X

 По коридору, ведущему к малой сцене, они шли медленно. Маринетт никак не могла привыкнуть к царившему там полумраку, и вздохнула с облегчением, когда в стенах начали появляться небольшие и тусклые, но лампочки. Причем горели они необычным серебристым светом. Шанталь же шла совершенно уверенно, словно могла видеть и в абсолютной темноте.
 Благодаря источникам света Маринетт начала присматриваться к коридору и поняла, что он хоть и выглядит пугающе-загадочно, все же отличается от описаний из рассказа Жюли. Впрочем, та не упоминала ни про какие лампочки, да и находилась там до начала "правления в театре Шанталь".
 Последняя же словно заметила смятение Мари, и снисходительно спросила:
 - Тебе здесь немного не по себе, верно?
 - Не то чтобы, просто темно... А как вы ориентируетесь здесь без света вовсе, ведь я так понимаю, что лампочки здесь горят не всегда?
 - Это связано с особенностями моего зрения, - пояснила Шанталь, - я превосходно могу видеть в темноте, подобно совам и кошкам, однако мои глаза не выносят яркого света.
 Теперь Маринетт поняла, почему глаза Шанталь выглядели столь необычно: из-за некоей повышенной светочувствительности. Быть может, она в детстве перенесла некую болезнь и даже временно ослепла, а затем ее зрение и внешний вид зрачков так сильно изменились, что казалось, ее глаза никогда уже не наполнятся светом. Но вслух девушка не решилась ничего сказать.
 Наконец они миновали коридор, свернув пару раз в сторону, после чего прошли в ту самую "пещеру", о которой говорила Жюли, и очутились наконец на малой сцене. Конечно, она выглядела несколько поблекшей и обветшалой. Но освещение здесь было, впрочем, очевидно, из-за зрения Шанталь и ради атмосферы, все лампы были накрыты тканями лиловых, голубых или серых оттенков, что создавало ощущение, что ставящиеся здесь спектакли точно не являются мольеровскими комедиями.
 Да и актеры, находящиеся сейчас на сцене и чуть поодаль в пустом зале с черными рядами кресел, выглядели соответственно: с набеленными лицами и тенями под глазами, делающими их похожими на призраков или восставших мертвецов из романов ужасов. Каково же было удивление Маринетт, когда она узнала среди них Саманту, Жизель и многих других актеров "Камелии" второго и даже первого класса. Значит, они уже давно играют и здесь спектакли, только держат это в строгой тайне.
 Тем временем Шанталь, с улыбкой оглядевшись, велела Мари немного подождать, после чего обратилась к одной из актрис, сидящих на большой декорации-месяце, какие прежде использовали обычно в кабаре:
 - О, Дельфи, моя дорогая, как ты сегодня? Не надоело висеть и взирать на этот грешный мир с небес? Ничего, уже скоро мы сможем наконец начать, теперь у меня есть все участники действия.
 С этими словами Шанталь указала в сторону Мари. Прочие актеры, увидев новенькую, несколько удивились, но Летурнье тут же добавила:
 - И не пытайтесь спорить: это мой выбор, и я его не изменю. Впрочем, вы и так уже убедились в ее таланте, это была лучшая Рид в "Ведьмах", какая только возможна. Ради этой роли Мари даже пришлось рисковать жизнью... Это, конечно, было печальное мое недоразумение, однако случившееся принесет ей опыт. А он в моем творении просто необходим.
 Удостоверившись, что никто больше не высказывается против, Шанталь торжествующе посмотрела на Мари:
 - Видишь, они все согласны. Можешь пока понемногу осваиваться, а я пойду готовиться к началу репетиции, скоро вернусь.
 С этими словами Шанталь вновь растворилась в конце стены, используя свою манеру уходить, не поворачиваясь спиной.

 Оставшихся наедине с другими актерами, Маринетт попыталась немного расспросить их о том, чем они здесь занимаются, и над каким именно спектаклем вскоре предстоит работать. Но большее, что ей удалось узнать - "Скоро сама все увидишь".
 Немного расстроившись, девушка молча бродила по краю сцены, и наконец присела туда, глядя на мрачные сиреневые лампы, выглядывающие сквозь тяжелые темные шторы, покрывавшие две небольших ложи. Она еще не знала, что ее ждет, но чувствовала: у Шанталь точно на нее особые планы.
 Внезапно прямо сбоку от сцены открылась почти что невидимая дверь, и оттуда вышла Шанталь. Только теперь она выглядела еще более необычно: тени над глазами стали черными, как и краска, покрывавшая ее губы, черты лица заострились, точно у покойницы, а на руках до локтей были черные шелковые перчатки.
 Саманта, проходящая мимо, шепнула Мари на ухо:
 - Это она, наша Смерть.
 Девушку буквально затрясло от таких слов, но Шанталь спокойно приблизилась к ней, держа в руках папку с бумажными листами. Присев, она созвала всех актеров, после чего заявила:
 - Итак, сегодня вы наконец сможете увидеть мою пьесу, над которой я работала столько времени. Это абсолютно новое слово в мировой драматургии, она перевернет с ног на голову и превзойдет по новизне даже все творения авангарда вместе взятые.
 - А почему здесь нет имен в действующих лицах? - спросила одна девушка, которую Маринетт прежде не знала.
 - Потому что они не важны для пьесы, суть такая, что жертвам ни к чему отдельные имена, вы все будете лишь хрупкими бабочками, за каждой из которых придет некто вроде черного большого мотылька и уведет за собой в мир иной... - объявила Шанталь немного загадочным голосом, после чего закурила.
 Маринетт заметила, что она курит свои собственные сигареты из металлической коробочки с затейливым орнаментом на крышке: тонкие, коричневого цвета и с каким-то причудливым фиолетово-зеленоватым дымом. Конечно, это был не табак, особенно если обратить внимание, как исказилось вскоре лицо Шанталь, а ее зрачки стали совсем бездонными.
 Полностью войдя во вдохновенное состояние спустя несколько минут, Шанталь принялась читать вслух своим глуховатым и обволакивающим не меньше, чем дым голосом собственную пьесу. Маринетт не понимала почти ни слова оттуда, однако невольно поддалась воздействию этой ночной чаровницы и буквально потеряла ощущение реальности. Она и забыла, что с утра ей предстоят новая работа и восстановление после несчастного случая: казалось, все это происходит где-то далеко, в другой жизни, а здесь есть лишь мир, созданный Шанталь, как она сама и говорила. И не хотелось больше ни о чем думать и знать, хотелось лишь окунуться с головой в ее голос, запах парфюма и сигарет, и полумрак этой сцены маленького театра в большом.
 
 Но из сладкого забытья ее вывел резкий голос Саманты, растерянно смотрящей на Шанталь:
 - Что это? Но это же невозможно поставить! И сыграть тоже! При всем моем уважении, это не пьеса, а какой-то набор случайных сцен, монологов героев, никак между собой не связанных!
 - Они и не должны быть связаны, там ничьи сюжетные линии не пересекаются, - спокойно ответила Шанталь, сделав очередную затяжку.
 - Но в пьесе же должно быть начало, завязка, кульминация и финал! А здесь... Каждый герой несет чушь, до того момента, пока не умирает! И только!
 - Я же говорила, что это пьеса отличается от классических драм, причем радикально. Сэмми, если тебя что-то не устраивает, я не держу, играй дальше служанок и любовниц под тупой хохот обывателей. А у меня свой театр, не забывай.
 Голос Шанталь по-прежнему был спокоен и даже мягок, но в го глубине слышались угрожающие нотки. Саманта сдалась и замолчала. Но Шанталь уже закончила чтение и, обратив внимание на полусонную Маринетт, осторожно взяла ее за локоть, помогая подняться.
 - Что, с непривычки сложно осознать теперь, сон это или явь, где настоящее, а где иллюзия, видение? Ха-ха-ха, ничего привыкнешь, станешь как в русском романсе "кокаинеткой", я об этом позабочусь. Мари, ты, конечно, ничего из финала уже не услышала и не поняла, но там именно тебе предстоит появиться, когда и за твоей героиней придет Смерть. Но не сгорбленная старуха с косой, как в детских сказках, а прекрасная роскошная женщина с бокалом шампанского, с которой вы вместе возвыситесь над всеми прочими мира сего! Пойдем, я покажу тебе, как это произойдет, сейчас мы поднимемся на балкон сцены!
 Спустя некоторое время Шанталь привела Маринетт на небольшую площадку над сценой, которая внезапно отъехала вперед, превратившись в место, где словно сами Ромео и Джульетта признались друг другу в любви, только этот балкон отливал серебристым светом.
 С него открывался потрясающий вид на весь малый зал, и Маринетт невольно ахнула, увидев такое. Шанталь же покровительственно положила свои руки ей на плечи и произнесла:
 - Нравится? Это все наше, Мари, здесь будем только ты и я.
 - Скажите, а почему ваш... Сценический костюм такой? - невпопад спросила Маринетт.
 - Потому что запомни: у Смерти всегда руки в черных перчатках.
 Шанталь продолжила сжимать правой рукой плечо Маринетт, а левой указала куда-то вдаль и спросила:
 - Скажи, ты ведь тоже видишь в этом всем красоту? Свою, не классическую, а иную. Когда темнота опускается и поглощает четкие контуры, размывает границы и заставляет жить ощущениями, а не глазами. Признайся, у тебя было такое, верно?
 - Да... - как зачарованная ответила девушка, - Простите, я сейчас не могу... Я так потрясена тем, что мне открылось, у меня сердце колотится... Кажется, я сейчас потеряю сознание.
 Видя, как Маринетт бледна, Шанталь заботливо поддержала ее и тихо добавила:
 - Это неизбежно с актерами, им часто приходится волноваться. Когда впервые выходишь на сцену в этом месте, да еще в таком спектакле, который нам предстоит, сердце может биться так, что лишь этот звук будут слышать твои уши. Нужно уметь успокаивать его. Не бойся, постарайся расслабиться сейчас. Вот так. Теперь отдышись, вдыхай-вдыхай-вдыхай... Все, сейчас станет лучше.
 Шанталь говорила все это тихо, буквально прижимая ослабевшую Маринетт к себе. Когда девушке действительно сделалось немного легче, и голова перестала так сильно кружиться, она прошептала:
 - Это было...
 - Невероятно. Я знаю. А теперь нам пора возвращаться, уже четыре часа утра, тебе нужно поспать. Домой я тебя не отправлю, заночуешь в театре. Не бойся, мы вернемся незамеченными никем, под покровом темноты.
 Слова Шанталь были последними, что Маринетт четко запомнила. Дальше в ее памяти были лишь отдельные образы, а все действия совершались чуть ли не во сне, на автомате. Как они снова шли вдвоем по петляющим коридорам, как открывалась дверь ее гримерной, и как ее заботливо клали на оттоманку, прошептав при этом:
 - До следующей полуночи, моя дорогая. Приятных сновидений наяву!