Воровство разума. Глава 12. Фамильное озеро

    Я родился, как и сестра, в глухой деревеньке, куда цивилизация доходила с серьёзным запозданием. И это не красивые слова, в год рождения вашей матери в нашу деревню только провели электричество. В нашем уютном мирке жили лишь самые отпетые реакционеры благ современной науки, другие просто исчезали первым же грузовичком.
 
    Однако даже для таких людей наш семейный уклад казался белой вороной, хотя это могло быть и не из-за наших склок и отшельничества, все такие, а именно из-за сказочной жизни, где не место логики и здравого смысла. В общем нас считали колдунами. У вашего деда было медицинское образование, пусть и ветеринарное, поэтому он лечил людей. Для деревенских это значило, что он знахарь в придачу!

    Да, в мире наша семья не жила. Лично я больше всего ненавидел своих сестёр и дядю, при этом кузены были моими верными друзьями. Как я в итоге понял, это всё крутилось вокруг моего папы, главы семейства, чем ближе ты к нему по крови, тем больше ссор возникает. И ненависть возникает лишь к таким же близким родственникам.

– И вы до сих пор ругаетесь с семьёй? – перебил я.

    Нет, по двум причинам. Во-первых, с возрастом ты учишься справляться с наваждениями. Во-вторых, лидерство в роду, понятное дело, перешло уже наследнику. И как вы знаете, она с нами не живёт.

    Именно из-за этого обстоятельства, я имею ввиду центра ненависти, мне мысль о нашем колдовском прошлом не кажется байкой. Но благо об этом мне особо много думать не приходиться, иначе пришлось бы впасть в невежество. Я с высшим образованием всё-таки!
 
    Но вернёмся к детству. Ваш дед не любил людей и никогда этого не скрывал, однако совсем без общения и ему было бы ни как. Поэтому он сменил полное отшельничество в лесу своего отца на жизнь с маленькой группкой людей в этом самом лесу. Правда это так и не помогло с продолжением рода, я скажу. Мы трое детишек были довольно поздними, когда отцу было уже хорошо за сорок родилась только ваша мать, через два года я, и ещё через год родилась младшенькая сестричка. У дяди дела были получше.

    Что вы думаете о именах? Когда у тебя уже появилась мудрость, часто хочется давать наставления. Имена – это одна из форм наставления для тех, кто ещё и речи не понимает. Вас удивляет выбор моего имени дедом-отшельником, но в нём, я думаю, скрывается неистовое желание даровать наконец счастье потомкам. Это имя просто кричит о том, что человек достигнет неких высот, и эта высота будет отнюдь не в деревне.

    Вам повезло меньше. Ахаха! Если говорить серьёзно, то проклятье ненависти не исчезало несколько поколений и до сих пор живо в вас. Это ваша ноша, мои дорогие. Сестра, как не пыталась, вас спасти не смогла. Вы теперь не в глухомани, а в более-менее крупном провинциальном городе. Однако ссоры не прекращаются…

– Ну, в последнее время мы уже и не ругаемся! – не выдержав, я счастливым голосом перебил Доминика.

    Не мудрено, в такое время то.

У папы был старый шрам, который ему оставил младший брат в юношестве. Просто взял и чуть не зарезал в порыве злости. Я этому долго не верил. Пусть дядя и был той ещё занозой, он никогда не впадал в ярость. Про меня такого сказать было нельзя. Но после смерти отца, и это испарилось.

    Но давайте о более приятных воспоминаниях, их у меня тоже не мало…
Далее дядя рассказывал байки, что может вспомнить каждый второй совершеннолетний житель страны. Подобные мне рассказывали и одноклассники, и преподаватели, и коллеги, однако интерес к россказням дядьки не ослаб. Наоборот, это было тем самым погружением в династическое красное озеро, связывающее людей ментально. А одни лишь тёмные омуты на это не способны.

– Я слышал ты работаешь в школе? – закончив очередную байку из детства, вдруг спросил Доминик. Это вырвало меня из ламповой атмосферы беззаботного детства обратно в мир с доминирующей холодной палитрой, будто Наш Художник истратил весь запас солнца за час на дядино прошлое.

– Да, с сентября начал.

– И как? Нравиться обучать детишек? – мне вдруг показалось, что я слышу голос хулигана из восьмого класса.

– Ну, да. К этому быстро привыкаешь.

– Когда сестра мне написала про твой выбор я сильно удивился. – Выражение на лице Доминика было похоже на усмешку: лёгкую и колючую как десяток голодных комаров. Неужели он, как и родители, считает работу учителя недостойной, плебейской? – Зная твоего отца, я был уверен, что ты пойдёшь по сестринскому пути.
Дядя быстро взглянул на сестру и вновь уставился на меня. Усмешка не сходила с его лица. А кем ты сам работаешь, а?

– Действительно, Доминик, а кем ты работаешь? – спросила сестра, встрепенувшись, будто обидевшись на недостаточное к себе внимание.

– Мне хвастаться особо не чем. Я, как и Миша, рядовой бюджетник – хирург. – ответил он, но быстро добавил уже мне. – Я же могу звать тебя Миша, да?

    Повторение ошибок – порок и проклятье глупцов! Как и при первой встрече, я неправильно понял своего родственника. Опять невинная улыбка становится презрением в моих глазах. Вот, что случается, когда живёшь отдельно от крови?

– Извини. Не знал, что обижу этим, – почёсывая свой затылок, разбудил меня Доминик.

– А? Нет, я просто задумался! – нервно рассмеялся я, машинально повторив почёсывание затылка за ним.

– Он, наверное, подумал, что вы начальник, – попала в точку сестра.

– Не всем быть великими, – легко пожал плечами провинциальный доктор.

– Спасать людей это великое дело, – попытался оправдаться я.

– Как и учить их, но в нашем мире такие люди не считаются особенными. – на миг улыбка исчезла с лица Доминика, чтобы вернуться со следующей его фразой. – Мне это напомнило историю про ваших родителей. Не хотите услышать?

    Через десяток секунд моё сердце ёкнуло и залилось сжигающим солнцем: я осознал, что краткая декада поставила нас всех в, древнее как цивилизация, семейное положение. Старик у камина в кресле-качалке и двое детишек с сияющими глазами у его ног на мягком ковре, впитывающие концентрат жизни – по крайней мере так это описывают в современности.

    Он начал рассказ.

    У вашей матери всегда был математический склад ума. Поэтому, когда ей надо было выбирать будущую профессию, она остановилась на этой бухгалтерии. В нашей деревеньке, понятное дело, вообще не было образовательных заведений, так она покинула малую родину. Она попала в настоящий огромный город, как ей тогда казалось, где у неё началась новая жизнь. Думаю, тогда она и отвергла отшельничество.

    В один из своих студенческих дней, её пригласили на вечеринку. Я имею ввиду вечерние посиделки с музыкой и застольем у кого-нибудь дома. Там она впервые встретила вашего папу. Хилый и невыразительный внешне парень оказался начитанным и немного надменным отпрыском высоких чинов номенклатуры. В нём чувствовалась претенциозность, и что главное, все её поддерживали. Людям казалось, что уж кто-кто, а он точно добьётся многого. Однако, сестра была не из подлиз, она и сама была не в меру амбициозной. Её первая крупная ссора в мире городов была не с кровным родственником, а с будущим. Ох уж это проклятье, всё сделает, чтобы ссоры были в рамках семьи!

    Началось всё со взглядов на мир. Она оставалась под впечатлением городской жизни и мечтала об суете и красках. Он видел жизнь как постоянную борьбу за власть и положение, люди для него были пешками, преградами или соперниками. Её не замечали, ему надоедали. Противоречие между мировоззрениями лишь ожидало случай для конфликта.

– Поэтому у власти и находятся великие люди, вожди народа! – примерно так закончил свою речь перед студентами ваш папаша.

– Великие люди есть обитают не только во власти.

    Ваша мать заявила о том, что учителя, врачи и многие другие выполняют великую роль, что об этом всегда забывают. Она сама потом признавала, что хотела просто выплеснуть на гуся накопившиеся эмоции. У них начался ожесточённый спор, такое даже по телевизору редко услышишь, свидетели этого просто сидели с открытыми ртами. А под конец разразились аплодисментами.

– А кто победил? – встрял я.

    Как обычно, каждая сторона объявила себя победителем. Но сестра была замечена: у неё самой появились лизоблюды, а ваш отец на следующий день сделал ей предложение. Она отказала ему!

– Что? – воскликнули мы одновременно.

    Бог любит троицу: на третий раз она согласилась.