Алёнка - простые истории. Часть первая - Штрудель

Алёнка проснулась от какого-то шороха за перегородкой. Потянулась, прислушалась и поняла - бабушка, Бабуля, как ласково называла её Алёнка. Она узнала эти звуки - вот бабушка отодвинула заслонку на печи, вот сняла "круглешок" и смотрит есть ли ещё жар, вот кочергой разгребает угли, потом снимает "круглешок" за "круглешком", набирает в совок уголь из ведра и подсыпает в печь. Уголь трещит, запах щекочет ноздри и Алёнке совсем не хочется открывать глаза.
Алёнка открыла глаза - мамы нет, она так и не поняла, была ли мама сегодня дома. Вечером, когда Алёнка пришла с улицы наполовину мокрая от снега, мамы ещё не было, а утром - уже нет. Бывали дни, когда мама и Алёнка не пересекались - утром в школу собирала Бабуля, уроки Алёнка всегда делала сама (ну как всегда - сколько она помнила), зимой темнеет рано, и когда они с Бабулей ложились спать, мамы тоже ещё не было.
Алёнка выскочила из кровати и поскакала обниматься: "Бабуля, Бабуля, а ты давно встала?"
- «Давно», - бабуля не любила много разговаривать. Печка была единственным источником тепла в их маленькой комнате, если вовремя не подбрасывать уголь зимними холодными ночами, комната остывала мгновенно, так что за ночь Бабуля вставала раз этак по пять-шесть.
- «А ты сделаешь мне штрудели?»
- «Треба води принести».
Бабуля у Алёнки разговаривала на суржике, это было так по-домашнему уютно, что и сама Алёнка часто переходила то на суржик, то на украинский - это был их с бабушкой язык. Мама обычно одёргивала Алёнку: «Не ломай язык! Говори нормально!», поэтому при маме Алёнка говорила «правильным», не поломанным языком.
- «Сейчас, Бабуль, я только оденусь и сбегаю».
Сбегать за водой или как говорила Бабуля - по воду - это значит сходить к колонке через три дома, точнее через три барака. Алёнке нравилось ходить «по воду», во-первых, по дороге она всегда встречала кого-нибудь из друзей, во-вторых, у колонки взрослые всегда вели интересные разговоры, из которых можно было узнать — дома ли сегодня Сашкин папа или когда уже приедет Наташка, или почему это Серёжка вчера вечером гулять не вышел. И потом, что такое три барака для девчушки семи лет от роду?
Комната, где жила семья Алёнки находилась в одном из семи бараков, они были как близнецы братья. Одноэтажные дома, длинные, на пять подъездов по 4 комнаты в каждом. Из удобств - общая кухня с четырьмя газовыми плитами и печь в комнате, а вот «до ветру», как говаривала Бабуля, и «по воду» надо было ходить на улицу. Люди, живущие в этих бараках, казались Алёнке одной большой семьёй (но об этом я расскажу немного позже).
Натягивая на ходу шапку и шубку, Алёнка грохотала ведром размером с пол-Алёнки. «Куди таке велике, надорвёсся», - вслед закричала Бабуля.
- «Ничего, донесу!». - крикнула Алёнка втягивая морозный воздух утра. «Штрудели, - мечтательно вздохнула она, - сегодня будут штрудели».
На пороге она смахнула ладошкой снег с перил, потом сгребла чуток в охапку и сунула в рот. Алёнке нравилась леденящая свежесть снега во рту, она мечтательно закрыла глаза, представив, как тает снежинка. Вот она из кристаллической становится мягкой, вот стираются грани, а вот уже и капля. Налетевший непонятно откуда порыв ветра вернул Алёнку в реальность: «Штрудель», - вспомнила она и побежала, вниз перескакивая через ступеньку. Грохоча ведром, поёживаясь от холода, понеслась она «по воду» (да и «до ветру» уж очень хотелось).
У колонки, стояла небольшая очередь, Алёнка оставила ведро и пошла в туалет. Надо сказать, что туалетов на все семь бараков было всего два. Стояли они отчего-то рядом с колонками неподалёку от длинных рядов сараев. Это были каменные домики на два входа с буквами «М» и «Ж», огромными дырками в бетонном полу. В них всегда было жутко грязно, а от запаха у Алёнки всегда щипало глаза. Она очень боялась ходить в этот туалет, но другого не было. Зимой запах был, конечно, меньше и глаза так не щипало, но Алёнка всё время боялась подскользнуться и провалится в эту дырищу. На цыпочках она пробралась, балансируя на краю «дырищи», аккуратно присела, сделала свои дела и быстро выскочила.
- Ты, чего? Испугалась чего? - спросила тётя Катя.
- Нет, - засмеялась Алёнка, - там воняет.
- Ишь, барыня какая, - проворчала баба Настя (Серёжкина бабушка).
И они продолжили судачить о том, какой негодяй Серёжкин папа и как он мог Наташку бросить. Как и куда дядя Андрей бросил тётю Наташу Алёнка не поняла, но из разговора ей стало ясно, что Серёжкина мама вечером плакала. «Теперь понятно почему он гулять не вышел», - подумала Алёнка и поставила ведро под кран.
Когда у колонки была очередь, воду было набирать легко. Воду не перекрывали и надо было просто подставлять вёдра. Сегодня ей повезло, за ней стоял Витька Антохин и можно было кран не закручивать. Закручивать кран Алёнка любила летом. Чтобы понять, почему надо бы дать знать, как колонка выглядела. Это была металлическая колонка, обшитая деревянным кожухом, по самый кран засыпанным деревянными опилками и стружкой. Летом от опилок исходил такой ароматный запах, они были такие приятные на ощупь, что Алёнка иногда дежурила у колонки, чтобы открывать и закрывать кран. А зимой стружки были жесткими, холодными и она торопилась поскорей вынуть руки из кожуха.
– Убирай ведро, дурында, не видишь через верх течёт, - проворчал Витька.
– Ой, - взвизгнула Алёнка, схватила ведро и тут же присела.
- Тяжёлое? - спросил Витька, подставляя своё ведро под струю.
- Угу, - пропыхтела она.
- Стой, помогу.
Ветер взъерошил Витькины кудряшки (он никогда не носил шапку, даже в метель Алёнка не видела его в шапке). Алёнка засмеялась, он напомнил ей Карлсона, такой же взъерошенный, курносый нос и канапушки.
- Чего ржешь, дурында, - буркнул Витька. Ему было уже 14 и Алёнке он казался почти взрослым дядькой.
Витька Антохин был рослым и крепким не по годам, он был старшим в их многодетной семье. Его братья и сёстры часто висели на нём как игрушки на новогодней ёлке. Папу их Алёнка не помнила, а вот Маруся (так ласково Витькину маму называла Бабуля), Маруся часто выходила во двор с младенцем и даже давала Алёнке покатать коляску. Такой важной и взрослой тогда чувствовала себя Алёнка.
- Идём что-ли? – сказал Витька, подхватывая Алёнкино ведро.
- Не расплещи, - деловито проворчала она, - это нам на целый день, когда ещё мама прийдёт. И они зашагали к «Алёнкиному бараку», впереди Витька с двумя вёдрами, а позади скакала Алёнка. Она ловила снежинки ртом, сносила ладошкой снег с заборов, наступала ногой на дырочки, которые оставляли в снегу капли воды, расплескивающиеся из вёдер.
- «Спит что-ли?», - подумала Алёнка,  пробегая мимо Серёжкиного окна. Окна в бараках были высоко, но фундамент у бараков был таким широким, что служил детворе своеобразной ступенькой. Весной и летом, когда окна в бараках были нараспашку, Алёнка любила, стоя на ступеньке, висеть на подоконнике и болтать с Серёжкой о чём-то важном и страшно секретном. Она слегка подпрыгнула, пытаясь заглянуть внутрь. Подпрыгнула Алёнка надо сказать не очень удачно и с шумом плюхнулась прямо на протоптанную вдоль барака дорожку. Витька оглянулся и проворчал: «Что ж ты, растяпа». Он уже было собрался ставить вёдра, но та вскочила и с криком «штрудель» понеслась к дому. «Штрудель-пудель», - бубнил Витька, обходя замерзшие лужи и торопясь догнать Алёнку. - «Скорей, скорей! - кричала та, - Бабуля уже печь истопила».
Серёжкин барак был неподалёку от Алёнкиного и, увидев знакомую оградку палисадника, она тут же вспомнила о штруделе. Перескакивая через ступеньки Алёнка взлетела на крыльцо, на ходу расстегивая шубку, стаскивая шапку, влетела в прихожую и затрещала: «Бабуля, Бабулечка, а тесто уже готово? А можно я помогу тебе? А с чем сегодня штрудели будут? А мы маму подождём?»
- «Окстись, ты, егоза, - перебила её бабушка, - вода где?»
- «А, вон, Витька несёт», - сказала Алёнка, одновременно скидывая сапоги и отодвигая полог, помогая Витьке пройти внутрь.
- «От жишь…», - вздохнула бабушка.
Что означало это «от жишь…» Алёнка не знала, но бабушка часто так вздыхала, глядя на Алёнку.
- «Проходь, - сказала бабушка Витьке. - Зара чаю наллю»
- «Не, я домой, малого мамка купать собралась»
- «Чего с рання то?»
- «Дак в больницу поедут», - сказал Витька, закрывая за собой полог.
- «Разденься, упреешь», - сказала Бабуля Алёнке и продолжила чистить картошку. Она уже начистила почти пол-кастрюли, но останавливаться не собиралась, так, по крайней мере, казалось Алёнке. Сидя на табуретке у печи, Алёнка внимательно смотрела, как мелькает нож в маленькой бабушкиной руке, как ровной спиралью падает в ведро картофельная стружка, как гладкая, ровная картофелина плюхается в воду.  «Как это у неё так получается? - думала она, - вот бы и мне так». Иногда Алёнка помогала Бабуле чистить картошку, но у неё из-под ножа выходила корявая и угловатая картофелина. По весне, когда картошка уже заканчивалась, а молодой ещё было не время, Алёнка скучала по штруделю. Ведь вы же знаете, что картошка в приготовлении штруделя – это главное. Что ж это за штрудель без картошки? Это и не штрудель вовсе.
Замечтавшись, Алёнка и не заметила, как на кухонном столе оказалась мука, яйца, лук, морковка и курица. «Ага, значит, с курицей будет штрудель», - догадалась она. Быстро замелькали маленькие бабушкины руки. Вот она сыплет горкой муку, вот делает небольшую ямку и разбивает туда яйца, наливает воды, стряхнув о фартук руки, достает солонку и слегка присаливает. Жар от печи разморил Алёнку и она прилегла на стол. Сквозь прикрытые веки смотрела, как горка муки превращается в ровный шар. Бабушкины волшебные руки ловко вымешивали тесто, понемногу подсыпая муки.
- «Разденься, упреешь», - повторила Бабуля. Алёнка сползла с табуретки и побрела в комнату. Комната, точнее та её часть, что служила семье спальней и гостиной, была залита солнечным светом и по стене прыгали солнечные зайчики. Так часто получалось до полудня, особенно когда на улице было ветрено. Сбоку от окна, перед шкафом висело зеркало, вот оно то и запускало солнечных зайчиков в комнату Алёнки. Окно в комнате было одно, но такое огромное – в пол стены, с широким деревянным подоконником. В те дни, когда по стене начинали прыгать солнечные зайчики, Алёнка любила забираться на него с ногами, она садилась в самый уголок, прижимала коленки к подбородку и заворожено смотрела как «зайчики» на стене играют в «ловушки». Вот и сейчас совершенно позабыв зачем она шла в комнату, Алёнка взобралась на подоконник и принялась считать «зайчиков»: «один, два, три, четыре…». Сбившись со счёту (ветер сегодня был слишком сильный и «зайчики» то появлялись, то исчезали) Алёнка слезла с подоконника и прислушалась. За перегородкой раздавались знакомые звуки: шуршаший шелест насыпаемой на клеёнку муки, вот Бабуля выдвигает ящик и достаёт скалку, отирает её мукой (стук скалки о стол дал знать Алёнке, что сейчас начнётся самое интересное), вот за перегородкой стало совсем тихо, и только стол равномерно поскрипывал.
Алёнка сняла кофту, расстёгивая её снизу вверх («всё не как у людей», - ворчала бабуля, когда Алёнка снимала юбку через ноги, расстёгивала кофту снизу вверх, расчёсывала волосы «вверх тормашками»), «Егоза, ты где запропастилась?», - позвала её Бабуля. «Иду, Бабуль, иду», - крикнула Алёнка на ходу выпрыгивая из штанов, «штрудель», - втягивая ароматный запах бульона и мечтально зажмурилась.               
Раньше штрудель бабушка делала только по праздникам, когда в календаре дата отмечалась красным и мама в этот день не ходила на работу. На столе появлялась скатерть с вышивкой, ваза с цветами, с дальней полки кухонного шкафа доставались праздничные тарелки и чашки. Алёнка очень любила эти чашки, они были такие маленькие, хрупкие, белые с нежными васильками. Когда пустую чашку поворачиваешь на свет, казалось сквозь неё видно солнечный луч, до чего тонкой она была. Мама с придыханием говорила: «Смотри доча, чешский фарфор, будешь замуж выходить, тебе в наследство будет». Замуж Алёнка пока не собиралась, а вот чай пить из этих чашек очень любила. Возьмёт чашку под донышко и «сербает» (так Бабуля называла её потягивание чая через край), до чего же вкусным казался Алёнке чай в праздничных чашках.
«Бабуля, а у нас сегодня какой праздник?», - спросила Алёнка усаживаясь на кухонную табуретку. «Чегой-то празник? Нема празника, - прошептала бабушка, вымешивая тесто, - давай, ужо лук и моркву чистить время». Почистив морковку, Алёнка принялась за лук, он так зло щекотал ноздри, и от него всё время хотелось плакать. «Не нравится тебе что с тебя шкурку снимают, - подумала она, - и мне бы не понравилось, но какой же штрудель без лука? Потерпи дружок», - сказала Алёнка луку.
- Всё, Бабуля, готово!
- Молодца, маслицо доставай.
Вот, вот он, тот самый любимый момент, момент волшебства - именно сейчас это шар теста начнёт превращаться в штрудель. Тесто у Бабули всегда получалось мягкое и одновременно упругое. Катать его скалкой было одно удовольствие. «Давай я, Бабуля, давай я», - подпрыгивая на табуретке, закричала Алёнка.
Бабушка оторвала от шара небольшой кусочек и дала Алёнке. «Ну, давай, егоза, будем сегодня твої штруделі їсти», - улыбнулась Бабуля. В тесте начали приятно вязнуть пальцы Алёнки, она начала растягивать его, потом снова сминать в шар. Вот у шара появились ушки, а вот что-то похожее на мордочку дворового кота Васьки, «надо ему и лапы сделать», - подумала Алёнка. «Катай вже, - проворчала бабушка, - вже час їсти, скоро мамка прийдёт», - сказала Бабуля и натерев скалку мукой, передала её Алёнке. Та взяла горсть муки, высыпала её на стол и хлопнула ладошкой, потом сгребла муку ладошками, оставила маленькую щёлочку между ними и стала, прищурившись, наблюдать как медленно белоснежный песок опускается на стол: «Гляди бабуль, как снежинки, только маленькие». «От жишь», - опять сказала бабушка, забрала скалку и тесто стало превращаться в её ловких руках в ровный тонкий блин. «Дрова подкинь», - попросила бабушка не прерываясь, - «зара печь застынет, как штруделя будем робить?». Дрова Алёнка подбрасывать любила, вот только печку открывать было немного страшно. Эти круглешки они всегда такие горячие. «Бабуль, а Бабуль, а давай я лучше тесто раскатаю», - начала она канючить. Бабушка отложила скалку, отряхнула руки, молча взяла кочергу, ловко отодвинула кругляши в сторону, - «підкидуй».
Вот он, один из любимых моментов Алёнки, когда огонь начинает облизывать дрова, поглощая их, меняя их до неузнаваемости и растворяя в себе. Она начала поленце за поленцем подкладывать дрова. Вот огонь лизнул полено, словно пробуя его, и тут же обнял его со всех сторон поглащая и меняя до неузнаваемости. А это лизнул раз, лизнул второй, а обнять не получилось. «Интересное какое полено, - подумала Алёнка, - не горит».
- Ты ж смотри, не горит. Бабуля, полено не горит, - не оглядываясь бормотала Алёнка и уже было потянулась за кочергой, как вдруг услышала у себя за спиной.
- Отойди «егоза», - проворчала Бабуля, подбрасывая ещё пару поленьев и закрывая печь, - надымила ужо.
А на столе уже лежал рулетик из теста. «Бабуля, - начала канючить Алёнка, - я хотела раскатать». Она уже почти начала плакать и заметила на столе ещё один шар теста, заботливо примятый бабушкиной рукой. «Давай вже, помощница моя», - сказала Бабуля протягивая Алёнке скалку. Та как заправский кулинар закатала рукава, насыпала горстку муки на стол, шлепнула на неё тесто, отерла мукой скалку и…скалка плавно двигалась по мягкому, но упругому тесту, она слегка утопала, а потом вновь будто выпрыгивала наружу и тесто превращалось в блин. Края у Алёнкиного «блина» были неровные, но она знала, что для штруделя это не очень важно и старательно следила лишь за тем, чтобы он получался равномерно тонкий. Прогулявшись скалкой по краям теста, Алёнка радостно повернулась к бабуле: «всё!». «Молодець, а шо далі? Пам’ятаєшь?»
Дальше было ещё интереснее. Тесто надо было смазать топленым маслом, скатать в рулет и разрезать на кусочки. Это был свой особый ритуал. Смазывалось тесто венчиком, рулет скатывался тугой-тугой, а вот кусочки надо было обязательно резать не прямо, а под углом. Для масла в арсенале у бабушки был венчик, это был не простой венчик, это был венчик из голубиных перьев. Да, да, именно так. Голубиные перья были тщательно вымыты и связаны ниточкой. Этот венчик служил и для обмакивания в масло, и когда пеклись пасочки его макали в яичные белки, а когда надо было маслом сбрызнуть пироги, венчик тоже приходил на выручку.
Алёнка очень любила этот венчик, смазывать тесто им было гораздо интереснее. Макнув венчик в растопленное масло, Алёнка начала водить им по тесту, она представляла, будто щекочет тесто и, наблюдая, как на тесте появляются масляные полоски, начинала заливисто смеяться. Она представляла как перышки шекочут её живот и от этого заливалась ещё громче. «Окстись ты, егоза, чего завелась-то, - проворчала Бабуля и забрав у Алёнки венчик, сказала, - скручуй уже, бачиш, вже картопля готова, треба штруделя кидати». Алёнка взяла нож и аккуратно, как учила Бабуля, нарезала рулетик теста на ровные кусочки. «Эх, какая вкуснятина получится», — подумала она и стала кусочек за кусочком опускать тесто в кастрюлю. А там уже томились кусочки мяса, почти разварились кусочки картофеля и рядом на сковороде ждала зажарка из морковки и лука. Аромат заполнил всю комнату, а пузырящаяся вода в кастрюле говорила о том, что совсем скоро Алёнка сядет за стол уплетать своё любимое блюдо.
«Йди до кімнати, прибери трошки», - сказала Бабуля и Алёнка нехотя побрела с кухни. «Чего тут прибіжать-то? – ворчала она на ходу, - вчера только убирались». «Іграшки свої прибери», - сказала Бабуля, будто услышала Алёнкино ворчание. «Гостей что-ли ждём?», - подумала Алёнка и села возле своего уголка. Комната же у них была одна на всех, да ещё и маленькая, и умудриться найти в ней «свой» уголок надо было постараться. И Алёнка постаралась. Между большим шкафом и маминой кроватью помещался стул, на котором всегда висели мамины вещи, вот под этим стулом и был Алёнкин уголок. Она пристроила там коробку для игрушек, а так как стул никогда не менял своего места, а у кровати были высокие ножки, Алёнкина коробка была узкая, но длинная и высокая. Она уже не помнит, откуда принесла её, то ли Серёжка подарил от папиных деталей, то ли Ксанкина мама принесла с работы. Ксанкина семья жила в одном бараке с Алёнкой, это была «богатая» семья потому что мама Ксанки работала в Универсаме (так Бабуля и мама говорили). И дома у Ксанки было много интересных вещиц, которых нигде в другом месте Алёнка не видела (но об этом я расскажу в другой раз). Алёнка начала складывать игрушки. На самом деле игрушек было не много: две куклы, кубики, пупс и машинка, да ещё много разных одёжек для кукол, которые Алёнка шила и вязала сама. Одна из кукол  –  Негритёнок, был любимцем всего двора. Мама привезла его из очередной командировки, и на весь дворовый коллектив это был единственный негритёнок. У него были пластмассовые кудряшки и зелёные глаза. Алёнка очень любила своего негритёнка и шила для него самые красивые кофточки, а как-то раз выпросила у мамы ниток и взялась вязать Андрюшке (так звали негритёнка) тёплый зимний костюм. А вот и он, штанишки уже готовы, а свитерок ещё только начат. Алёнка уселась по удобней взяла спицы и высунув язык начала приговаривая перекидывать петлю за петлей, как учила Бабуля: «две лицевые, две изнаночные, две лицевые, две изнаночные, две лицевые…». «Ти приблась вже?» - услышала она Бабулин голос. «Ой, сейчас, сейчас», - прокричала Алёнка, отбрасывая спицы и укладывая Андрюшу в коробку.
- Так, теперь тебя, - сказала Алёнка большой голубоглазой кукле с белыми кудрявыми волосами, - погоди, сейчас только платье тебе одену. Это была вторая её кукла – Агнесса. Агнесса подарила Алёнке крестная, это была важная кукла с пышным платьем, в белых туфельках и повязкой на голове. Платье никак не хотело застегиваться, его маленькая пуговица всё время выскакивала из петельки, и башмачок не натягивался на ногу Агнессе. «Ну что ты у меня такая каприза, слышишь, меня бабушка зовёт, давай уже оденемся и пойдём домой», - уговаривала Алёнка Агнессу. Вот, наконец, пуговица перестала выскакивать, башмачок налез на ногу кукле, и та отправилась в коробку к Андрюшке. На дне лежали кубики и машинка, а рядом с Агнессой маленький пупс. Пупса подрал Алёнке папа, он был очень похож на Марусиного младенца (папу Алёнка плохо помнила, он давно не жил с ними и мама говорила, что он очень далеко).
Складывая игрушки, Алёнка не заметила как хлопнула входная дверь, лишь почувствовала свежий морозный воздух, ворвавшийся в дом…
- Ваш кофе и штрудель, - услышала она голос вдалеке, - девушка, Ваш штрудель и кофе.
- Что, простите? – спросила Алёна Игоревна, стряхнув остатки дрёмы и вернувшись в реальность.
- Ваш заказ, - улыбаясь произнёс официант и поставил на стол широкое коричневое блюдо с рулетом, посыпанным сахарной пудрой, украшенным листиком мяты и клубникой, рядом с которым лежал шарик мороженного. А рядом поставил чашку с ароматным кофе. «Лате», - вспомнила Алёна Игоревна. Оглядевшись по сторонам, она вспомнила, что забежала порадовать себя вкусненьким в любимое кафе. Отрезая кусочек от штруделя, смазывая его мороженным и отправляя в рот, Алёнка подумала: «да, вот ведь тоже штрудель, да не тот. А Бабулин штрудель нигде и не делают».
В тот зимний день, воспоминания о котором так внезапно нахлынули на Алёну Игоревну, она впервые увидела своего отчима. Тогда она ещё не знала как изменится её жизнь и кем этот невысокий, лысоватый мужчина с добрыми глазами станет для неё. Но отчего-то уже в первый момент решила: «я буду называть его папой».
Бабушкин штрудель в тот день был первым семейным блюдом, которое маленькая Алёнка ела со своим «папой» и от этого он сделался ещё вкуснее. Рулетики из теста, сваренные в бульоне, разворачивались когда их нанизывали на вилку, а картошка становилась мягкой и тоже рассыпалась под вилкой, поэтому штрудель в Алёнкиной семье всегда ели ложкой. «Да, бабулин штрудель таки нигде не найдешь», - подумала Алёна Игоревна допивая лате и вспоминая вкус и аромат наваристого, густого семейного блюда.