Бедный, бедный доктор Рагин

                « Не бойся врагов — в худшем случае они могут        тебя убить.
                Не бойся друзей — в худшем случае они могут тебя предать.
                Бойся равнодушных — они не убивают и не предают,
                но с их молчаливого согласия существует на земле
                предательство и ложь».
                Бруно Ясенский, "Заговор равнодушных"

               
Повесть «Палата №6» впервые вышла в журнале «Русская мысль» (№11) в 1892 году, а отдельным изданием в издательстве А. С. Суворина – в 1893 году, и сразу стала необычайно популярной и единодушно признавалась современниками лучшим из всего прежде написанного Чеховым.

Восторженный отзыв о повести дал в письме к Чехову И. Е. Репин: «...Даже просто непонятно, как из такого простого, незатейливого, совсем даже бедного по содержанию рассказа, вырастает в конце такая неотразимая, глубокая и колоссальная идея человечества!».

Н. С. Лесков писал: "В „Палате № 6“ в миниатюре изображены общие наши порядки и характеры. Всюду – палата № 6. Это – Россия... Чехов сам не думал того, что написал (он мне говорил это), а между тем это так. Палата его – это Русь!"
(Н. С. Лесков о Чехове, "А. П. Чехов в воспоминаниях современников", 1947 г.)

О повести так много написано современниками, и пишется до сих пор, что разбирать ее подробно нет смысла.

 Мне хочется ответить только на два вопроса:
1) как могло случиться, что заведующего больницей внезапно поместили в палату для сумасшедших, куда он сам отправил своего будущего собеседника и «единственного умного человека в городе» Ивана Дмитриевича Громова?

2) Доктор Рагин действительно сошел с ума и был помещен в палату№6 неслучайно, или совершенно здорового человека «упекли в психушку»
 (как сказали бы сегодня) вследствие интриг и тайной злобы окружающих?

О чем же этот «простой, незатейливый» рассказ?

Главный герой, доктор Андрей Ефимыч Рагин, «кончив курс по медицинскому факультету», приезжает  в некий провинциальный город, чтобы занять должность заведующего местной больницей.
Осмотрев «богоугодное заведение», Рагин увидел, что оно «находилось в ужасном состоянии. В палатах, коридорах и в больничном дворе тяжело было дышать от смрада. Больничные мужики, сиделки и их дети спали в палатах вместе с больными. Жаловались, что житья нет от тараканов, клопов и мышей. В хирургическом отделении не переводилась рожа. На всю больницу было только два скальпеля и ни одного термометра, в ваннах держали картофель. Смотритель, кастелянша и фельдшер грабили больных…».
Причем, «в городе отлично знали про эти беспорядки и даже преувеличивали их, но относились к ним спокойно; одни оправдывали их тем, что в больницу ложатся только мещане и мужики, которые не могут быть недовольны, так как дома живут гораздо хуже, чем в больнице».

Мог ли он изменить положение во вверенной ему больнице?
Ведь там, где «городской голова и все гласные – полуграмотные мещане, видящие во враче жреца, которому нужно верить без всякой критики», его слова и дела могли существенно изменить жизнь больных.

Однако «Андрей Ефимыч пришел к заключению, что это учреждение безнравственное и в высшей степени вредное для здоровья жителей. По его мнению, самое умное, что можно было сделать, это – выпустить больных на волю, а больницу закрыть. Но он рассудил, что для этого недостаточно одной только его воли и что это было бы бесполезно; если физическую и нравственную нечистоту прогнать с одного места, то она перейдет на другое; надо ждать, когда она сама выветрится".

«Приняв должность, Андрей Ефимыч отнесся к беспорядкам, по-видимому, довольно равнодушно. Он попросил только больничных мужиков и сиделок не ночевать в палатах и поставил два шкапа с инструментами; смотритель же, кастелянша, фельдшер и хирургическая рожа остались на своих местах».

Почему же доктор не навел порядок? Ведь для этого его и прислали в город.
Может, все дело в его полной некомпетентности?

«Андрей Ефимыч чрезвычайно любит ум и честность, но чтобы устроить около себя жизнь умную и честную, у него не хватает характера и веры в свое право. Приказывать, запрещать и настаивать он положительно не умеет. Похоже на то, как будто он дал обет никогда не возвышать голоса и не употреблять повелительного наклонения».
«Сказать же смотрителю, чтоб он перестал красть, или прогнать его, или  совсем
упразднить  эту  ненужную  паразитную должность, – для него  совершенно  не  под  силу.  Когда  обманывают  Андрея Ефимыча или льстят ему, или подносят для подписи заведомо подлый счет,  то он краснеет, как рак, и чувствует себя виноватым, но счет все-таки подписывает; когда больные жалуются ому на голод или на грубых сиделок, он  конфузится  и виновато бормочет:
- Хорошо, хорошо, я разберу после... Вероятно, тут недоразумение...»

Тут вспоминаются слова Н. В. Гоголя:
«Все у нас теперь расплылось и расшнуровалось. Дрянь и тряпка стал всяк человек; обратил сам себя в подлое подножье всего и в раба самых пустейших и мелких обстоятельств…»

Думается, что доктор Рагин совершенно не годился для заведования чем бы то
ни было и, как честный человек, должен был бы искать другое место, более для него подходящее.

Однако «первое время Андрей Ефимыч работал очень усердно. Он принимал ежедневно с утра до обеда, делал операции и даже занимался акушерской практикой. Дамы говорили про него, что он внимателен и отлично угадывает болезни, особенно детские и женские.
 Но с течением времени дело заметно прискучило ему своим однообразием и очевидною бесполезностью. Сегодня примешь 30 больных, а завтра, глядишь, привалило их 35, послезавтра 40, и так изо дня в день, из года в год, а смертность в городе не уменьшается, и больные не перестают ходить…».
«Класть же серьезных больных в палаты и заниматься ими по правилам науки тоже нельзя, потому что правила есть, а науки нет; если же оставить философию и педантически следовать правилам, как прочие врачи, то для этого, прежде всего, нужны чистота и вентиляция, а не грязь, здоровая пища, а не щи из вонючей кислой капусты, и хорошие помощники, а не воры».

А кто мешает доктору сделать необходимые преобразования? Бесхарактерность.
Он любил философию. Вот что говорят философы:

«Если кто-либо знает, какое решение он должен принять, чтобы произвести нечто хорошее или помешать чему-либо дурному, но не делает этого, то это называется малодушием», – писал Бенедикт Спиноза.

«Малодушие всегда найдет себе философское оправдание», – добавляет Альбер Камю.

И, конечно, оправдание находится:
«Да и к чему мешать людям умирать, если смерть есть нормальный и законный конец каждого? Что из того, если какой-нибудь торгаш или чиновник проживет лишних пять, десять лет? Если же видеть цель медицины в том, что лекарства облегчают страдания, то невольно напрашивается вопрос: зачем их облегчать?
Во-первых, говорят, что страдания ведут человека к  совершенству,
и, во-вторых,  если  человечество  в  самом  деле  научится  облегчать  свои
страдания  пилюлями  и  каплями,  то  оно  совершенно  забросит  религию   и
философию, в которых до сих пор находило не только защиту от всяких бед,  но
даже счастие. Пушкин перед  смертью  испытывал  страшные  мучения,  бедняжка Гейне несколько лет лежал в параличе; почему же  не  поболеть  какому-нибудь Андрею Ефимычу или Матрене Савишне, жизнь которых бессодержательна и была бы совершенно пуста и похожа на жизнь амебы, если бы не страдания?
Подавляемый такими рассуждениями, Андрей Ефимыч опустил руки и стал ходить в больницу не каждый день».

С тем же равнодушием он поступил и с бедным Иваном Дмитриевичем Громовым. Когда тот в приступе мании преследования побежал по улице, «его задержали, привели домой и послали хозяйку за доктором. Доктор Андрей Ефимыч прописал холодные примочки на голову и лавровишневые капли, грустно покачал головой и ушел, сказав хозяйке, что уж больше он не придет, потому что не следует мешать людям сходить с ума. Так как дома не на что было жить и лечиться, то скоро Ивана Дмитрича отправили в больницу и положили его там в палате для венерических больных. Он не спал по ночам, капризничал и беспокоил больных и скоро, по распоряжению Андрея Ефимыча, был переведен в палату № 6».

Итак, работать доктор стал кое-как: «Больных много, а времени мало, и потому дело ограничивается одним только коротким опросом и выдачей какого-нибудь лекарства, вроде летучей мази или касторки. Андрей Ефимыч сидит, подперев щеку кулаком, задумавшись, и машинально задает вопросы».
«На приемке скоро ему прискучают робость больных и их бестолковость, близость благолепного Сергея Сергеича (фельдшера), портреты на стенах и свои собственные вопросы, которые он задает неизменно уже более двадцати лет. И он уходит, приняв пять-шесть больных. Остальных без него принимает фельдшер».

Чем же он занят остальное время?
«Андрей Ефимыч, придя домой, немедленно садится в кабинете за стол и начинает читать. Читает он очень много и всегда с большим удовольствием. Половина жалованья уходит у него на покупку книг, и из шести комнат его квартиры три завалены книгами и старыми журналами. Больше всего он любит сочинения по истории и философии; по медицине же выписывает одного только "Врача", которого всегда начинает читать с конца. Чтение всякий раз продолжается без перерыва по нескольку часов и его не утомляет».

А больше всего на свете он любит говорить «об умном». Есть у него и слушатель, почтмейстер Михаил Аверьяныч, единственный во всем городе человек, общество которого для Андрея Ефимыча не тягостно. «Михаил Аверьяныч уважает и любит Андрея Ефимыча за образованность и благородство души, к прочим же обывателям относится свысока, как к своим подчиненным».

Перед ним доктор любил выказать эту самую образованность:
«...на этом свете все незначительно и неинтересно, кроме высших духовных проявлений человеческого ума. Ум проводит резкую грань между животным и человеком, намекает на божественность последнего и в некоторой степени даже заменяет ему бессмертие, которого нет. Исходя из этого, ум служит единственно возможным источником наслаждения. Мы же не видим и не слышим около себя ума, - значит, мы лишены наслаждения. Правда, у нас есть книги, но это совсем не то, что живая беседа и общение.
Мой отец дал мне прекрасное образование, но под влиянием идей шестидесятых годов заставил меня сделаться врачом. Мне кажется, что если б я тогда не послушался его, то теперь я находился бы в самом центре умственного движения. Вероятно, был бы членом какого-нибудь факультета».

Как тут не вспомнить неудачливого дядю Ваню: «Я талантлив, умен, смел.
…Если бы я жил нормально, из меня мог бы выйти Шопенгауэр, Достоевский…"
Подобные люди всегда находят причину своих неудач где-то вовне. Кто-то или что-то непременно мешает им жить достойно.

 «Жизнь есть досадная ловушка. Когда мыслящий человек достигает возмужалости и приходит в зрелое сознание, то он невольно чувствует себя как бы в ловушке, из которой нет выхода», – рассуждает Рагин.

А что говорят мудрые люди?

«Чтобы оправдаться в собственных глазах, мы нередко убеждаем себя, что не в силах достичь цели. На самом же деле мы не бессильны, а безвольны», – ставит диагноз Франсуа де Ларошфуко.
«У кого нет характера, тот вещь, а не человек»,– прибавляет Н. Шамфор

Возможно, он не понимает, что происходит вокруг? А может быть, просто не хочет знать?
«Он знает, что в то время, когда его мысли носятся вместе с охлажденною землей вокруг солнца, рядом с докторской квартирой, в большом корпусе томятся люди в болезнях и физической нечистоте; быть может, кто-нибудь не спит и воюет с насекомыми, кто-нибудь заражается рожей или стонет от туго положенной повязки; быть может, больные играют в карты с сиделками и пьют водку. В отчетном году было обмануто двенадцать тысяч человек; все больничное дело, как и двадцать лет назад, построено на воровстве, дрязгах, сплетнях, кумовстве, на грубом шарлатанстве, и больница по-прежнему представляет из себя учреждение безнравственное и в высшей степени вредное для здоровья жителей. Он знает, что в палате № 6 за решетками Никита колотит больных и что Мойсейка каждый день ходит по городу и собирает милостыню».

Но разве так обстоит везде, и медицина бессильна, как 200 лет назад?

«С другой же стороны, ему отлично известно, что за последние двадцать пять лет с медициной произошла сказочная перемена. Когда он учился в университете, ему казалось, что медицину скоро постигнет участь алхимии и метафизики, теперь же, когда он читает по ночам, медицина трогает его и возбуждает в нем удивление и даже восторг».

«Андрей Ефимыч знает, что при теперешних взглядах и вкусах такая мерзость,
как палата № 6, возможна разве только в двухстах верстах от железной дороги,
в другом же месте публика и газеты давно бы уже расхватали в клочья эту маленькую Бастилию».

Да, он отдает себе отчет в безнравственности своего отношения к людям и к делу, которому не служит так, как велит клятва Гиппократа.

"Я служу вредному делу и получаю жалованье от людей, которых обманываю: я нечестен. Но ведь сам по себе я ничто, я только частица необходимого социального зла: все уездные чиновники вредны и даром получают жалованье... Значит, в своей нечестности виноват не я, а время... Родись я двумястами лет позже, я был бы другим".

Однако подобные люди были во все времена, и единственное их оправдание предложил Ф. Ларошфуко: «Слабость характера – это единственный недостаток, который невозможно исправить».

А как же быть с высказыванием В. Шекспира:
 «Кому не хватает решительной воли – не хватает ума»?
Ведь доктор прочел столько книг, приобщился к философии, и, безусловно, считал себя очень умным человеком.
Но вот что пишет уважаемый им А. Шопенгауэр: «Постоянное чтение отнимает у ума всякую упругость, как постоянно давящий вес отнимает её у пружины, и самое верное средство не иметь собственных мыслей – это во всякую свободную минуту тотчас хвататься за книгу. Подобный обычай и составляет причину, почему ученость делает большинство людей ещё бессмысленнее и простоватее, чем они есть от природы».

Так или иначе, но прожил доктор в своем интеллектуальном коконе почти двадцать лет, когда  земство прислало ему помощника, молодого врача Хоботова.
«В больнице он (Хоботов) бывает два раза в неделю, обходит палаты и делает приемку больных. Совершенное отсутствие антисептики и кровососные банки возмущают его, но новых порядков он не вводит, боясь оскорбить этим Андрея Ефимыча. Своего коллегу Андрея Ефимыча он считает старым плутом, подозревает у него большие средства и втайне завидует ему. Он охотно бы занял его место».

Но мало ли кто кому завидует. Возможно, Рагин благополучно дослужился бы до пенсии и естественным образом освободил место молодому врачу.
Все так могло бы быть, если бы не зашел случайно  доктор в палату №6 и не вступил в разговор с ее обитателем Иваном Дмитриевичем. Это его и погубило.

Больной, естественно, спросил, за что его здесь держат, когда «ведь десятки, сотни сумасшедших гуляют на свободе, потому что ваше невежество неспособно отличить их от здоровых. Почему же я и вот эти несчастные должны сидеть тут за всех, как козлы отпущения? Вы, фельдшер, смотритель и вся ваша больничная сволочь в нравственном отношении неизмеримо ниже каждого из нас, почему же мы сидим, а вы нет? Где логика?».

И тут Рагин ответил честно: «Нравственное отношение и логика тут ни при чем. Все зависит от случая. Кого посадили, тот сидит, а кого не посадили, тот гуляет, вот и все. В том, что я доктор, а вы душевнобольной, нет ни нравственности, ни логики, а одна только пустая случайность».

В этом мне видится ключевая мысль, объясняющая эту странную историю.

Что же делать умному человеку в палате №6?
Доктор признает: «Самое лучшее в вашем положении – бежать отсюда. Но, к сожалению, это бесполезно. Вас задержат. Когда общество ограждает себя от преступников, психических больных и вообще неудобных людей, то оно непобедимо. Вам остается одно: успокоиться на мысли, что ваше пребывание здесь необходимо».
«Раз существуют тюрьмы и сумасшедшие дома, то должен же кто-нибудь сидеть в них. Не вы –  так я, не я – так кто-нибудь третий», – поясняет он.
Дальше, конечно, ссылка на далекое будущее, «когда закончат свое существование тюрьмы и сумасшедшие дома, то не будет ни решеток на окнах, ни халатов. Конечно, такое время рано или поздно настанет».
Очень утешительно для человека, проживающего здесь и сейчас.

А вот и прекрасный совет от умного доктора: «Вы мыслящий и вдумчивый человек. При всякой обстановке вы можете находить успокоение в самом себе. Свободное и глубокое мышление, которое стремится к уразумению жизни, и полное презрение к глупой суете мира - вот два блага, выше которых никогда не знал человек. И вы можете обладать ими, хотя бы вы жили за тремя решетками. Диоген жил в бочке, однако же был счастливее всех царей земных».

И тут же получает достойный ответ:
«Стоики, которых вы пародируете, были замечательные люди, но учение их застыло еще две тысячи лет назад и ни капли не подвинулось вперед и не будет двигаться, так как оно не практично и не жизненно. Оно имело успех только у меньшинства, которое проводит свою жизнь в штудировании и смаковании всяких учений, большинство же не понимало его. Учение, проповедующее равнодушие к богатству, к удобствам жизни, презрение к страданиям и смерти, совсем непонятно для громадного большинства, так как это большинство никогда не знало ни богатства, ни удобств в жизни; а презирать страдания значило бы для него презирать самую жизнь, так как все существо человека состоит из ощущений голода, холода, обид, потерь и гамлетовского страха перед смертью. В этих ощущениях вся жизнь: ею можно тяготиться, ненавидеть ее, но не презирать».

И дальше – точный портрет доктора Рагина:
«Во всю вашу жизнь до вас никто не дотронулся пальцем, никто вас не запугивал, не забивал; здоровы вы, как бык. Росли вы под крылышком отца и учились на его счет, а потом сразу захватили синекуру. Больше двадцати лет вы жили на бесплатной квартире, с отоплением, с освещением, с прислугой, имея притом право работать, как и сколько вам угодно, хоть ничего не делать. От природы вы человек ленивый, рыхлый и потому старались складывать свою жизнь так, чтобы вас ничто не беспокоило и не двигало с места. Дела вы сдали фельдшеру и прочей сволочи, а сами сидели в тепле да в тишине, копили деньги, книжки почитывали, услаждали себя размышлениями о разной возвышенной чепухе и (Иван Дмитрич посмотрел на красный нос доктора) выпивахом. Одним словом, жизни вы не видели, не знаете ее совершенно, а с действительностью знакомы только теоретически. А презираете вы страдания и ничему не удивляетесь по очень простой причине: суета сует, внешнее и внутреннее презрение к жизни, страданиям и смерти, уразумение, истинное благо – все это философия, самая подходящая для российского лежебока».
«Нас держат здесь за решеткой, гноят, истязуют, но это прекрасно и разумно, потому что между этою палатой и теплым, уютным кабинетом нет никакой разницы. Удобная философия: и делать нечего, и совесть чиста, и мудрецом себя чувствуешь... Нет, сударь, это не философия, не мышление, не широта взгляда, а лень, факирство, сонная одурь... Да! - опять рассердился Иван Дмитрич. - Страдание презираете, а небось прищеми вам дверью палец, так заорете во все горло!»
И ведь правда – заорал!
 Судьба рукой автора дала доктору лично испытать собственные взгляды на практике.
События развивались неожиданно и драматично.
Долгие разговоры доктора с больным и постоянные визиты в палату №6 показались окружающим странными.
«На другой день Хоботов приходил во флигель вместе с фельдшером. Оба стояли в сенях и подслушивали.
- А наш дед, кажется, совсем сдрефил! - сказал Хоботов, выходя из флигеля.
- Господи, помилуй нас, грешных! – вздохнул благолепный Сергей Сергеич, –  Признаться, уважаемый Евгений Федорыч, я давно уже ожидал этого!»

А дальше – жизнь Рагина стремительно покатилась под откос: он оказался в этой самой палате – в качестве беспокойного пациента.

«Ага, и вас засадили сюда, голубчик! - проговорил он (Громов) сиплым спросонок голосом, зажмурив один глаз. - Очень рад. То вы пили из людей кровь, а теперь из вас будут пить. Превосходно!
- Это какое-то недоразумение... - проговорил Андрей Ефимыч, пугаясь слов Ивана Дмитрича; он пожал плечами и повторил: - Недоразумение какое-то...»

Философия стоиков на деле себя не оправдала:
«Я пал духом, дорогой мой, - пробормотал он, дрожа и утирая холодный пот. - Пал духом.
- А вы пофилософствуйте, - сказал насмешливо Иван Дмитрич.
- Зачем же, дорогой мой, этот злорадный смех? И как не философствовать этой мелюзге, если она не удовлетворена?  Умному, образованному, гордому, свободолюбивому человеку, подобию божию, нет другого выхода, как идти лекарем в грязный, глупый городишко, и всю жизнь банки, пиявки, горчишники! Шарлатанство, узость, пошлость! О, боже мой!
- Вы болтаете глупости. Если в лекаря противно, шли бы в министры».

И уже на самом дне, перед смертью, бедный доктор Рагин признает свою полную несостоятельность: «Был я равнодушен, бодро и здраво рассуждал, а стоило только жизни грубо прикоснуться ко мне, как я пал духом... прострация... Слабы мы, дрянные мы... И вы тоже, дорогой мой. Вы умны, благородны, с молоком матери всосали благие порывы, но едва вступили в жизнь, как утомились и заболели... Слабы, слабы!»

Итак, был ли доктор психически здоров? Да, просто слаб и неврастеничен.
Кто виноват в его госпитализации: интриги его молодого коллеги или несчастное стечение обстоятельств? Ведь после его увольнения место заведующего и так освободилось, следовательно, у конкурента не было корыстных причин для дальнейшего преследования бедного доктора.
  А может быть, глухое равнодушие окружающих, которым некогда страдал и сам Андрей Ефимыч?

Возникает вопрос: как сам автор относился к людям, подобным Рагину?
Он писал: «Профессия врача –  это подвиг, она требует самоотвержения, чистоты души и чистоты помыслов».

Статью с альтернативной точкой зрения на эту тему можно прочитать:

                http://www.proza.ru/2019/02/19/1730