Персидский маг

Посвящается моему отцу

1.ВЕЧЕРНИЕ НОВОСТИ

…«А теперь – снова о трагедии, произошедшей вчера утром в индийском Пенджабе. В горном ущелье был найден мёртвым известный общественный деятель Ардашер Форуги. Он являлся попечителем нескольких благотворительных организаций в Индии, Пакистане и ряде других стран, активно помогал больницам, театрам и школам для детей из неимущих семей. Также Форуги принимал активное участие в борьбе со СПИДом в африканских странах. Он часто встречался с представителями мировой политической и культурной элиты и вместе с бельгийским дипломатом Эмилем Феербеком разрабатывал программу по борьбе с бедностью и развитию здравоохранения в Бангладеш и был её идейным вдохновителем – речь идёт о созданном десять лет назад Плане Феербека-Форуги, который до сих пор приносит свои плоды. Форуги ушёл из жизни добровольно, сбросившись с горного уступа. По всей вероятности, причиной самоубийства послужил разгоревшийся в западной прессе скандал, связанный с обвинениями в сексуальном надругательстве над ученицами одной из школ, которым покровительствовал погибший. Из-за нескольких официальных обвинений, предъявленных три месяца назад, и последующего скандала Форуги отлучили от религиозной общины, и от него публично отрёкся отец… Форуги было сорок лет, и в последнее время он постоянно проживал в Пенджабе и Брюсселе».

Было время вечерних новостей, и вся семья собралась в «салоне» - так мать называла просторную комнату с балконом и телевизором, где семейство из четырёх человек любило проводить вечера. Там же каждый Новый год стояла ёлка с яркой красной звездой на макушке. Дана расположилась на широком диване между матерью и бабушкой. Напротив, за столом, с которого уже убрали остатки ужина, сидел отец. Уютно светила лампа. Для восьмилетней Даны это время было священным. Никакие друзья и подруги, никакие развлечения не могли заменить голоса отца, комментирующего телепередачи, ритмичного пощёлкивания подсолнечных семечек, которыми баловались мать и бабушка, а главное – того золотистого свечения лампы, которым напитывались узорчатый ковёр на полу и огромный книжный шкаф, в котором бабушка заботливо разместила тома классики.
Так было и сегодня – все четверо смотрели вечерние новости. Когда показывали последний репортаж, перед глазами Даны пронеслось несколько сцен – горное ущелье с узкой речушкой, мигалки автомобилей, смуглые дети за партой, красиво одетые мужчины и женщины с бокалами, газеты с заголовками в полстраницы на непонятном языке, какие-то странные люди в белом…
Дана напряглась так, как она обычно напрягалась при виде незнакомой собаки. Она поняла, что причина её тревоги - репортаж, из которого ей не было ясно почти ничего. Девочке показалось, что золотистый уют главной комнаты родительского дома пошатнулся, в него будто что-то вклинилось. Что-то нехорошее.
Дана заёрзала на диване.
- Мама, о чём это? – спросила Дана, чей пытливый, но ещё очень юный ум не сумел совместить мельтешащие картинки с мудрёным «взрослым» текстом. К тому же, сообщение пронеслось очень быстро, как на бегущей строке возле Дворца спорта, где была огромная ледовая арена, по которой Дана с воодушевлением скользила на новеньких коньках, подражая чемпионкам мира. Тем не менее, из репортажа было ясно одно – произошло несчастье.
- Один дядя умер, - бесцветно ответила мать, пристально глядя на экран и отправляя в рот очередное сероватое ядрышко.
- А… Что с ним случилось? – спросила Дана. Её сердце забилось быстрее.
- Он упал с высоты… - сказала мать, повернувшись к дочери.
- Ему было больно?! – ужаснулась Дана. В мире было три вещи, которых Дана боялась больше всего – гроза, кровь и боль.
- Очень больно… - спокойно ответила мать.
- А почему он умер, и ему было больно? – спросила Дана приглушённым голосом.
Про Дану многие говорили, что она слишком развитая для своего возраста, да и сама она  мечтала повзрослеть. Она искренне верила словам песни, которую пели в школе – «мы второклассники, мы люди взрослые…» - и пыталась соответствовать. Она даже всерьёз собиралась замуж за одноклассника Эдгара, который так же серьёзно уговаривал её подождать хотя бы до окончания школы. Но теперь смутный страх, пришедший с экрана, превратил её в совсем маленького ребёнка…
- Он девочек обижал… Ну всё, теперь тихо, дай телевизор посмотреть!
Странный жуткий репортаж продолжался. На экране появилась фотография довольно молодого человека с большими выразительными чёрными глазами. Дана поняла, что это и есть герой новостного сообщения, чья судьба, как выяснилось, была так ужасна.
Лицо погибшего на фотографии было светлым, взгляд – прямым и ясным. При виде его Дане вспомнились сказки про добрых и отважных воинов, любящих людей и всегда готовых защищать слабых. Но девочка заметила ещё кое-что: незнакомец был похож на её собственного отца, сидевшего напротив и устремившего внимательный взгляд в экран – те же зачёсанные назад иссиня чёрные волосы, высокий лоб, выраженные скулы, прямой «древнегреческий» нос. Сходство было бы ещё заметнее, если бы на лице отца с недавнего времени не установилось выражение печали и озабоченности. Советский Союз рушился; три прибалтийские республики уже стали независимыми,  и отец потерял солидный пост, который занимал в одной из них. Надо было серьёзно думать, как выжить в образовавшемся хаосе…  Дана не совсем хорошо понимала происходящее, но любила отца безусловно и всякого – улыбчивого и сердитого, взрывного и спокойного. К тому же, несмотря на тягостную озабоченность, для дочери у отца всегда находилась тёплая улыбка, интересная история на ночь, готовность слушать восторженные и наивные рассказы, которые сочиняла дочь, какой-нибудь удивительный подарок. Им было хорошо вместе.
И вот теперь она сидела и смотрела на них обоих – на их лица, которые казались ей по-особому красивыми, причём красота одного – далёкого, незнакомого, погибшего - как будто высвечивала, преумножала красоту другого – близкого, живого и тёплого. Дане было одновременно светло и жутко. Она не понимала природы своих смешанных чувств, но ей казалось, что мир бесповоротно изменился…
- Папа, а он симпатичный… - несмело проговорила Дана, ещё раз взглянув на экран, затем на отца.
- Симпатичный… - мрачно, с какой-то странной глубиной в голосе ответил тот и сделал большой глоток кофе. – Был.
Дана замерла. Её опять объял непонятный страх. Она вжалась в диван и больше вопросов не задавала. Ей казалось, что отец каким-то образом догадался о её мыслях и тоже переживал за умершего незнакомца.
Сидевшая рядом на диване бабушка заметила смятение девочки и проворчала:
- Поздно уже, ребёнку надо не телевизор смотреть, а мыться и в кровать!
Пожелав всем спокойной ночи, Дана побрела в ванную.
Уходя, она уносила в мыслях образ погибшего незнакомца, его светлое лицо. На сердце было тяжело, а в голове, точно припев в песне, повторялось: «Он не мог обижать маленьких девочек. Просто не мог».
… По лицу и телу Даны струилась вода. Забытые мыло и мочалка лежали в стороне. В голове девочки творился полный сумбур. Этот несчастный незнакомец явно был добрым человеком – она это чувствовала. И ещё он был похож на папу. Говорят, он делал какие-то страшные вещи («он не мог их обижать!»)… А потом погиб, и ему было больно. 
Скачущие мысли было не остановить. Стоял поздний октябрь, а летом Дана  вместе с родителями и друзьями - семьёй её лучшей подруги Наташи - совершила упоительное автомобильное путешествие из Прибалтики в среднюю полосу России («почему я это вспоминаю?»). Вязкий чернозём, озёра со скользким глинистым дном, дымчатые берёзы в лучах утреннего солнца, чистая река с ярко-жёлтыми кувшинками, вишнёвые деревья с сочными ягодами и бесконечные дороги – всё это казалось настолько светлым, настолько близким и одновременно далёким, что щипало в носу. Тут мысли снова омрачились. А… а что делал в то время тот человек с экрана? Был ли он тогда весел и радовался ли солнцу - как они с Наташей - в своих далёких краях? Или ему уже тогда было плохо? Знал ли он, что осенью мучительно погибнет? Дана почувствовала, что замерзает, и сильнее открутила кран с горячей водой…
После ванны Дана стала готовиться ко сну. Она откинула одеяло, поправила подушку, и тут её взгляд упал на низкий столик, на котором стояла её игровая приставка. Рядом с приставкой лежала дискета с игрой – Дана забыла сдать её обратно в прокат, который находился в фойе плавательного бассейна. В те годы дискеты и видеокассеты выдавались напрокат в бассейнах и овощных магазинах, а блестящие новые автомобили продавались в кинотеатрах. Однако Дану это ничуть не удивляло – её восьмилетнее сознание принимало всё, происходящее во взрослом мире, как должное. По крайней мере, до сегодняшнего вечера…
Игра на невозвращённой дискете была Даниной любимой, и поэтому она брала её напрокат чаще остальных. Игра называлась «Принц Персии». Это было красочное, таинственное зрелище с колдовской восточной музыкой. Фигурка принца в белых одеждах передвигалась бегом по длинным тёмным коридорам с факелами на стенах. По ходу игры принц должен был собирать сокровища, обходить каверзные ловушки, сражаться с врагами и под конец освободить из заточения принцессу. Принцесса была конечным этапом, и Дана никак не могла до неё добраться… Принц лишь бегал по коридорам. Как бы не оступиться, не упасть в подземелье, не попасть в ловушку? Как бы не погибнуть? Но всё неизменно оканчивалось тем, что одна из каменных плит под принцем проваливалась, он падал на расставленные внизу острые кинжалы, и его тело безвольно повисало на них. На экране появлялась надпись: «игра окончена».
Дана опять невольно вспомнила сегодняшние новости, горное ущелье и черноволосого ясноглазого незнакомца, игра которого была окончена – но не на экране, а на самом деле…
Она уже засыпала, когда в её голове возникли два слова – «персидский маг»…
***
Было очень тихо. В небе кружили птицы с крючковатыми клювами. Вокруг, насколько хватало глаз, простирались горы. Дана осмотрелась и поняла, что стоит на горном уступе, прямо над ущельем. Внизу, огибая острые камни, текла извилистая горная речушка.
Она посмотрела в сторону и поднесла ладони ко рту, чтобы не вскрикнуть. На соседнем горном уступе стояло несколько человек. Один – в пурпурной мантии – напоминал одновременно короля из сказок Андерсена и султана из «Тысячи и одной ночи». Однако вместо лица у него была чёрная пустота. Приняв царственную позу, он стоял перед молодым человеком в белом с иссиня чёрными волосами; его лица также не было видно из-за покрывавшей его серой пелены.
Они стояли на самом краю. Вдруг – одно движение руки «короля», и человек в белом без единого крика и стона полетел вниз…
Дана ещё сильнее прижала ладони ко рту.
Тут остальные трое, которые оказались лучниками, в мгновение ока подскочили к самому краю уступа, вскинули луки, натянули тетивы и выпустили вслед падавшему свои стрелы…
Дана не могла пошевелиться. Она оцепенела. Неужели им не хватало того, что этот несчастный и так разобьётся?!
Последним, что она увидела, была бурлящая, пенящаяся вода горной реки, которая окрасилась в алый цвет, постепенно сменившийся розовым…

- Мама, папа, мне страшный сон приснился!
Мать тут же проснулась, подошла к дочери, обняла её.
- Что такое, солнышко? Это просто сон…
Она вытерла ладонью пот со лба дочери, пригладила слипшиеся волосы.
- Мама, посиди со мной, - шёпотом попросила Дана, совсем как когда-то давно, когда она была почти младенцем, а не «второклассницей – человеком взрослым».
Мать уложила дочь в постель, села рядом и гладила по руке, пока Дана, наконец, не заснула.
***
На следующий день уезжали на дачу – собирать скудный картофельный урожай. Родители Даны не были хорошими дачниками – урожай собирали с опозданием, половина грядок заросла сорняками, а деревянный дом был построен лишь наполовину, и дальше дело не двигалось. Но как же хорошо там было летом! В поле ржи цвели хрупкие лиловые васильки, нежно покачивалась на ветру высокая трава. Тёк ручей, на берегу которого рос толстый раскидистый дуб, который, казалось, застал древние времена. Под ним можно было положить надувной матрас и часами мечтать, глядя на проплывающие в небе облака. Также можно было вместе с Наташей исследовать фундамент дома на соседнем участке, который постоянно пустовал. Фундамент был наполовину заполнен водой, и самой захватывающей игрой было ходить по краям, постоянно рискуя сорваться вниз.
Однако теперь, в самом конце северного октября, от дачного участка и окрестных мест веяло бесприютностью – ни васильков, ни зелени, ни стрекочущих кузнечиков. Листья ещё не облетели, но уже выглядели обречёнными. Даже ручей журчал зловеще.
Уезжали втроём – Наташины родители решили остаться дома, чтобы лишний раз не утомлять маму, которая в ту пору готовилась подарить Наташе брата или сестру. Дана мучительно соображала, чем будет заниматься. Урожай её ничуть не интересовал, и она решила, что будет просто гулять и сочинять истории из жизни клоунов и канатоходцев.
Вчерашний кошмарный сон почти забылся.
Вскоре палевая «девятка» с тремя пассажирами мчалась по шоссе, по обе стороны которого был лес. В это неласковое осеннее время он казался зелёным, потому что почти полностью состоял из стройных корабельных сосен.
Вдруг Дана заметила странное. В лесу прямо рядом с шоссе зияла просека – несколько деревьев было свалено. Было ощущение, что их грубо повалила чья-то гигантская рука. По земле проходила колея – такая же грубая, с рваными краями. Дана напряглась. Она не успела задать вопрос, как заговорил отец:
- Здесь страшная авария произошла. На днях в газетах писали. Водитель не справился с управлением. Все разбились насмерть – он сам, его жена и двое детишек. Жуть, что творится…
Отец говорил с какой-то серьёзной торжественностью, отчего Дане стало ещё страшнее. Она опустила глаза, начала рассматривать коричневые пятна от молока майских одуванчиков на своей стёганой куртке и теребить узел косынки. Её саму, машину, шоссе и лес объяла зловещая чёрная туча, совсем не похожая на обычные грозовые… И тут Дана увидела в тумане его лицо. Лицо персидского мага из вечерних новостей. Его ясные серьёзные глаза. Этот взгляд и эту просеку каким-то непонятным образом объединяло страшное и непостижимое. Хотелось кричать, но Дана сдержалась. Затем перед глазами возник горный пейзаж, а после него – опять глаза красавца-мага. Дана встряхнулась и уткнулась носом в окно отцовской «девятки». Начинался дождь, и стекло покрылось тонкими пунктирными линиями. Девочке было холодно. До самой дачи все трое ехали молча.
Наконец, прибыв на место, они вышли из машины. Оглушённая Дана огляделась вокруг – серые поля, серое небо…
Она подошла к матери, прижалась к ней. «Мама, мамочка, мне страшно»… Та обняла дочь, поправила косынку на её голове.
- Мамочка, я столько всего не понимаю!..
- Чего, Дануш?
- Эти детишки, в лесу… Они погибли, да? А мы спокойно себе на даче…
- Бывает, да… Грустно, конечно. Но всякое бывает, - мать вскинула голову в каштановых кудрях, как будто желая стряхнуть неприятную тему и избежать объяснений, затем деловитым тоном сказала: – Ну, давай, пойдём, посмотрим, как там наша картошечка!..
В тот день Дана бродила по окрестностям и старалась ни о чём не думать.
***
С тех пор тоскливый ужас, сгустившийся серой тучей, стал частью души девочки. Любознательность, весёлость, мечтательность, которые были свойственны характеру Даны, продолжали существовать, но словно подёрнулись дымкой. Однако единственным, кто заметил перемену, был Рэмбочка – полосатый кот классной руководительницы Светланы Васильевны, к которой Дана иногда заходила в гости, и с которой ей было интереснее, чем с одноклассниками. Обычно кот, весело мурлыча, бежал встречать Дану в прихожую, а потом долго тёрся о её ноги. Теперь же Рэмбочка лишь осторожно подходил к своей маленькой знакомой, обнюхивал её руки, слегка тёрся о них мордочкой (прохладное «здравствуй») и уходил. Дана не обижалась на кота – она любила его, да и сама в глубине души понимала, что что-то в ней надломилось.
Шло пасмурное время, в котором всё больше места занимала печаль и вопросы без ответов. Так, по дороге из школы она иногда замечала на асфальте лужицы крови – последствия драк местных хулиганов, которых в последнее время становилось всё больше – или слышала, как взрослые говорили о больных детях. Это волновало девочку так, что она на несколько мгновений теряла дар речи. Жуткая туча была тут как тут… А однажды, делая уроки, она услышала грохот на лестничной клетке. Мать вышла посмотреть, в чём дело, а потом зашла в Данину комнату и сказала: «Не выходи пока в подъезд – там пьяный сосед упал». Раньше Дана не обратила бы на это внимания или брезгливо поморщилась, но теперь… Она представила взрослого мужчину, который, держась за стенки, поднимался по ступенькам, а потом упал на холодный пол подъезда. «Ему было больно… Он мучился… Как… Как…» - крутилось у неё в голове. «Как персидский маг из новостей!» Дана не хотела додумывать, но это получалось само собой. Отныне у всех человеческих несчастий и мучений было одно лицо – точёное, смуглое, немного напоминавшее лицо её отца. И когда тот с сосредоточенным видом сидел за рулём автомобиля, глядя на дорогу и внимая доносившимся из магнитолы энергичным гитарным аккордам или тонкому кукольному голосу девушки, певшей по-английски «я никогда не буду Марией Магдаленой»,  или курил на балконе, повернувшись в профиль к стеклянной двери, Дана испытывала нелёгкое чувство – детская любовь в ней переплеталась с печалью и страхом перед некой неизвестной силой, которой не могут противостоять ни дети, ни взрослые…

2.ВСТРЕЧА

Время шло. Наступила зима, выпал первый снег, а вскоре пришёл и Новый год. Снова были и ёлка-«Кремль», и гости и веселье. Наутро Дана обнаружила под ёлкой коробку кокосовых конфет и набор фломастеров. Каждый раз, когда она получала в подарок фломастеры или карандаши, она спешила опробовать их на большом листе бумаги. Получившееся всегда носило одно и то же название - «салют счастья».
Спустя несколько дней после Нового года, когда Дана сидела за столом и рисовала, через её плечо глянул отец и улыбнулся дочери и её очередному «салюту».
- Ну что, рисованием занимаешься? – спросил он. – Пойдём, покажу тебе кое-что.
Дана радостно вскочила со стула. Она обожала сюрпризы.
Отец достал с полки невзрачного вида книгу, на обложке которой был изображён мужчина в широкополой шляпе. Мужчина сидел верхом на лошади, вставшей на дыбы. Сверху было написано – «Диего Веласкес». Дана догадалась, что это имя не всадника, а художника, и что содержимое книги – его картины. Отец сказал:
- Посмотри, если хочешь. Но это, пожалуй, тебе на вырост.
Тут зазвонил телефон, и отец ушёл, чтобы ответить на звонок. Дана с задумчивым видом начала листать альбом. Перед её глазами возникали неяркие, но удивительные и завораживающие картины, немного напоминавшие иллюстрации к сказкам Шарля Перро. Те же пышные платья и широкополые шляпы. Те же кони и копья. Тем не менее, в картинах было нечто, совершенно отличное от мира сказок. Дана рассматривала портреты и читала названия – «Инфанта Маргарита», «Портрет Филиппа IV». Девочка и мужчина явно знатного рода. Но какими пронзительно грустными были их глаза! Дана подумала о том, что настоящий мир королей, графов и прочих царственных особ очень печален - он совсем не такой волшебный и блестящий, каким его представляют сказочники. И там могут происходить страшные вещи… Дане снова вспомнился погибший персидский маг. Она понимала, что он был кем-то важным и известным. И вот что с ним случилось. Затем в уме неожиданно возникла картина из того далёкого страшного сна – некто в королевской мантии толкает со скалы человека в белом, и тот без стона летит вниз… Она отложила альбом и начала ходить туда-сюда по комнате, чтобы унять дрожь. Разноцветный салют к тому времени был забыт. Немного успокоившись, она снова принялась за альбом. Открыв его на очередном изображении королевской особы, девочка вздохнула. Затем она закрыла глаза и мысленно поместила портрет персидского мага – тот самый, из вечерних новостей – на картину художника, жившего когда-то давно в далёкой Испании… Туча снова сгущалась.
Потом раздался звонок в дверь - в гости зашёл соседский мальчик, друг Даны Владик. Туча отошла, уступив место детской радости первой встречи в новом году. Урча от удовольствия, дети съели по куску яблочного пирога, который испекла Данина бабушка, и ушли кататься на санках. И как всегда, они покинули горку только когда начало темнеть.
Вечером, после чая, она сидела на коленях у отца, и оба они трудились над переводом с английского письма от иноземного Деда Мороза – Санта-Клауса. Письмо  пришло из Финляндии в красивом блестящем конверте, который хотелось лизнуть. Дана не думала, существуют ли оба дедушки на самом деле – может, да, а может и нет, и кто-то пишет детям письма за них…  Но она приходила в восторг от описания волшебной северной страны Лапландии с её дружелюбными северными оленями и девственными лесами. Она только начала изучать английский язык, и её завораживали иностранные слова - девочка думала, что, когда подрастёт, выучит их все.
Кроме письма в конверте находилась открытка, на которой на тёмно-синем фоне была изображена кукла в расшитом блестящим бисером белом платье, глядя на которую Дана думала – «настоящая принцесса!»
- А она чем-то на тебя похожа, - с улыбкой заметил отец.
Тут Дана вспомнила девочку из альбома - инфанту Маргариту и с грустью опустила глаза. Перед её внутренним взором снова появилось ясное лицо персидского мага… 
***
Новогодние каникулы закончились. Привыкать к школе было трудно. Казалось, даже труднее, чем после трёхмесячного летнего отдыха. Школа не радовала так, как раньше. Дана с нетерпением ждала момента, когда можно будет перестать болтать на дурацкие темы с одноклассниками и играть с ними в «приседалки», приковывать взгляд к учительнице, чтобы избежать окрика «отсутствуешь!», вдыхать тягостные запахи прогорклого жира из столовой и гуашевых красок…
В тот мрачный январский день Дана, как обычно, с облегчением вздохнула, услышав звонок с последнего урока. Она попрощалась с девчонками, и была рада этому прощанию.
Хотелось поскорее вернуться домой – в мир, который создавала и в котором жила её семья, а особенно - отец. Это был тёплый и порой загадочный мир иностранной музыки, моделей старых машин, энциклопедий, разноцветных карандашей и фломастеров, иногда непонятных, но забавных разговоров взрослых.
Так она шла и размышляла, ловя ладонью редкие снежинки.  И не заметила, как оказалась перед дверью книжного магазина, который они с девчонками-одноклассницами называли просто «книжка».
Дана колебалась. Её одновременно тянуло домой и в «книжку», которая словно уговаривала её – «зайди хотя бы на минутку…»
Она поддалась на безмолвные уговоры и толкнула дверь «книжки». Типографский запах новых книг одновременно умиротворял и приглашал совершить увлекательное путешествие. Захотелось задержаться. Всё-таки Дане здесь было хорошо. Это был её мир, где она легко перемещалась и свободно жила. 
Тут ей в голову пришла мысль – посмотреть альбомы по искусству. Раньше девочка видела их в «книжке», но они не удостаивались её внимания. Но сейчас, после знакомства с маленькой инфантой Маргаритой… Сейчас её интересовал не только загадочный Веласкес, но и другие художники. И, конечно, после этого она пойдёт в излюбленный отдел детской литературы, где можно найти сказки всех народов мира - от фольклора республик теперь уже окончательно разрушенного Советского Союза до самых невероятных историй американских индейцев, гвинейцев и лаосцев. Итак, исследование началось с альбомов. Это была настоящая сокровищница! Внимание Даны сразу же привлёк альбом в яркой глянцевой обложке, на которой был изображён странный красно-синий кот с большим, похожим на гранат, глазом, весь исполосованный чёрными штрихами. Надпись на альбоме сообщала имя художника: Жоан Миро. Дана потянулась за альбомом, чтобы пролистать его, но тут невзначай повернула голову влево и тут же поняла, что не может сконцентрироваться на альбоме. Причиной было охватившее её неясное беспокойство.
По левую сторону от отдела художественных альбомов находился отдел прессы.
Дана никогда не заглядывала в этот отдел - газеты и журналы её не интересовали. Никаких ярких иллюстраций - но много непонятных слов из мира взрослых (самой скучной его части!) – «экономика», «инфляция», «Верховный Совет»… Но тут её посетило то же чувство, что и у дверей книжного магазина – отдел странно манил её, приглашая зайти «хотя бы на минутку». Она вернула альбом Миро на полку и двинулась к газетам и журналам.
Дана взглянула на газету, лежавшую на самом верху стопки, и её обдало волной холода. На передовице была фотография. Крупный план. Точёное лицо черноволосого красавца, чьи большие глаза смотрели на неё по-доброму, но в то же время как будто с укоризной. Она всмотрелась в эти глаза, и весь остальной мир ушёл куда-то далеко. Она снова встретилась с персидским магом – только это имело значение.
Под фотографией была статья. Дана лихорадочно заскользила глазами по тексту.
«…сообщается, что Ардашер Форуги оставался жив в течение трёх суток после падения и ещё пытался встать на ноги…»
«…его гуманитарная деятельность тоже под вопросом; счета проверяются…»
«…напомним, что тогда швейцарская газета «Le Temps» («Время») вышла с заголовком: «Восточный извращенец будет наказан!» 
Дану охватило смятение. Его хотели наказать… И что за странное слово - из-вра-ще-нец? Звучало оно грозно, и Дана поняла, что ничего хорошего оно означать не может...
И тут внезапно в уме девочки возникла картина, заставившая её замереть. Три дня и три ночи. Один. Вокруг только холодные скалы – и солнце и звёзды, которые не спустятся с неба и не помогут. И хищные птицы, ждущие пиршества. Очень больно, и нет сил кричать. Попытки подняться, борьба, которая, в конце концов, прекращается. Ужас завладел всем существом девочки.
Дана поспешно вышла из книжного магазина. Ее щеки раскраснелись, мысли в голове хаотично сновали и затем складывались в жуткую мозаику. «Нет-нет. Он не мог обижать девочек. И ему было так больно… И почему я обо всём этом думаю?». Девочке представлялись воины под палящим солнцем из среднеазиатских сказок… И почему-то - струнный инструмент, в который чья-то рука заливала расплавленное олово.
***
На следующее утро Дана не смогла встать с постели. Грудь и голова горели огнём, а комната будто увеличилась в размерах. Родители подумали, что это обычная простуда – ни один ребёнок ещё не вырос, ничем не переболев. Между тем, жар не спадал несколько дней. Приходилось постоянно менять промокшие рубашки и простыни. Порой Дана не могла даже поесть. А надрывный кашель отнимал последние силы.
Время от времени Дане казалось, что она то взлетает, то приземляется. Её лёгкие были словно наполнены водой («я тону?»). Затем это ощущение сменялось чувством нестерпимого жжения. И состояние «между» сводило с ума.
Время от времени она видела лицо погибшего мага.
Иногда на край её постели садился отец, гладил её лоб и волосы…
- Вот бедолага… Как же тебя угораздило? Лающий кашель… И горишь вся, - как-то сказал он. Дане показалось, что его голос дрожит.
Тогда девочка серьёзно взглянула ему в глаза, затем, попытавшись улыбнуться, медленно произнесла:
- Папа, прекрати свои пасмурные разговоры!
Действительно, в те дни взрослые даже между собой разговаривали тихо и «пасмурно» и как будто существовали в другом мире. Оттуда же доносились приглушённые звуки телефона, телевизора и радио.
И вот, несколько дней спустя, родные по настоянию врачей приняли решение положить девочку в больницу. О том, что с ней произошло, Дане не говорили. Девочку было решено отправить в больницу на следующий день.
Ночью жар в груди стал нестерпимым. Подавив приступ кашля, Дана встала с кровати и на непослушных ногах побрела в ванную. Не зажигая света – в окно ванной светил полумесяц, - она наклонилась над раковиной, набрала в грудь воздуха. Сплюнула. Плевок был красным.
По телу прошла крупная дрожь, но тут же отступила. Как загипнотизированная, она смотрела то на растекавшуюся на фаянсе алую лужицу, то на декоративных фарфоровых уток, которые, казалось, внимательно наблюдают за ней из темноты.
Туча подобралась к ней вплотную, и уже касалась её лица.
Расплакаться, побежать к родителям?.. Но вдруг Дана ощутила радость, неизвестную до сих пор. Это была не та радость, которую испытываешь во время праздника или когда узнаёшь, что летом поедешь на море. Она была глубокая и немного лихорадочная, как перед встречей с неизвестным волшебством. Всё казалось удивительным. Дана думала: «Я хочу увидеть зимнюю сказку!»
Возникло желание отправиться на обрыв.
Большой крутой обрыв находился в маленьком лесу в десяти минутах ходьбы от дома. С него в любое время года открывался чарующий вид на широкую реку, величаво текущую вдаль, по одну сторону которой был поросший соснами склон, а по другую – сплошной смешанный лес, имевший дикий, почти нетронутый вид – именно так Дана представляла Лапландию из письма Санта-Клауса. На противоположном берегу над деревьями возвышалась серебристая полусфера летней эстрады, где летом проходили шумные концерты, и в праздничные дни запускался салют. Дана любила это волшебное место и называла его «своим тайным» - несмотря на его дивную красоту, немногие взрослые и дети жаловали его своим присутствием.
Дана бесшумно прошмыгнула на кухню и взглянула на обледеневший термометр. Он показывал двадцать градусов мороза. Всё так же бесшумно она прошла в прихожую и натянула на пижаму верхнюю одежду – тёплую пуховую куртку и красную шапку со свисающим помпончиком, напоминавшую шутовской колпак. За этот «колпак» дети в школе дразнили Дану гномом. И она действительно напоминала маленького яркого гномика.
Дана вышла и бесшумно закрыла за собой дверь. И вдохнула настолько глубоко, насколько позволяла скованная грудь.
… Спустя несколько минут ноги несли её по знакомой дороге, запорошенной снегом, искрившимся в свете фонарей. Как же Дана любила зиму! За её таинственность, за щемящее великолепие, которое теперь виделось ей совсем неземным. Девочке как будто стало легче. Снег поскрипывал под её сапожками; казалось, будто он неторопливо рассказывает восхитительную историю – ещё немного, и Дана её услышит…
***
Она подошла к обрыву и встала у деревянной ограды, отделявшей крутой склон от лесной тропинки. Окинула взглядом холодное великолепие зимней природы - зачарованный лес и скованную льдом реку. В груди, несмотря на боль, стояла радость, причины которой были неведомы.
Тут Дана поняла, что она здесь не одна.
Её догадка оказалась верной. Слева от неё, возле высоких сосен, стоял персидский маг.
Как и все дети, Дана боялась призраков. Однако пришедшее чувство было невозможно описать. Оно не имело ничего общего со страхом. Оно… было сродни потаённой мечте. Жгучий черноволосый Синдбад-мореход в одном чёрном летнем балахоне с причудливыми узорами стоял посреди сугробов и нежных прибалтийских сосен в снежных шапках, под мелкой россыпью северных звёзд. И он совсем не боялся холода. Словно сказки народов мира сложились в одну – самую прекрасную из когда-либо сочинённых. 
Дана решительно двинулась к нему.
 - Не подходи ко мне, не надо, - сказал персидский маг.
Его губы были сомкнуты – Дана услышала его слова у себя в голове.
Она послушалась и осталась стоять на краю обрыва, у деревянной ограды.
Тут Дана зашлась кашлем, и во рту появился тревожный медный вкус.
- Набери в грудь воздуха, - услышала она в голове, - и крикни что есть мочи, как будто зовёшь на помощь. Подумай о тех, кого ты видела, о ком слышала – и кому было плохо. Подумай о своих родителях и друзьях. Подумай о том, как ты их любишь. И вложи в этот зов всю свою любовь.
Дана в недоумении посмотрела на мага. Тот вдохнул, зажмурился, напрягся, как будто собирался закричать. Дана повторила за ним.
Через мгновение она услышала собственный голос – звонкий и чистый. И даже увидела его. Вырвавшиеся из её рта белые клубы пара казались гигантскими.
- Ааааааааааааааааааааааааааааааааууууууууууууууууууухххххх!
«Я люблю этот мир. Я люблю вас. И я вас не покину…»
Холмы, деревья, покрывший реку лёд, крыша летней эстрады в парке на другой стороне отразили её вопль… Он прозвучал как в горах и был настолько громким, что Дана испугалась, что с поросших соснами холмов сойдёт мощная лавина, а лёд треснет.
Когда она снова вдохнула, её грудь наполнилась теплом. Дышать стало легко. Боль ушла.
- Это зов любви… Как он дивно звучал в горах… - задумчиво сказал маг. - В мире много печали… Но в нём есть доброта, красота, чудеса. Их нужно видеть.
Он повёл плечами, улыбнулся и мечтательно поднял глаза к небу. Дана тоже посмотрела в ночное небо и увидела, что редкие облака плывут со стремительной скоростью – ветер менялся. Девочка подумала, что маг совершенно прав – этот мир казался одним большим чудом.
- А я уже совсем здорова! – гордо объявила она. – Спасибо! Вот мама обрадуется…
Маг улыбался девочке, и от его улыбки на морозе было тепло как летом.
- А ты в детстве тоже любил радовать маму? – спросила Дана.
Маг улыбнулся ещё шире, обнажив восхитительные белые зубы.
- Да, очень, - услышала Дана у себя в голове. – Но сейчас ей страшно и… стыдно.
Дана взглянула на мага. Его улыбка исчезла, а глаза блестели.
- Ты же… ты же никого не обижал, да? – осторожно спросила Дана. – Про тебя врали?
Маг кивнул. Дана отвернулась и стала задумчиво глядеть на обледеневшую реку.
- Я уже ни на кого не сержусь… - прозвучало в её голове.
Дана снова повернула лицо к персидскому магу и ахнула. Теперь её собеседник стоял внутри огромного золотого облака. Затем на этом сияющем фоне стали проступать очертания человеческих фигур. Они становились всё чётче и чётче, и, наконец, Дана увидела, как сотни мужчин, женщин, детей протягивают к персидскому магу руки, а их лица светятся благодарностью и любовью.
Это зрелище было до того прекрасным, что по лицу девочки потекли слёзы.
- Люди любили тебя… - еле слышно произнесла она.
- И я любил их всем сердцем, - сказал маг. – И сейчас люблю…
Воспитанная добрыми книжками, она не понимала, как можно делать зло кому-то, кто постоянно делал добро.  Даже если таких людей и обижали, гнали, били, в конце концов, они всегда становились счастливыми – Золушка вышла замуж за принца, Иванушка-дурачок получил полцарства, бедняк Али-Баба разбогател. Персидский маг тоже должен был жениться на прекрасной царевне наподобие Шахерезады, стать королём своей страны… В любом случае, он должен был стать самым счастливым человеком на белом свете. Но…
- Ты не сердишься… - прошептала Дана. – И ты никого не обижал. Но кто обидел тебя?
Золотое облако и тянущиеся к магу люди исчезли. Вместо них за его спиной начала вырастать тень. Дана ощутила тревогу. По мере того как тень росла, эта тревога переходила в ужас. Через несколько мгновений тень, которая выросла до размеров сосны, была уже не тенью, а человеческой фигурой в пурпурной мантии. На месте лица зияла чёрная пустота.
Дана вскрикнула. Это было то самое существо, которое она увидела тогда, во сне, а потом со слезами побежала к матери.
Персидский маг стоял в тени фигуры. Его глаза были закрыты, а лоб нахмурен, как будто он испытывал сильную боль. Тут Дана услышала в уме его слова, произносимые отрывисто, как будто магу не хватало дыхания:
- Дорогое дитя, в мире есть сильные люди… Им нужно, чтобы в мире существовали болезни, беды, слёзы, вражда. Их за это осыпают золотом и делают ещё более могущественными. И часто горе тем, кто пытается сражаться. Но я делал, что мог, чтобы хоть чуть-чуть помочь людям…
Казалось, будто он рассказывает одну из сказок «Тысячи и одной ночи», но намного более грустную, чем все они вместе взятые. И эта печальная сказка пронзала мысли девочки. Она не понимала всего, но знала, что маг сообщает нечто важное и внимала каждому слову.
Тут очертания мага стали блекнуть, затем исчезать и снова появляться. Фигура в мантии словно всасывала его в себя. Появившись в очередной раз, маг раскинул руки в стороны, после чего окончательно исчез.
Дана осталась один на один со страшной безликой фигурой. Она зажмурилась и приготовилась к худшему.
Когда она достаточно осмелела, чтобы открыть глаза, то увидела, что существо в мантии исчезло, а сама она цела и невредима. Искрился снег, и кроме лёгкого студёного ветра уже ничто не нарушало спокойствия зимнего леса…
Теперь Дана всё понимала.
- Тебя убили сильные люди… - выдохнула она в пустоту.
Рукам стало нестерпимо холодно – второпях выходя из дома, девочка забыла надеть рукавицы. Она стала дышать на ладони, стараясь их согреть. Вдруг девочка что-то увидела на поляне между деревьями. Что-то большое и светящееся.
Она пошла на свет, а когда оказалась на поляне, обомлела. Там горел огромный костёр, пламя которого доходило до самых верхушек деревьев. От костра шёл жар, но снег вокруг него не таял. Он совсем не походил на те костры, которые взрослые разжигали летом на берегу озера. Это был костёр из сказки «Двенадцать месяцев» - тот самый чудесный огонь, вокруг которого собрались двенадцать месяцев-братьев - волшебников, которые помогли бедной падчерице добыть подснежники посреди зимы. Дана смело подошла к костру и стала греть оцепеневшие руки. Чудесный костёр сиял бликами, рассыпался искрами. Отогревшись, Дана начала всматриваться в огонь. В нём время от времени виднелись светящиеся благодарностью глаза, протянутые руки. Потом она увидела фигуру персидского мага. Он стоял в пламени и улыбался девочке. Но улыбка была печальной.
…Спустя несколько мгновений костёр исчез, и поляна погрузилась во мрак. Глядя на звёзды, Дана бодро зашагала домой. Дышать было легко, и мир как будто скользил и кружился в грациозном танце.
Но вместе с тем сердце Даны сжималось, а перед глазами было мутно от слёз – она уносила с собой жуткую тайну…
«Ему всё ещё больно. Я должна что-то сделать для него»…
***
…На следующее утро Дана проснулась и обнаружила, что болезни нет и в помине. Только немного кружилась лёгкая голова. Родные ещё спали. Она подумала: «какой чудесный и жуткий был сон!». Она на цыпочках прошла в ванную, и по дороге её взгляд упал на сапожки, стоявшие в прихожей. На них налип влажный песок, а на полу образовались лужицы. Значит, она выходила. Значит, это был не сон. Дана поёжилась.
В тот день родители отвезли Дану в больницу, но вскоре девочку вернули обратно. Еле сдерживая восторг, отец с матерью сообщили Дане, что её единственное лечение – это (ненавистное!) горячее молоко с маслом и боржоми.
А ещё Дана, иногда любившая подслушать разговоры взрослых, в те дни постоянно улавливала в них слово «чудо».
***
Если раньше образ персидского мага лишь время от времени появлялся в сознании Даны, олицетворяя горести и беды, то теперь он полностью завладел мыслями девочки. 
Дана покачивалась на обледеневших качелях и размышляла.
По телевидению и по радио его называли «очень значительной фигурой», «явлением», «важным деятелем». В то же время о нём постоянно говорили какие-то непонятные, странные вещи, услышав которые взрослые иногда брезгливо кривились и говорили: «жуть и срам!». Теперь, сидя на морозе на качелях, Дана испытывала стыд. И чувствовала, что и произошедшее с погибшим красавцем, и таинственная «запрещённая» история с маленькими девочками - всё это тоже было объято стыдом. Но одновременно с этим Дана думала о том, что в «деле мага» - как написал бы автор детского детектива - её не интересуют ни важность, ни грязь. Она их и не понимала, а если что-то и понимала, то очень смутно. Её разумом завладел простой, красивый человек, которого жестоко наказали за то, чего он не совершал.  Который сделал много хорошего. И который очень грустил о маме – ведь он её уже не увидит и не скажет «не печалься!».
А ещё он спас её, Дану… Если бы только можно было как-то ему помочь... Она должна во что бы то ни стало рассказать кому-нибудь всё – от начала до конца. Ведь он хочет, чтобы его историю узнали? Да. Но кто же ей поверит?!
Тайна казалась тяжёлой и, что было самым ужасным в случае с добрым персидским магом, постыдной.  Дана ненавидела свой стыд, хотя и не понимала этого. Собственные ощущения начинали казаться ей неподъёмными. Временами она даже ненавидела то, что она «ещё маленькая», что не понимает многого из того, что так хочется понять.
Дана втайне мучилась. Родители списывали это на то, что девочка ещё не совсем здорова. Школьные оценки поползли вниз. Мать и бабушка, желавшие видеть Дану отличницей, переживали, а отец не видел в этом драмы и подбадривал дочь. Как-то раз он серьёзно произнёс: «Не говори – «я получила неуд», как будто ты получила по шее. Говори – «мне поставили». Кто-то что-то решил за тебя, и это не делает тебя хуже. Запомни это, школьница-шкодница!». Сказав это, он заговорщически подмигнул дочери. Дана расцвела. На мгновение она подумала, не рассказать ли отцу мучившую её тайну. Тем более что он, по всей видимости, сочувствовал судьбе персидского мага… Но что-то остановило девочку. И она тут же вспомнила, что именно.
Дане запомнился случай, когда однажды вечером, проходя мимо салона, она случайно увидела отрывок передачи, которую смотрели родители. На экране выступал невысокий полноватый светловолосый мужчина, показавшийся Дане несимпатичным. Внизу экрана стояло его имя – «Эмиль Феербек». Он рассказывал: «… да, он был скрытный. Мы редко общались на темы, не касающиеся работы. Но я иногда видел, как он делал фотографии учениц той школы. Я думал, это из интереса к искусству  - он им увлекался, сам хорошо рисовал и фотографировал, - но он так на них смотрел…». Стоя на пороге комнаты, Дана прислушалась, всмотрелась. Далее последовала фотография во весь экран, на которой этот самый мужчина стоял на фоне пальмы в обнимку с… персидским магом. Оба широко улыбались. Дана вздрогнула. Тут отец резко шлёпнул себя по ноге газетой, которую держал в руках, и сердито крикнул:
- Да как эту лживую прыщавую рожу вообще куда-то пустили!..
- Ничего же не известно, может, этот… как его… и вправду был маньяком, - с насмешкой сказала мать.
Отец вздохнул, нахмурился и снова развернул газету.
Тогда Дана проскользнула на кухню. Напилась воды из кувшина. Рассказать – не рассказать? «Лучше не стоит», - сказала она сама себе. На то, что отец ей поверит, рассчитывать не приходилось. Ведь для взрослых – сочувствовали они или нет – это было очередным развлечением после рабочего дня вроде игр «Поле чудес» и «Любовь с первого взгляда», которое можно посмотреть, обсудить и почти сразу же забыть. Вот только это была совсем не игра… «Наврали, убили …»
Любовь и доверие Даны к своим родным были полными и безграничными. Но сейчас, стоя у окна на кухне, она отчётливо поняла, что есть вещи, о которых они знать не должны, что есть какой-то путь, узкий и извилистый, вроде тропинки в огромном лесу, который она должна пройти сама, каким бы странным, непонятным и «взрослым» это ни казалось. И что на этом пути возникнут совсем другие помощники. Но кто, когда? Чтобы унять страх и горечь, Дана начала смотреть на снег, сверкающий под фонарями, ярко освещённые окна блочного дома напротив, который она называла «заграницей», изредка пробегавших под окнами дворовых кошек, искавших тепла. Но ни снег, ни кошки, ни окна «заграницы» ответа дать не могли.
Возникло жгучее желание повторить тот зов любви, которому её научил персидский маг («представь, что зовёшь на помощь…»). Но Дана помнила о том, каким мощным и громким он был – а сейчас ей меньше всего на свете хотелось устраивать переполох. Отправиться на обрыв? Никто не выпустит её из дома в столь позднее время, а выйти никем не замеченной не удастся. В голове, словно из ниоткуда, возникла мысль: «помолиться». Дана никогда раньше не молилась, но иногда видела, как это делала учительница-полька Малгожата Брониславовна – руководительница параллельного класса. Она подняла голову, сложила ладони на груди и зашептала: «Господи, боженька, прошу тебя, помоги…»

3. «ОМАР ШАРИФ»

Зима шла своим чередом. Дана полностью выздоровела. Школьная жизнь продолжалась. Однако тайна никуда не исчезла – наоборот, она мучила девочку всё сильнее. Почти каждое утро она просыпалась с желанием снова заснуть… Жизнь взрослых тоже не была сладкой – она напоминала раскачанную шлюпку посреди океана. Даже Дана, несмотря на свои восемь лет, понимала это. Довольно часто приходилось слышать такие слова как «уволили», «избили», «ворвались». А с экрана телевизора зазвучали таинственные названия – «Карабах», «Степанакерт». И образы были под стать грозным, раскатистым словам – серые горы, чернобородые мужчины с суровыми лицами, автоматные очереди… Дана узнала, что все эти страшные вещи происходят на Кавказе. Когда она ещё не ходила в школу, она ездила туда с родителями – девочка помнила величавые горы, вкуснейшее кизиловое варенье и множество прозрачных медуз в море. А теперь вот оно как…
… Тот воскресный день выдался обычным и совершенно ничего не предвещал. Дана в молчании брела по снегу. Его намело столько, что кататься на санках было трудно. Перед прогулкой она позвонила нескольким друзьям, но дома их не оказалось. Дана скучала, но решила, что погулять, пусть даже в одиночестве, – это лучше, чем оставаться дома.
Вдруг перед ней возникла черноглазая соседская девочка Саида. Они не были близкими подругами, но иногда любили вместе «попрыгать в резинку», и худенькая, стремительная Саида всегда выигрывала. Саиду постоянно спрашивали, откуда она. Та говорила, что её мама – русская, а папа – с юга. И всякий раз, когда Саида произносила «с юга», она напускала на себя таинственный и важный вид.
Во дворе, напротив подъезда, в котором жила Саида, стояла красивая заграничная машина. Дана видела такие только на открытках, которые коллекционировал отец. Она восхищённо сказала:
- Ого! Интересно, чья это…
- Только никому не говори, ладно? К нам дедушка приехал из Баку – там сейчас мой папа живёт. Ну… Это не мой дедушка, а Джамала. Он потом в Москву поедет, где «Поле Чудес» снимают. Они с Джамалом живут в гостинице, а не у нас – просто приехали навестить. Привезли много мандаринов и гранатовый сок. Заходи, угощу!
- Хорошо! – с радостью согласилась Дана. Почему «никому не говори»? Кто такой Джамал? Неизвестно. Зато остальное казалось таким заманчивым - машина, Баку, гранатовый сок… В ней вспыхнуло ощущение праздника. – Я только маме скажу, ладно?
Дана метнулась к своему подъезду, а Саида осталась дожидаться её на скамейке. Несколько минут спустя девочки позвонили в дверь Саидиного дома. Открыла мать Саиды - миловидная белокурая женщина, которую дети называли тётей Галиной. Она поздоровалась с Даной, после чего ушла на кухню – заниматься ужином.
Девочки прошли в комнату. На столе стояло огромное блюдо с мандаринами. Всё – от странных миниатюр на стенах до ярких мандаринов – излучало уют и гостеприимство. Дана уже бывала в гостях у Саиды, но это умиротворяющее тепло ощутила в первый раз.
В кресле, положив ногу на ногу, сидел пожилой человек в строгом костюме. Он был чем-то похож на Омара Шарифа; Дана знала этого киноактёра, потому что он нравился бабушке. Несмотря на возраст, он был красив - высокий лоб, прорезанный неглубокими морщинами, аккуратные седые усы и блестящие проницательные глаза. Дане подумалось, что именно так через много лет мог бы выглядеть персидский маг, если бы не… Она вздохнула.
Саида выпалила:
- Дедушка, это моя подружка! Она останется с нами кушать.
- Здравствуйте. Меня зовут Дана, - застенчиво представилась та.
«Омар Шариф» оглядел её и одобрительно улыбнулся. Затем сказал:
- Здравствуй, Дана… Милости просим к нам! У тебя красивое имя – почти Даэна. Это означает «вера»…
Дедушка говорил спокойно и слегка нараспев. В его плавной речи было что-то иностранное. А глаза… Казалось, они смотрели не на Дану, а сквозь неё.
- А на каком это языке? – оживившись, спросила Дана. Поначалу она робела, но благожелательный настрой старика её успокоил. К тому же, это диковинное имя – Даэна – показалось ей прекрасным как свежий весенний ветер и радуга в небе.
- На фарси! – крикнул из угла комнаты мальчик лет десяти, игравший с гоночными машинками. Видимо, девчачье общество было ему неинтересно, и он сидел один. Дана догадалась, что это и есть Джамал – внук старика.
- На авестийском… или древнеперсидском, - поправил «Омар Шариф».
- А это не одно и то же? – спросила из кухни тётя Галина, услышавшая разговор.
Они продолжали говорить, но Дана их уже не слышала. «На древнеперсидском!» - звучало у неё в голове. А что если этот странный дедушка, этот «Омар Шариф» – тот самый помощник на её собственном пути, единственный в мире человек, которому она может всё рассказать? Может быть, настал, наконец, тот момент, когда можно освободиться от груза, который становился всё тяжелее?
Тут подошла тётя Галина и вручила детям по мандарину. Затем сказала:
- Ну, идите, поиграйте пока. Дайте дедушке отдохнуть и подумать.
Саида живо вызвалась помочь матери на кухне, а Дана и Джамал ушли в соседнюю комнату. Стараясь не выдать смятения, Дана начала осматриваться вокруг. Её взгляд остановился на небольшой картине, изображавшей лучника на коне. Подошёл Джамал и тоже стал разглядывать лучника.
- Дедушка из-за войны переживает. Он думает, что если поедет в Москву, всё скоро будет хорошо… - задумчиво сказал мальчик.
Дана обратила внимание на то, какие у него удивительные глаза – миндалевидные, грустные. Может быть, он успел увидеть то, чего не должен видеть ни один ребёнок в мире… Не верилось, что игравший с моделями гоночных машин мальчишка и этот серьёзный юноша – один и тот же человек.
- А он может прекратить войну? – спросила Дана с восхищением. Когда на днях в школе задали сочинение, её «жених» Эдгар написал: «Если бы я был президентом, я бы остановил все войны». Прочитав перед классом эти слова, учительница сказала, усмехнувшись: «Нет, это невозможно…»
Джамал пожал плечами.
- Не знаю… Но взрослые говорят, что он большой человек, что его в Москве слушаются. Сейчас он помогает беженцам. Хочешь, скажу один секрет?
- Давай! – воскликнула Дана. Она любила секреты (все, все, кроме того самого…). К тому же, ей начинал нравиться этот тонкий черноглазый мальчик, похожий на принца.
Джамал наклонился к уху Даны и прошептал:
- Дедушка умеет читать мысли! Он, вообще, немного волшебник. Так говорят.
- Врёшь! – Дана чуть не поперхнулась.
- Не вру. Однажды я его вызвал. Летом я свалился в колодец. Тонул. Потом подумал: «Дедушка, помоги». И он прибежал, хотя был в гостях, через несколько домов от нашего. Вот.
- Ого… - выдохнула Дана. – А то, что я думаю, он тоже может прочитать?
- Да. Кажется… Ещё он на тебя смотрел так, как на меня, когда вытащил меня из колодца.
- А как это? – Дане стало не по себе.
- Ну так… Не знаю. Даже страшно стало! – Джамал улыбнулся.
Дана улыбнулась в ответ. Но её сердце замирало.
Тут в соседнюю комнату вошли Саида с матерью. В руках у них было что-то дымящееся. От ароматов кружилась голова.
…Во время ужина много шутили и смеялись. Дане несколько раз показалось, что странный дедушка её… изучает, но эта мысль не задержалась в её голове. Она разомлела от восточных специй и гранатового сока. Это внезапное лето посреди зимы привело её в мечтательное состояние. Случился настоящий праздник, и ей было хорошо.
Наконец, ужин был завершён. Джамал ушёл в комнату, Саида с матерью – на кухню, мыть посуду.
Когда Дана осталась наедине со стариком, она, наконец, решилась. Как бы ни было страшно и непонятно, она должна рассказать.
- Дедушка, а вы… Вы знаете, кто такой Ар… - она сглотнула. – Ардашер Форуги? О нём по телевизору говорили, в газетах писали.
Старик вздохнул.
- Да. Его убили, девочка. Это сообщила мне ты. И его душа ещё здесь, - серьёзно сказал он. – Но скоро всё будет хорошо.
Дану нисколько не испугали странные слова. Можно сказать, что она предвидела. Девочка вспомнила, что сказал Джамал:  «Он немного волшебник… Он умеет читать мысли…».
Этому старику всё известно. От неё, Даны.
- А вы… Вы были знакомы с ним?
- Я несколько раз общался с ним за границей. Я сразу понял, что это за человек. Добрый, широкий… Душа!
- А если он был хороший, как же его так..?
- Его предали друзья. Те, которым он больше всего доверял.
- Аааа… - грустно протянула Дана. Из самых первых книжек, которые проходили в школе, она выяснила, что дружба – самое важное, а предательство – худшее, что может произойти. Ещё она вспомнила невысокого полноватого человека из телепередачи – как его звали? – и ту фотографию в обнимку с персидским магом, и то, что отец грубо назвал выступавшего «лживой рожей».
- Я видела его, - сказала Дана. Говорить не было необходимости – ведь каким-то непостижимым образом старик уже всё знал. Но она чувствовала, что признание необходимо ей самой. Рассказать то, чего не узнали и никогда не узнают от неё даже самые близкие. С души девочки как будто свалился огромный груз…
- Да, я уже знаю, что вы повстречались. О том, что его убили, я тоже узнал от тебя, как я уже говорил. Твоё сердце сказало мне – как та домра из сказки, которая могла сыграть то, что людям говорить было запрещено. Передать печальную весть, за которую правитель мог казнить гонца.
Дана поняла, о чём речь. Она читала похожую сказку – про дудочку, сообщившую то, что говорить запрещалось: «у царя козлиные уши». Дана улыбнулась и спросила:
- А что такое домра?
- Это музыкальный инструмент из Средней Азии. Немного похожий на гитару или балалайку.
В голове девочки промелькнул струнный инструмент из недавнего воспоминания, того, до болезни. В середину причудливого струнного инструмента заливали раскалённое олово. Она поёжилась. Продолжать говорить о домре было страшно. Объяснений не хотелось. Дана надеялась, что дедушка это поймёт. Сглотнув, девочка проговорила:
- Он сказал, что ни на кого не сердится.
- Такой он был человек. Зла не помнил… - вздохнул старик.
- Он говорил про каких-то «сильных людей»… Они… Им нужны беды, болезни, их за это осыпают золотом… - вспоминала Дана. Её тревоги и волнения таяли на глазах, таяли с каждым словом.
- Да, всё так, и он им мешал. А ещё им не нравилось, что его очень сильно любили. И им не нравилось, что он был родом… Не оттуда, откуда нужно. Чужаком.
Дана вспомнила сотни рук, сотни благодарных глаз вокруг персидского мага. И ещё – зловещую фигуру без лица в королевской мантии. Но как это – «родом не оттуда, откуда нужно»?
- Я не понимаю, - нахмурилась Дана.
- Сейчас тебе это и не надо. Когда-нибудь поймёшь… Ведь в вашей стране сейчас тоже не любят чужаков… Всё-всё поймёшь – и про чужаков и про сильных людей…- глубоким голосом произнёс старик и, отведя глаза в сторону, словно обращаясь к кому-то другому, тихо добавил: – Всё так, как они хотели… Дурная молва за ним по пятам ходит…
- Это пословица? – осторожно спросила Дана, опасаясь расспрашивать про «них», как и ранее про домру.
- Да, старая пословица. Бедный Ардашер не виноват, что теперь за него стыдно. Так подстроили те «сильные», которые не хотели, чтобы его благородное дело продолжалось.
«Бедный Ардашер»… Старик говорил о нём с такой теплотой и болью, будто это был его собственный сын. В носу защипало от подступающих слёз. Но Дана подавила желание расплакаться.
- Да! – воскликнула Дана. – Я знаю, что он не виноват, он никого не обижал. И он ещё говорил про маму… Что ей сейчас тоже стыдно …и страшно.
- Понимаю, - улыбнулся старик и, вмиг посерьёзнев, сказал, глядя Дане прямо в глаза: - Ничего не бойся.
Затем он потянулся к Дане и взял её за плечи. Та опустила голову.
- Не грусти, - снова улыбнулся «Омар Шариф». – И спасибо тебе за доброе сердце. Я помогу.
Дана чувствовала себя взрослой. Но теперь то, о чём она так мечтала, пугало её, несмотря на успокаивающие слова странного дедушки.
…Наступило время прощания. Дана пообещала Саиде, что летом они обязательно попрыгают. Тётя Галина вручила Дане пакет с восхитительными южными мандаринами. Джамал вышел, помахал рукой и опять скрылся в комнате. «Омар Шариф» в кресле таинственно улыбнулся.
Дана вышла на улицу и вдохнула морозный воздух. Её лоб взмок под «гномьей» шапкой. Праздник, прелесть, жуть, тайна – всё смешалось в её голове. «Пойду на горку», - решила девочка. Она добралась до небольшого пологого холма, с которого они с Владиком любили скатываться на санках – по отдельности и «паровозиком». Было совсем безлюдно. Поднявшись до середины склона, Дана вдруг рухнула на спину и раскинула руки. Мир как будто закружился. Девочка смотрела в небо, где лениво передвигались зимние тучи. Начинало вечереть. Дана чувствовала себя маленькой и лёгкой – легче пёрышка. Пошёл мелкий, будто хрустальный снег. Как приятно было ощущать прохладу тающих снежинок на вспотевшем лбу, на который выбивались из-под шапки всклокоченные волосы! Дана закрыла глаза.
***
Когда она их открыла, никакого снега не было и в помине. Светило солнце – совсем как летом. Дана в изумлении огляделась вокруг и поняла, что стоит на большом широком мосту без перил. Мост находился между двух высоких скал, с которых струились водопады. На солнце вода сияла бриллиантовым и перламутровым блеском. Поглядев вниз, Дана ничуть не испугалась: высота, хоть и была большой, совсем не внушала страха. Внизу, под мостом, текла спокойная река, из которой время от времени выпрыгивали яркие разноцветные рыбы. Голубизна неба и белизна облаков были такими яркими, что, казалось, ещё чуть-чуть – и они ослепят. Вдали виднелась серебристая полусфера с белым ободком, похожая на знакомую летнюю эстраду, а над ней медленно проступала радуга.
Дана восхищённо выдохнула. Всё казалось одновременно чужим и знакомым. Что-то подобное она уже видела – то ли на дивном юге, куда она ездила с родителями, то ли в чехословацком луна-парке на огромном водном аттракционе. Это место было всем сразу… Дана раскинула руки и начала кружиться, подставляя лицо солнцу. Тут она заметила ещё кое-что: вместо зимней куртки, вязаной шапки и сапог на ней был лёгкий белоснежный сарафан с повязанным на талии поясом, напоминавший один из тех, которые носила летом мать. На ногах девочки красовались новенькие сандалии с застёжками в форме изящных крыльев.
Дана остановилась. Улыбка не сходила с её лица. Это был пьянящий восторг…
Тут она увидела перед собой персидского мага. Ослепительная улыбка. Белое одеяние. Сверкающие радостью глаза. Он был прекрасен. Дане вдруг опять вспомнился тот прошлогодний страшный сон, в котором человек в таком же одеянии беззвучно летит на острые камни, а ему вслед выпускают стрелы. Но всё это было далеко позади… Дана нежно улыбнулась в ответ. Маг повёл плечами и кивнул. Затем он развёл руки в стороны, словно раскрывая объятия. Дана сделала то же самое.
Тут Дана заметила, что её губы шевелятся, будто повторяя заклинание. Потом она услышала его. Словно подчиняясь чьей-то воле, девочка произносила странные слова: «Я была прекрасна, но ты сделал меня ещё прекраснее. Я была удивительна, но ты сделал меня ещё удивительнее. Я была драгоценна, но ты сделал меня ещё более драгоценной. И я возвращаю тебе твою любовь».
Стоявший напротив маг склонил голову.
Поднялся ветер.
Двое двинулись навстречу друг другу. Затем они обнялись. Это нисколько не напоминало девочке того, как её обнимали родители и бабушка перед сном. Вместо привычного тепла Дана ощущала ласковую прохладу, которая смешивалась с усиливавшимся ветром. Её ноздри улавливали ароматы фрезий, роз, солёного моря и фруктов, неизвестных жителям северных стран.
Обнявшись, Дана и маг начали медленно подниматься вверх. Дане было немного жутко, но вместе с тем она была счастлива и понимала – так должно быть. Вскоре Дана поняла, что держит в объятиях пустоту. Он ушёл. Он продолжил восхождение – но уже один. Медленно вращаясь, Дана начала спускаться вниз, пока, наконец, легко спружинив, не приземлилась на мост.
Приземлившись, она взглянула в небо и ощутила блаженство и какую-то светлую печаль. Она подняла руки вверх и крутанулась вокруг своей оси. Она подумала о родителях, друзьях, прекрасном и опасном мире, в котором ей предстояло жить…
Спасибо тебе, маг. Я буду видеть красоту и чудеса. Обещаю тебе.
Дана зашагала прочь. Оглядев себя, она обнаружила, что идёт по чудесному мосту в своей привычной зимней одежде, а на плече, словно задремавший котёнок, лежит помпончик от шапки-капюшона.
Вдруг она услышала доносившийся откуда-то плач младенца…
***
Уже стемнело, а Дана всё ещё лежала на склоне горки, абсолютно счастливая, хотя её лицо и спина были совсем мокрыми от таявшего снега. Снежинки кружились медленно-медленно, и в оранжевом свете фонарей напоминали фей и королев неба из волшебной сказки. Дана вспомнила эту сказку – как и то, что она сочинила и рассказала её сама, будучи ещё в старшей группе детского сада, а отец записал её рассказ на бобинный магнитофон. Как безумно давно это было!.. Почему, когда ты ребёнок, время тянется так медленно? Какая же она ещё была маленькая – и какая взрослая… Она поднялась и собрала высыпавшиеся из пакета мандарины. Затем ещё раз посмотрела на небо и отправилась домой.
Проснувшись поутру, Дана выглянула в окно. Светило солнце, и казалось, что наступает весна, хотя до неё было ещё очень далеко. Сердце девочки звенело как колокольчик.
Туча рассеялась.
По дороге в школу Дана прошла мимо подъезда Саиды. Красивой машины не было. Дана подумала: «До свидания, дедушка. До свидания, Джамал. Может быть, когда-нибудь встретимся! А может, никогда…»
***
Прошло два месяца. Снег таял, и по тротуарам и в лесу заструились ручейки. Озорной ветер становился всё теплее и свежее. Появилась первая верба, кошачьи лапки которой нежно ласкали пальцы и щёки. В городе отшумела ярмарка ремёсел с пахучими деревянными поделками и медовыми пирогами.
Один из таких ласковых дней в середине марта застал Дану на кухне за обедом. Отца дома не было, мать хлопотала у плиты, а бабушка, закончив поливать свои комнатные фиалки, разговаривала с кем-то по телефону. Работал небольшой чёрно-белый телевизор. Дана не хотела приниматься за суп в одиночестве – ждала, когда к ней, наконец, присоединится мать. В ожидании она лениво смотрела на экран.
Промчалась тройка в упряжке – начинались новости. Дана вздохнула – опять эта скучища!
Прошло несколько сюжетов, совершенно не заинтересовавших Дану.
«И напоследок…»
Тут девочка вздрогнула. С экрана на неё опять, как когда-то давно, глядели ясные глаза персидского мага. Во рту пересохло. Затараторил диктор.
…«сняты все подозрения по поводу него и его деятельности»
…«невиновность подтверждена»
…«Эмиль Феербек подал в отставку»
…«рады тому, что такой выдающийся деятель» …
Тем временем на экране появилась невысокая пожилая женщина с добрым, морщинистым, смуглым лицом. Она стояла перед несколькими микрофонами.
«Его мама… Точно! У него были мамины глаза», - с какой-то светлой грустью подумала девочка, разглядев женщину. Может, так оно и было, а может, Дана сочиняла уже какую-то свою историю, в которой никому не больно, не стыдно, не страшно.
Женщина  что-то говорила. Щёлкали фотоаппараты. Потом она опустила лицо, и кадр сменился. На экране появилось несколько мужчин в костюмах, в одном из которых Дана узнала «Омара Шарифа». Она не удержалась и вскрикнула. Мать оторвалась от сковородки и удивлённо взглянула на дочь.
- Ты чего? Что случилось?
- Н-ничего, - прошептала Дана. – Думала, сейчас суп на кофточку пролью…
- Ты смотри, не испорти новую вещь, - вздохнула мать.
Дана кивнула. Репортаж продолжался. Дана уловила фразы: «…версия о самоубийстве пересматривается…», «международное сообщество…», «… настаивают на проведении расследования…».
Дана поняла одно: персидскому магу – где бы он сейчас ни был, куда бы он ни ушёл тогда, когда покинул её в воздухе над мостом… – теперь уже по-настоящему хорошо и спокойно.
Картинка опять сменилась – начались спортивные сюжеты. «Полным ходом идёт подготовка летних Олимпийских игр в Барселоне…», «как вы думаете, каковы шансы нашей баскетбольной сборной?»…
Дана не слушала. Её сердце готово было выпрыгнуть из груди. Глаза налились слезами, но Дана не заплакала. Расплакаться означало вызвать расспросы, а девочка хотела пережить свою радость тайно – как и прошлые мучения. Ни семья, ни друзья – даже отец! – не должны были ни о чём знать. История персидского мага принадлежала только ей. И случайному волшебнику, похожему на актёра Омара Шарифа, которого она, возможно, никогда больше не увидит.
В эту секунду на кухню зашла бабушка. Её телефонный разговор закончился.
- У Наташи родилась сестричка! – радостно объявила она. – Назвали Верочкой.
- Ой, ну наконец-то! – воскликнула мать. – Надо их навестить. Вера… Красивое имя. Сейчас так редко девочек называют… Всё больше Юлями.
Дана задумчиво водила ложкой в супе. Её переполнял тихий восторг, связанный с двумя событиями сразу: новостями о незнакомом - но уже таком родном - персидском маге и появлением на свет нового человечка, ещё такого маленького и хрупкого, похожего на инопланетянина. 
«Вера», - подумала она, вспоминая ту чудесную встречу в доме Саиды. - «Это ведь немного и моё имя тоже…»

…Вскоре Верочку крестили, и крёстным стал отец Даны. По дороге в храм девочка ехала на его плечах, глядя на пушистые облака и улыбаясь весеннему солнцу, которое с каждым днём сияло всё ярче.