Люлькин, на ежа садиться без штанов не советую!

      На картошке, в Бородино, мы жили в совхозном пионерском лагере, по 8-10 человек в комнате….
      Парень я деревенский, а нас, сельских жителей, что отличает? Правильно! Крепкий, здоровый сон. Ночами я давал такого дикого храпака, что однажды ребята не выдержали и вынесли, меня, спящего, вместе с кроватью. И не куда-нибудь в коридор, а не поленились и отнесли аж за территорию пионерского лагеря, в ближайшую березовую рощу.
      Помню, проснулся я под утро от необычайной свежести, потянулся, открыл глаза и обомлел. В первые секунды я совершенно не понимал, что произошло, как оказался в лесочке. Я вскочил с кровати – слава богу, в трусах и майке, хотя любил спать нагишом, – не зная, куда бежать, как быть…
     Скоро я докумекал, что ребята взяли и подшутили надо мной.
     Я считал, что не заслужил подобного оскорбления и решил в долгу не остаться…
     Обернувшись в теплое шерстяное покрывало, как в тогу, я решительным, бодрым шагом, прямиком направился в тот корпус пионерского лагеря, где в отдельной комнате жил наш начальник курса Виталий Тищенко.
      Тищенко сидел за столом, пил чай.
      Я без стеснения подсел к столу.
      - Виталий Алексеевич, беда! Ребята мою кровать пропили! – заявил я.
      - Как пропили?! Кому пропили?! – воскликнул Виталий Алексеевич, вскакивая с табуретки. По испуганному выражению его лица я понимал, что он – на грани обморока. – Кто пропил? Алов?! Бараночников?!! Хабургаев?!!!
     - Я не знаю… – пожал голым плечом я. – Знаю одно: шайка действовала – кровать-то тяжелая. Взяли и отнесли ее куда-то в ближайшую деревню. А я вот всю ночь не спал, бродил вокруг лагеря. Некуда было голову преклонить…
      - А ЭТО почему на вас? – он дернул рукой за свисавший с меня конец покрывала. - И почему вы босиком?... Что, черт возьми, происходит?! – запальчиво воскликнул он.
      - Одежду и обувь свои я не нашел. Наверное, тоже пропили… вместе с кроватью… – подбросил я дровишек в разгоравшийся костер. – Не верите, идите, посмотрите сами – нет кровати…
      Не сказав более ни слова, Тищенко стремительно, чуть не сбив меня с табуретки, бросился в мужской корпус пионерского лагеря. На ходу он накинул на себя курточку с балахоном.
      - Подождите меня, Виталий Алексеевич!
      - А чтоб тебя намочило да не высушило! – сердито отмахнулся Тищенко и побежал. Он бежал неловкой рысью, полы его коричневой курточки трепались на ветру. На полдороге он вдруг обернулся и бросил мне очень странную фразу:
      - Люлькин, на ежа садиться без штанов не советую!
И он засмеялся каким-то жутким, бессмысленным, неожиданным смехом.
      «Что это значит?» – подумал я тревожно. Так и не поняв суть этой философской фразы, неожиданно слетевшей из уст начальника курса, я с недоумением пожал голым плечом и неспешно поплелся вослед, любуясь предрассветной картиной, последней мигающей в небе яркой звездой…
      Я шел, вдыхая свежий, слегка гниловатый дух подмосковной природы. Я шел, а на голые ступни моих ног налипала грязь…
      Через минуту я подошел к тому корпусу, откуда меня вынесли вместе с кроватью. Внутри здания стоял такой жуткий переполох, что казалось, еще минута и фанерные стены рухнут с оглушительным треском. Тищенко взвизгивал петушком, а ребята испуганно и нестройно покудахтывали, пытаясь оправдаться и что-то ему объяснить.
      Как же я блаженствовал, ох, как же блаженствовал, слушая доносившиеся грубые выкрики! «Мне отмщение, и аз воздам!». Хотя и понимал, что такое «отмщение» мне дорого может обойтись – я пробкой могу вылететь из университета за то, что ввел в заблуждение начальника курса…
      Ситуацию удалось вырулить лишь благодаря тому, что руководил выносом моего роскошного тела Владимир Чеботаев, человек совершенно не пьющий. К тому же он был «в летах», почти одного возраста с начальником курса, а потому пользовался некоторым авторитетом в глазах Виталия Алексеевича.
      Справедливости ради скажу, что вместо того, чтобы строго наказать меня, начальник курса выдал мне справку об освобождении от работы. На один день. За что ему, пусть и запоздалый, но низкий поклон…