Раз картошка, два картошка. Глава 13

            ПИРОВАЛИ - ВЕСЕЛИЛИСЬ, ПОДСЧИТАЛИ - ПРОСЛЕЗИЛИСЬ

            Второго октября поехали подписывать наряды у главного экономиста Кобылкиной. Состав делегации был прежним: Райзенберг, Безмеркина, Царёв. Неделю назад Лёха Гиря заехал к Марье Антоновне домой и забрал сломанный телевизор. Саня провозился с ним целых три дня, и теперь Райзенберг рассчитывал на более лояльное отношение совхозного финансового «цербера». Кобылкина находилась в кабинете одна, хотя здесь стояли ещё два стола. Остальные сотрудники экономического отдела отсутствовали. На вид главному экономисту было лет сорок пять, под вязаной кофтой угадывалась солидная грудь. Черные волосы с проседью, цыганские глаза с хитринкой, яркие губы, лицо с остатками былой красоты. «Церберша» встретила прибывших с улыбкой и поблагодарила за отремонтированный телевизор. Доцент представил Саню:
           - Это наш первоклассный радиотелемастер Царёв.
             Кобылкина отдельно улыбнулась Сане и сказала ему отдельное человеческое спасибо. «Да она, между прочим, ничего, - отметил про себя Царёв,- и внешность абсолютно не соответствует фамилии. А муж, этот инженер по технике безопасности, рядом с ней вообще крокодил». Приступили к делу. Марья Антоновна взяла пачку нарядов, подвинула к себе счёты, какие-то  толстые тетради, книжку с нормами и расценками. Маша Безмеркина достала свои учётные материалы. В кабинете воцарилась тишина, нарушаемая только шелестом бумаг, щёлканьем костяшек счётов и руганью шоферов у гаража. Так продолжалось довольно долго, минут сорок. Наконец, Кобылкина, закончив расчёты, подписала пачку нарядов. На столе остался один, который чем-то экономисту не понравился. Марья Антоновна куда-то звонила, никто ей не ответил, после чего она сказала:
          - Арон Михайлович, вот по этому наряду нужно кое-что уточнить. С золевским отделением постоянно какие-то нестыковки. Я до управляющего Горляева не могу дозвониться, его в конторе застать вообще невозможно.
          И тут, как по мановению волшебной палочки, в двери кабинета возник Коля Горляев собственной персоной. Началась процедура уточнения.
          - Сколько тонн собрали за копалками? – дотошно пытала Марья Антоновна управляющего.
          - Т-т-триста  т-т-тонн, отвечал Коля, подозрительно зыркая на москвичей.
          - А комбайнами?
          - Т-тоже т-т-триста.
          - Сколько заложили в бурты на семена?
          - С-с-с-то.
          - Сколько сдали?
          - Ч-ч-етыреста  т-тонн.
          - На сортировке осталось что-нибудь?
          - Осталось т-тонн п-пятдесят несортированной и с-столько же г-г-нилой, м-мелкой и резаной.
          - На спиртзавод отправляли?
          - Н-не отправляли.
          - Итого. Шестьсот тонн убрали. По нарядам получается, что отсортировали четыреста. Плюс пятьдесят не сортированной и пятьдесят – некондиция. А где ещё сто тонн?
          - К-к-какие сто  т-т-тонн? – занервничал Горляев, - Я их с-с-съел п-по- вашему, что ли?
          - Ну, не знаю, может, и съел. По нарядам нестыковка получается. В общем, Коля, надо или наряды переписать, или искать сто тонн картошки.
          Затем урегулировали вопрос по ставкам. Оказалось, что почти весь командный состав отряда был оформлен, в качестве работников совхоза. Сам Райзенберг числился инженером теплотехником, сын полка Мазаев - техником по племенному учёту, Белофинский  - то ли агрохимиком, то ли техником по строительству, Старшенков - учётчиком.
          Спустя полчаса москвичи, поблагодарив Кобылкину, удалились. В автобусе довольный Райзенберг рассуждал:
          - В прошлом году мы с этой Марьей Антоновной намучились. Почти все наряды «резала». Ходили к ней, понимаете, больше недели. А сейчас она даже в нашу пользу сработала. Недаром ты, Царёв, повозился с её телевизором. Вот значит. К каждому человеку можно найти подход. Но нам нужно наладить учёт сбора картошки за комбайнами и самими механизмами. Придётся считать самосвалы, которые возят её на сортировки.
           - А к главному бухгалтеру когда поедем? - поинтересовался Царёв, - Может быть, у неё тоже какая-нибудь неисправная техника имеется?
          Доцент пожевал губами, помолчал.
         - Насчёт техники не знаю. Думаю, тут надо применить другой подход. Анне Григорьевне нужно будет купить хороший презент.
             С этой целью Гена Старшенков отъехал в Москву.  Презент в виде бутылки «Советского шампанского», коробки конфет и детской железной дороги для внука, которую импозантный завхоз «достал» в магазине «Лейпциг», вручили Анне Григорьевне на следующий день. Заехали к главбуху домой и вручили.
             Между тем, работы в полях сошли на нет. Погода окончательно испортилась. Непрерывно шел нудный ледяной дождь, временами переходя в падающую сверху снежную кашу. Выезжали только сортировальные бригады, поскольку механизмы находились под навесом. Но оставшиеся под открытым небом кучи не отсортированной картошки превратились в грязное месиво. Работать приходилось с большими перерывами. Ноги в резиновых сапогах сводило от холода и сырости, поэтому девчонки ходили греться к костру. Его разжигал на опушке леса и поддерживал в течение всего дня механик Андрюха Карасёв по кличке Карась. Иногда студентки поочередно захаживали в вагончик к Коле Горляеву. Тот угощал девчонок горячим чаем и травил анекдоты. При этом, странное дело, почти совсем не заикался. То ли сюжеты анекдотов так на него действовали, то ли флюиды цветущей юной женственности, витающие в дощатом вагончике. А может и то и другое одновременно. Кто его знает. В этом мире столько загадок…
          Райзенберг нервничал. Каждое утро он выходил на терраску своего корпуса, смотрел в серое, тяжелое от нависших облаков небо, исторгающее тонны влаги. Жевал губами. Откуда столько берётся? Говорил Сане, производившему побудку командного состава:
           - Начинаем проедаться. Третий день, понимаешь, не выезжаем в поле.  Ещё несколько дней – и получать в кассе будет нечего. Всё проедим.
            Дело в том, что студенты на своё питание, из расчёта один рубль тридцать копеек на человека в день, зарабатывают сами. Совхоз даёт аванс для закупки продуктов, который потом, в конце, вычитается из зарплаты. Плюс аванс, что брали для закупки калориферов, помадки, выплаты «премиальных» механизаторам и других расходов. Вчера Маша Меркина, сверив дебет с кредитом, подсчитала, что отряд имеет небольшой доход: в среднем около десяти рублей на человека. Каждый день простоя уменьшает эту сумму на один рубль тридцать копеек. Семь дней – и зарплаты нет. Ещё несколько дней – и отряд останется должником совхоза. А срок пребывания студентов в подшефных совхозах никоим образом не зависит ни от руководства шефских организаций, ни от руководства районов и совхозов, ни, тем более, от тех, кто эту шефскую, понимаете, помощь оказывает. Отмашку должны дать на самом «верху», из обкома области. И совершенно не важно, что работы, иногда вдруг, выполняются раньше срока. Постарались, сделали досрочно, оказались в передовиках, мать вашу, сидите и ожидайте остальных. Нечего выпендриваться. После отмашки «сверху» централизованно заказываются автобусы, которые и вывозят шефов в места их постоянной дислокации. Конечно, можно вернуться и своим ходом. Сел в электричку и, поминай, как звали. Но кто же рискнёт произвести такое сумасбродное действие? Себе дороже. Потом не отмоешься.
           - Арон Михайлович, я не могу понять, как это получается, что мы, работая целый месяц без выходных, убрали почти все поля, а в результате заработали копейки и ещё можем остаться в должниках?
           - Да шо тут понимать? Ты же видел на столе у Кобылкиной талмуд лежал, по которому она всё время сверялась, когда обсчитывала наши наряды. «Типовые нормы выработки и расценки на конно-ручные сельско-хозяйственные работы» называется. Расценки эти мизерные. Вот наш труд так и оценивается. А как ты хотел? Сколько стоит картошка в магазине? Десять копеек килограмм. Никто же не будет продавать по цене, сколько она на самом деле стоит, если суммировать все затраты. Это уже, понимаешь, политика. Сельское хозяйство поддерживается государством. Но расценки никто повышать не будет. Поэтому мы, Царёв, можем остаться в должниках.  Пока имеется некоторый задел. По обоим отделениям есть незакрытые наряды. В ближайшие дни нужно будет этим заняться.  Главное, заплатить командирам, а студенты меня волнуют меньше всего. Они же сюда приезжают, понимаете, не деньги зарабатывать. Может быть, удастся ещё несколько дней поработать в полях, если этот чёртов дождь перестанет лить.
          - Где-то я слышал, что в дни, когда работы не могут быть выполнены по причинам, независящим от работников, им платят по акту.
          - Где слышал?
          - Если честно, не помню. Но в Сибири, на стройке, по погодным условиям, ну, когда мороз зашкаливал за 45 градусов, нам эти дни актировали.
          - И как это - 45 градусов мороза?
          - В Сибири 45 градусов - это, примерно, как в Москве тридцать пять. Но я, помнится, удивлялся: при 45-ти градусов работать нельзя, а когда сорок четыре и девять десятых - можно.
           На следующий день Райзенберг съездил в контору и вернулся с хорошими новостями. Все нерабочие дни, когда студенты из-за дождя не выезжали в поля, совхоз оплачивает из расчёта один рубль двадцать копеек на человека в день. Доцент сразу повеселел. Баланс «дебет-кредит» качнулся в сторону «дебета».
          В этот же день во время обеда состоялись «сентябрины»: чествование всех, кто родился в сентябре и начале октября. Ипполит расстарался. Был великолепный обед: тушеная картошка с мясом, салаты и даже вкуснейшая творожная запеканка с киселём. Клясевы организовали оформление столовой. Везде висели красочные плакаты, стенгазеты с поздравлениями, в том числе, и в стихотворной форме. Большую речь толкнул командир Райзенберг. Он поздравил именинников персонально и вручил всем по две коробочки «Помадки». Получил две коробки конфет и рыжий Педро Бордеяну. Сидевший рядом Вадик Задпхаев тихо сказал соседу:
          - Лучше бы пару батлов пива подарил…
          Поработать в полях больше не удалось. Трактора вместе с копалками вязли в грязи. Попробовали было копать вилами, однако седьмого октября дождь перешёл в снег, который укрыл всё вокруг и уже не таял. По распоряжению директора оставшееся неубранным поле начали перепахивать вместе с картошкой. В этот же день закрыли последние наряды. А вскоре областное партийное начальство дало «отмашку» на окончание осенне-полевых работ для студентов. Отъезд был намечен на 10 октября.