Клятва

Возвращаясь из командировки, я случайно познакомился с весьма интересным типом. Он был моим соседом по купе и отличался удивительной угрюмостью, казалось, глаза его не плачут только потому, что в них больше нет слез. Всю дорогу он упорно молчал, и разговорить его удалось только благодаря случаю. Расплачиваясь за чай, он развернул бумажник, и я увидел фотографию необычайно красивой женщины. Не долго думая, я весьма нахально поинтересовался, как можно грустить с такой красивой девушкой. Он, было, разозлился, но потом как-то обмяк, и я услышал рассказ, который, по его мнению, мог сослужить мне добрую службу. Вот он.

Сентябрь, бархатный сезон. Мы с женой после очередной размолвки двигались на Кавказ отдохнуть и погреться на солнце. Перед поездкой мы долго решали, как будет лучше: ехать поездом или на машине и после продолжительной дискуссии было решено остановиться на втором варианте, дабы получить максимум впечатлений.

        Машина вела себя примерно и дорога казалась не так утомительна, будто этот кусок железа тоже собирался отдохнуть, и потому решил набраться терпения и подождать со своими болячками. И по началу эта идея казалась мне довольно удачной. Сознание того, что я совершил ошибку, пришло ближе к концу нашей поездки. Все темы, не касающиеся наших отношений, были исчерпаны, то и дело появлялись нотки раздражения, и в голову приходили неприятные мысли, связанные с предполагаемой неверностью жены.

Между тем нам осталось проделать последний этап пути в горах. После очередного затяжного подъема дорога круто шла вниз. Я поставил машину на нетралку и, слегка притормаживая, погрузился в размышления. Мне было совершенно необходимо разыграть сцену ревности, иначе со мной мог случиться удар. По ходу того, как проигрывал в голове план предстоящего спектакля, я все больше и больше заводился, и когда я открыл рот, состояние мое было близко к истерике. Особенно меня раздражала ее полная безмятежность и счастливый вид, наверняка думает о НЕМ и забавляется тем, как ловко меня провела.
 
Она откинулась на кресло и подставила лицо восходящему солнцу. Яркая, привлекательная внешность всегда была ее жизненным козырем, и отвратительный, взбалмошный характер делал ее неотразимой в глазах мужчин. В общем, что-то вроде котенка, с одной стороны, хочется оторвать голову за его проказы, с другой – решительно не понимаешь, как можно погубить подобную прелесть.

Машина разгонялась все сильнее, очередной поворот я прошел на пятидесяти, резко повернув руль. Резина завизжала, я очнулся от своих мыслей и, как будто извиняясь, совершенно спокойно заявил, что отказали тормоза, и если она хочет сказать последнее прости, лучше это сделать сейчас, иначе такой возможности может больше не представиться. Почему я сказал именно это, объяснить не могу, кто-то воспользовался моим языком, забыв посоветоваться со мной.
 
Ну, до чего забавно было изменение выражения ее лица. Умиротворенность мгновенно сменилась крайней озабоченностью, глаза широко открылись, выражая полнейшее непонимание происходящего. А этот, внутри меня, ехидно заметил, что подобная реакция весьма неудачна, и для большей определенности необходимо пройти еще пару поворотов в подобном стиле, что я и проделал. Я был прекрасен, успевая справляться с автомобилем и одновременно говоря глупости. Любимым моим приемом, который на время позволял самоуспокоиться, было требование поклясться жизнью или здоровьем и, несмотря на очевидность клятвопреступничества, эта страусиная политика позволяла уйти от решительных действий, давая ощущение бурной деятельности. И в этот раз я не баловал разнообразием, проорав ей в самое ухо: «Поклянись, что не изменяла!». На что этот подлец внутри посоветовал вспомнить, сколько раз она это делала, поклявшись всем на свете. Наташа молчала, вцепившись в меня обеими руками, но не отрывала взгляда от дороги. Тем временем стрелка спидометра подходила к 100, и я начал притормаживать, заранее стыдясь позорного разоблачения. Тут из-за поворота показался трейлер, я резко нажал на тормоз, машина дернулась, и педаль мягко ушла в пол. Этот, внутри, просто разрывался от хохота: «Пп-ппо-дожди-е-е-е-ще не все-е». Холодный пот струился по спине, когда мы чудом разминулись с грузовиком. Наташа отпустила меня, села как-то прямо и спокойно сказала: «Я очень тебя люблю». Это были последние слова, которые я услышал. Этот, внутри, дико заверещал: «Дубина! Если хочешь жить – вправо, резко!». Видно, тоже перепугался. Повинуясь, я направил машину в огромный валун. Дальше провал в памяти. Не знаю, сколько прошло времени. Очнулся я от сильной боли во всем теле. Картина, которая предстала перед моими глазами, была ужасна. Машина лежала на крыше, вернее на том, что от нее осталось, двери были выворочены, и кузов напоминал бочонок, морда практически отсутствовала. Я лежал метров за пятнадцать от этого кошмара – видно, вылетел, когда кувыркались, но от того, что я увидел дальше, у меня зашевелились волосы. Из-под капота потянулась тонкая струйка дыма: что должно было быть дальше, я понял сразу и наверняка. Попытавшись встать, я понял, что этот номер не пройдет – ноги дико болели и не желали слушаться, а этот гаденыш внутри весьма настойчиво советовал поторопиться, если я не хочу получить дополнительное удовольствие на долгое время. Как мне казалось, я полз очень быстро, но, видно, терял сознание, и, когда я был на месте, машина уже горела. Наташа лежала на асфальте, ее шикарных волос уже не было, кофта дымилась, в воздухе пахло отвратительно сладко. Потом из-за поворота показалась машина и этот, внутри, с явной досадой сказал что-то про везение. Дальше я ничего не помню.

Очнулся я в военном госпитале, который оказался неподалеку. Я долго соображал, что со мной произошло, мысли тянулись одна за другой, как звенья якорной цепи, на которую смотришь, почти не улавливая движения, и только по грохоту догадываешься, что вот-вот должен появиться якорь. И он появился, вытащив за собой обгоревшую машину с обезображенным телом. Я не смог сдержаться и заорал, что было сил. На крик появилась недовольная медсестра и зло поинтересовалась, в чем дело. Сквозь рыдания я что-то выдавил насчет жены, сердце рвалось на части, а это стерва молчала и, казалось, получала удовольствие от моего состояния. После чего сжалилась и сказала, что жена жива и находится в ожоговом центре. В госпитале я провалялся около месяца, приезжали родственники, и я каждый раз пытался что-то выудить из них о состоянии жены. Ответы были стандартные и заключались в том, что было плохо, а теперь намного лучше.

Когда я приехал в Москву и начал узнавать, в какой больнице моя жена, мне сказали, что она в клинике неврозов после перенесенного стресса. То, что я увидел, приехав к ней, я не забуду никогда. На подушке лежало нечто, что когда-то было прекрасным лицом: красного цвета месиво без носа и ушей.

Как я оказался дома – не помню, только в голове мерзко хихикало: «Я говорил, что надо быстрее ползти!». «Ну, а потом я повесился», - сказал мой попутчик и замолчал.

Я сидел, раскрыв рот, напряженно соображая, как это все получилось, и что надо говорить в подобных ситуациях.
- Ну что, можно после таких снов быть в хорошем расположении духа?
– поинтересовался он, явно наслаждаясь моим замешательством. – Поэтому оставь меня в покое и дай хорошенько подумать.
 
До самого конца нашей поездки я не проронил ни слова и уже был не рад, что затеял этот разговор. Невозможность понять, где в его рассказе была правда, угнетала меня, но огромный город выручил, поглотив никчемные тревоги в водовороте новых впечатлений.