Дымулин Срулевич Симпатядзе и мудрый Шмуль

               

      В нашей семье, впрочем, как и во многих семьях, было принято летом и осенью делать заготовки на зиму: варить варенье, закатывать в банки маринованные огурчики, помидорчики и так далее. Всегда этим занималась мама, а я ей помогала. Но мама теперь болела, и мне надо было самой позаботиться о разносолах на долгую зиму. Как то, в середине августа мы с Таней поехали на рынок в Химки, там был хороший рынок, за помидорами для консервирования. Мы купили десять килограммов помидор и у выхода с рынка увидели женщину, которая продавала совсем маленьких, прехорошеньких щеняток. Щенки были разные, но один из них был точно такого же цвета, как наш котик Чип, которого недавно не стало с нами. Несмотря на тяжёлые сумки, мы, не сговариваясь, остановились. Бежево-розовый, лохматенький щеночек с чёрными глазками был очаровательным. Мы с Таней переглянулись и без слов поняли друг друга. Я приценилась, цена была умеренной, и у меня в кошельке было достаточно денег, что бы купить это чудо. Я взяла щеночка на руки, он тут же облизал мне щёку…
      Мы с дочкой несли щенка по очереди. В электричке он мирно уснул на коленях у Тани. Нас обеих тревожила мысль – как больная мама и старая бабушка воспримут нашу неожиданную покупку. Но тревоги были напрасны, и мама и бабушка были очарованы щеночком. Ему тут же налили в блюдечко молока, которое он начал жадно лакать, и стали думать, как нам его назвать. Мама, подумав, сказала – пусть будет Дымок и унесла его к себе на диван. Никто не стал возражать, бабушке было всё равно, а мы с дочкой были очень рады, что щенок всем понравился и согласны на любое имя. И так, в нашей семье опять появился новый хвостатый питомец.
     Женщина, у которой мы купили Дымка, нам сказала, что ему два месяца и он метис жесткошёрстного фокстерьера и болонки. Шёрстка у Дымка была действительно жесткая, но слегка пушистая, голова и хвост – более пушистые, чем тело, мордашка очень симпатичная, забавная и выразительная – небольшая лохматенькая чёлка над чёрными глазками и маленькая, смешная бородка. Хвост имел форму пушистой, упругой баранки, на ягодицах шерсть росла по кругу, как у некоторых людей на макушке, и это было очень забавно. В общем, Дымок был восхитительным созданием.
    В первый же вечер, укладываясь спать, мама положила Дымка на свою постель, в ноги. Дымку это понравилось и он каждый вечер, пока мама была жива, ложился спать на выбранное для него мамой место. Спал он крепко и спокойно, но если мама начинала ночью ворочаться и тревожила его, он сквозь сон тихо рычал, демонстрируя своё недовольство.
     Дымок рос ласковым, здоровым и игривым созданием. Мы вспомнили о игрушках Чипа и опять в проёме двери в коридор повесили на эластичной ленте резиновую игрушку. Дымок с большим удовольствием и азартом играл, доставляя удовольствие нам всем. Зубки у него были мелкие, но очень острые и пасть гораздо сильнее, чем у кота, поэтому игрушки быстро рвались, и их приходилось часто менять. Всё было хорошо, кроме одного – Дымок «пачкал» в квартире. Мы старались часто выводить его на улицу – до пяти раз в день. Но, сделав свои дела на улице, он любил ещё оставить лужицу в подъезде. Я вынуждена была, чтобы соседи не ворчали, каждый вечер протирать в подъезде пол мокрой тряпкой с хлоркой. Ещё Дымку очень нравилось в перерывах между игрой или сразу после еды забежать на зелёный большой палас в комнате и сделать там лужу или что-то и похуже. Мы его ругали, тыкали носом, шлёпали свёрнутой газетой – ничего не помогало. Однажды, убирая за Дымком его безобразие, я сказала ему: «Ну, какой ты Дымок? Ты Дымулин Срулевич Симпатядзе!». Так у собаки появилось не только полное имя, но и отчество и фамилия. Все безобразия резко закончились, когда Дымулину Срулевичу исполнилось полгода.
    За зиму Дымок сильно вырос. К лету это был уже длинненький пёсик (Сантиметров сорок от холки до хвоста, и около тридцати сантиметров от холки до пола.). Он вылинял и выглядел совсем гладкошёрстным и по щенячьи тонким. Однажды на улице знакомая мне сказала: «Какой он у вас тощий, кормите плохо или аппетит плохой?» Аппетит у Дымулина был прекрасный, а кормили его тем, что ели сами, как, впрочем, в те времена поступали все собачники. Дымок ел всё: и молоко с белым хлебом, и любую кашу со сливочным маслом, и картошку с мясом, и макароны и т.д. Особенно он любил оладьи со сметаной, печёнку в любом виде и разное сладкое печенье. Просто, он сильно вырос и, как многие подростки, был не худым, а ещё тонким.
     К концу лета шёрстка у пёсика стала расти, и он опять стал красавчиком. Но появилась новая проблема – у Дымка проснулся сексуальный инстинкт. Он не только стал приставать к собакам, но и людям не давал прохода. Стоило только, кому-либо сесть, как он пристраивался к коленке «тренироваться». Это было бы очень смешно, если бы не раздражало соседок, которые часами сидели на скамейке у дома – как только Дымулин выскакивал из подъезда, он тут же бросался к сидящим со своими «тренировками». И, вообще, из за своей сексуальной озабоченности он стал на улице плохо управляемым. Ну не водить же его всё время на поводке! Тогда, и не принято это было в нашем небольшом посёлке.
    В соседнем подъезде жил пёсик породы «такса», очень симпатичный, примерно на год старше Дымка и так же сексуально озабоченный.  Он убегал от хозяев даже с поводком и пропадал, порой на целый день. Хозяева его искали, нервничали, потом наказывали – но ничего не помогало. И однажды его не нашли. Через несколько дней выяснилось, что в посёлке лесхоза, который был в километре от нас, пёсика кто-то убил. Хозяева сильно переживали гибель своего любимца.
      Маму очень встревожила новость о гибели соседской собаки. Она так и не оправилась после инсульта, была больным человеком. Мама стала устраивать мне истерики, говорила, что не переживёт, если такое случится с нашим Дымком и требовала, чтобы я отвезла его в ветеринарную лечебницу для кастрации – тогда Дымок будет спокойней и перестанет «тренироваться» и интересоваться «дамами». Мне очень не хотелось это делать. Но, в конце концов, мы с дочкой повезли Дымка на операцию. Это было ужасно. Тогда в ветлечебницах всё делали бесплатно, но без обезболивания. Нам с Таней велено было держать несчастную собаку.  Он так кричал. Пока Дымок был жив, а прожил он, в общем, счастливые шестнадцать лет, я испытывала чувство вины перед ним. Хотя, скорей всего, Дымок бы не прожил такую длинную жизнь, если бы мы с ним этого не сделали. Ветеринар велел пару месяцев выгуливать собаку три раза в день. Мы завернули Дымка в одеяло и всю дорогу несли по очереди на руках. Дома он поел и уснул, а на утро, как будто, и забыл о вчерашних неприятностях. Дымок стал спокойней и послушней, мама опять стала брать его на свои прогулки.
      В конце осени у мамы случился очередной инсульт и её положили в больницу. Таня уехала на спортивные сборы на север. У бабушки катастрофически падало зрение, она не выходила на улицу. Я три-четыре раза в неделю уезжала в институт на весь день – преподавательская нагрузка была большая. Когда была дома, я добросовестно гуляла с Дымулином три раза в день. Когда я была на работе, пожилая соседка за небольшую плату в середине дня выходила ненадолго с Дымком во двор. Она не брала его на поводок, боялась упасть, если собака резко дёрнет поводок. Тогда не было раскручивающихся, как сейчас, поводков…
      И однажды, случилось несчастье. Я возвращалась с работы в одиннадцатом часу вечера. На лестничной площадки меня ждала соседка, очевидно, она увидела в окно, что я подхожу к дому. Соседка была очень расстроена. Она рассказала мне, что, как обычно, выпустила Дымка на улицу и стояла у подъезда, ожидая, пока он сделает свои дела. Во двор въехала крытая грузовая машина и резко остановилась. Из кабины выскочил мужчина, подбежал к Дымку, схватил его и забросил в кузов машины, которая тут же тронулась.  Всё произошло так быстро, что соседка не сразу сообразила, что произошло… Я проплакала всю ночь. Мне представлялись страшные картины, что Дымка отдали на опыты, что его убили и сняли с него шкуру и т.д.
    Утром, хорошо, что мне не надо было ехать в институт, я побежала в наш Поссовет. Со слезами я рассказала о том, что произошло. Секретарь долго куда то звонила, потом сказала мне, что отлавливают бездомных собак и, что эта машина подъедет к дому, в котором я живу, в три часа дня. Я вернулась домой, рассказала всё соседке и стала ждать. В начале четвёртого, соседка позвонила мне в квартиру и сказала, что вчерашняя машина приехала. Я быстро оделась и выбежала из подъезда. Из машины вышли два здоровых мужика.
– Зачем вы увезли мою собаку?
– Она бегала по двору без поводка.
– Но на нём же был ошейник, и вообще, видно же было, что собака домашняя!
– Ну и что!
– Верните мне мою собаку!
        Слёзы потоком катились по моему лицу. Мужчины о чём-то тихонько посовещались, и один из них сказал мне, что они приедут в шесть вечера, но не к дому, а остановятся в соседнем переулке и запросил с меня довольно большую по тем временам сумму денег. «Половину сейчас остальное, когда приедем с собакой» – сказал он. Я не стала спорить и принесла им быстро деньги. Ровно в назначенное время я стояла в начале соседнего переулка. Минут через десять подъехала машина. Мужчины вышли из машины и достали из кузова небольшую железную клетку, в которой сидел Дымок. Увидев меня, он жалобно заскулил. «Деньги!» – сказал мужчина. Я отдала деньги. Мужчина, не спеша, пересчитал деньги, поставил клетку на землю и открыл. Грязный, вонючий, несчастный Дымок с визгом выскочил на волю и бросился ко мне. Машина моментально уехала. Я взяла Дымка на поводок. Сначала он долго стоял под кустом, подняв заднюю лапу, потом долго пил из встретившейся нам лужи – видно он сутки терпел и жажду и …
       Дома я быстро покормила страдальца и скорее отнесла его в ванну. Ну и грязен же он был! Дымок очень не любил мыться и, обычно, когда я его мыла свистел, как дельфин. На этот раз он покорно стоял в ванне, пока я несколько раз намыливала его шампунем и смывала душем. Я вытерла вымытого Дымка, завернула в одеяло и положила на диван. Он моментально уснул и проспал до утра. Больше соседка с Дымком не гуляла.
      В конце зимы с Дымком опять случилась неприятность. Маму перед Новым Годом выписали из больницы и, примерно, через месяц, почувствовав себя лучше, она опять стала ходить на прогулки и брать с собой Дымка – с ним ей было веселей и спокойней. На поводок она его не брала, так как левая рука у неё была парализована, а в правую руку она брала палочку, на которую опиралась для устойчивости. Постепенно мама стала уходить довольно далеко от дома. Она любила ходить по дороге в посёлок лесхоза. Дорога была хорошо расчищена, а машины днём там ездили не часто. И вот, однажды, возвратилась я домой с работы, а мама не спит, сидит на кухне грустная.
– «Что случилось?» – спросила я.
– «Я Дымка потеряла на прогулке. Встретила в Лесхозе знакомую, мы разговорились, а Дымок куда-то убежал. Я долго его звала, звала, ходила, искала, очень устала, еле дошла домой» – мама заплакала. Я быстро проглотила бутерброд, запила горячей водой, тут было не до чая, взяла фонарик и побежала искать Дымка. В Лесхоз можно было попасть двумя путями – по дороге, как ходила мама, и по тропинке через лес. Я бежала по ночному тёмному лесу, подсвечивая фонариком тропинку, и всё время звала Дымка. Метров за сто до посёлка я, вдруг, услышала в ответ на мой зов тихий лай. Я побежала быстрей – лай стал громче. И вот, под ноги мне бросился Дымок. С радостным лаем, он прыгал вокруг меня. Я присела на корточки, Дымок стал лизать моё лицо, повизгивая, как будто, рассказывая, как ему было страшно. Мы пошли домой. Мама нас ждала. Дымок облизал и её, извиняясь за непослушание... Хорошо всё, что хорошо кончается.    
      В нашей семье все любили Дымулина. Это было очень домашнее, игривое, ласковое и симпатичное существо. Дымок был изнежен и немного трусоват, но очень громко лаял, когда чувствовал, что его кто-то боится, исподтишка мог и куснуть. Он очень не любил, когда к нам приходил какой-либо мастер – электрик или слесарь-сантехник, сначала громко лаял, потом ходил по пятам, рычал, хватал за штанины и пытался цапнуть за пятку. Очевидно, пёс таким образом демонстрировал свою готовность защитить нас от опасности. Если мастер не обращал внимания на выходки Дымка, тот успокаивался, ложился на пол и внимательно, молча наблюдал за порядком. Если же, мастер раздражался, приходилось закрывать Дымка в дальней комнате, где он всё время лаял. Кроме того, Дымок очень не любил пьяных, особенно тех, которые идут пошатываясь. Однажды, на вечерней прогулке мы встретили сильно пьяного мужчину. Дымулин, естественно, залаял на него. Мужчина, который едва держался на ногах, вместо того, что бы идти своей дорогой, выругался и двинулся на нас, пытаясь пнуть собаку ногой, но не удержался на ногах и упал. Дымок тут же подскочил к пьяному и цапнул его за мягкое место. Мужчина разразился бранью и угрозами, но пока он пытался встать, мы с Дымком убежали далеко.
        Шерсть у Дымулина была не особо длинная, но пушистенькая. Густой подшерсток делал его шубку тёплой. Лапки тоже были мохнатенькие, и зимой между пальчиками набивался снег, образуя колючие комочки. Это бывает, практически, у всех собак, особенно не гладкошерстных. Обычно, собаки сами выгрызают эти комочки снега, когда им становится больно бежать. Дымок, то ли не умел это делать, то ли не хотел. Когда на его ступнях образовывались колкие комочки снега, он садился на попу, поднимал вверх все четыре ноги и визжал, требуя, что бы я своими тёплыми руками очистила его лапки от колючих комочков. Визг Дымка напоминал свист дельфина, и всё это было довольно смешно. Но, из-за этого я редко брала Дымка в лес кататься на лыжах, хотя он всегда просился. Дымок, вообще очень любил ходить со мной, куда бы я ни шла. Я даже брала его с собой, когда ездила к подруге в Клин, правда, обязательно на поводке. Дымок не очень любил ездить на электричке, но тихо и терпеливо сидел рядом со мной на скамейке, на подстеленной под него газете, тесно прижавшись к моему боку.
      Дымулин всю свою долгую жизнь боялся воды и не любил мыться. Поскольку шёрстка у него была светлая, да и запах псинки появлялся, когда его долго не мыли, время от времени, его приходилось мыть в ванне. Во время мытья он так визжал, что как то даже соседка спросила: «Что вы там с Дымком вчера делали – он так кричал?». А я, просто, его мыла. Летом я иногда, особенно, по выходным, ходила на платину поплавать. Этот, более менее приличный, проточный водоём находился, примерно, в полутора километрах от дома, в лесу. И тропинка туда бежала через лес. Дымок любил со мной туда ходить. Конечно, он в пруду не плавал – затащить его в воду было, просто, невозможно. Он на берегу пруда и в руки не давался – панически боялся, что его окунут в воду. Я с удовольствием плавала. Дымок на крутом берегу стерёг мою одежду, тихо лёжа рядом на мягкой подстилочке. Он поглядывая на меня и не обращал внимания на загорающих рядом людей. По выходным дням народу на плотине собиралось довольно много – кто загорал, кто купался. В один из таких летних жарких дней я, сплавов на другой берег, плыла обратно. Смотрю – мальчики-подростки очень расшалились-разбегались, гоняются друг за другом, стараясь столкнуть один другого в воду. Вдруг, один из них с разбегу перепрыгнул через мою одежду и лежащего рядом Дымка. Реакция была моментальной – Дымок, как пружина подпрыгнут, и на лету куснул озорника за пятку. Я скорее вылезла из воды. Парнишка возмущался, но народ за нас с Дымком заступился – нечего так носиться по берегу и прыгать через чужую одежду, тем более, когда рядом лежит собака. Пёс, просто, защитил хозяйские вещи…
     Однажды, в начале сентябре 1988 года, дочка с мужем собрались на рыбалку с ночёвкой на Истринское водохранилище. Уговорили меня поехать с ними и решили взять с собой Дымка. Дымку эта поездка, явно, не понравилась. В лодке, когда мы плыли к месту ночлега, Дымка укачало и начало тошнить. Мы высадились на лесистом берегу. Разожгли костёр, поужинали.
     Ночь была сухой и холодной, палатку мы не брали, спать легли у костра, не раздеваясь, постелив на лапник брезент. Дымку было страшно и холодно, он никогда не спал под открытым небом. Мне пришлось расстегнуть куртку и прижать собаку к себе. Дымок спал тревожно и реагировал на каждый шорох в лесу. Мне тоже было как то неуютно. Ребята встали рано, пошли ловить рыбу. Мы с Дымком ещё немного полежали, но уже не спалось. Я встала, разожгла костёр и начала готовить завтрак.   
     Недалеко от нас расположились, такие же, как мы, рыбаки – семья с детьми. Дети бегали, Дымулин на них лаял – никто не должен был шуметь и, тем более, подходить близко к нашему простенькому лагерю.
    На обратном пути в лодке Дымку опять было плохо, в электричке он был вялый, дома попил воды и, чуть живой, улёгся спать на свой матрасик. Проспал он больше двенадцати часов, только, пару раз вставал попить. Больше на рыбалку Дымок не ездил.
       1979-ый год был для меня очень сложным. В конце февраля я рассталась, казалось навсегда, после длительного красивого романа с любимым мужчиной. Так получилось. 19-го марта умерла мама после четырёх лет тяжёлой болезни. Мы остались втроём: 96-ти летняя бабушка, я и Дымок. Дочка-Таня была уже замужем и жила отдельно, правда, недалеко от нас –  через дом. Ещё в первой половине семидесятых годов я вступила в жилищный кооператив. Дом очень долго строился. И так совпало, что дом был сдан в эксплуатацию, когда моя дочка в 18 лет собралась замуж за своего тренера. Я отдала квартиру молодым – мама сильно болела, не могло быть и речи о каком-либо переезде.
      3-его августа1979 года трагически погибла моя лучшая подруга. Это произошло на Тянь-Шане, в экспедиции. Вертолёт при посадке в горах задел лопастью за выступ скалы, рухнул в пропасть и вспыхнул, как факел при падении. Погибли все. Экипаж был Ташкентский, их хоронили там. В Москву привезли три наглухо запаянных цинковых гроба. Я очень тяжело пережила это. Мы с Ниной вместе работали с 1963 до конца 1966 года, мы дружили, как родные сёстры…
        Я чувствовала себя одинокой и потерянной, мне нужна была опора – хороший человек рядом. В НИИ, в котором я тогда работала, встретился мне мужчина, ровесник, который тоже страдал от одиночества. Юра (его звали Юрой) перебрался ко мне, мы поженились.  У него была 10-ти метровая комната в Москве, но не могла же я с бабушкой и Дымком туда перебраться! Да и далеко от дочки и маминой могилы уезжать мне совсем не хотелось.
        Юра быстро подружился с бабушкой и нашёл общий язык с Дымком. Он всегда, ещё с детства, оказывается, хотел иметь собаку, но родители не разрешали – в их семье никогда не было никаких животных. Позднее, он так часто ездил в командировки, что завести хвостатого питомца не представлялось возможным. Юра с удовольствием гулял с Дымком, играл с ним и тот признал его хозяином и слушался больше, чем меня. Бабушка зауважала Юру за то, что он умел всё делать – починить кран, табуретку, прочистить засорившуюся раковину и т.д.
       Юре очень понравилось, что кроме квартиры, у меня есть сарай с погребом. Он с удовольствием принялся наводить там порядок: латать крышу, делать удобные полки в погребе, чинить отмостку… По выходным дням он с удовольствием занимался хозяйственными делами, стараясь всё, что возможно, сделать до морозов. И вот, однажды, что-то делая в сарае, Юра почувствовал, что он там не один. Оглянулся и видит – на пороге сарая стоит маленький, чёрный, пушистый пёсик и приветливо машет шикарным хвостом. «Что за Шмуль?» – удивился Юра. Пёсик подошёл к нему и лизнул руку. Юра достал из кармана печеньице и угостил гостя, который быстро сжевал угощение – пёсик был голодный. Съев несколько печеньиц, пёсик лёг на лежавший в углу сарая мешок, свернулся клубком и задремал. Когда Юра закончил работать, пёсик проводил его до дома… Так и повелось – Шмуль стал регулярно приходить к Юре в гости. Юра завёл для него в сарае две мисочки – для волы и для еды, стал приносить угощенье и тёплую воду в термосе. Я как-то спросила у Юры: «Что за имя – Шмуль?». Юра сказал мне, что это означает мудрый (учёный) еврей. Так ли это – я не знаю.
      Очевидно, Шмуль был малым шпицем, возможно – не чистопородным (Мы не интересовались), но очень красивым. Его чёрная шёрстка была длинной и пушистой – на грудке белая манишка, на лапках – белые ботиночки, на переносице – тонкая белая полосочка, как будто след от выпитого из стакана молока, над глазами – рыженькие круглые пятнышки. Видно было по зубкам и поведению, что пёсик совсем молоденький – около года. Не знаю, как получилось, что он оказался бездомным. Может, дачники поиграли да и бросили, или убежал гулять и к отъезду хозяев не вернулся, или потерялся на прогулке, его искали и не нашли? К сожалению, он не мог сам об этом рассказать, не смотря на то, что был очень смышленым.
      Пришла зима. Шмуль по прежнему часто приходит в гости к Юре в сарай, когда он там работал. Частенько пёсик присоединялся к нам, когда я или Юра гуляли с Дымком. Как-то Юра предложил взять Шмулика домой. Я была не готова держать в квартире двух собак и предложила попробовать к кому-либо пристроить Шмуля, может быть, и в частный дом. За зиму Юра дважды находил желающих взять в себе симпатичную собачку. Но всё было напрасно.  Через неделю-другую Шмуль возвращался – он выбрал себе Юру и нигде не хотел больше жить. От второго хозяина он сбежал с повреждённой задней ножкой. Что уж там случилось, не знаю. После этого всю оставшуюся жизнь (до начала 1992 года) Шмулик хромал, что, впрочем, не мешало ему довольно быстро бегать.
       Настала весна. В начале мая сильно похолодало, пошёл снег. Утром (это был, я помню, четверг) я увидела в окно, что Шмуль лежит под тополем напротив нашего дома и смотрит на наши окна. Возвращаясь вечером с работы, мы обнаружили, что пёс всё так же лежит под деревом и его заносит снег. Мне стало его очень жалко – замёрзнет ведь совсем, я не выдержала и сказала Юре: «Неси его домой, пусть с нами живёт». Юра принёс Шмуля на руках – он был такой худенький и лёгкий и еле держался на ногах. Мы его накормили, он тут же лёг на половичок у двери и уснул. Бабушка ворчала –  зачем бездомного пса домой принесли. Рано утром Юра погулял с двумя собаками, я быстро вымыла Шмуля в ванной и, завернув в старенькое детское одеяльце, положила на диван. Мы уехали на работу. Вечером бабушка сказала, что бедолага проспал весь день и только перед нашим возвращением встал попить. В субботу мы повезли Шмуля в Солнечногорск в ветлечебницу – раз уж мы его приняли в семью, надо показать врачу, сделать прививки… Врач, осмотрев пациента, сказал, что собака практически здорова, только очень истощена, ножка была сломана и неправильно срослась – будет теперь хроменьким. Однако, прививки делать не стал, велел подкормить недели две и тогда приезжать на прививки.
       Дымулин спокойно принял появление Шмуля в квартире. Рядом с матрасиком Дымка постелили второй для нового члена семьи. Матрасики были с тёмными наволочками, которые я раз в месяц стирала. Миски для еды тоже стояли рядом. Собаки мирно ели из своих мисок и спокойно спали, иной раз, привалившись друг к другу спинками. Бабушка привыкла к Шмулю, тем более, что он вёл себя очень деликатно: не запрыгивал на постели, на диван без особого приглашения не ложился, ел аккуратно, подбирал за собой крошки вокруг миски и никогда не позволял себе напачкать в квартире, терпеливо ожидая прогулки. Жизнь нашей семьи, состоящей теперь из трёх человек и двух собак, текла спокойно и размеренно.
        Вставали мы рано, в начале седьмого. Юра выгуливал собак, я, быстро сделав зарядку и приняв душ, готовила для всех завтрак, что-нибудь на ужин и бабушке обед, который завёртывала в ватную грелку – бабушка боялась зажигать газ. Кроме того, я оставляла бабушке термос с чаем и бутерброды, так как в шесть вечера она пила чай с бутербродами и до утра ничего больше не ела, чем бы я её не соблазняла – говорила: «Завтра дашь». Позавтракав, мы уезжали на работу, бабушка мыла посуду, мокрой тряпкой на щётке протирала пол и садилась на кресло слушать радио (до обеда).   Мы с Юрой возвращались с работы, обычно, в районе половины девятого вечера. Ужинали, кормили собак и шли с ними гулять, чаще вдвоём. Бабушка в девять вечера уходила в свою комнату и ложилась спать. Мы недолго смотрели телевизор, сидя на диване вместе с собаками. По субботам или воскресеньям, без ночёвки, ездили в Салтыковку, на электричке, с собаками – у Юры там был кусочек дачи, он там вырос и очень любил это место… 
       С 1-го июля 1980 года мы пошли в отпуск – я на шесть недель, Юра на четыре. Мой дядя Боре устроил нам путёвки на базу отдыха в Прибалтику на три недели. Бабушку на это время дядя Боря увёз к себе. Дымка я пристроила  к подруге, которая жила в частном доме, а Шмуля мы решили взять с собой, т.к. боялись, что он ни с кем не захочет жить, опять начнёт бродяжничать и пропадёт. Взяли справку в ветлечебнице, оплатили собачий билет и отправились в путь.
         В поезде Шмуль вёл себя идеально: не лаял на людей, выходил с нами в тамбур курить (один в купе не оставался), ночью спал с Юрой на верхней полке. Несколько раз Юра выходил с ним (с поводком) на длительных остановках и в сторонке его выгуливал. Нас встретили на машине и отвезли на базу отдыха, которая находилась на берегу озера Даугай, в нескольких километрах от одноимённого городка на полуострове, заросшем лесом. Озеро Даугай имело очень изрезанную береговую линию протяжённостью, кажется, 60-70 километров и множество островов и островков. В лесу росли грибы и созрели земляника и черника, в озере водилась рыба.
         База отдыха включала в себя примерно десяток домиков, на две-три семьи, с отдельными входами для каждой. У нас была комната площадью метров 15 с маленькой прихожей. В комнате стояли удобная двуспальная кровать, маленький стол, шкаф для одежды, небольшой холодильник и несколько стульев. Столовой на базе не было – готовили еду сами в отдельном помещении с несколькими газовыми плитами и большими холодильниками, шкафом с кастрюлями и посудой, столами и стульями. За продуктами Юра ездил на велосипеде, который брал у сторожа. Чуть в стороне, за деревьями на крутом берегу озера стояла небольшая, чистенькая баня с парной и душевыми кабинками. Из специальной двери можно было выйти прямо на берег и спуститься в воду по каменной лестнице или просто съехать в воду по крутому жёлобу.  Баню включали по пятницам и субботам, ходили в неё семьями. Отдыхающих на базе было немного и никаких сложностей с готовкой и посещением бани не возникало.
        Шмуль не отходил от нас ни на шаг и принимал участие во всех делах. В лесу мы собирали грибы и ягоды. Грибы мы жарили, варили грибной суп, ягоды ели и, даже, я наварила варенья, которое холодным перелила в двойные полиэтиленовые   пакеты и убрала в свой холодильник. В озере мы купались и ловили рыбу. У нас была персональная деревянная лодка с вёслами (как у каждой семьи), мы плавали на ней по озеру. Рыбу ловили удочками и с берега, и с лодки, делали перемёт на ближайший островок. Вернее, ловил рыбу Юра, а я и Шмуль наблюдали, если надо, я немного помогала, например, устанавливать перемёт. Я так и не научилась насаживать на крючок червяков и снимать рыбок с крючка – первое было противно, второе страшно и рыбок жалко.
        Когда мы первый раз решили половить рыбу с лодки, не собираясь далеко отплывать от берега, оставили Шмуля на берегу, на подстилочке, где он в это время крепко спал. Не успели мы отплыть от берега и десяти метров, как услышали громкий всплеск воды. Смотрим – Шмуль плывёт к лодке. Он в отличие от Дымка не боялся воды. Юра убрал вёсла и, втащив Шмуля в лодку, посадил его на карму. Тот энергично отряхнулся, обдав нас брызгами, и довольный разлёгся на тёплых от солнца досках. С тех пор он всегда плавал на лодке с нами. Шмулик вёл себя в лодке хорошо, сидел или лежал на корме, наблюдая за струящейся водой, иногда пытаясь дотронуться до воды лапкой. Над озером, особенно ближе к берегу, летали стрекозы. Шмуль наблюдал и за ними. Однажды, он решил поймать стрекозу, прыгнул за ней и свалился в воду. Юра остановил лодку и помог Шмулю вернуться на своё место. Больше пёс в лодке не прыгал – он хорошо соображал и очень быстро усваивал уроки жизни.
        Нельзя сказать, что у нас были большие уловы, за три недели я несколько раз жарила рыбу на ужин, пару раз сварил вкусную уху на два-три дня – и Юра и Шмуль ели её с удовольствием. Самой большой удачей в рыбной ловле был угорь, которого мы поймали на перемёт за два дня до отъезда домой
        Шмуль всегда был рядом с нами, даже в баню его брали, мыли тёплой водой и ему это, кажется, нравилось. Только один раз мы оставили нашего друга одного, заперев в комнате и закрыв окно. Нам предложили поехать на машине в Каунас, походить по красивому городу, по его музеям. Поездка была очень интересной, на обратном пути мы заехали в лес и посмотрели на самое старое, охраняемое, обнесённое заборчиком дерево. В комнате нас ждал разгром. Шмуль очень обиделся и испугался, что его не взяли с собой и оставили одного. Очевидно, он пытался выбраться в окно – с подоконника было сброшено на пол всё, что там лежало или стояло. С нашей кровати всё: покрывало, одеяло, подушки и, даже простыня валялось на полу. Несчастный Шмуль лежал у двери… Стресс был настолько сильным, что до самого вечера пёс был вялый и плохо ел.
        Три недели пролетели незаметно, мы вернулись домой. Я сразу же побежала за Дымулином. Он встретил меня радостным лаем, дома обежал всю квартиру, облизал лицо Юры, со Шмулём они нежно понюхались, приветливо помахивая хвостами. На другой день дядя Боря привёз бабушку. Жизнь потекла в привычном ритме.
         В начале зимы мы с Юрой пошли учиться в автошколу, а весной, в марте 1981 года купили машину – алый «Запорожец», самую  новую модификацию. Машинка была маленькой, но имела хорошую проходимость по грунтовым, лесным дорогам и служила нам много лет. Конечно, часть денег взяли в долг. Хотелось скорее расплатиться с долгами. Летом, когда появилась возможность месяц (июль) поработать (во время очередного отпуска) преподавателями на летней практике по геодезии студентов Нефтяного Института, мы охотно согласились на это.
       Теперь уже на своей машине, Юра отвёз бабушку к её сыну (моему дяде Боре), Дымка я отвела к подруге. Собрались, загрузили всё необходимое в машину, взяли с собой Шмуля и поехали… База практик располагалась на берегу окружённого лесом, большого, красивого озера не далеко от города Вышний Волочок. И преподаватели, и студенты жили в чистеньких летних домиках, питались в летней столовой три раза в день, работали с 9-ти утра до 6-ти вечера с перерывом на обед (перед зачётами, конечно, дольше). Для камеральных работ (обработка полевых материалов в помещении) на территории базы были построены крытые веранды.  На полевые работы студентов развозили на автобусе, если возникала такая необходимость.
      Шмуль, как всегда, принимал активное участие во всех делах. Утром он вместе со мной ходил на зарядку, потом ждал меня на берегу озера, пока я плавала. В столовую на завтрак (а так же на обед и ужин) наш верный друг тоже нас сопровождал и смирно сидел под столом, никогда не подавая голоса. Мы брали в столовую собачью мисочку и наполняли её вкусной едой – кормили Шмулика в своей комнате. Во время полевых работ Шмуль, обычно, сопровождал меня, сидел рядом, пока я объясняла задание студентам. Лето было жарким и солнечным, чёрненькой собачке было жарко,  он прятался в мою тень и когда я, сидя на ящике от инструмента, что-то объясняла и во время перехода с точки на точку. Шмуль старательно охранял нас, громко лаял, если к нам приближался кто-либо чужой – всех своих студентов он знал. Студенты любили умную маленькую собачку, гладили его (особенно девочки), Шмуль снисходительно позволял им это.
        Однажды мы, когда ехали на автобусе к месту полевых работ наших бригад, попросили водителя остановиться у магазина. Водитель тоже решил зайти в магазин. Шмуля одного оставили в автобусе на тонком, кожаном поводке, привязанном к поручню. Велели сидеть тихо. Несколько окон в автобусе оставили открытыми, они ведь так высоко. Стоим мы в очереди вместе с нашими студентами и видим, что открывается дверь, входит новый покупатель, с ним проскакивает в магазин наша собака и, подбегая к нам, радостно лает… Шмуль перегрыз поводок и, каким-то образом, выпрыгнул из автобуса в высокое окно, к счастью, не поломав свои маленькие ножки.  Больше мы его одного в автобусе не оставляли.
       В целом, практика прошла без особых приключений, если не считать единственной за весь июль, очень сильной грозы с ливнем и ураганным ветром, которая была в один из последних дней месяца. Меня и Юру эта гроза застала на экскурсии на завод цветного стекла «Красный Май», который находился рядом с Вышним Волочком. В конце практики традиционно, каждый год студентов возили на эту экскурсию. Шмуля мы закрыли в своей комнате, не смотря на его возмущение. День был жаркий и солнечный. Сначала нас водили по цехам, показывали процесс рождения красоты. Когда мы вышли из жаркого цеха, оказалось, что небо затянуто тёмными тучами. Нас повели к музею. Вдруг загрохотал гром и закапал дождь. Мы побежали. Дождь хлынул, как только мы оказались в вестибюле музея.
        Разряды молний вспыхивали один за другим, раскаты грома не затихали… В помещении погас свет. Нам велено было подождать, т.к. проводить осмотр экспонатов музея в полутёмных залах было бессмысленно. Сквозь залитые дождём окна мы видели, как штормовой ветер гнёт и ломает деревья. Это продолжалось минут сорок. Наконец, всё затихло, в залах загорелся свет, экскурсия началась. Изделий из стекла такой красоты я не видела нигде и никогда. Об этом невозможно рассказать – это надо видеть!
       Когда мы вышли из музея, ярко светило солнце. Кругом валялись сломанные ветки деревьев – и большие, и маленькие. Несколько деревьев на территории завода были сломаны, несколько – вырваны с корнем. На обратном пути мы видели много поваленных деревьев, несколько деревьев упали и на территории нашей базы. Слав Богу, у нас никто не пострадал, а вот, в соседнем детском лагере большое дерево упало на беседку – погибли дети.
       В нашей комнате, конечно, Шмуль устроил погром, но мы его не ругали, ему, наверное, было очень страшно одному, когда за окном бушевала стихия.

       Не могу удержаться и приведу выдержки из отзыва туриста, побывавшего в музее в 2014 году. Я нашла этот отзыв в интернете. «Триумф стекла и цвета торжество…» называется этот отзыв:
     «Ты заходишь в облупленное здание заводского музея, кажется, на   территории завода более-менее целым сохранилось только оно, да проходная, и столбенеешь. Культурный шок. Жмуришься, пытаясь представить, какой длины стояла бы в музей очередь в любой европейской стране и, снова, жмуришься. Здесь только ты, смотрительница музея и экспонаты. Не то, что очередь, люди то редко вокруг попадаются. И есть ТАКОЙ музей. Музей того, что мы потеряли почти безвозвратно… История завода цветного стекла насчитывала 129 лет. 1873 – 2002 – это годы жизни завода… Подумать страшно – на месте этих руин были цеха, в которых делали Кремлёвские звёзды – символ страны… Но музей ещё жив. Чудом его не растащили и не распродали с 90-ых. Без отопления зимой, хорошо хоть с электричеством, почти на одном энтузиазме. Низкий поклон его смотрительнице, что жив музей на руинах завода, за не разворованные фонды…»
        Грустно…

       Накануне зачёта многие студенты практически всю ночь доделывали свои отчёты по практике: планы местности, некоторые расчёты и т.д. Я после ужина быстренько просмотрела материалы моих бригад (у каждого преподавателя было по четыре бригады по пять человек в каждой), дала свои замечания – их было не много, часа на два работы. У Юриных студентов дела обстояли не столь благополучно, он просидел с ними почти до полуночи. У Юры был большой производственный опыт, а преподавательского опыта мало. Он волновался, хотел, чтобы его студенты показали себя лучше всех. Среди ночи Юра не выдержал, тихонько, чтобы меня не разбудить, встал, оделся и пошёл к своим ребятам. Но, тайно уйти ему не удалось – Шмуль услышал, спросонья залаял и хотел тоже идти с хозяином…
      И мои и Юрины студенты успешно сдали зачёт по практике. Они сдали инструменты, постельное бельё и поехали на автобусе до ближайшей железнодорожной станции. Мы тоже собрались, поужинали, сели в машину и поехали домой. Шмуль мирно заснул на заднем сиденье. Ночная дорога была свободной, часа в четыре утра мы были дома. Не разбирая вещи, легли немного поспать. Утром, после завтрака я побежала за Дымком, а Юра поехал за бабушкой. Скоро вся семья была в сборе.
      В понедельник Юра отправился на работу, у меня ещё была неделя отпуска. Я занялась летними заготовками – варила варенье, закручивала банки с компотами, маринованными огурчиками и помидорчиками. Собаки мне помогали, бабушка себя чувствовала хорошо и наслаждалась покоем. (У сына она стеснялась его учёной жены.). Ни что не предвещало беды…
      В мою первую рабочую среду мы, как обычно, вернулись домой после работы вечером, около половины восьмого. Бабушка сидела на своём любимом кресле. Она, как то очень тихо, окликнула меня. Я подошла к ней. «Со мной что-то случилось – с трудом сказала бабушка – я после обеда села, а потом не смогла встать». Юра на руках принёс бабушку в её комнату, я переодела её и уложила в постель. Мы вызвали «скорую», благо это было рядом. Пришёл пожилой врач, осмотрел бабушку, померил давление и сказал: «Похоже – инсульт. Странно, давление всего 150/80, я с более высоким давлением работаю. Я сейчас сделаю ей пару уколов, утром придёт участковый врач». Я напоила бабушку водой – есть она отказалась, и скоро уснула.
     На следующий день я осталась дома, с Юрой передала записку моему завлабу. Участковый врач подтвердил диагноз. У бабушки была парализована одна сторона тела – не действовали рука и нога, немного перекосило рот. Врач выписала лекарства и уколы, сказала, что будет ежедневно приходить медсестра, что прогноз, учитывая возраст больной, неутешительный, но в больницу (районную) везти её не желательно, так как за такими старыми там плохо ухаживают. Бабушке было девяносто восемь с половиной лет. Мы постоянно жили вместе с сентября 1946 года. Я очень любила свою бабуленьку, и мне было очень страшно её потерять. Я от соседей позвонила дяде Боре. Он приехал в воскресенье. Бабушка здоровой рукой держала сына за руку и шептала: «Боря, отвези меня в хорошую больницу» – она помнила, как лежала в Кунцевской («Кремлёвской») больнице, когда её оперировали по поводу катаракты.
     Собаки вели себя очень тихо, они понимали, что в семье беда. На работе мне оформили на две недели отгулы – благо они у меня были, я активно безвозмездно сдавала кровь в дни донора. Бабушка лежала тихо, отказывалась кушать, только из ложечки я поила её куриным бульоном, ягодным морсом и водичкой. И ещё, она просилась в туалет, ни разу ничего не сделала под себя – закряхтит, застонет – я уж знала и, подняв её, усаживала, придерживая на судно. Бабушка была маленькой, худенькой – у меня хватало сил её поднимать. Дома бабушка пролежала две недели.
     Дней через десять после первого приезда дяди Бори, он приехал ещё, с машиной скорой помощи от Кунцевской больницы. Бабушку на носилках отнесли в машину. Мне сказали, что посещения разрешаются только раз в неделю по средам (кажется) надо приезжать с паспортом, я буду там в списке… Я была у бабушки два раза. Условия в больнице были хорошие. Бабушка лежала в просторной трёхместной палате – все лежачие. В палате круглосуточно дежурила медсестра (Они, конечно, менялись). В первый мой приезд бабушка тихонечко спросила: «Когда мне станет лучше, и я начну подниматься, ты меня возьмёшь опять к себе?» «Ну, конечно бабуленька!» – ответила я. Когда я приехала через неделю, бабушка была безучастной, у неё были синие руки. Я спросила у палатной сестры, отчего это. Сестра сказала, что у бабушки лопаются мелкие сосуды и был второй инсульт, третий она вряд ли перенесёт. Через три дня, 9-го сентября, мне позвонили… Похоронили мы бабуленьку в Поварове, рядом с её дочкой (моей мамой).
      Дочка-Таня, давно уже окончила школу, сразу поступила в областной институт физкультуры, активно и очень успешно занималась спортом. В 18 лет она была уже мастером спорта и училась на заочном отделение, так как много времени проводила на сборах и соревнованиях. Третьего апреля 1982 года я стала бабушкой – дочка родила прехорошенькую девочку, которую назвали Ольгой. После рождения первой дочери Таня не бросила спорт, продолжала тренироваться и выступать на соревнованиях, благо, жили мы рядом, и можно было принести ребёнка ко мне, особенно в выходные дни.
      Летом 1982 года мы с Юрой опять провели отпуск, осуществляя руководство практиками по геодезии студентов Гидромелиоративного института. Практика проходила недалеко от дома рядом с платформой Фирсановка, и мы и студенты каждый день в течение месяца в будние дни туда приезжали к 9-ти утра. У нас было по 4 бригады, занимались мы до 5-6 вечера. Дымулин поджидал нас дома, а верный Шмуль ездил с нами и помогал своим лаем наводить порядок, если 18-ти летние дети начинали шалить. 
       По выходным, если не надо было сидеть с внучкой, ездили в Салтыковку, брали собак – им на даче нравилось, правда, Дымок не любил ездить в машине. Ездили летом в лес за ягодами, осенью – за грибами. В лес брали только Шмуля – Дымок не любил ходить по дикому лесу, где был бурелом, и болота. Хроменький Шмуль мужественно и ловко преодолевал в лесу все препятствия. Главным для него было находиться рядом с любимыми хозяевами.
        В ноябре 1982 года Таня с мужем уехали на месяц на сборы, на север, на первый снег. Оленьку оставили мне. Я взяла отгулы, все до одного. Первые две недели всё было хорошо. Юра гулял с собаками и, вообще, когда был дома, мне много помогал – ему нравилось возиться с внучкой. Потом его неожиданно послали в командировку. Конечно, Юра, став семейным человеком, ездил в командировки уже не так часто, но порой отказаться было нельзя. Я осталась одна с семимесячным ребёнком и двумя собаками. Это было сложно. Рано утром, пока Оля спала, я выходила чуть-чуть погулять с собаками. Днём часа два я гуляла с Олей (в коляске). Собаки нас сопровождали и никому не разрешали подходить близко. Я могла, даже, на несколько минут забежать в магазин, оставив коляску с ребёнком под надёжной охраной. Собаки очень трогательно относились к маленькой девочке. Они с интересом и нежностью смотрели, как она играет в манеже, как я её кормлю. Кормление им, конечно, особенно нравилось. Они с двух сторон садились около Олиного детского высокого стула и молча, очень внимательно наблюдали за процессом. Когда что-то из еды падало на пол, в зависимости от того, куда это упало, к кому ближе – тот и подлизывал быстренько. Между собой собаки не ссорились. Ещё они любили при возможности, облизать Олины голенькие ножки. Оле это нравилось, она начинала смеяться. Кстати, малышка тоже с удовольствием наблюдала за собаками, что-то им на своём языке говорила.
        Оля уже ползала, сидела, пыталась вставать на ножки и могла одна играть своими игрушками почти час. У нас был детский сетчатый манеж. Его поставили на разложенный диван, Юра вбил в стену крюк и я привязывала манеж к стене, что бы он не перевернулся при активом движении ребёнка. Я могла сытую, играющую в манеже внучку, оставить ненадолго и сбегать в ближайший магазин. Но вечером! … С собаками надо было обязательно погулять на ночь. Я укладывала в кроватку внучку, ждала, пока Оленька заснёт, и потихоньку уходила с собаками на улицу. Мне было очень страшно. А что, если в доме или со мной что-либо случится – дома заперт ребёнок. И ключей от квартиры ни у кого нет. Накручивала я себя по полной программе… Обычно, всё было хорошо – Оля крепко спала. Только один раз она почему-то проснулась одна, встала в кроватке, держась за решётку, и громко плакала.
        Вернулись со сборов Таня с мужем, я сдала им подросшую за месяц, здоровенькую доченьку. Вернулся из командировки Юра.
        Всё было бы хорошо, если бы меня не огорчали, порой, Шмуль и Юра. Шмуль оказался дамским угодником. Ему нравились все хвостатые дамы и большие, и маленькие. Кстати, дамы к нему всегда были благосклонны, не огрызались, при встрече приветливо помахивали хвостами… Больших собак обоего пола Шмуль не боялся. Ну, про дам я уже сказала. Встретив своего крупного собрата, Шмуль останавливался и, чуть заметно, с достоинством помахивая своим шикарным хвостом, гордо подняв голову, смотрел в глаза без страха и без агрессии. Обычно, постояв так минутку, собаки расходились, каждая в своём направлении. Всё это было хорошо. Но! Стоило Шмулю учуять соблазнительный запах, он терял голову от желания, обо всём забывал и устремлялся по следу. Он исчезал, как сквозь землю проваливался, звать было бесполезно. Умный маленький пёсик имел хороший нюх и знал все дороги дорожки и лесные тропинки и в Поварове, и в Салтыковке. Он возвращался домой через несколько часов, а то и через сутки – голодный, усталый, часто грязный, довольный и слегка виноватый. Я его кормила, мыла, он потом долго отсыпался на диване или на своём матрасе. Хорошо хоть, при поездках на машине в дальние леса, Шмуль вел себя по-умному и не отходил от нас далеко.
         Ну, а Юра? … Юра оказался любителем выпить. Ну, не каждый день, но частенько они в своём отделе выпивали и мне это не нравилось. Меры он, порой не знал. Правда, напившись, он не скандалил, а засыпал. Пока мы жили в Поварове, где он только не побывал, заснув в электричке – и в Клину, и в Конакове, и в Твери, и в Завидове. Прозевав последнюю электричку на Москву, ночевал на вокзалах. А я дома места себе не находила, волнуясь за него. Утром Юра просил прощения, обещал «завязать» с пьянством. Однако всё повторялось снова и снова…
        В 1983 году нас опять пригласили руководить практикой в Нефтяной институт. На этот раз практика была оздоровительная – геодезией занимались только до 16-00. Далее у ребят были занятия физкультурой, футбольные-волейбольные матчи, сдача норм ГТО и т.д. Юре не дали отпуск в июле – предстояла важная командировка. Вместо Юры поехала коллега из соседнего отдела, женщина моего возраста, Лида. Таня с мужем и дочкой уехали на сборы, Дымка пришлось опять пристраивать к подруге.
        Практика проходила в летнем оздоровительном лагере, на берегу длинного залива Иваньковского водохранилища (Московского моря) между Конаковом и Дубной. От села Дмитрова Гора надо было ехать около 10 километров по грунтовой дороге. Накануне заезда студентов Юра отвёз нас со Шмулём в летний лагерь. Лида тоже поехала с нами, ей это было удобно, так как жила она в Зеленограде. Лида приехала к нам рано утром с вещали, и мы тронулись в путь. Лето было дождливым. До поворота на грунтовую дорогу мы доехали благополучно, а вот дальше… Только благодаря проходимости нашего Запорожца (у него была высокая подвеска) и Юриному искусству водить машину, мы потихонечку, ни разу не забуксовав на разбитой грузовиками дороге благополучно добрались до места назначения. Преподаватели, ехавшие на своих Жигулях и Москвичах, безнадёжно застревали в разбитых колеях и их вытаскивали тракторами.
        Руководство практиками было очень недовольно, что я приехала с собакой – не положено. Но, поняв – я сейчас сяду на машину и уеду, разрешили Шмулю остаться, взяв с меня слово, что собака не будет одна бегать по территории, я не буду приводить его в столовую и, в границах летнего лагеря, буду водить его на поводке.
        Нас с Лидой поселили в довольно большой комнате. Юра отнёс в комнату наши вещи. Его подвезли до шоссе на машине, дальше нужно было ехать на автобусе до Конакова, потом на электричке. В ближайшие дни он уезжал в командировку. Нашу машину поставили на стоянку – нам с Шмулём предстояло самостоятельно возвращаться домой на машине.
       На другой день приехали студенты, началась работа. По утрам я каждый день с удовольствием плавала, дойдя со Шмулём до удобных мостков и привязав его на поводке к перилам. После завтрака, накормив моего дружка, я брала его на поводок и шла к студентам. Студентам Шмуль нравился, он великодушно разрешал себя погладить. На участке полевых работ, я отцепляла поводок и собака свободно похаживала со мной от бригады к бригаде, с умным видом, чуть наклонив голову, слушала мои пояснения студентам по работе, как будто, что то понимая. 
       Кругом были большие леса, в которых уже поспела черника. После работы мы с Лидой на несколько часов уходили в лес за ягодами, иногда вместе, чаще отдельно – у нас был несколько разный подход к сбору ягод, Лида была уж очень азартной. Шмуль всегда с удовольствием ходил со мной в лес. Он далеко от меня не отходил и предупреждал громким лаем, если кто-то был недалеко. Чернику мы не варили, а перетирали с сахаром (1:1) и складывали в стеклянные трёхлитровые банки, которые ставили под кровати. Мы с Лидой несколько раз ездили на моей машине в магазин в село Дмитрова Гора – дорога уже немного подсохла – закупали сахар и подкупали банки. По несколько килограмм сахара и по три банки мы привезли из дома, но этого было явно мало... Шмуля в эти поездки приходилось брать с собой – он никак не хотел надолго оставаться один в комнате. Скоро созрела и малина. Ягод в этих диких местах было очень много. Малину мы тоже перетирали с сахаром, но сахара клали больше, иначе эта ягода начинала бродить. Наварили и малинового варенья, благо на территории лагеря было место для варки под специальным навесом от дождя. В лес за ягодами ходили многие преподаватели, правда некоторые предпочитали рыбную ловлю, кое-кто – занятия спортом и т.д. 
        К концу практики у меня и у Лиды под кроватями было по батарее банок разного калибра с ягодами и вареньем. Мы выпросили в столовой по несколько больших картонных коробок и, завернув банки в газеты, упаковали свои лесные трофеи. Лида договорилась с кем-то из преподавателей, что её по пути в Москву завезут в Зеленоград – я не хотела везти её и делать большой крюк, самой бы благополучно доехать до Поварова.
       На другой день после окончания практики я, загрузив коробки с банками на заднее сиденье машины, отправилась в путь – домой. Шмуль всю дорогу сидел на переднем сиденье, смотрел в окно или на меня, как будто поддерживал. Ехали мы часа четыре, я никогда так долго не сидела за рулём. Тогда ещё не было дороги в объезд Клина – ехать надо было через город, где много светофоров. На одном светофоре машина заглохла, я минут пять не могла тронуться с места и, стоявшие сзади меня водители, мне сигналили. Было неприятно. После Солнечногорска Ленинградское шоссе было посыпано гравием – шёл ремонт покрытия. Из под колёс, ехавших впереди машин, летели мелкие камешки. Я боялась, что мне разобьют лобовое стекло. Устала сильно и испереживалась. Наконец, мы со Шмуликом добрались до дома. Я вздохнула с облегчением. С тех пор мне всё реже и реже хотелось садиться за руль – Юра этому был только рад. 
      У дочки не всё благополучно было в отношениях с мужем. Очевидно, она в нём разочаровалась. Они расстались. Таня встретила свою настоящую любовь, весной 1985 года она вышла замуж и вместе с дочкой перебралась в Москву – у Пети (так зовут её мужа) была однокомнатная квартира недалеко от платформы Лось. Оля с Петей подружились, Петя её вскоре удочерил, и она считает его своим единственным и любимым отцом.
     Мне тоже захотелось в Москву, поближе к дочке и внучке. У Юры была небольшая комната в Медведкове. Я раньше и слушать не хотела о переезде в Москву, а теперь занялась поисками вариантов обмена. Это было не просто, но, в конце концов, к осени всё получилось.  С долгами за машину мы расплатились, но деньги были нужны. Поэтому, когда мой бывший коллега, преподававший в это время в МГУ им. Ломоносова, предложил поработать июль 1985 года преподавателем на практике по геодезии студентов географического факультета – я согласилась. Практика проходила на полигоне МГУ не далеко от населённого пункта Чёрная Грязь. Я не стала там жить, а ездила туда ежедневно из дома на автобусе от станции Крюково. Шмуля таскать с собой по электричкам и автобусам я не стала, он был этим очень не доволен. Мне понравились студенты. МГУ – это МГУ!
     В августе мы жили ещё в Поварове, а весь сентябрь – в Юриной комнате в Москве и ездили регулярно в Поварово паковать вещи. Переезд предстоял сложный. Мы знали, Шмуль рядом с нами всё выдержит и вести себя будет достойно, а вот Дымок будет нервничать, лаять и т.д. Двоюродная сестра Галя, она тогда жила не далеко от нашего нового места жительства, предложила взять на время нашего переезда Дымка к себе. Мы с облегчением согласились. Переезжали в первых числах октября. Переезд был, как я и думала, сложный – наверное, лёгких переездов не бывает. На другой день надо было начинать расставлять мебель, распаковывать вещи – в квартире был бедлам. Позвонила Галя и сказала, что Дымулин объявил голодную забастовку – не ест, не пьёт, не хочет гулять, лежит на подстилки и злобно рычит, когда кто-либо к нему подходит. «Забирайте его, как бы ни сдох» – сказала она.  Вечером поехали за Дымком. Пёс бросился к нам, радостно лая. Он за эти насколько дней сильно похудел. Как только вышли из подъезда, Дымок долго пил из лужи – недавно прошёл дождь, с аппетитом съел несколько печений и спокойно пошёл на поводке, как будто ничего и не было.
       Обосновались мы в пятиэтажке, в двухкомнатной квартире на Студёном проезде. До Тани с семьёй было всего двадцать минут езды на автобусе. Когда я собралась уезжать из Поварова, знакомые мне говорили, что после простора жизни в Подмосковье, мне и собакам будет неуютно в каменных джунглях Москвы. Ничего подобного. Мне понравился тихий Студёный проезд, с зелёными дворами, с лесочком между Студёным и Кольцевой дорогой. Огромный лесной массив сразу за Кольцевой дорогой, большие (по сравнению с Поваровскими) магазины недалеко от дома, станция метро в семи минутах ходьбы – всё было прекрасно. Собаки тоже были довольны. Утром и вечером мы гуляли с ними в ближнем лесу (я или Юра), а по выходным все вместе на два-три часа уходили за Кольцевую дорогу. Юра хорошо знал все окрестности.
         22-го января 1986 года Танечка родила свою вторую дочку – Анечку. Накануне дня выписки из роддома, мне на работу позвонил зять-Петя и сказал, что ему сообщили из детского сада, в который ходила Оля, что ребёнок заболел скарлатиной и её надо срочно забрать домой. Петя попросил меня взять Олю прямо из детского сада к себе на время болезни и карантина – Таня не болела скарлатиной. Опять пригодились мои донорские отгулы. Вечером Петя привёз детскую одежду. К сожалению, Юра был в очередной командировке.  Переболела Оля легко, но пока нельзя было выходить ребёнку на улицу, мне приходилось оставлять её дома одну, уходя в магазин или выводя на прогулку собак. Девочка была уже большая – почти четыре года и спокойно переносила одиночество. Когда врач разрешил выходить на улицу, мы стали много гулять, конечно, брали собак – те были счастливы.  Младшую внучку я увидела только через месяц после её рождения, когда мы с Юрой привезли здоровенькую и не заразную Оленьку к родителям.
        Собаки относились к детям по-разному. Дымок позволял девочкам всё. В возрасте с одного до двух лет Оля, а потом и Аня, даже садились на него верхом, пытаясь кататься. Шмуль по-своему любил детей. Всегда встречал у порога, приветливо помахивая хвостом, позволял себя гладить. Однако, он не терпел вольностей и, если ему надоедали детские шалости, молча, с достоинством уходил в другую комнату, а иногда, мог и тихонько огрызнуться. На прогулках обе собаки с удовольствием бегали и играли с детьми, приносили палки для бросанья и так далее. Чужим людям, особенно незнакомым подходить близко к девочкам они не разрешали, рычали и громко лаяли.
        После того, как перебрались в Москву на Студёный, мы стали каждое лето шесть недель (это мой отпуск) жить с собаками в Салтыковке. Развели там небольшой огородик. Внучка-Оленька уже подросла и с удовольствием летом гостила у нас по три-четыре недели (в 1986 и 1987 годах). Ходили гулять в лес, купались в Золотом пруду (Он был близко), ездили за земляникой, малиной в сторону Покрова, Черноголовки. Шмуль, конечно, нас всегда сопровождал даже осенью за грибами в сырую погоду. Дымка в лесные поездки не брали – закрывали в своей комнате. Набегавшись часа три-четыре по лесу, порой с болотинами, подкрепившись печеньем, Шмуль ложился на заднем сиденье машины и, зарывшись в Юрину телогрейку, спокойно спал всю обратную дорогу. Для Шмуля главным было находиться рядом с нами. Он одинаково хорошо себя чувствовал и в квартире на Студёном, и в Салтыковке, и в машине. Когда мы куда-либо собирались ехать, наш верный дружок первым запрыгивал в машину, что бы его ни вздумали оставить или забыть дома. Дымок ездить на машине не любил, его укачивало.
       После рождения второй дочки, Таня оставила спорт. Она успешно окончила институт физкультуры и её приглашали на тренерскую работу, которая была связана с частыми поездками на сборы и на соревнования. Таня отказалась от тренерской карьеры, устроилась инструктором по физкультуре в трамвайное депо (Ей было удобно ездить туда на работу.), а с 1987 года (кажется, до 1991 включительно) стала каждое лето ездить в ведомственный пионерлагерь физруком вместе с детьми на все три смены.
       Лагерь располагался далеко, на границе с Тверской областью. Кругом были хорошие леса, а рядом протекала небольшая, чистая речка. Оля была зачислена в младший отряд и ей там нравилось, тем более, что всегда можно сбегать к маме. При лагере был детский сад с ясельной группой, но Аня решительно отказалась ночевать в группе и спала с мамой. Мы с Юрой обычно один-два раза за лето ездили проведать ребят, привозили им дары нашего огорода, ходили с Таней и детьми за грибами.  Шмуль, конечно, ездил с нами – он очень любил эти поездки.
        В начале лета 1985 года Дымулину исполнилось десять лет. Он несколько располнел, но был вполне бодренький, зубки у него были мелкие, белые и острые – и, как прежде, легко справлялись с костями. Единственно, что нас тревожило, это какие-то опухоли подмышками задних ног, которые постепенно росли. В ветеринарной клинике сказали, что это возрастное. Шмуль – наш мудрый, маленький дамский угодник – находился в расцвете сил и наслаждался жизнью. У нас появилось много знакомых-собачников, которые, как и мы, гуляли со своими питомцами в лесу между Студёным проездом и Кольцевой дорогой. Собаки наши тоже перезнакомились и с удовольствием общались друг с другом. 
        В те времена ещё не было принято кормить собак (и кошек) сухим кормом. Да и продавался ли он – я не знаю. Наши собаки ели всё тоже, что и мы: картошку с мясом, хлеб с молоком, оладушки со сметаной, каши, макароны и с мясом, и с маслом и т. д. Они очень любили сладкое печенье, и мы ходили на прогулки с полными карманами этого лакомства. Угощали (по глупости, наверное) и чужих собак больших и маленьких, поэтому все собаки нас знали и радостно бежали навстречу, предвкушая получение вкусненького. За редким исключением, собак выгуливали без поводков (длинных, как сейчас, поводков тогда не было) и намордников, они все были мирные, не дрались и не кусались… 
       Но однажды, мы встретили незнакомую женщину с крупной красивой собакой. Красавица (или красавец?), увидев, что к нам бегут собаки, тоже подбежала и, конечно, получила кусочек печенья. Хозяйка подскочила, схватила свою собаку за ошейник и начала со всей силы хлестать её поводком. Нам стало жалко несчастную. С тех пор и я, и Юра стали осторожнее с угощением, особенно, незнакомых собак.
         Вот так мы и жили – я, Юра да Шмуль с Дымком, летом по полтора месяца в Салтыковке, а с конца апреля по начало ноября ездили туда на субботу и воскресенье каждую неделю. Пробок на дорогах тогда было ещё не так много, как сейчас, и мы частенько на машине от Студёного до дачи добирались за полчаса.
         Как то в очередной раз отличился Шмуль. К нам в гости в одну из суббот (а, может и в воскресенье – точно не помню, да это и не важно), очевидно, в начале сентября, приехала дочка со всей своей семьёй. Погода была прекрасная. Мы пошли гулять в лес, довольно далеко, за Носовихинское шоссе, за Жёлтый пруд, в сторону Тарелочки – так называется очень красивый пруд, расположенный примерно километрах в двух от Салтыковки. И Шмуль и Дымок пошли с нами. Дымок всё время крутился около детей, выпрашивая кусочки печенья, а Шмуль, вдруг, исчез.
        Мы долго звали-искали Шмуля, а потом пошли домой обедать – дети сильно проголодались. Разделились – Юра повёл наших гостей короткой дорогой, и я пошла той, где был регулируемый светофором переход через шоссе. И я, и Юра по дороге спрашивали у встречных – не видели ли они маленькую, чёрную, хроменькую собачку. Никто не видел…
       Когда я уже подходила к переходу через шоссе, на мой вопрос – не видели ли собачку – одна женщина мне ответила: «Ну как же, видели. Стояли мы на той стороне, ждали зелёного света и видим – маленькая чёрненькая собачка подошла к переходу с другой стороны и остановилась. Когда переход открылся, она, прихрамывая, перебежала вместе с народом через шоссе. Такая умненькая собачка». Я обрадовалась и поспешила к дому.
       Я и Юра с гостями практически одновременно подошли к дому с разных сторон. Шмуль встретил нас радостным лаем. Наверное, он увлёкся своими собачьими делами, потерял нас, решил идти домой один и очень огорчился, когда обнаружил, что дома никого нет. Ну, всё хорошо, что хорошо кончается.
       Зимой 1989-90 года наши собаки начали болеть. Дымку шёл с лета уже 15-ый год. Он почти ослеп, опухоли стали большие, мешали ходить, появились новые шишки на животе. А вот зубки у Дымка были белые, крепкие и покушать вкусненько и плотненько он по-прежнему любил.
       Шмулю шёл 11-ый год. У него болели уши, чернели, выпадали зубки, ему было больно есть, плохо пахло из пасти и т.д. В те, уже далёкие, времена глаза собакам не оперировали, зубы не лечили и, вообще, ветеринары говорили: «Ну, что же вы хотите? Они у вас уже старые». Шмуль и Дымок всегда были в хороших отношениях, а к старости они особенно сроднились, спали, привалившись друг другу, словно согревая…
       В конце мая 1990 года мы, как обычно, в пятницу вечером поехали в Салтыковку. На дороге были пробки. Машина то останавливалась, то дёрнувшись, трогалась с места, чтобы остановиться, буквально, через несколько секунд. Дымок начал кричать, очевидно, от тряски у него появились боли. Ночью он тоже несколько раз начинал громко кричать. Я вставала, гладила его, Шмуль подходил, нежно лизал голову. Утром в субботу мы повезли Дымка в ветлечебницу в Балашиху, а Шмуля заперли в комнате. 
      Для того, чтобы подъехать прямо к входу в ветлечебницу на машине надо было делать большой крюк. Мы поехали короткой дорогой. Надо было оставить машину у пешеходного мостика через речку Пехорку и пройти пешком метров двести. Мы вышли из машины, я взяла Дымка на поводок – без поводка он мог ходить только на знакомом до каждой травинки участке, т. к. совсем плохо видел – и мы пошли. Дымок шёл спокойно, низко опустив голову, очевидно пытаясь что-то разглядеть.
       Врач осмотрел нашу собаку, позвал коллегу. Они какое-то время щупали Дымка, который время от времени вскрикивал. «У вашего питомца рак в последней стадии. Дело идёт к концу. Он может прожить ещё не более двух недель в муках. Его надо усыпить, чтобы не мучился» – вынесли свой вердикт врачи. Помимо воли из глаз моих потекли слёзы.
      Эвтаназию в ветлечебницах делали бесплатно.  К нам подошла женщина в синем халате с мешком в руках и сказала, что бы мы шли с ней. Мы вышли во двор,  подошли к сараю. Женщина дала Юре мешок и велела положить в него собаку. Я погладила Дымка на прощанье, он не издал ни звука, когда его укладывали в мешок. Женщина велела нам подождать и ушла с мешком в сарай. Юра обнял мои плечи. Мы не слышали ни звука. Буквально через пять минут женщина пригласила нас в сарай. Дымок лежал на столе и, словно, спал. Его уже не было.
        Тело Дымка нам не отдали, сказали, что у них хороший могильник, они сами хоронят усыплённых животных. Мы грустно пошли к машине. Шмуль встретил нас возмущённым лаем, но, как только мы вошли в комнату, резко замолчал. В его глазах появилась тревога. Я взяла Шмулика на руки, он сразу стал облизывать моё солёное от слёз лицо. Он всё понял и, когда я его опустила на пол, тихо подошёл к своему матрасику и лёг, где и пролежал до вечера, не вставая ни поесть-попить, ни подходя к двери, чтобы выйти на участок… Он переживал потерю названного брата.
         После ухода Дымка Шмуль стал меньше есть, меньше гулять и больше лежать. Однажды в середине лета Шмуль нас напугал – он, вдруг, закричал, упал на пол и стал биться в судорогах. Мы с Юрой не знали, что делать. Я схватила собаку на руки, прижала к себе, постепенно Шмуль затих. Потом он долго спал. В ветеринарной клинике сказали, что у старых собак это бывает, выписали лекарство.
          Осенью, в Москве припадки стали чаще, никакое лекарство не помогало. Шмуль стал совсем слабеньким, плохо ел, много пил и с трудом ходил, но мужественно цеплялся за жизнь, не желая расставаться с Юрой и со мной. Вечерами Шмулик лежал рядом с Юрой на диване, положив голову на Юрино колено. На короткие прогулки мы по очереди выносили его на руках.
         Врачи предлагали усыпить собачку, но Юра не соглашался.  В феврале 1991 года, как-то вечером, Шмуль на смог встать на ноги – его парализовало. Я накрыла его тёплым шарфиком. Утром он едва дышал, но тихонько повилял хвостиком, когда я его погладила. Мы уехали на работу. Вечером мы обнаружили бездыханное тело. Юра взял лопату, положил Шмуля в пакет, предварительно завернув в шарфик, под которым он лежал и ушёл. Я собралась идти с ним, но Юра захотел пойти один. В ближайший выходной день Юра показал мне могилку Шмуля, под раскидистым кустом в лесу…