***

 Был я первым внуком! Три внучки, родившиеся до меня, особого впечатления на деда не произвели, чего нельзя сказать о появление моего благородия! Первый внук! Да ещё какой! Почти пять килограмм веса, горластый, как лебедь белый и с глазами цвета ясного голубого неба. Года в три, как только начал я познавать мир и самостоятельно ходить на горшок, стал забирать меня дед у родителей, со словами: - « Неправильно вы Саньку воспитываете! Пусть у нас поживёт недельку! Я сам! »
 Дед был мужиком серьёзным, спорить с ним было не с руки и оставался я в соседней деревне у деда с бабулей, пожить...
После завтрака садились мы втроём пить чай. Бабушка постоянно вставала из-за стола и проверяла пироги для внука, томящиеся в раскалённой печи, а дед заводил со мной разговор...
« Ты какой чай будешь?» - спрашивал он меня, - « Недосладкий, сладкий или пересладкий?» Пересладкий был, конечно, вне конкуренции, и дед насыпал мне три ложечки сахара в фарфоровую чашку. Потом шли мы с ним курить. Если погода была плохая, присаживались на маленькие табуреточки к печи, и дед прикуривал ароматную самокрутку. Выдувая дым в горнило, он покашливал и, улыбаясь, щурил один глаз, а мне давал длинную лучину, чтобы я мог зажигать её, засовывая в угли и потом тоже дымить ей как сигаретой! Если погода была хорошая, выходили мы с ним гулять. Шли по заросшему травой переулку на яр, смотреть, как внизу течёт река и скользят по ней лодочки с рыбаками. Потом- вдоль берега на почту, где раньше дед работал ямщиком. Он показывал мне полуразвалившийся сарай, где раньше стояли кони, рассказывал, как их звали и какой масти они были. Сделав небольшой крюк по селу, по пути домой, заходили мы в магазин. Толстая продавщица, приветливо улыбаясь, подавала деду чекушку и, восхищаясь моей серьёзностью, тихонько плевала через плечо, боясь сглазить. Мы ходили везде! Всюду встречали дедовых друзей и знакомых, я представлялся, как продолжатель фамилии, и все, улыбаясь, с почтением, тихонько жали мою малюсенькую руку.
Соскучившись по сыну, приезжали за мной родители, и я, присев на порожке светлицы, конечно, по наущению деда, важно отвечал на призыв собираться домой: « На хер пошёл ваш дом! Я тут жить остаюсь! » Мать моя, всплеснув руками и с укоризной глядя на свёкра, качала головой и принималась собирать сопротивляющееся дитятко. Смеясь, дед подходил и гладил меня по голове, успокаивая, что через два дня я опять приеду к нему. Уезжал я «погостить» домой и через какое-то время опять возвращался в соседнее село к деду на воспитание, с условием, что тот не будет учить внука матерным словам. Пролетела осень, наступила зима...
 Той зимой я часто болел и редко выходил с дедом гулять. Чаще ждал его у окна, слушал, когда хлопнет калитка и, впустив в дом облако пара, войдёт он. В передней, под столом со свисающими с него краями скатерти, стояла большая кастрюля для хлеба. Забравшись туда и присев на крышку, я прятался, чтобы, неожиданно выскочив, напугать деда. Заохав от «испуга», потом отсмеявшись, вытаскивал дед из-за пазухи что-то для меня. Присев на стул, рассказывал, как встретил по дороге рыжую лисичку, впряжённую в маленькие саночки с серебряными колокольчиками, на которых и лежал этот подарок. Что везла она его только мне и еле отбилась от злых собак на соседней улице, которые хотели отобрать пряник или печенье, которое теперь он протягивал. Слушая его голос, жевал я гостинец и с выпученными глазами переспрашивал, как же удалось лисе обмануть собак? Время катилось к ужину, и вскоре я уже засыпал под очередную сказку моего воспитателя...
 В тот день было всё как обычно. Услышав стук калитки, я забрался под стол и стал ждать. Но в этот раз первой зашла тихонько плачущая мама, и вслед за ней- незнакомые мужики внесли заиндевевшего деда. Они положили его на пол, и голова оказалась в полуметре от стола, под которым сидел я. Взрослые хлопотали вокруг тела, не замечая малыша под столом, а я сидел тихо и смотрел на белое дедово лицо. Видимо, он пролежал на морозе какое-то время и был похож на куклу. Затаившись, я ждал, когда он улыбнётся, откроет глаза, и я крикну, чтобы напугать его. Но дед не шевелился. Забитый в складки одежды снег начал таять и сбегать каплями по тулупу. Сидя под столом, я услышал незнакомое слово «инфаркт». Заелозив, я стукнул ножкой по железной кастрюле, обнаружив своё местоположение, и мама потащила меня из-под стола. Я не давался и отдергивал руку. Я не плакал. Ничего не спрашивал. Просто сидел в изголовье затихшего деда и ждал, когда он проснётся! Когда зашёл отец и, наклонившись, вытащил из кармана дедовского тулупа кулёк с конфетами, я вылез. На мой вопрос, когда проснётся дед, отец, помолчав, сказал, что он не проснётся! Что дед умер и больше не будет со мной гулять. Стоя рядом с дедом, я обвёл глазами заплаканные лица родных и всё понял! Видно, в этот раз, спасая на соседней улице от собак знакомую лису, дед сражался с каким-то страшным псом про кличке «инфаркт», и тот его загрыз! Видя, что у меня выступают слёзы на глазах, мама схватила меня в охапку и унесла в другую комнату... Там, одев уже навзрыд плачущего, мама повела меня мимо лежащего на полу деда в машину, чтобы везти домой. Проходя мимо, я поднял глаза и увидел лежащий на столе кулёк конфет. В первый раз я не хотел их съесть! Я плакал и думал, что зря не взял меня в этот раз с собою дед. Вдвоём-то мы, конечно бы победили этого проклятого «инфаркта» и спасли лисичку, запряжённую в саночки с серебряными колокольчиками...