Моя жизнь - моя родина

            
               
            ТЯЖКАЯ  ДОЛЯ  ТЕТИ  ЛИДЫ

 Сколько я слышала рассказов о жизни тех, кто пережил своё  детство в годы Великой Отечественной Войны. И вот, ещё одна история, история жизни Лидии Григорьевны Илющенко(в замужестве Бронникова). Жизнь, такая горькая, что на вопрос, какой день был в жизни самый счастливый, Лидия Григорьевна, не задумываясь, отвечает: а нет его, счастливого дня….
 Дед Лидии Григорьевны,  Арсений Илющенко был родом с Украины. Видимо, в конце 19-го  века или в начале 20-го, приехал с сыном в Кубухай, схоронив где-то жену и еще двух или трёх детей. А может, позже умерли, оставшись в Украине. Тётя Лида знает, что ни кого в живых не осталось на родине деда. В Кубухае, сын его, Григорий Арсеньевич женился на местной Фалилеевой Евдокии Капидоновне.(Не принимает мое «Капитоновна» баба Лида.) В 1919 родился сын Михаил. Дочь Лидия родилась в 1929. Что было в этот промежуток, длиною в 10 лет, никто не знает. Представим гражданскую войну, годы раскулачивания, коллективизацию. После Лиды через три года родилась Зоя.
  Отец работал кузнецом в колхозе. Летом 1937, придя из кузни после работы, отец, собрав сети, пошёл на Онон рыбачить. Вдруг заходят трое, одетых в милицейскую форму: где хозяин? Мать ответила испуганно, что ушёл рыбачить. Немного погодя, привели отца, со связанными назад руками. Приказали домочадцам встать, начали обыск. А где что искать? Сундучок небольшой с кое-каким скарбом, да лавки с постелью. Но перетрясли всё тряпьё. На вопрос, куда отца, за что ответили: а может,  он у вас предатель? Да какой же предатель, не пьющий, ни кому зла не сделал, - запричитала мать. Увели. Побежали всей семьёй следом! А у сельсовета толпа баб и детишек. Собрали в  тот день две бортовые машины мужиков и увезли. Родные  только вслед помахали….
  Через два года ушел в армию Михаил, после ареста отца, работавший кузнецом.  Осталась одна баба с двумя девками, где и кем только не работала, чтобы деток прокормить. Да мало было еще горя.
  Объявили войну по репродуктору в 41-ом яростном году. Заголосили бабы, завыли те, у кого мужей и сыновей не забрали в черном 37-ом. Остались старики, да бабы с ребятишками.
  Советский союз был в состоянии войны и с Японией.
  Лида училась в школе. Стали школьников постарше возить на ремонт дорог до Усть-Лиска, Большевика, Кубухая. Дороги просёлочные, в низинах почва болотистая, техника военная может забуксовать. Вот и засыпали школьники полотно дороги песком. Песок брали недалеко, земля, как известно, в районе песчаная всюду. Таскали песок ведрами, ох и  тяжелые! Давали хлебушка на день. Бригадир, старик, варил ребятам кашу или суп на обед и ужин: кому чашка  затирухи, а кому,  всего лишь ложка достанется. Спали работнички все вместе в пароконном фургоне, в котором их и возили. В телогрейку завернулись, и на боковую, спать. Через неделю другая смена прибудет, а эта домой в школу, учиться тоже надо.
  Закончила Лида 4 класса в 1943, отправила её мать учиться в Н-Цасучей. Училась она там недолго, но каждое воскресение бегала домой, поглядит на маму и сестрёнку, и обратно 28 километров отшагает. Набирали группу  подростков в Нерчинск, на трактористов учиться, Лида тоже поехала.  Три месяца проучились, обратно возвращались по железной дороге, доехали до Борзи. Можно было  сойти с поезда раньше в Бырке, 50-60 км до райцентра. Но кто знал, кто объяснил? Сто пятьдесят с лишним километров подростки до Н-Цасучея прошли пешком: голодные дети ночевали в степи. Два дня шли или три, тётя Лида не помнит.
  Всё затмило горе – смерть матери. Зашла Лида к знакомому китайцу, жившему в Нижнем. Кормит, потчует он девочку и всё смотрит на неё пристально. Потом и спросил, знает ли она о том, что мама умерла. А кто бы ей сообщил? Где Кубухай, а где Нерчинск? Похоронили без дочери бабы Евдокию Капидоновну.
  Пришла в Кубухай, к дому родному подошла: какой-то стал домик неказистый! Что с ним? Стоит бревенчатый дом,  рубленный в лапу, а углы-то спилены! Зашла Лида в дом и чуть не упала: пусто в избе, шаром покати, нет ничего!
  Нашла Лидия сестрёнку у добрых людей: жила Зоя то у одних, то у других.
По-очереди сельчане содержали десятилетнюю сиротку, хотя и были у неё две тётки, дальние родственницы. Одна из них, вместе с сыном – ровесником Лиды и спилила углы дома сироток. Зоя видела это. Да и скарб домашний, тоже, видимо, тётка прибрала, хотя и жила в достатке. Сын её не ездил никуда работать, как другие подростки на селе.
  Начали девчонки жить вдвоём, без мамы. Бабы нанесли сироткам: кто одеялко или тюфяк, кто чугунок, чашки-ложки. Одели-обули сиротинок. Директор МТС,  Томских Александр Иванович давал работу Лиде на пропитание. До сей поры, баба Лида помнит добро, сделанное им. Где Лида, там и Зоя рядом крутится. В день давали Лиде 500 грамм хлеба, а Зое 200 грамм. Получат девчонки свою норму и, придя домой, вскипятят  водички в чугунке, наломают туда хлебушек. Вот вам и суп и чай. Бывало, подкармливали бабы девчонок, спасибо им.
  Ездила Лида один сезон, на лесозаготовки в Хилок. И, Зою с собой взяла, не  бросила сестру на милость односельчанам. Стала валить лес на пару с одним парнишкой пилой двуручной. А Зойка тут же, тюк-тюк топориком: сучки, которые потоньше, рубит со спиленной сосны. Старшая сестра боялась за младшую, кто знает, как падать будет спиленное дерево, все время окликала ту, держала рядом с собой. Норма - 10 кубов за день спилить, да вывезти. Это, если грубо взять, 10 стволов,  1 метр в диаметре.  А Зоя мала, даром работает.  Кормили, если норму выполнишь, не выполнил, голодный спать ложись. А работали одни подростки! Со всего Ононского района были и девчонки, и мальчишки.
  Как с Хилка до дому добирались, тоже горе-горькое. На товарняках, на крышах поездов! Железнодорожники ругают, гоняют молодёжь: упадёте, разобьётесь на смерть. А тем всё равно, ну и ладно, не жалко, если разобьемся.
  Спасибо Александру Ивановичу, направил сироток в воинскую часть, стоявшую на 2-ом участке, недалеко от границы.  Там Лиде дали работу. Одели солдаты обеих сирот-сестёр, обули. Отогрелись девчонки, есть стали  получше. Помнит баба Лида, что соблюдали затемнение по ночам. Лампу не зажигали. В печи разожгут лучины, вот и весь свет. Как было страшно, когда пролетали над селом самолеты: рев, грохот – жутко! По репродуктору  рассказывали обо всех изменения на фронте, объявляли о светомаскировке, о тревогах учебных. Там, в воинской части, и дождались конца войны.
  Сообщили по репродуктору о конце войны. Долгожданная победа! Слёзы радости, слёзы горя – отмучились, слава Богу, а сколько сгинуло, погибло в той мясорубке!
  Отец арестованный, прислал письмо в 1941 году, что он на фронте: вернётся живым или нет, увидит ли семью, когда-нибудь, неизвестно. Больше ничего об отце Лидия Григорьевна не слышала. Ни похоронки, ни письма о том, где погиб солдат. Брат Михаил всю войну прошёл, контузило его на подступах к Берлину, писал, что лежит там в госпитале. Вернулся брат в 1945 в июле. Но, от тяжелой контузии, скончался он в 1947. Опять девчонки остались вдвоём.
  Вдвоём ездили опять, в леспромхоз, до Тарбагатая от Хилка заготавливали лес. Работая там, вышла Лида замуж, родила дочь Любу, но негодный мужик был. Уехала Лида с сестрой и дочкой домой в Кубухай, в свой домишко кургузый. Поставили её работать на свиноферме. Там работал парень на семь лет младше Лиды, Иван Бронников. Играл на гитаре, завлекал долго Лиду. Уговорил, сошлись жить в 1956. Двух старших родили незарегистрированными в браке, потому они и Илющенко, Николай и Пётр. А, когда родила Лидия третьего, Мишку, оштрафовали Ивана в сельсовете, когда пришел выписывать свидетельство о рождении сына, за то,  что рождаются дети внебрачные. Пришлось ему зарегистрироваться с женой. Дочь Елена 1962 года. Ещё одного парнишку Алешу, родила Лидия Григорьевна в 1963 году. На пособие  многодетной матери, купила она тогда  швейную машинку, которой до сих пор пользуется.
  Жалеет сестру Зою. Нет её давно в живых. Замуж вышла, пили горькую вместе с мужем. Рано оставила 4-ёх детей сиротами, выросли они в детдоме. У внуков Зоиных, слава Богу, жизнь удалась.
  В совхоз «Красная Ималка» переехали Бронниковы в 1970 году и много лет отработали на стоянке: то гурты скота пасли, то отары овец. А старшая дочь, Люба, жила в селе, работала и за младшими смотрела. Со временем и мать переехала в село.
  Схоронила Лидия Григорьевна старшую дочь, в середине 80-их, опекуном над малыми сиротами, оформили бабушку. Подняла она внуков. Похоронила и второго сына Петра, в нулевые годы. Михаил, овдовев, один вырастил двух дочек. Конечно, Лидия Григорьевна, не опустившая рук, когда её оставил муж, уйдя к другой, помогала и второй дочери, и сыну поднимать внуков. И сейчас, живя рядом с одним из сыновей, держит корову, выдаивает молочко на чай и, сыну опять же, помогает. Младший, Алексей, по-молодости уехавший из Ималки, видимо, обошёлся без помощи матери. Единственный из сыновей непьющий, хотя сама тётя Лида в рот ни капли спиртного не брала. Правда, муж злоупотреблял. Богата внуками Лидия Григорьевна – 14 их, 10 правнуков.
  Старший Николай, работающий на стоянке, прислал на 8 Марта матери открытку с праздником и приписал: скоро выйду на пенсию, и будем с тобой чаи гонять вдвоём.
                2015г.
               
                ЖИЗНЬ-ПЕСНЯ ТЕТУШКИ БУТИТ

  Проживает в Ималке Бальжинимаева Бутит, вдова ветерана ВОВ, труженица тыла в годину жестокой войны. Вместе с мужем, Бадараевым Базар-Гуро, родили и воспитали трёх дочерей и двух сыновей. Супруги прожили вместе 51 год. Работали они на стоянке, пасли совхозные отары. Принимали ягнят, стригли овец, косили сено: в жару и в холод, в дождь и в снег трудились, не покладая рук. Не раз были отмечены грамотами, денежными наградами за свой самоотверженный труд совхозным и районным начальством.  Там, в степи, и воспитали всех детей, выдали замуж дочерей. Сыну свадьбу сыграли, живя уже в селе, выйдя на пенсию. Мужа  тетушка Бутит схоронила в 2007 году. У бабушки 12 внуков, 20 правнуков.
  Родина у Бутит за Ононом, в Улан-Одоне. Место рождения, тоонто, находится у горы Хээтын обоо. Родители Бальжинимаев Санжа и Бальжима. Выросла девочка одна в семье, да и то приемная. Не было детей у супругов, взяли девочку у многодетной родни. Бутит 1927 года рождения, в год зайца, а записана по документам 1929 года. В те времена, возраст определяли, измеряя рост. Буряты, как известно, не выделялись высоким ростом, поэтому записывали всех моложе настоящего года рождения. Повсеместно, по краю, рожденные в начале 20 века, записаны моложе своих лет и, поэтому, на пенсию выходили позже.
  Помнит Бутит, как проходила коллективизация. Забрали всех мужчин-единоличников на несколько дней. Учинили им допрос, кто чего  имеет. Все переписали. А, пока мужчин не было дома, налетели активисты на их семьи. У женщин выспрашивали, что есть у них: украшения, монеты, ткани. Этот момент маленькая девочка запомнила. Жила семья летом в сарайчике, сплетенном из ивовых веток, а крыша засыпана хохиром, сухим навозом. Всю крышу перекопали налетчики, ничего не нашли. Вывели мать на улицу, услышала девочка звук выстрела: убили маму! Оказалось, пугали, добиваясь правды. Забрали единственную драгоценность, швейную машинку «Зингер». Те семьи, что похитрее были, узнав про обыски, попрятали добро в овраги, в кущи ивняка. Объявив коллективизацию, забрали в колхоз всех переписанных овец, коз, коней, коров. Оставили на семью по одной корове.
  В школу маленькая Бутит пошла в 1936 году. Сейчас многое забылось, как  училась, не помнит. Помнит, что когда отца забирали на войну, в 42-ом или 43-ем году, он велел дочери оставить школу. Матери на отаре нужна была помощница. От отца приходило письмо, что проезжают Урал, потом написал, что служит в обозе. Не вернулся солдат к жене и дочке. В Улан-Одоне записано его имя на памятнике, павшим в Отечественную войну.
  Вот и закончилось ученье для девочки, начались трудовые будни, нигде документально не подтвержденные до 18 лет. Мать была слаба здоровьем, поэтому на зиму переезжала в село, а Бутит работала помощником, то у одних, то у других. Кто-то хорошо кормил работницу юную, а кто-то плохо. Как-то услыхали, что в колхозе сдохла корова и ее выбросили в яму – скотомогильник. Сговорившись, женщины пошли ночью туда. Ошкурили падаль, разделили мясо между собой. Довольная Бутит принесла домой пласт мяса.
  Единственная корова молоко давала. Телок подрастет, в зиму зарежут – мясо в колхоз сдавали. Оставшуюся шкуру резали на ленты, палили и варили на еду. Сыворотка от творога, аарса, тарак – кислое молоко, на завтрак. На ужин тоже самое. На трудодни давали полведра зерна или муки. Если работали на уборке, то хорошо. Домой принесешь в кармане горсть пшеницы, обжаришь на печке и целый день питаешься этим зерном. Вкусно и сытно!
  Летом женщины доили овец, для брынзы на фронт. Бывало, Бутит тоже доила овец,  наперегонки с женщинами. Старалась больше голов подоить, но для себя. Потом мама из этого молока масло собьет. Хорошие люди были вокруг, простые. Никто не настучал, что зерно несут домой в карманах, что молоко овечье девчонка для себя надаивает. Бывало в те годы в других хозяйствах,  за колоски сажали в тюрьму, за горсть зерна.
  Пока мала была Бутит, таскала на коне копна в страду сенокосную. На уборке зерновых возила на арбе, запряженной волами-трехлетками, копна скошенной пшеницы на ток. Управляла девчонка быками с помощью бича: поворот налево - бичом бьешь правого быка, поворот направо – хлещешь левого быка. Так приучены были волы. Постарше стала, косить траву на  пароконной косилке назначили. Эта работа Бутит очень нравилась, косила и песни пела. Работали до тех пор, пока видишь полотно косилки в сумерках. Молили бога, чтобы не было дождя: в дождь всех отправляли косить косой  по кочкарникам, да по кустам. Тут было тяжело, не умели многие косить косой, да и в сырость работать не очень-то хорошо.
  На весенних полевых работах Бутит водила верблюда с бороной по полю. Тяжело было ходить весь день пешком по вспаханному полю. Постарше стала, напросилась ходить с плугом за конем. Пахать было легче: знай, дави на сошки, да не криви борозду. И песни петь можно. Молодая, здоровая была девушка Бутит. Парней только так заваливала, если хотели обидеть. С гордостью вспоминает о таких случаях тетушка.
  Война в разгаре. Все обносились, довоенная одежонка пришла в негодность. Уланодонские женщины ходили на станцию Оловянная менять кое-какие подсобранные продукты. Кто возьмет из трудодней полведра дробленки, кто узелок творожка, кто бидончик  сыворотки, банку молока или пахты. На станции народ голодал и умирал.   
  Буряты, по рассказам их самих, и рассказам русских, были более приспособлены выживать в годину жестокую: в голод, в холод. Если у семьи русской, были друзья буряты, то эта семья выживала, не теряя от голода детей и стариков. Пошла однажды и наша Бутит с женщинами, менять на кофту  дробленку и чашку творога, что собрала ей мама. Помнит она, как страшно хватали за руки голодные, просили есть. Некоторые прямо на улице умирали. Обменяла или нет, не помнит, разве, что пачку махорки принесла матери. Очень уж страдала та без курева.   
  Так и трудилась девушка круглый год. Помощником на стоянке у чужих людей голодно. Напросилась, уже после войны, Бутит зимой ездить на лесозаготовки. Одну зиму работала в Шишкино. Жили в вагончиках. Валили  лес одни люди, другие ветки, сучья рубили. А Бутит на конной волокуше возила бревна из леса к Ингоде-реке. Подведут волокушу под комель дерева, сядет девушка верхом на бревно и с песней вниз к реке коня направляет. Нравилась ей такая работа. Еще две зимы работала в лесу на станции Новая. В 8-ми километрах от Новой стоял в лесу барак большой. Жили там все прикомандированные, по селам общаком. Одета была девушка тепло. Из тонкого брезента мама сшила дочери куртку и юбку. Под ними ватные штаны, тоже мамой сшитые, теплая куртка на меху. Ичиги на меху тоже мама пошила. Не помнит, чтобы мерзла. Работа лучше всего греет.
  Трудолюбивую девушку отправили на курсы трактористов на ст. Ага. Год проработала прицепщицей, но на трактор так и не села.
  В Ималку приехала Бальжинимаева Бутит в 25 лет, в 1952 году, к  родственникам за слепой бабушкой ухаживать. Летом на стрижке работала. Научилась на машинке стричь баран. 30-40 голов в день настригала. Стригли на стеллажах. Подносчики баран помогали связать овцу за задние ноги и за шею. Движок заводили с 8 утра, а те, кто хотел заработать больше, приходили в 6 утра и стригли до движка ножницами. Заработали женщины по 4 метра ситца себе на платье.
  Сейчас, вспоминая о своей трудной молодости, тетушка Бутит не сетует на голод, на тяжелую работу. Нет обиды, что работали, почти даром. Вспоминает, как ей нравилось ехать верхом на бревне по снегу, как было хорошо косить сено конной косилкой, как легко шагалось за плугом. И всю эту работу она делала, напевая песни! Если не было возможности работать, напевая, то такая работа ей не нравилась.
  От всех прожитых на сегодня 88 лет, осталось у тетушки Бутит, чувство благодарности  к государству за то, что платят ей деньги, когда она  ничего не делает. Жалеет о том, что мать не узнала, что это такое – пенсия. Хорошо, говорит, хоть свекровь смогла застать время получения пенсии. На мои высказывания, что вы всю войну и послевоенное время работали на государство, считай даром, не обращает внимания. Так надо было, так положено было.
  Еще лет 30 назад услышала я разговор двух бабушек-пенсионерок. Старые бурятки чаевали и вспоминали свою молодость. В конце разговора пришли к выводу, что хорошее время настало. Сидим старухи, ничего не делаем, а нам за старость еще и деньги платят. Где это видано, ничего не делая, деньги получать?   
  Вот такое оно, поколение начала двадцатого века, построившее могучее, сильное государство, не смотря на все политические перегибы. Советский Союз, благодаря этому поколению  смог выстоять в страшной войне, когда фашистская Германия со всей Европой напала на СССР. Поколение двадцатых спасло свою страну и весь мир от тотального порабощения и уничтожения. И опять восстановило свою страну, города и села, всю могучую промышленность и сельское хозяйство.
  Бальжинимаева Бутит не думает о таких глобальных вещах. Она просто прожила свою жизнь, находя радость в повседневной, тяжелой работе, и сейчас живет, так, как все вокруг живут, радуясь детям и внукам-правнукам.
                2015г