Частичка Родины, глава 1. А завтра война К 23 Февр
Да, что я все про себя думаю? Матери я любой нужен. Лишь бы живой», - такие мысли нахлынули на Трофимова, когда он проснулся на заре.
Он привык вставать с восходом солнца и ложиться с его заходом. Он работал в колхозе трактористом. Посевную он провел, и последний месяц занимался ремонтом тракторов на механическом подворье. Военкомат дал указание приготовить технику для военных целей. Весь месяц Трофимов трудился с зари до захода солнца. И когда последний трактор весело зажурчал, своим натруженным за много лет, мотором, Трофимов облегченно вздохнул: «Успел вложиться в срок!».
Когда приезжал военком, то орал охрипшим голосом:
- Не вложитесь в срок пойдете под суд. А по законам военного времени – за саботаж расстрел.
- Ты нас не пугай. Мы пуганные. Земля нас взрастила, и мы крепко на ней стоим. Будет тебе техника в срок, - ответственно за всех ответил Трофимов.
- Не подведите, ребята, - уже более спокойно ответил военком. – Сами понимаете, какой с меня спрос? Надеюсь я на вас.
Трофимов посмотрел на свою бригаду трактористов: три пожилых, за пятьдесят лет, мужика и двое малолеток, сразу после семилетки, по четырнадцать годков. Один Трофимов был не мужиком еще и уже не парубком. Ему шел двадцать пятый год. Армию он прошел еще до войны. Пока служил его девушка Валя, с которой он дружил до армии, не дождалась – выскочила замуж за приезжего доктора. Погналась за интеллигентом. Захотелось ей в тепле и уюте пожить в каменном доме при больнице.
А Трофимов был однолюбом. Не смог он простить женскому полу измены своей девушки, поэтому и не женился. Да, и глядеть на девчат не мог. Хотя многие в селе хотели заиметь такого зятя. Трофимов матери сказал, как отрезал:
- Не засылай сватов ни к кому. Не женюсь я пока. Валентина мне всю душу перевернула. Смотреть на баб не могу.
Мать пыталась урезонить сына. Да, куда ей? Ведь Трофимов единственный мужчина в доме. Его отца еще в 36-м замели. Хоть он был героем Гражданской войны и полком командовал, а оказался «врагом народа».
Кто эту власть разберет? Никому он ничего плохого не делал. Был председателем сельсовета. А в 36-м их вместе с председателем колхоза и районным партийным начальством арестовали. С того времени пять лет прошло. А об отце Трофимова ни слуху, ни духу.
Так и осталась мать одна без мужа и без невестки с внуками. Сына-то завтра на фронт берут. Горе-то, какое? А там такое творится? Сможет ли ее сынок живым с победой вернуться?
Трофимов встал, потянулся, надел штаны и вышел во двор. Мать уже копошилась возле плиты.
- А, сынок, проснулся? – закудахтала мать, как курица над своими цыплятами. – Давай я солью тебе умыться холодной водицы.
Трофимов подставил свою богатырскую спину под струю колодезной воды, которую мать лила ему из ведра, и долго фыркал и кряхтел. Мать набросила на его спину полотенце, и он долго и тщательно растирал свое тело. Сразу стало тепло и бодро.
Поев яичницы со шкварками и краюху высокого белого пшеничного хлеба с парным молоком, Трофимов принялся за работу. Первым делом нужно крышу перекрыть, в дождь протекает. На это полдня уйдет, а потом дров на зиму наколоть. Кто это сделает, кроме него? Мужиков в деревне совсем не остается. Трофимов только сегодня получил выходной день, так как завтра в военкомат и на фронт ехать нужно. До этого он все время на мехподворье работал.
За работой он провозился до обеда. Мать в это время приготовила знатного украинского борща. Заправила его старым салом с чесноком. Запах аж ноздри пробил Трофимову. Он слез с крыши. Первую работу сделал. После обеда нужно часочек на сеновале вздремнуть, переждать, когда самая жара пройдет, а потом и остальное можно сделать.
За обедом мать сидела рядом и смотрела на сына. Она есть не могла.
- Что ты, мама, не ешь? – спросил Трофимов.
- Да, куда мне, сынок? Ведь ты завтра с утра на войну идешь. Дай мне на тебя насмотреться. Я потом. За меня не беспокойся.
Матери было уже около пятидесяти лет. Но волосы ее были почти полностью седыми. На лице легли глубокие горестные морщины, а глаза когда-то темно-голубые стали светло-серыми от слез, выплаканных в подушку по ночам о муже. А теперь вот, будет плакать о сыне. Руки от крестьянской работы загрубели и были красными.
Трофимов смотрел на эти руки и думал: «Вот, они натруженные материнские руки, которые ласкали меня в детстве. Как много ей пришлось потрудиться в этой жизни и перенести горя. А ведь я почти никогда не обращал внимания на мать. Копошится там где-то на дворе и на летней кухне и ладно».
Не утерпел Трофимов, взял маленькие материнские руки и поцеловал.
- Мама, спасибо тебе за то, что выняньчала меня, вырастила, заботилась обо мне. А я воспринимал все как будто, так и надо. Прости меня, мама, - сказал Трофимов и неловко обнял мать.
Он делал это впервые, поэтому испытывал неловкость и напряженность. Только теперь он понял, что мало времени уделял матери, а она его, молча, по-тихому любила, и всю себя отдавала ему, своему сыну.
Мать плакала в объятиях сына, и хотелось ей, чтобы всю оставшуюся жизнь она могла вот так просидеть рядом с сыном в его могучих мужских руках.
После полуденного сна, который длился около часа, Трофимов наколол дров. Все, которые завез на днях. Аккуратно сложил их под навес во дворе в поленницу.
4
«Ну, вот. Все, что нужно было сделать, переделано. Пора, наверное, на Днепр сходить?», - подумал Трофимов.
- Мама, я на Днепр схожу. Переплыву его напоследок и попрощаюсь с ним. Ведь я на нем вырос. Он мне, как близкий родственник, как дед родной. Мои деды в Первую Империалистическую погибли. Так вот, Днепр был для меня дедом. Я с ним разговаривал, и он мой ум просветлял. После разговора с ним я, как заново на свет рождался, - сказал Трофимов, впервые раскрывая секреты своих тесных взаимоотношений с древней могучей рекой.
- Пойди, сынок. Негоже со своим другом, не попрощавшись уехать. А я пока угощение приготовлю. Вечером наша родня придет. Тебя нужно по-людски проводить.
(Продолжение 24.02.19.)
Свидетельство о публикации №219022300551