Серьги

 Если и существуют современные золушки, Назе была, несомненно, из их числа. Невысокая, с кроткими карими глазами, и каштановыми волосами, заплетенными в косу, - так коротко можно описать ее внешность. Совсем юной ее привезли из глухого села, чтобы выдать замуж за нашего соседа Рафо. Молодых осыпали конфетами и сладостями с круглого подноса. Жених-верзила поднялся на козырек подъезда, и, по старинному езидскому обычаю, бросил надрезанное яблоко в голову Назе. Считается, что это яблоко – напоминание о грехе Евы. Назе выглядела растерянной и смущенной. В фате застрял кусочек яблочной мякоти. Мы, дети, от души ее жалели, словно угадывая невеселую жизнь. Гости встали в хоровод и, взявшись за мизинцы, помахивая разноцветными платками, стали не спеша двигаться по кругу (топтаться) под громкий звук дола. Так и завертелась Назина жизнь, только в десять раз быстрее.
 
 Сразу после свадьбы она приступила к обязанностям – стирать, готовить, убирать, тащить продукты из магазина. Словно ей не полагалось немного радости в медовый месяц. Мыла, потом сушила на солнце шерсть из одеял, взбивая ее упругой кизиловой веткой так, что слышался свист. Шерсть в ее руках становилась воздушной, как облачка.

 Пока муж играл с соседями в нарды во дворе, старательно мыла его “жигули”. Саму Назе редко сажали в эту машину, и когда это происходило, она чувствовала и вела себя неловко, будто что не так. Хоть Рафо и имел машину, продуктов с базара на ней не возил. Все Назе, на своем горбу. Зимой и летом одним цветом. В одном и тоже платье. В январе лишь пальто, наброшенное на плечи, и тапки поверх вязаных носков. Из чего мы делали грустный вывод, что муж Назе не любит. Если бы только. Ей доставалось прилюдно. “Принеси холодной воды, дура. Графин набери”. Отмашку на такое обращение дала свекровь, всем заправлявшая в доме. “Невестка наш нищи, ничего с собой не принес” – сообщала она соседям во время дворовых посиделок, скрестив руки холмиком на животе, и разложив разноцветные юбки, как баба на самоваре. Назе стояла рядом с лавочкой. Краснела до корней волос, и молчала.

 “Ух взять бы эту Зинку, оттаскать за волосы”, - мечтали мы с подругами. “Или рыжих тараканов на нее высыпать, заорала бы, забегала”. “Или в подвале с летучими мышами запереть”. Версий мести называлось много, но все они предполагали насильственные действия по отношению к Зинке, и были далеки от реальности. И все-таки совсем без наказания мы ее оставить не могли. Наша кара настигла ее погожим летним днем. Дождавшись, пока Зина окажется аккурат под моим балконом –  мы опрокинули на нее тазик с мыльной водой. Крик тут поднялся страшный.

- Узнаваю, кто эта, живии не оставлю, своличи! Зина отирала с лица и волос пену, и звала на помощь Рафо. К счастью, его не оказалось во дворе.
Мы отлеживались на дне балкона, пока потоки ругани не прекратились. Вряд ли это облегчило семейную жизнь Назички, но не все же Зинке шиковать.

 Назе не имела никаких прав в доме. Даже после рождения двух дочерей. К первенцу Зина отнеслась, как к дочери кухарки. Шпыняла Мину почем зря, видя в ней больше продолжение невестки, чем своего сына. Третью дочь, Фато, как только ей исполнилось два месяца, оторвали от груди и отдали в дом родственников мужа – бездетной паре. Назе старалась держаться, но душевная боль свалила ее с ног. Самым большим испытанием была встреча раз в год с выросшей дочерью. Приемные родители наряжали Фато, и отправляли ее повидаться с кровными сестрами, и с людьми, давшими ей жизнь. Здесь девочку ждали подарки, щедро накрытый стол, объятья, поцелуи и расспросы. Ничего большего Назе себе позволить не могла – никаких слез, отчаяния, плохого настроения. Принять и отпустить. Если переживания и имелись, держать их следовало глубоко в себе. Людям какое дело до твоих страданий. “Вуй, байгуш!” – презрительно толкала ее в бок Зинка.

 Назе с красными глазами, даже нам, соседским детям старалась улыбаться сквозь слезы. “Не бойся, мы не скажем”,- гладила ее по голове моя подруга Милена. “Дай Зинке по башке”. “Ээ”- горестно вздыхала Назе.
 Родились еще двое сыновей – Азо и Шико. Она и им стала прислужницей.
-Мама, жареную курицу и картошку!- кричал Азо из одной комнаты в другую, сидя в гостиной на ковре, перед телевизором, в позе падишаха. И Назе неслась с подносом. –Ткемали, дундук!- напоминала ей Зина. –Куший, мала мн ("мой ребенок").

 Пришло время, и Тбилиси окунулся в кризис 90-х. Рафо не нашел тут себе работы, подался в Россию. Семью он видел наездами. Обычно в Новый год. Рассказывая о приключениях на чужбине, он не упускал случая похвастаться успехом у дам. “Русские женщины зовут меня Рафаэлем”, - распушил он передо мной хвост, когда я зашла к ним по минутному делу. “С ума от меня сходят”. Как же я ненавидела его в эту минуту! Эти глаза навыкате и круглую голову с бараньими завитушками. Назе поспешила оправдаться за наглость мужа:
- С кем бы ни встречался, все равно ко мне вернется. Сколько лет живем.
- Любит меня,- самодовольно осклабился Рафо.

Отъезд мужа – не из радостных событий, если супруги живут душа в душу. Но Назе когда знала радости? Странное дело: оставшись одна, она стала свободно дышать, почувствовала себя хозяйкой в доме. Зинка постарела и сдала. Сахар, давление, и начинавшаяся деменция требовали ухода. Медсестра и нянька конечно же – Назе. Смекнула старуха, что Назе теперь – сила. Сын далеко, сама беспомощна. Впервые за много лет по-человечески заговорила с невесткой. До ласковых слов снизошла. Достала из шкатулки с золотом, подаренным на свадьбу,  сережки, и вручила невестке – “носи”.

 Назе и не думала мстить свекрови за прошлые грехи. Молча мерила давление, делала инсулиновые уколы, и все, что от нее требовалось. Обязанностей не убавилось, хоть старшая дочь Мина и помогала по дому. Назе стояла в очереди за керосином и хлебом, тащила дрова для печки. Но выглядела счастливей. В ушах покачивались золотые сережки.

- Зина признала, что им повезло с невесткой,- поделилась она, как-то встретив меня. - Эти сережки дала. Когда умру, говорит, все золото тебе оставлю.
- Назичка, ты достойна гораздо большего, чем эти сережки.
Она погрустнела, словно окинув взглядом прошлую жизнь: “Разве нельзя было жить нормально, уважать друг друга? Жить и радоваться”.

 Как и все чистые душою люди, Назе не понимала очевидных вещей: будь она поязыкастее, умей надавать по шапке своим обидчикам, и сережки бы получила гораздо раньше. Вкупе с уважением. Но это была бы совсем другая история – не про нее.

 В то темное, лишенное всяких развлечений время, она нашла себе новое занятие – вязала на заказ красивые свитеры. Тоже деньги в дом. Брала недорого, и к ней повалили. Мне тоже захотелось такой свитер: в магазинах не было ничего приличного, а в институте надо было выглядеть на все сто. Тбилисские девушки исхитрялись, как могли. Одеться в то время было непросто.  Многие жители Тбилиси, собрав дома ненужных вещей, везли на продажу в Турцию. За гору барахла можно было выручить  одну-две стоящие вещи.

 Словом, Назин оригинальной вязки свитер как нельзя кстати решал проблему гардероба. Она обещала связать его за несколько дней. Я постучалась к ней в назначенный день, и застала ее с красными, опухшими веками.
- Извини, - виновато сказала Назе. – Всю ночь работала, но не успела.
- Ничего, - ответила я. - Надену в институт что-нибудь другое. Когда закончишь, тогда и приду.

 Рафо забрал в Самару жену и подросших детей. Зина уезжать наотрез отказалась. Деменция сыграла с ней злую штуку. Она могла уйти из дома, оставив дверь открытой. Родственники, приставленные за ней присматривать, не всегда справлялись. Иногда, забывшись, она громко звала Назе и своего сына. Но никто не отвечал. В такие минуты было до слез жаль вредину Зину. Она осталась в пустой квартире, наедине со своими видениями, страхами и грехами.
 Провожать Зину в последний путь пришли старые соседи. В нашем большом доме многое изменилось за прошедшие годы. Люди продавали или сдавали квартиры, уезжая за границу в поисках лучшей жизни – на север, в Россию, в Турцию, Грецию, Германию…. Квартиранты менялись быстро, я даже не успевала запоминать их имена. И они ничего не могли знать про Зину, с ее крутым нравом, да и про других жителей и их истории.

 Прошло еще лет двадцать, и я встретила Назе в центре Тбилиси. Она вернулась по каким-то делам после многолетнего перерыва. Назе сама меня узнала, и лицо расплылось в улыбке. Раздобревшая, со вкусом одетая, со стрижкой – что она сделала со своей косой?! – Назе очень отличалась от той неуверенной и забитой девочки-невестки.

 Я бросилась ее обнимать.
Оказалось, что дети пристроены.  Дочки замужем, внуков подарили. Постоять за себя умеют. Целое детство наблюдая за матерью, поняли, как жить не надо. Сыновья работают, жениться не спешат. Они с Рафо живут потихоньку, он как переродился на старости лет, жену жалеть и ценить стал.
 Она поправила волосы, и мой взгляд упал на сережки.
- Те самые, улыбнулась она. – Это же память – Тбилиси, молодость, слезы, моя большая семья и… Зина тоже.