». И он прав! Нужно действовать, а не мечтать. Я написал об этом песню. Слушайте же меня!
(поёт, весьма немузыкально):
Каждый день, каждый день, каждый день
Нужно встать и идти, хоть и лень.
Просыпаться совсем не с руки,
Но я должен надеть башмаки.
Много дел у меня в этот день,
Но вставать мне с постели так лень.
НИНЕТТА:
О, как прекрасно!
НАТЕЛЛА:
Весьма ново!
КАТАЛИНА:
Как оригинально! Поэзия ещё не знала...
НИКОЛЕТТА:
Как смело и глубоко!
ИНЕССА:
О, как я тебе сочувствую!
ФАТИМА:
Не понимать. О чём это есть?
ЭСМЕРАЛЬДА (в сторону):
Какая чудовищная чушь! Хорошо, что на герцогских приёмах он ограничивается чужими песнями. Но до чего сам он хорош!..
МАССИМО:
Мой отец, римский патриций...
КАТАЛИНА:
А ты ему пел эту песню?
ЭСМЕРАЛЬДА (в сторону):
Вот бы порадовал папашу сообщением, что сын его болван.
МАССИМО:
О нет, отец мой, римский патриций, сейчас в Риме.
ИНЕССА:
О как я тебе сочувствую!
ЭСМЕРАЛЬДА (в сторону):
Лучше было бы за папашу порадоваться.
НИНЕТТА:
Но в песне есть и пикантность. Упоминание о башмаках не вполне пристойно, как мне кажется.
МАССИМО:
Да, так можно подумать. Но башмаки здесь – это только аллегория действия.
ГОРЕЛЛО:
А чего тогда аллергия постель?
НАТЕЛЛА:
Аллегория, болван!
КАТАЛИНА:
И это, само собой разумеется, аллегория любви!
МАССИМО:
Я не думал об этом, но похоже, что ты права.
ЭСМЕРАЛЬДА (в сторону):
Аллегории действия и любви. Ну, будем считать, что я вдохновлена этими аллегориями. Посмотрим, насколько аллегоричен ты будешь со мной – в действии и в любви.
(к Массимо):
Послушай, Массимо, хорошо, что твоя поэзия напомнила мне кое-что – про то, что «много дел». У меня к тебе как раз важное дело. Пойдём со мной.
МАССИМО:
Ах, Эсмеральда!
(Эсмеральда и Массимо уходят налево)
ДЖИНО (к Николетте):
Как хорошо, что мне напомнили! Николетта, и у меня к тебе важнейшее дело!
НИКОЛЕТТА:
Ах, Джино!
(Джино и Николетта уходят налево)
НАТЕЛЛА:
Ну что же это за чертовщина! Массимо же на меня смотрел всё время!
КАТАЛИНА:
Смотрел-то он на меня. Но это, правда, чертовщина.
ИНЕССА:
О, как я вам сочувствую!
ФАТИМА:
Мой отец бить меня плётка, когда я говорить «чертовщина».
ИНЕССА:
О, как это ужасно! Как я тебе сочувствую! Я сама обращусь к герцогу...
КОЛОМБИНА:
Всё достаётся Эсмеральде. Несправедливо! Зачем ей так много?
ФАТИМА:
Много чего?
КОЛОМБИНА (громко):
Мужчин! Для плотского её ублажения. Для разврата. Для постельных увеселений. Для пребывания в тайной телесной связи.
СЛУЖАНКИ (в один голос):
Ах!
НИНЕТТА:
Ах, Коломбина, зачем такие слова?
КОЛОМБИНА (громко):
Затем, что правду следует говорить правдивыми словами!
ФАТИМА:
Что такое «правда»? Не знать слово…
КАТАЛИНА (хихикая):
Каков вопрос!
КОЛОМБИНА (громко):
Правда в том, что Эсмеральда соблазнила всех мужчин в замке, не оставив нам никого!
ГОРЕЛЛО:
Но я...
КОЛОМБИНА:
И тебя тоже. Хотя зачем ты ей нужен, неизвестно никому.
ГОРЕЛЛО:
Но я...
НАТЕЛЛА:
Но ты–- иди себе, дружок. У нас тут женский разговор.
ГОРЕЛЛО:
Но я же...
НАТЕЛЛА:
Проваливай, тебе говорят!
(служанки выталкивают Горелло направо)
КОЛОМБИНА:
Я должна громко сказать, наконец, правду! Эсмеральда сеет разврат в замке.
КАТАЛИНА:
А мы все делаем что-то другое?
КОЛОМБИНА:
Не знаю, как вы, а я разврата не сею. Да и как это можно было бы сделать, если Эсмеральда похитила у нас всех мужчин?
ФАТИМА:
Что такое «похитила»?
КОЛОМБИНА:
Соблазнила, охмурила, изнасиловала! Предалась с ними похоти, телесному сношению, разврату, плотскому греху!
НИНЕТТА:
Ах, Коломбина! Зачем такие слова?
КОЛОМБИНА:
Правдивые слова! А правду нужно свидетельствовать, не думая о словах!
ФАТИМА:
Что такое «правда»?
КАТАЛИНА (в сторону):
Если бы Фатима присутствовала на том допросе, вопрос не остался бы без ответа из-за её упорства!
КОЛОМБИНА:
Правда?! Правда вот: Эсмеральда соблазнила всех слуг, которы были рядом. И господ не пожалела – всех, до кого могла дотянуться. Даже доктора Петруччо! Я уж не говорю о Пьеро! И Массимо теперь... (закрывает лицо руками) А я так хотела...
ИНЕССА:
О, как я тебе сочувствую! Ей нужно запретить немедленно!..
ФАТИМА:
«Правда» – это с мужчина ночью быть? Пьеро быть с Эсмеральда – «правда»?
КАТАЛИНА (в сторону):
Увы! Хотела б я эту правду изменить на другую, похожую.
(к Фатиме):
Нет, Фатима, слово «правда» означает не это. Сам термин довольно многозначен, и имеет множество толкований...
НАТЕЛЛА:
Каталина, перестань! Иначе мы так до ночи и будем слушать твои толкования.
ФАТИМА:
Много... значителен. Так бывать взгляд мужчина, который хотеть... Теперь понимать. «Правда» есть...
НИНЕТТА (к Коломбине):
Но зачем же нам-то ты всё это говоришь такими словами?
ФАТИМА:
«Правда» есть: Пьеро на я смотреть, а я после ночью с Пьеро быть. Теперь «правда»?
(все замирают, молчание)
НАТЕЛЛА (к Фатиме):
Это правда?
КАТАЛИНА:
Я не удивлюсь.
ФАТИМА:
«Не удивлюсь» – это я не удивляться? Я не удивляться. Так вот что значит «правда»!
НИНЕТТА:
Я ничего не поняла.
ИНЕССА:
О, как я тебе сочувствую!
КОЛОМБИНА:
Ах, вот как? Он и Фатимой развлекался? Мало того, что у него помимо собственной семьи ещё и ребёнок от Эсмеральды!
ФАТИМА:
Быть ребёнок – это от «правда»?
КОЛОМБИНА:
Не сомневайся! От самой правдивой!
ФАТИМА:
Я ребёнок нет! Я бояться отец! Не хотеть такой «правда»!
ИНЕССА:
О, как я тебе сочувствую! У меня у самой ребёнок.
КАТАЛИНА:
Подождите, тут произошло недоразумение. Мы используем термины неправильно.
НАТЕЛЛА:
Оставь свою дурацкую науку! Терминами делу не поможешь. Пьеро перешёл все границы!
КОЛОМБИНА (кричит):
Перешёл все границы? И с Фатимой?! А чего вы от него ждали! Он же сатир, жеребец, развратник, козёл, обезьяна, жаба, змей! Да он и меня заставил с ним... (закрывает лицо руками, рыдает)
ИНЕССА:
О, как я тебе сочувствую! Ему же нужно запретить!..
НАТЕЛЛА:
Заставил, ты сказала? Коломбина, этого терпеть нельзя!
ФАТИМА:
Почему так ты рыдать? От «правда»? Я от «правда» не рыдать. Или и ты делать ребёнок от «правда»?
КОЛОМБИНА (кричит):
Нет! Но правда ужасна!
ФАТИМА:
Тогда почему «правда» ужасно? «Правда» делать приятно! Очень!
КОЛОМБИНА (кричит):
Тебе было приятно?! Это потому что ты дура!
КАТАЛИНА:
Коломбина, не ругай её! Фатима просто не поняла значения термина...
КОЛОМБИНА (кричит):
Она не поняла значения себя! И всех нас! Для того ли она живёт на свете, чтобы ублажать богатого сатира?! Для того ли мы все родились? Пьеро использует нас так, как ему вздумается! И того из нас, кого ему вздумается!
ИНЕССА:
О, как я нам всем сочувствую!
НАТЕЛЛА:
Это правда. Мы не его рабыни! Однажды он мне подмигнул, но я осталась тверда. И всем нам надлежит быть твёрдыми.
ФАТИМА:
Я не быть твёрдыми. Я мягкий. Твёрдый быть мужчина должен.
НАТЕЛЛА:
Молчи, Фатима, ты не понимаешь сути. Коломбина, расскажи нам всё!
КОЛОМБИНА:
Я не только вам, я всему свету расскажу, как Пьеро овладел мной! Он сорвал с меня передник...
НИНЕТТА:
Коломбина, не всем же приятно про такое слушать!
КОЛОМБИНА:
Разврат должен быть пресечён! А Пьеро – главный герцогский развратник!
НИНЕТТА:
Но ты же только что ругала Эсмеральду...
КОЛОМБИНА (кричит):
Да Эсмеральда жертва, как и я! Пьеро – он волк, шакал, собака!
КАТАЛИНА (в сторону):
Видно, её покусали когда-то.
НИНЕТТА:
Коломбина, успокойся!
КОЛОМБИНА (кричит):
Помолчи, ты! Твой отец служит у герцога? Так вот он меня однажды поцеловал!
НИНЕТТА:
Ах!
КАТАЛИНА:
Это правда?
КОЛОМБИНА:
Да какая разница? Если и не поцеловал, то хотел поцеловать!
НАТЕЛЛА:
И он служит у герцога? Так дело тогда, видимо, в герцоге.
КАТАЛИНА:
Но и мы все служим у герцога!
НАТЕЛЛА:
Вот именно! И нас принуждали к разврату!
КАТАЛИНА:
Почему же принуждали?
ИНЕССА:
О, как я нам всем сочувствую!
КОЛОМБИНА:
Мы заслуживаем сочувствия! И справедливости!
НАТЕЛЛА:
Справедливости!
ИНЕССА:
Справедливости!
КАТАЛИНА:
Что за чушь?
НИНЕТТА (плачет):
Мой отец?
ФАТИМА:
Мой отец делать, что хотеть. Он отец.
ИНЕССА:
О, как я тебе сочувствую!
КАТАЛИНА:
Кому именно ты сочувствуешь? Пойдём, Нинетта! Не плачь!
(Нинетта, Каталина, Инесса, Фатима и Нателла уходят направо.)

СЦЕНА СЕДЬМАЯ.
Свет гаснет. В нужный момент зажжётся свет, освещающий трон. Коломбина одна в задумчивости.
КОЛОМБИНА:
Ах! Что я наделала! Зачем я им всё рассказала? Они же все начнут болтать!
(другим голосом):
И пусть болтают. Мне нечего стыдиться! Пусть завидуют!
(прежним голосом):
Они и завидуют. Кто знает, что из этого выйдет? Не было бы беды!
(другим голосом):
Для кого беда? Уж точно не для меня! Я жертва распутства, я овечка, попавшая в зубы волка!
(прежним голосом):
Но он такой милый! Зачем его губить?
(другим голосом):
Он волк в овечьей шкуре! Он мерзавец!
Он с каждою служанкой забавляться
Всегда готов! Он, дьяволом влекомый,
Не хочет благочестию предаться,
Как все достойные мужи, что в книгах
Являют образцы нам поведенья,
Приличного мужам. Он их не стоит!
(прежним голосом):
Но я же сама всё это сделала! В чём же я могу обвинить его? Я его соблазнила, и выбора ему я не оставила.
Так кто же жертва преступленья?
(Освещается трон. Из-за задника выходят призраки Джино и Николетты. Это Джино и Николетта, но одетые в чёрные плащи. Они садятся на трон.)
ПРИЗРАК НИКОЛЕТТЫ:
Ты!
И ты не должна оставлять этого без последствий.
КОЛОМБИНА:
Но я же сама всё это сделала!
ПРИЗРАК НИКОЛЕТТЫ:
Есть простой способ узнать правду. Я задам тебе три вопроса, а ты ответишь на них честно. Готова?
КОЛОМБИНА:
Я правду говорить всегда готова!
ПРИЗРАК НИКОЛЕТТЫ:
Вопрос первый. Он спросил тебя, согласна ли ты возлечь с ним?
КОЛОМБИНА (хихикает):
У него не было такой возможности... и времени...
ПРИЗРАК НИКОЛЕТТЫ:
Я спросила тебя не о его возможностях. Отвечай правду – спросил или нет?
КОЛОМБИНА:
Нет.
ПРИЗРАК НИКОЛЕТТЫ:
Теперь второй вопрос. Хотела бы ты прямо сейчас и здесь возлечь с ним?
КОЛОМБИНА:
Сейчас и здесь? Да мне не до того, сами же видите.
ПРИЗРАК НИКОЛЕТТЫ:
Итак, да или нет?
КОЛОМБИНА:
Нет.
ПРИЗРАК НИКОЛЕТТЫ:
И третий вопрос. Готов ли он раскрыть вашу связь перед всеми?
КОЛОМБИНА:
Что за вопрос! Перед женой, перед Эсмеральдой, перед герцогом?
ПРИЗРАК НИКОЛЕТТЫ:
Отвечай!
КОЛОМБИНА:
Нет.
ПРИЗРАК НИКОЛЕТТЫ:
Вот и решение твоих сомнений. Ты не хочешь возлежать с ним, он тебя об этом не спросил и намерен скрывать свои действия. Такова правда, ты сама её поведала. Он – преступник, ты – жертва.
КОЛОМБИНА:
Но что же делать?
ПРИЗРАК ДЖИНО:
Раз ты сказала правду здесь, скажи её всем!
КОЛОМБИНА:
Но с какой целью? И как?
ПРИЗРАК ДЖИНО:
Отвечу сначала на второй твой вопрос. Тебе нужно пожаловаться Нинфее. Она защищает служанок и в этом замке, и за его стенами.
КОЛОМБИНА:
Нинфея? Содержательница борделя?
ПРИЗРАК ДЖИНО:
Содержательница приюта для обиженных служанок. Скажи ей правду: Сегредари возлёг с тобой, тебя же не спрося, и скрыть теперь пытается своё глумленье.
КОЛОМБИНА:
Но Нинфея расскажет это всему замку. А это погубит не только Пьеро. Если включатся в дело папские лицемеры, то и герцогу с герцогиней не усидеть на престолах.
ПРИЗРАК ДЖИНО (похлопывая по трону):
На этих-то? Теперь я отвечу на твой первый вопрос – с какой целью. Пусть герцог с герцогиней сгинут вместе с Сегредари. Зато ты станешь великой. Все будут знать тебя.
КОЛОМБИНА:
Как кого?
ПРИЗРАК ДЖИНО:
Как защитницу правды и справедливости. Ты станешь героиней. Тебя полюбят все. Твоего слова будут ждать, как откровения. Ты будешь править!
КОЛОМБИНА:
Развейся, морок!
(Призраки Джино и Николетты, надев капюшоны, уходят за задник.)
Я знаю, как мне править этим замком!
К чертям Париж, к чертям всех принцев крови!
(влезает на трон с ногами, встаёт, простирает руку)
Я буду учреждать лишь те законы,
Что с правдою в согласии способны
Существовать и действовать. Нет, больше!
Я первым же законом запрещаю
Всем говорить неправду! Наказанье
За ложь пусть будет страшным. Пусть боятся,
Пусть страх на страже правды пребывает!
Любого, кто солгал, пусть ждёт паденье...
(не удерживается, балансирует, падает)

СЦЕНА ВОСЬМАЯ.
Справа входит Нинфея с бокалом в руке. Коломбина пытается спрятаться за троном.
НИНФЕЯ:
И здесь кто-то есть. В замке многолюднее, чем у меня в пансионе перед праздниками.
Эй, кто здесь? Никого?
(пьёт, выходит на авансцену)
Мученье мне там дольше оставаться.
Поговорить мне не с кем. Госпожою
Со слугами мне говорить невместно,
А с господами – только о погоде.
И что же мне – смотреть, как он с женою
Любезничает, обнимает сына,
О чём-то спорит с доктором Петруччо,
И герцогу о чём-то врёт с улыбкой,
Но наслаждаться этим не умея,
Страдает от несовершенства мира?
Дурак, французский шут! Но если б в замке
Его не стало, вот тогда спокойно
Смогла бы я вздохнуть. Однако всё же
Он лучший среди всех, кого я знаю.
Порвавши с ним однажды, я сказала
Себе, что он развратник и мерзавец.
Да, он развратник, ни одной служанке
Он отказать не может. Но мерзавцем
Его я назвала несправедливо...
А впрочем, что же с этого? Мерзавец
Он или нет – его бы с Эсмеральдой
Убрать куда-нибудь из замка нужно.
(Из-за трона выходит Коломбина, держась за нос.)
НИНФЕЯ:
Кто здесь? Ты кто такая?
КОЛОМБИНА (говорит в нос):
Я здешняя служанка, госпожа. Я хотела вас просить...
НИНФЕЯ:
Служанка? Хочешь у меня работать? Ты хорошенькая. Но что у тебя с лицом?
КОЛОМБИНА (не отрывая рук от носа):
Хочу просить у вас защиты, госпожа! Вы известны всем в замке как защитница слабых и угнетённых, как защитница правды и справедливости.
НИНФЕЯ:
Да, это правда, дитя. Кто тебя обидел? Что у тебя с лицом?
КОЛОМБИНА (опускает руки, становится виден ярко-красный нос):
О, это ничего, это я упала по неосторожности.
НИНФЕЯ:
Упала? Боишься рассказать? Дитя, не бойся. Скажи мне правду. Что тебя тревожит, и от кого защиты ты просила?
КОЛОМБИНА:
От герцогского секретаря!
НИНФЕЯ:
От Пьеро? Это сделал он? Не может этого быть!
КОЛОМБИНА:
Нет-нет, это результат моей неосторожности. Но он меня преследует.
НИНФЕЯ (в сторону):
Что-то здесь не так. Не умеет он преследовать. А уж нос кому-либо разбить и вовсе не способен. Он только печалиться и сетовать может.
(к Коломбине):
Расскажи мне всю правду.
КОЛОМБИНА:
Он...
(в сторону):
Какое это слово мне говорил тот призрак?.. совратил?.. развратил?..
НИНФЕЯ:
Смелее, дитя!
КОЛОМБИНА:
Вот! Он возлёг со мною, меня об этом не спросив. И теперь старается скрыть своё беспутство. А я не хочу с ним быть...
(в сторону):
Или хочу? Сама не знаю!
НИНФЕЯ:
Ты хочешь сказать, что он тебя изнасиловал? А теперь преследует?
(в сторону):
Вот никогда в жизни не поверю!
КОЛОМБИНА:
О нет! Я сама всё сделала! Сама!
НИНФЕЯ:
Я перестала понимать. Так на что же ты жалуешься?
КОЛОМБИНА:
Меня вопрошали призраки. И сказали мне, что он во всём виноват.
НИНФЕЯ (в сторону):
Милочка, да ты, сдаётся мне, сильно повреждена умом. Ну да неважно, говорить-то ты можешь. Надо только решить, что именно ты можешь говорить. К чёрту выгоню Пьеро из замка!
(к Коломбине):
А не говорил ли он тебе чего-либо о Священном Писании?
КОЛОМБИНА:
Да он и рта не успел раскрыть! Но я знаю, что он безбожник.
НИНФЕЯ:
А про шута Джино он ничего тебе не говорил?
КОЛОМБИНА:
Мне говорил сам Джино: Пьеро его устроил учиться в Болонью. Он уедет вместе с доктором Петруччо.
НИНФЕЯ:
Ты говоришь, что Пьеро отдал его Петруччо?
КОЛОМБИНА:
Как так «отдал»? Джино же не вещь!
НИНФЕЯ:
Но отдан был, как вещь!
КОЛОМБИНА:
Какой позор! Как он посмел?!
НИНФЕЯ:
Умнейшее дитя! Ты пострадала
От упыря ужасного. Но помни!
Я защищу тебя! Ты будешь рада
Падение увидеть изувера.
Ты лишь доверься мне! Вдвоём мы правду
От нечестивцев защитим! Ты жертва,
Безвинная страдалица! О, плачь же!
(в сторону):
Особенно тогда плачь, когда скажу тебе я.
КОЛОМБИНА (трёт глаза):
Я жертва! Я несчастна! Я страдаю!
НИНФЕЯ (подходит к трону, садится, гордо):
Правители неправду защищают,
Престол лишь правде предназначен. Я же,
Во вред себе, быть может, защищала
И защищаю только справедливость.
Пред властью я неправедной не дрогну.
Тебя спасая, твёрдой обещаю
Я быть пред всеми. Ты ж доверься мне!
(Сажает Коломбину к себе на колени лицом к правой кулисе, обнимает её и целует в губы, после чего откидывает ей голову назад и отводит левую руку. Обе застывают в позе Пьеты Микеланджело.)

Занавес.