ОНА

Она правда его любила. Просто любила и всё, не знала почему, для неё, наверное, важнее было зачем – чтобы хоть кого-то любить, потому что эти ужасные восемнадцать, эта весна, эти родители, эти подруги, эта опостылевшая пустая кровать, эти фильмы, эта реклама, эти истории, эти парочки на улицах, всё это, сводящее с ума.

Она любила его издалека, они иногда виделись, говорили, прогуливались, она брала его за руку и заливалась краской, которую он не замечал, потому что рассказывал о своём, о походах в лес, на озёра, о друзьях, концертах, книгах, вечеринках, и всё это было так прекрасно, что у неё кружило голову и  рука сжималась, но он, увлечённый, похоже, этого не замечал; лишь у подъезда, когда она его провожала, на несколько мгновений, на время прощального поцелуя, когда она видела его широко открытые удивлённые глаза, такие близкие и прекрасные, такие манящие и зовущие, что невозможно было задержаться хоть на секунду; и она исчезала в вечерней темноте, оставляя после себя тень, очертание, отблеск; его, стоящего в оцепенении…

И вот в понедельник, спустя три недели этих встреч, этих провожаний, поцелуев, держаний за руку, биения сердца, покраснений щёк, волнений и всего такого, она решительно…

Да нет, конечно, как решительно? Чуть не час ходила, смотрела в окно, готовила чай, пролила, пнула кошку, поплакала немного, умылась, накрасилась, сосредоточилась, вздохнула, закрыла глаза, представила его, свою руку в его руке, волосы, запах его волос, его сигареты, улыбку…

Набрала номер, глубоко вздохнула пару раз, чтобы не выдать волнение, выдохнула, дождалась заветного «Алло».
- Привет.
- Привет.
- Как дела?
- Нормально. А у тебя?
- Тоже ничего. Что делаешь?
- Ничего особо.
- Я тоже.
- Я всю неделю занята.
- Та же фигня. В пятницу только освобожусь.
- Я тоже не вырвусь до пятницы. Встретимся?
- В пятницу? Можно, но я вряд ли смогу куда-то пойти, буду никакой. Можно у меня.
- Хорошо. К восьми?
- Да, пожалуй.
- До пятницы?
- Да. Люблю тебя.

-«-

Она положила трубку. Выпрямила спину. Улыбнулась. «До пятницы». А в пятницу у него дома. Вечер. После трудной недели. Он будет уставшим. Они присядут на диван, обнимутся как бы невзначай, под негромкую музыку из его колонок, романтичную, как будто специально написанную для этого пятничного вечера, и никуда не надо идти, и уже сумерки, занавешены окна, и кроме их и музыки в доме никого, и он трогает её щёки, потом касается губ губами, а потом проникает под… ну, сначала под свитер, а потом под юбку…

Стоп-стоп-стоп, сегодня просто понедельник, до пятницы ещё четыре дня, ладно, пять, хотя, если считать от семи, когда она ему звонила, до семи, пятницы, то получается четыре, ну, вторник, среда, четверг и – пятница! Будем думать, что четыре, через всего пять часов вторник уже настанет, так мало и так много времени до встречи.

- « -

Весь вторник дела валились из рук, всё шло не так, размазано, расшатано, не до всего было, потому что всего три дня оставалось, как быть, что делать, и перед глазами его лицо, эти глаза, улыбка, и на губах поцелуй, и как будто руки уже под кофтой, и нескончаемый вечер, и желание позвонить – или не надо? Вчера же обо всём договорились, вроде бы, ну, а вдруг у него какие-то перемены, вдруг срочная работа, командировка, или поскользнулся, сломал ногу… Ну, тогда бы перезвонил, а вдруг он без сознания? Попал под машину и доставлен в больницу, без сознания, и никто не может его опознать, и он такой лежит, один, в этой больнице, и только аппарат по искусственному поддержанию жизни тихонько равномерно пикает, а вокруг никого, потому что он никому не нужен, кроме неё, потому что она его любит, а больше никто; да перестань – говорит она себе – ну хватит себя накручивать, один день всего прошёл, ну, позвонишь завтра, сегодня не надо, всё с ним в порядке, почему он должен звонить? Занят, на работе, а потом устал, помылся в душе… Она представила, как он моется в душе и всю ночь потом снилось, что просыпалась каждые два часа, обнимая подушку и сбивая простыню в тугой канат; а утром снова поняла, что остаётся всего два дня, и можно позвонить, теперь уже можно, вчера ведь не звонила, только вечером – кто же звонит по утрам? Надо просто спокойно поработать, не думая о нём, да как же это о нём не думать, да что же это такое…

- « -

Среда, вечер, наконец-то можно позвонить, нет, просто звякнуть, как бы случайно, ну, проведать, переспросить насчёт свидания, почему нет, типа – ну так у нас всё в силе? – как бы не изменились ли планы, потому что у меня возможно есть там ещё всякие дела и заморочки, но мы же как бы договаривались, ну, так вот я на всякий случай переспросить, вечер пятницы, всё в силе?

Зачем-то накрасилась вечером, смысл? Это же просто звонок, но поняла, что вот накрашенная просто чувствует себя уверенней в своих силах, и красится для себя, а не для кого-то ещё, ну, кроме него, для него, собственно, и красилась, хотя ему наверняка бы понравилась и не такая накрашенная, но на всякий случай, как будто он по телефону увидит.

Поставила чайник, снова пнула кошку, потом извинилась и пол часа объясняла дуре волосатой, что вот переживает, потому что свидание, и прости, и у тебя бывает, но мы более тонкие натуры, хотя тоже дуры, и иди сюда, дурында, дай я тебя в носик, только ты меня и понимаешь, и всё такое.

Сосредоточилась, напряглась, потом расслабилась – что? Это же просто звонок по телефону? Набрала номер.
- Привет.
- Привет.
- Ты как?
- Нормально.
- Про пятницу помнишь? Ну, я к тебе зайду?
- Да, конечно.
- Чем займёмся?
- По..ёмся! – со смехом ответил он.
- Ну ты дурак.. Ладно, до пятницы.
Положила трубку, дальше разговаривать не было сил, её всю трясло, в пятницу они займутся … любовью! Наконец-то! Это случится! Её будут обнимать его руки, горячее дыхание на её шее, а потом…

- « -

Всю пятницу она  не знала, куда себя девать, наорала на сослуживиц, на кошку, ушла с работы после четырёх, хлопнув за собой дверью, поплакала в кафе по дороге, потом почему-то поехала домой на такси.

Тёрла себя в душе минут двадцать, брилась дрожащими руками, но, к счастью, не порезалась ни разу. Побрызгалась дезодорантом, чиркнула по запястьям, подмышкам и на всякий случай в промежности духами, а потом стояла как дура перед вентилятором на всякий случай, на всякий случай ещё раз протёрлась влажной салфеткой; потом красилась, в голове уже ничего конкретного, обрывки всякие, много, так много, что ни за что не зацепиться, только циферблат часов, где с неумолимостью приближалось свидание; «Привет. Привет. Привет. Привет» как заклинание повторяла она в зеркало, проверяя глаза, губы, тон щёк, локоны, лоб, как вздымается грудь в вырезе и всё время поглядывая на часы.

Лифчик (да конечно справится!), колготки, туфли, плащ, сумка, поехала.
Приехала раньше, крутилась перед подъездом, кивнула какой-то бабуле, улыбнулась милой мамаше с ребёнком, глядела на его зашторенное окно, потом набралась духу и зашла.

А он всю неделю бухал.