Читай до конца

 
      Тьму растворил свет красной лампы, на которой большими буквами виднелось "On Air". Мерцало и выравнивалось аварийное освещение в кабинете. На офисном кресле, у стола с микрофонами, сидел мужчина, моложавый на вид, но уже изрядно обросший бородой. Глаза его вибрировали под веками, а плечи нервно дергались. Так ведут себя спящие люди, которые накануне испытали сильное моральное и физическое переутомление.

      Звук в наушниках продолжительно выдавал гул, затем запищал в одинаковой тональности. Мужчина замер, вновь задышал и широко раскрыл глаза. Перед ним - за стеклом находилась радиостудия. За призмой стекла покорно дожидался своего часа микшерный пульт.

      Стул выдохнул, более не держа на своих круглых ножках растерянного гостя. К слову, гость этот выглядел весьма взволнованно, если это описание можно применить к его состоянию. Он стал крутить головой по сторонам, с трудом понимая, что происходит. Из кармана серых брюк выпал мобильный телефон, сеть отсутствовала; а на экране крупными буквами напечатано два слова: береги батарейку.

      Источником света было аварийное освещение, подключенное только к студии звукозаписи. Мужчина пытался передвигаться по помещению, держась руками за выступающие предметы. Ноги предательски подкашивались. Слабость, смешанная с болью, подкатывала, как тошнота. Истошно кряхтя, он вылез в коридор и выдавил из себя: «Лю-юди!». Пустой, мрачный коридор не ответил. Он эхом пронес слово и поглотил в своих недрах. Лицо мужчины приобрело совсем болезненный вид. Голубые глаза еще около минуты всматривались в пустоту. После чего мужчина побрел обратно к креслу, в котором очнулся. Лампа аварийного освещения горела над столом, где лежала книга.
 
      На обложке надпись отражала подсветку. «Руководство для чайников о радиоремесле». Он взглянул на книгу, затем перевёл взгляд на автора. Написанное вынудило его свести брови. Это явно требовало объяснений. На книге были инициалы - Николай Алексеевич Чистяков. Его инициалы.

      Он открыл первую страницу. Прописными буквами вверху снова повторились инициалы. Ниже, под вдохновением красивого, но мрачного гротеска, бросилась в глаза нарисованная рамка, в центре которой выбивалась надпись следующего содержания: «Мой дневник». А ниже, немного поспешно, дописано – «Читай до конца». Слабое аварийное освещение напрягало зрение, но все же позволяло различать написанные буквы. Николай махнул пальцем по листу и уставился в текст.

05.05.2017

      Здравствуй, Дорогой Дневник.
 
      Пришлось покупать тебя заново, в старом уже совсем не осталось места. Так вот. Хочу с тобой поделиться впечатлениями. Сегодня я впервые побывал на работе моей мечты. Мы пошли группой на радиостанцию, которая находится на Вокзальной Площади. Первое, что мне бросилось в глаза, это ее величественный вид. Снаружи здание было похоже на старую католическую церковь со своими разноярусными крышами и огромными, узкорамными окнами, которые брали своё начало со второго этажа. Под ними ровно росли плетущиеся кусты вьющейся розы. Двери для нас придерживал наш руководитель, заведующий кафедрой журналистики, Боров Иван Анатолиевич. К слову, фамилия ему полностью подходила. Рослый, крупный седовласый мужчина 50 лет, он был, словно, скала. Что сказать, даже ему с трудом удавалось придерживать для нас эту массивную, дубовую дверь. Мы дали пройти дамам вперёд, затем стали заходить внутрь сами. На проходной сидел охранник. Он окинул всех подозрительным взглядом. Затем, увидев нашего руководителя, замыкающего группу, расслабился и открыл турникет. Мы направились по длинному коридору вглубь здания. По бокам, в маленьких кабинетах ютились работники радиостанции. Их должности и фамилии были указаны на ламинированных, золотоцветных табличках, прикреплённых к двери. Проходя по этому коридору, я не заметил более изысканности. Чего нельзя сказать про конференц-зал. Он больше напоминал оперный театр, с навесными балконами и массивными колоннами по периметру. К противоположной от двери стене примыкала площадка, по центру которой находилась  старинная кафедра.

      Куратор выбрал место в проходе. Нас же он рассадил вдоль первых рядов. В зал вошло 7 человек. Все партикулярно одеты. Мужчины и женщины. Но среди них выделялась одна. Высокая блондинка моего возраста. Очень статная. Она шла последней. На ней была белая сорочка с вышитыми пионами. Да, кажется, это были именно пионы. Красивые ноги подчеркивала юбка-карандаш. Обувь ее я не разглядел, но отчетливо слышал цокот каблуков. Образ завершали такого же цвета папка в руках и очки, которые были, скорее аксессуаром, чем показателем проблемы зрения. Под ними скрывались чистые, невинные, серо-голубые глаза. Белые локоны пружинисто двигались, ещё более подсвечивали молочную кожу. На губах её лежал еле уловимый отблеск печали. Когда она поравнялась со мной, мы переглянулись, после чего я моментально перевёл взгляд вниз. Мое сердце затрепетало с неистовой силой. Клянусь, Дорогой Дневник, её взгляд оказался таким проникновенным. Она, как я заметил, смотрела мне в саму душу. Я покраснел.

      Когда они вышли на площадку, наш руководитель поднялся и пошёл в их сторону. Он снова поприветствовал представителей мужского пола, но уже с рукопожатиями. Затем один из них, как потом оказалось - директор радиостанции, сделал пригласительный жест для Борова, указывая ему ладонью на микрофон.

      После того, как нам провели семинар, лекторами которого по очереди были почти все представители коллегии( не выступала только светловолосая девушка - ее губы так и не разомкнулись за все время), нас направили на экскурсию по другим частям здания. Мы посетили местный музей, рабочий офис редакторов, кабинеты работников, директора радиостанции. Я хочу сейчас выделить офис. Да. Определённо уютное место, пусть и с множеством столов с компьютерами. Зато там были мягкие кожаные диваны, огромные телевизоры на стенах и много-много цветов и других диковинных растений в горшках. Мне очень понравилось место у окна. На столе там стоял пыльный монитор и увядающий кактус размером с телефон. Нас рассадили у рабочих мест. Боров несколько раз щелкнул своим фотоаппаратом.

      Хочу немного отвлечься, Дорогой Дневник и поблагодарить тебя за то, что ты у меня есть. Нелегко выражать свои чувства окружающим. А ты всегда готов меня выслушать. Друзей, кроме тебя у меня нет. Много товарищей, знакомых. Но не друзей. Ладно... Я буду готовиться ко сну. Завтра консультация к "ГОСам", голова мне нужна ясная.

      Доброй ночи, ДД.

      Николай нахмурил брови, испытав некоторое недопонимание. Он перевел отсутствующий взгляд в сторону обдумывая прочитанное. Затем, вспомнив о подписи к наименованию книги, снова уставился в ее дряблые страницы.

12.07.2017

      …первый день работы на радиостанции у Вокзальной Площади меня поразил...

      Все ясно, дальше можно не продолжать,- подумал Николай. К нему, словно по щелчку, вернулась память. А точнее - то, что от нее осталось. Он помнил, что работает здесь. Уже далеко не первый день. А это все похоже на нелепый розыгрыш, который ему устроили коллеги. И сколько это продлится – зависит от того, как быстро он выберется из этого помещения. Он обернулся в поисках скрытых камер и стал светить дисплеем телефона по сторонам. На телефоне запиликал низкий заряд, экран погас. Аварийное освещение медленно тускнело. Николай потупил взгляд. Его глаза, налитые кровью от напряжения, стали плавно опускаться вниз. Руки ослабли. Сам он растёкся в кресле.

      Прошло несколько минут. Мысли путались, а слабость нарастала как огромный снежный ком, сброшенный вниз по склону. Свет горел слабее, чем прежде. По рукам и ногам, где-то внутри, пронеслось нечто объемное и колючее. Это привело его в чувство.
 
      - Скорее всего, мы вчера изрядно выпили и решили продолжить веселье на работе. Если так, то это самое жуткое похмелье, которое мне приходилось испытывать, - проговорил про себя сиплым голосом Николай, держа в дрожащих руках мобильный телефон.

      Из открытой двери раздался слабый отзвук повторяющегося звона: как вызов стационарного телефона. На этот шум направился Николай с выражением лица, словно он сейчас разоблачит всех в этом примитивном розыгрыше. Для того, чтобы осветить себе дорогу, он еще раз попытался включить «мобильник», который с тем же усердием указывал своему владельцу на иссякший заряд. Но энергии, все же, хватило на несколько минут; после чего аппарат «умер».

      Этого было достаточно, чтобы не остаться без света в темных коридорах. Проходная с установленным турникетом находилась у главной двери. Все тело Николая, спортивное и сбитое, навалилось на дубовый массив. Но, вопреки ожиданиям, он не сдвинулся ни на миллиметр. Оставив эту идею, Николай взялся за поиски ключей и начал выворачивать содержимое всех шкафов в кабине охранника. Там лежал один хлам: кружки, лотки, пустые банки из-под кофе, рабочая форма охранников. В брюках находились сигареты и спички.

      Звон на миг повторился, это привлекло внимание Николая к телефону. Он поднял трубку.

      - Алло! Это как понимать? – Недовольно пробурчал Николай. Стационарный телефон не работал.
 
      Держа в голове строгое понимание того, что это его работа, и наличие дневника – неоспоримое тому доказательство, Николай решил, что дальше будет действовать следующим образом: он осмотрит все возможные помещения и попытается выбраться, например – через окно. Спичками он освещал себе дорогу. Но яркости света не хватало более метра. Все было замкнуто, кроме уборной и комнаты радиовещания, в которой он проснулся. У входа в последнюю стоял куллер, которому не нужно электричество, чтобы выпустить воду. Николай подошел к нему и жадно осушил несколько стаканов воды комнатной температуры. Его мучила жажда, что в очередной раз доказывало, как он провел прошлую ночь.

      Николай вернулся в комнату звукозаписи – единственное место в здании, где был хоть какой-то свет. Он сел на кожаное кресло и ушел в себя, понурив голову. Получается, если в здании кроме него никого нет, то это значит только два варианта: над ним пошутили друзья и в пьяном угаре заперли здесь, прихватив с собой охранника., либо, при актуальной истории с друзьями, вне здания что-то произошло, после чего охранник покинул здание самостоятельно. Нечто отключило электроэнергию. Катаклизм? Стихийное бедствие? Война? В голову лезли самые страшные картины возможного происшествия. Но в дневнике не сообщалось о близких друзьях.

      Подтверждением этому была следующая запись:

20.07.2017

      Дорогой Дневник, доброго времени суток.

      У меня все хорошо. Даже с тем, о чем я с тобой делился в прошлом твоем виде. Я живу счастливой, интересной жизнью и радуюсь каждому дню, подаренному мне Богом. Наш куратор, Иван Анатольевич, сказал, что я далеко пойду, если буду бороться за свое счастье. Он очень добрый и отзывчивый человек. Удивляюсь, как он умудряется так легко себя вести с окружающими. У него столько друзей и знакомых. Удивительный человек. Везде его знают, все останавливаются, чтобы поздороваться с ним и перекинуться парой фраз. Я надеюсь в обозримом будущем стать похожим на него. Да-да, Дорогой Дневник. Не сотвори себе кумира! Знаю. Но лучше брать пример с хорошего человека и подражать ему, нежели пытаться подчеркнуть свою индивидуальность неясными ценностями, основа которых не всегда высокоморальна.
 
      Он помог мне устроиться на радиостанцию, написав отличную характеристику. Замолвил за меня  словечко перед нашим директором. Теперь я вещаю людям. И делаю это с душой. Так же, как бы это делал проф. Боров.

      Он постоянно говорит, что истинных друзей можно пересчитать на нескольких пальцах. Что счастье не в их количестве, а в том, как они на тебя влияют…

      Во тьме радиостанция уже не сохраняла свой шарм. При полном освещении это место – рабочий механизм. Это огромные глаза, уши и рот, где люди вещают другим людям о новостях в мире, делятся своими мыслями, передают о состоянии погоды на ближайшие дни. А самое главное –  дарят им возможность наслаждаться музыкой. Что это за радиоволна, которая не ставит в эфир мелодию, которая насыщает слушателя приятным чувством прослушивания?

      После выпитой воды ему безумно захотелось отлучиться от воспоминаний, для того, чтобы заняться удовлетворением своих низменных потребностей. Николай пошел в туалет, ориентируясь на стены, чтобы не пускать в ход драгоценные спички, которых, к слову, осталось около дюжины. Остальные он сжег, когда искал открытые помещения. Обе руки недоверчиво навалились на дверь и исчезли, утонув в очередной волне темноты. Чтобы не идти далеко, он открыл дверь первой кабинки и решил сделать свои дела именно там. Но, войдя внутрь, он ощутил под ногами проваливающуюся насыпь, которая возвышалась над уровнем пола. Пришлось использовать и без того малый запас спичек, чтобы осмотреть случившийся с ним конфуз. Вопреки самым неприятным ожиданиям, под его ногами лежала груда пыли и песка, несколько расколотых плиток, над которыми темным пятном на него смотрела дыра в стене. В углу лежал унитаз, разбитый на  куски. Переборов страх перед неизвестностью, Николай просунул голову со спичкой внутрь отверстия и тут же прополз в него. Уже без страха - а, напротив, с откровенным интересом он, позабыв о туалете, стал носиться по помещению. Это был музей. Удивленный такому неожиданному повороту, Николай сразу побежал оглядывать экспонаты в поисках альтернативного источника света. Он нашёл старую свечу и попытался зажечь ее своими не богатыми запасами спичек. Фитиль вначале воспротивился, потом покраснел и зажегся в тёплом пламени. Он ласково заплясал, двигая округлой талией - как изящная дама, исполняющая танец.

      Свеча озарила перспективу музея. Старинные экспонаты и редкие артефакты зашлись завораживающей игрой теней, создавали вокруг себя темную перспективу. Было видно, как одинокие пылинки парили по воздуху, подсвечиваясь долгожданным освещением.

      Первым делом он подошёл к смежному окну и стал вглядываться в пустой, безлюдный конференц-зал. Там было темно.
 
      На одном из столов лежал лист с азбукой Морзе, возле которого покоилась ручка. Несколько кодов было перечеркнуто; последний из них состоял из троеточия, трех черточек и снова троеточия. Николай пытался вспомнить, что это значит, но голова жутко гудела  и не давала возможности собраться с мыслями. Значит ли это, что кто-то передавал сюда сигнал. Сигнал бедствия, точно! Николая озарило. Он вспомнил, что значат эти символы. SOS. Значит ли это, что снаружи просят о помощи. Что-то определенно случилось там, вне здания. Возможно, что люди, которые прорыли этот ход, нашли и выход. И они могут вернуться скоро. Но почему они не оставили никаких напоминаний о себе. Или оставили. Дневник!

      Теория о том, что это чья-то шутка, уже исчезла. Он снова стал обыскивать всевозможные углы в здании, потом вернулся в музей и сел, упершись спиной о стенд граммофона, держа в руках дневник.

27.07.2017

      Здравствуй, ДД.

      Я снова решил тебе написать. В последнее время у меня совсем нет сил. Но я давно себе обещал, так что этот субботний вечер я посвящаю тебе.
 
      Я работаю на той самой радиостанции, о которой тебе рассказывал. Было удивительно, когда мне в офисе выделили именно то место, на котором я сидел, когда фотографировали нашу группу. Пришлось, конечно, изрядно потрудиться, чтобы выгрести оттуда весь мусор. Монитор я оттирал около часа, а кактус…Боже, бедный кактус! На него без слез не взглянешь. Пришлось пересаживать, удобрять и все в этом духе.

      Мне дают много работы. Репортажи, интервью; я веду свою колонку в газете и передачу на радио. Я бы мог тебе писать про все, что угодно, но хочу выделить именно передачу. Называется она: "Веселый вечер". О чем она? - спросишь ты. Обо всём! Правда, обо всем, понемногу. Я приглашаю гостей в студию и беседую с ними. Со мной работает еще одна ведущая. Да! Именно та блондинка, что стояла в конференц-зале, притягивая к себе все мое внимание. Ее молчание тогда не давало мне покоя. Теперь он говорила. Как она красиво говорит, Дорогой Дневник. Мне на секунду показалось, что Джон Леннон в женском воплощении заговорил со мной.

      Когда я пришел на первый эфир, она уже сидела за микшерным столом в наушниках. Ее хрупкая кисть пролетела перед стеклом, как хвост бирюзового павлина.  Она обратилась ко мне через громкоговоритель.

      - Присядь там, напротив меня, чтобы мы могли видеть друг друга. -  ее глаза уже отражали совсем иной, радостный блеск. - Ты Николай, верно? Я Елизавета. Приятно познакомиться. Мы сейчас будем репетировать, так как ты новенький у нас. А завтра уже в это время пригласим первых гостей. Не переживай, ничего сложного в это нет. Я помогу.

      Все, что я мог ей сказать в ответ: «Хорошо". Каков идиот, да? Ни спасибо, ни приятно познакомиться и т.д. Да уж.

      Она действительно помогла. И в тот день, и следующий и всю последнюю неделю мы работали ежедневно, в одно и тоже время. Пересекались в одном и том же месте. И, знаешь что, Дорогой дневник? Я хочу пригласить ее на ужин. Я знаю, как это глупо с моей стороны. Человек только устроился работать и уже пытаюсь закрутить интрижку с девушкой, которую едва знает. Правда была в том, что я совсем не сторонник таких дел и мне действительно хотелось с ней провести время, но для того, чтобы узнать ее поближе. Я думаю, что сделаю это. Только вначале мне нужно к своему доктору. Пришли результаты анализов, сегодня он звонил мне на работу, сказал - срочно явиться. Это странно.

      Буду уже отдыхать, Дорогой Дневник. Завтра в больницу пойду. Спасибо, что выслушал.

      Прочитав эту запись в дневнике, Николай потерял всякое терпение и стал хаотично перелистывать страницы, совершенно не понимая, для чего он тратит столько времени на поиски ответа. Он стал бегло просматривать содержимое:

28.08.2016

      ...Сегодня был у Борова. Много говорили с ним. Сказал ему, что не хочу жить. Что хочу покончить с этим мучением. Все равно я уже покойник и сердце мое тому подтверждение. Донор – это чудо Господне. Но я не готов принять этот подарок, ведь кто-то должен умереть, чтобы его сердце перешло ко мне. Елизавета меня всячески уговаривала стать на очередь, я не могу ее не послушать, ведь я люблю ее…

      Лицо у него стало таким, словно он увидел, как Земля врезается в Солнце. «Что? ЧТО?». Книга выпала из рук Николая, а освещение вновь угасало. Он собрался с последних сил и стал листать дневник, немного вернувшись назад.

29.08.2016

      …Не знаю, что делать. Я подавлен, Дорогой Дневник. Она так смотрит на меня. Все тот же взгляд. Я не могу ее обманывать. После наших свиданий мы изрядно привязались друг к другу. Я не могу позволить ей страдать.

       Вчера она сказала, что любит  меня после того, как я устроил ей свидание на крыше ресторана. Я хотел ей сообщить о своем диагнозе. И как мне теперь быть?

День №2?

      Вчера у меня было такое ощущение, что в мою гортань вставляют какую-то трубку. Я не мог дышать, но потом все прошло. Мне очень страшно тут находиться, напряжение постоянно падает. Ничего не видно в этом проклятом дневнике. И где люди? Я обошел все открытые помещения, но никого не нашел. Это шутка, или как? Но тогда должна остаться Елизавета, она придет и прекратит этот каламбур.

      Мне кажется, что я тут второй день. Но это не точно. Совсем ничего не помню…

      Эти строки окончательно выбили почву из-под ног Николая. Он не понимал ни одного слова из написанного текста. Болезнь, какие-то врачи, любовь с человеком, которого только что встретил. Это запредельная информация, не подвластная размышлению. Николай еще раз вернулся назад и решил, что больше бегло читать не станет, а начнет в хронологическом порядке.

06.09.2017

      Меня поставили на очередь за донорским сердцем. В день, когда я уходил на больничный, в офисе собрались все мои коллеги и одногруппники. Они пришли навестить меня со словами поддержки. Елизавета стояла возле проф.Борова и плакала. Потом, после того, как все  ушли, она подошла ко мне. Крепко обняла своими нежными руками и сказала, что не оставит меня одного.

      Если бы не ее любовь, я бы уже перестал бороться за свою жизнь. Но я знаю, что должен. Ради нее. Ради нас…

07.09.2017

      Добрый вечер, Дорогой Дневник! Если его можно назвать добрым, конечно…

      Сегодня доктор вручил мне пейджер, он также предупредил, что если появится донорское сердце, я буду обязан явиться в кротчайшие сроки в кардиоцентр для трансплантации. Программа автоматически вышлет смс.

      Я зашел забрать свои вещи и кактус, который уже стал мне родным. Я пришел на работу поздним вечером, чтобы никого не видеть, так не хочется в очередной раз видеть их лица, которые наполнены печали и безысходности, словно они уже смотрят на покойника.

      Я сижу сейчас в студии, на месте, где когда-то в первый раз увидел Елизавету. Она – чудесный человек.

       Очень жмет в районе сер

      На этом текст заметки оборвался. Далее почерк слегка изменился, уменьшился в размере и стал менее разборчив.

День №1?

      Я очнулся за столом в студии. Вокруг было темно. Горела только лампа записи и аварийное освещение. Мне кажется, что я так пролежал несколько часов. Очередной сердечный приступ? Мне не стоило ехать сюда одному в такое время. «Мобильник» не ловит сеть, а помещение закрыто. Как охранник мог запереть меня здесь одного и покинуть рабочее место?

День№3!

Это прозвучит странно, дорогой дневник. Но я буду обращаться к самому себе через тебя. Я осознаю, что совсем потерял кратковременную память и не помню, что было вчера. Только перечитывая эти строки, в моей голове все восстанавливается. В общем, я назову сегодня третьим днем. И у меня сразу несколько обращений к самому себе.

      Коля. Ты уже не болен. Я не знаю, как ты отреагируешь на прочитанное, но мне кажется, что ты – я; в общем, мы уже мертвы. По-другому не назовешь этот день сурка. Самое страшное, что эта ловушка: Рай это или Ад, но мы в ней застряли. И я не знаю, как выбраться отсюда.

День №4

      Мы живы, это точно. Я заметил связь между усилением освещения и улучшением состояния. Только как это поможет мне придти в себя. Я стал слышать голоса. Кажется, это Лиза. Боже, как же она, наверно, страдает.

День №5

      Наша уборная соединена частью стены с музеем. Я помню, что там лежала азбука Морзе. Может, я смогу как-то передать миру о том, что жив. Я понимаю, что это бред. Но я не могу опустить руки. Если я узник этого места, то, скорее всего, нахожусь в глубокой коме. Потому что это точно не может быть ни Рай, ни Ад. Но неужели все кончено и я больше не приду в себя. Так и умру в этих стенах.

      В общем, я стал демонтировать стенку, уже несколько плиток отколол. Там такой хрупкий камень, он даже ногтем разрушиться может. Но я , как ты увидишь, использую куски разбитого унитаза.

День №6, 7, 8( Каждая цифра была приплюсована к предыдущей)

      Я рою проход. Уже пролазит рука в соседнее помещение. Мне повезло наткнуться на самую тонкую часть стены. Не могу много писать. Скреби далее, Николай. Читай все с начала!

      Проскреб уже полностью один камень. Еще немного и я смогу пролезть. Очень темно. Неудобно, что мне приходится подолгу осознавать, где я и что со мной происходит. Это отнимает много времени. Я решил написать себе короткое послание в студии, чтобы не перечитывать весь дневник.

      Это не выход. Я только хуже примирялся с ситуацией и избил все руки в кровь, не веря. Я потерял сегодня день, ничего не проскреб.


День №9

      Сегодня я пытался общаться с внешним миром с помощью азбуки Морзе. Не знаю, понял кто-то или нет, но я выдавал «sos» в течении нескольких часов. Правда, я подзабыл кд, где-то около часа не могу вспомнить. Весь листик почеркал. В музее очень темно и заряд телефона вот-вот иссякнет. Я чувствую, как слабею. Мне ничего не остается, как вновь поставить на пьедестал свечу нашего маэстро. Я хотел припрятать ее для лучших времен. Но, увы. Все равно, если бы я сделал это – я бы не нашел ее потом.

      В музее есть ход в конференц-зал. Я надеюсь, что не нужно тебе объяснять, кто прорыл его. Шучу, не я. Видимо, я не совсем еще пал духом, раз могу позволить себе острить. Так было задумано при проектировании здания, чтобы унести экспонаты в случае опасности. Если хочешь туда попасть, Николай, отодвинь пьедестал с граммофоном. Люк выведет тебя под кафедру.

      Так же, с помощью булавок, мне удалось вскрыть кабину охранника. Но я не стал там особо рыскать, так как заряд телефона на исходе. А я должен тебе оставить немного света, без которого ты, то есть я, погибнешь. Ключей там тоже нет.

      Больше я не знаю, что тебе сказать и что делать. Постарайся держаться поближе к свету. Так ты сможешь протянуть дольше.

      Николай закрыл дневник, больше там записей не было. Он был убит и подавлен. Это не жизнь, если все так, как написано. Обремененное грузом печали тело возвращалось в студию, где был единственный источник света, не поднимая ватных ног. В руках у Николая оказался стул, на котором он очнулся всего несколько часов назад. Этот стул со всей силы обрушился на лампу аварийного освещения. Здание погрузилось в кромешную тьму.

      Он прихватил свечу и побежал через уборную в музей. Там от опрокинул пьедестал и, подняв люк, спустился вниз. Сырой коридор был настолько узким, что Николай еле пролазил в нем, держа перед собой раритетный граммофон и любимую пластинку. Спустя минуту, он выбрался в конференц-зал.

      Игла запрыгала по пластинке, оживляя граммофон и зал песней «The Ink Spots – I don’t want to set the world on fire». Николай пошел по рядам, прислоняя свечу к каждому из кресел. Уже через несколько минут темное помещение превратилось в зрелищное представление с мрачной игрой теней. Он открыл дневник и дрожащей рукой стал выводить.

День последний.

      Дорогой дневник.

Спасибо тебе, что все это время был для меня единственным, лучшим и верным другом. Ты множество раз выручал меня. Ты сделал это и сейчас. Я жалею, что не могу повлиять на свою судбьбу. Жалею, что больше не смогу поговорить с проф.Боровым. Жалею, что больше не увижу Елизавету, ее улыбку. Но это судьба моя и я должен с ней согласиться. Я прожил отличную жизнь, спасибо Богу за все.

      Сейчас я вижу перед собой, как горит этот зал и мне светло. Мне хорошо, Дорогой Дневник. Ты позволил мне понять, что со мной происходит на самом деле. Меня больше ничего не болит. Я счастлив.
 
      Голубые глаза, словно, зеркало – отражали картину того, как распространяется огонь. Как он переносится из ряда в ряд. Как превращает все, к чему прикасается, в пепел. Огонь – это идея. И кто ею завладеет, может направлять других, во тьме указывая им путь. Может сжигать их изнутри, поселив в их душах раскаленные угольки. Николай не искал огонь - огонь нашел его. Ударил и воспламенил. Этот удар в грудную клетку нельзя описать. Но поезд, который на полной скорости врезается в авто, не превзошел бы эту силу. По зданию пролетел звонкий «Пип».

      - Оно завелось! – Прокричал человек, облаченный в зеленый костюм, маску и чепчик. Радостную волну подхватили люди, стоявшие рядом. Дублировался «Пип-пип».

Давид Андерсон, 2018