Ксюша

«Я просыпаюсь на лавочке в парке
  с таким же ощущением удовлетворенности,
  как и в мягкой кровати пятизвездочного отеля»
В пол третьего ночи зазвенел будильник. Перевожу на 15 минут позже. Еще на пятнадцать. В три часа кое-как удалось открыть глаза. Над головой звездное небо. Бесконечное, усыпанное золотой пылью, вмещающее миллиарды мыслей и молчащее о своей глубине. Пораженный сонным забытьем я осмотрел пустующую улицу не так давно скрывавшую свою одинокость имитируя бурную оживленность. Вдохнул на полную грудь. При попытке подняться мое тело настигла глухая боль. Повсеместная крепатура резонировала со сбитыми локтями, кулаками и коленями. Выдохнул. Желтый свет фонарей освещал брусчатку, пустые лавочки и небольшой обложенный каменными глыбами фонтанчик. Его естественное журчание в свое время помогло мне скорее уснуть игнорируя твердые доски скамьи. Задача забронировать поездку с Борисполя в Лубны и связаться с водителем осложнялась тупейшими обстоятельствами. Как в самых дешевых сюжетах, основанных на нелепых случайностях, мой павербанк сломался. В самом телефоне заряда хватало на один звонок, а розетки в парке не предусмотрены; так себе сервис. Пропал интернет. Каждая попытка обновить страницу стоила 1% энергии телефона из оставшихся 13. В конце концов у меня получилось подать заявку на бронирование. Водитель ее не принял. Осталось 3%. Это значит, нужно идти в конец города, дожидаться рассвета и ловить попутку. Проще сказать, чем сделать: за последние 48 часов я поспал от силы 2. После небольшой прогулки я сел на лавочку. Меня напугал рёв охрипшего котенка, совершенного одинокого, брошенного матерью и братьями. Он подбежал ко мне и стал тереться об ногу, а потом запрыгнул на коленки. Я немного погладил его приняв первое в своей жизни решение приютить бездомное животное, встреченное ночью в пустом парке.
- Пойдем пройдемся, дружище. Ты неспроста меня нашел, ведь так?
100%
Мексиканская атмосфера. Пустая комната, залитая янтарным светом с одной кроватью. От жутко влажного воздуха по всему телу выступает испарина, принуждая лениться, лишая желания двигаться, чтобы не вспотеть еще больше от этой духоты. Открыть окно означало пригласить к себе мух, комаров, саранчу и остальных летающих насекомых. Ворочаясь в поисках позы наименьшего соприкосновения с кроватью, мне таки пришлось подняться. Когда спишь больше требуемого, становишься вялым, а на глаза накатывает беспочвенная усталость. Открыл окно. Снова в кровать, перевернулся на спину. Через прореху между ресницами рассматривал местами потрескавшийся потолок, белизна которого подсвечивала забытое детское чувство: когда засыпая в какой-нибудь из комнат, и просыпаясь в своей – еще непривычной – в первые минуты пробуждения размышляешь «Где я?». Будучи взрослым, вместо заинтересованности в локации возникает мимолетный вопрос «Когда я проснулся?». Мне в школу или на работу? Может, сегодня выходной? Мне кто-то приготовил завтрак? Мама, девушка или жена? Ох, я и сейчас не сразу скажу, сколько мне лет. 23? 24? Больше – меньше, уже не имеет значения. Такой возраст разучивает считать. Но не бывает вопроса хуже и обреченней, чем «Зачем я проснулся?». Действительно. Я снова уснул. Через какое-то время в окно влетела ласточка. Она громко пищала и билась о стены в попытках взлететь. С ней все было в порядке. Летать она умела, может даже лучше других ласточек, просто оказалась не в том месте, ненамеренно угодив в ловушку. Отчасти, ей повезло попасть в квартиру к нормальному человеку. Я томно поднялся. После долгих сопротивлений, она поддалась, я взял ее в руки и выбросил в окно. Тем временем в соседней комнате затрещал телефон.
- Ты приедешь сегодня в Киев? – спрашивает Ваня.
- Брось.
- Мы целую неделю ждали твоего приезда…
- И не дождались, напившись за день. – обиженно отвечаю я.
- Мы все нормальные, все живчиком.
- Да ну вас…
Телефон полетел в кровать. Ну и ладно. Все равно на поездку нет средств. У кого-то капают деньги, а у меня потолок. Признаться, раньше, вместо глупых оправданий была неискоренимая тяга к приключениям. Не успевал раздаться звонок, как кроссовки были надеты, шнурки завязаны, а шея пахла февральской свежестью; всё для дам. Юношеский максимализм никогда не покидал меня, он обнадеживал возможностью увидеть или поучаствовать в чем-то грандиозном, эпическом, историческом. А теперь я тут гнию. Поиски творчества – оправдание последних трех месяцев жизни в Лубнах (провинциальный городок откуда я родом). Скука смертная, денег нет, вдохновения тоже. Побренчал, сделал пару мазков, взял блокнот. Из него выпали двести гривен – намёки вселенной. Ехать, не ехать? Я еще сомневался, но уже начал собираться. Брать гитару или нет? Мне не нравится то, что я ухаживаю за ней, меняю струны, берегу, и мало того, что везде с ней таскаюсь, так еще и песни им пою. Так еще и те, что им нравятся. Короче, музыкантов стали путать с караоке или шумящим радио. Никакого уважения. Я стараюсь привнести в этот мир свежие мысли, но теперь люди не заморачиваются над новыми смыслами, все ищут подтверждение старым, временно найденным, чтобы сделать их вечными. Ох, мои милые, не спешите с выводами, не спешите с жизнью…пожалуйста. Осмотритесь. Привычное – не значит обычное, вы согласны? Рассказы, романы, повести, немного устарели. Особенно от первого лица. Вы читали Фицджеральда? Может быть, Буковский? Кэруак? Хемингуэй? «Быт надоел» – возмущенно талдычат литераторы, держа при себе книгу какого-нибудь беллетриста. Любого из вам известных. Так почему же, привычное, увиденное глазами другого, так нас влечет? Не привлекает ли чужая жизнь, похожая на нашу? Не ищем ли подтверждения? Не цитируем ли меткие высказывания, придающие смысл повседневности? Признайте - нам нравится привычное. И даже привычно услышанное, увиденное, прочувствованное – субъективно отличается в иной момент времени. Наблюдая за роскошью богатеев, знаменитостей, актеров – тяжело перестать сравнивать со своей ничтожностью. Но! Хочу напомнить - легко прикинуться счастливым на пару минут экранного времени – им за это платят. Тренеры позитивной психологии трактуют: «Настройтесь, и тогда наступят счастливые времена!». Такие наставления – туше в сердце профессионализма! Сущий бред! Когда-то там наступят…когда-то там. Алё! Космос! Не отбирайте работу у депутатов, это они мастера пускать пыль в глаза. Обещания – внушительный инструмент в руках политиков, имеющих власть. А эти голословные райские спикеры – двойные агенты со свинцовым спасательным кругом. Две части одного червя. Если вы еще не поняли, к чему я веду, я объясню: это стенка на стенку между государством и предпринимателями. Первые хотят, чтобы вы довольствовались тем, что есть, вторые - чтобы вы хотели большего. Вот мы и депреснячим, пытаясь определиться. Я всегда знал – буду счастлив, став писателем. Сколько себя помню хотел быть писателем. А мама хотела, чтобы я водил иномарку. А папа хотел, чтобы я поскорее слез с его шеи. Я учел их пожелания и…не-а, я не нашел работу. Я просто перестал писать. Счастье – потом, а пока я пью кофе, курю, и отказываюсь взрослеть. «Осмотритесь! Счастье – не место и не время! Быть несчастливым – ошибочная привычка безответственных подростков!» - кричат мне с телика. И я снова начинаю писать. И снова вся эта канитель по кругу: теряю надежду, становлюсь музыкантом, художником, мечтателем, и публично заявляю: «С графоманией покончено - мне надоело, я забил ее в усмерть гитарой, заколол кисточками, облил спиртом и поджег». А спустя месяц-два литература настигает меня как внезапная язва в желудке. «Так ты все-таки писатель?» - звучит заключительный вопрос. А я не могу сказать, писатель я или нет. Я не издал ни одной своей книги, никто на улице не воскликнул «О! Так это же тот самый, это же он написал…!». Да и совесть не позволяет отречься от кистей, холстов, рифм и нот, подтвердив свою деятельную моногамию. Что эти невоодушевленные, но душевные предметы мне скажут? Черт подери. Хочу быть всем и сразу. Хочу быть амбициозным юношей, обретающимся в своей наивности, мечтающим о славе, а не о 4х часовом рабочем дне.
 Гитару я оставил дома. Вместо этого взял рюкзак, закинул туда кофту, сигареты, деньги, наушники, электронную книгу и всю ночь заряжавшийся павербанк. «Этого должно хватить». Вышел.
Поскольку дома не было горячей воды пришлось забежать к родителям на старую квартиру. Я регулярно к ним заходил принять душ или покушать. Вышагивать по 5 км в день не сильно озадачивало, так как большую часть дня я практически не двигался, от чего у меня появилась небольшая складка на животе. Когда они уезжали я сбрасывал по 3-5 кг веса, ведь питался я либо маминой стряпней, либо яблоками. Дома уже три дня никого не было. Пришлось голодать.
Принимая душ, я был несколько ближе к Киеву, чем пару часов назад. В первую очередь намерениями. И все же сомневался. То, что мои друзья гуляли за день, до моего приезда, задевало мое самолюбие. К тому же, все будут сонные, а мне не охота гулять с вялыми людьми. Выключил душ. Замер. По телу скатились остывшие капли. Погладил кота, покурил под вытяжкой, закинул за спину котомку и выдвинулся в путь.
96%
Горячий асфальт парил, игриво размывая горизонт. Пройдя с километр в сторону трассы, выяснилось, что надобность в приеме душа сравнительно не велика и неоправданно преувеличена, так как я снова вспотел и умирал от жары. Кому-то нормально, а вот лично я потею словно нахожусь на вертеле. Если летом в тесной маршрутке у пассажиров слегка поблескивает кожа, то с меня уже ручьем стекает пот ставя под сомнение предназначение бровей.
В планах было приехать в Киев раньше остальных и посетить пару мест, ценность интереса к которым ограничивалась ностальгией. Первое место – академгородок. Там я прожил первые четыре месяца со своей девушкой, второе – теремки – последние четыре. Эти два периода так же диаметрально противоположны, как добро и зло. Где в первом зло – я, во втором – она. И все же, тогдашняя жизнь тусклая, наполненная подозрениями оправданными в будущем.
Со временем, интерьер квартиры на академгородке стал блуждающими в чертогах разума линиями, цветами, формами, а все мелкие детали сплавом злобы, скандалов и первого расставания. В памяти проясняется картинка: длинная дорога к метро, мы, стоящие у выхода станции дожидаясь окончания дождя, и моя скромная ложь «Мне не холодно, возьми мою кофту». Позже мы заходим домой, готовим ужин, курим на балконе, ложимся спать. Все хорошее, что осталось от академгородка – ощущение дома. Сейчас меня преследует чувство отчужденности. Дом там – где тебя ждут, верно? Просыпаясь в своей квартире, задаваясь тем скверным вопросом «Зачем?», я смотрю в телефон, где нет пропущенных, и осознаю: мне не звонили последние 5 дней. Если бы я окочурился в какой-нибудь субботний вечер, то известие об этом заставило бы себя подождать до следующего четверга. Никому в этом мире не интересно, проснулся ли я утром. Меня спрашивают: «Как ты себя чувствуешь, когда в конце дня закрываешь крышку ноутбука и остаешься сам в темноте?», «Паршиво» - все, что нахожу ответить. А это самый ключевой момент дня. Я долго не могу уснуть, ворочаюсь, обнимаю подушку. «Ты же социальный, у тебя много друзей и знакомых» - говорят они за меня. А я думаю «С друзьями я вижусь, когда им скучно, а не мне. И даже если так – дальше я провожу интересную параллель – если ты постоянно голоден, и тебе дают одно яблоко, ты сыт только пока ешь его, после этого снова оставаясь наедине с ворчливым желудком». Разовые встречи не спасают от одиночества. Когда осознаешь, что ты один - от этого не хочется рыдать, кричать, лезть на стены, в это хочется углубиться. В другом случае, мне приходится таскаться по разным городам ища перманентной иллюзии нужности. «Кто-то еще хочет спросить, зачем мне нужно признание?».
- Возьмет кто-то гитару? – спрашиваю у Вани.
- Чехла нет.
- Ясно.
От съемной квартиры на теремках веяло дружбой. Там я научился отбрасывать сомнения и принимать правильную сторону. Правда, в неверном порядке. В противостоянии между лживой любовью и дружеской доброжелательностью, я выбрал первое, решив, что Юра просто хочет проводить со мной больше времени. Когда мне было 16 моя девушка учила: «Твои друзья бросят тебя, вот увидишь, а я всегда буду с тобой». Урок я усвоил плохо, в очередной раз доверившись девушке.
Впрочем, какие бы потасовки между моими избранными людьми не происходили, в то время я чувствовал себя одаренным лучшими чувствами: любовью и дружбой. Хорошие времена никогда не остаются на чай, так, что, в скором времени я был лишен и первого, и второго. После очередной ссоры, разговаривая с отцом по телефону он выдал: «Езжай-ка домой. Будем работать вместе. Хватит с тебя рисулек!». Выстрелила интересная мысль: «Кусающий руку, которая его кормит, обычно лижет сапог, который его пинает». Тут я бегаю за пинающей меня Олей, дома меня ждет укушенный отец. Уезд в родной город изначально сопровождался амбициями, но финал сей аферы был ожидаем; заверения отца оказались обострением синдрома собственника. Разорвать замкнутый круг не вышло, и вслед за огорчением последовало решение – уже второй раз за жизнь – пора взрослеть! В разные периоды жизни представлял свое старение по-разному. Когда учился в университете и осознавал этап молодости, я был ограничен местом жительства и самообманом, что все еще впереди. После выпуска я понял, что «впереди» уже наступило и нужно что-то делать. Тогда я впервые решил взять свою жизнь в руки. Справиться с колеблющимся сердцем помогают только перемены, и я был к ним готов. Встретив на вечеринке прильнувшую к сердцу особу, я, не сомневаясь, собрал мысли в кучу, деньги в кошелек, вещи в чемоданы. «Ты едешь в Полтаву не из-за Оли. Ты просто опустошен и пытаешься оправдать свое существование. Хотя, чувства, даже надуманные, неплохой повод действовать» - говорит мне мой любимый Сережа. Я не перечил ему. Мне просто хотелось верить: я что-то создаю. Благодаря длинному языку я проходил любые собеседования. Меня хотели нанять и управляющим пиар отдела, и дизайнером, и продавцом консультантом, и риелтором. Деньги – пыль, поэтому не смотря на приличный оклад сделанных предложений, я решил исполнить свою мечту - работать журналистом. До сих пор с теплотой вспоминаю моменты, связанные с журналистикой и жизнью в Полтаве. А от былой «любви» не осталось ничего, кроме опыта, который каждый счел бы негативным, но от этого не менее полезным.
92%
Ваня позвонил мне за пол часа до прибытия:
- Братан! – говорит он мне – высаживайся в Борисполе.
- Я хотел заехать на старую квартиру.
- Братан – монотонно произносит Ваня – высаживайся – так же монотонно продолжает.
Борисполь – не просто город, это склеп моих амбиций. Когда я впервые сюда приехал в 11 классе, Ваня повел меня в соседний двор на стройку. Ночь. Мы сидели на бетонных ступеньках обсуждая быт. Беседа длилась непамятно долго, пока не прозвучала ключевая фраза: «Скоро я поступлю в Университет. Через год и ты. Мы будем жить в Киеве и часто видеться. Эти ступеньки станут для нас точкой отправки. В следующий раз, когда мы здесь встретимся, я буду на первом курсе, а ты в 11 классе. А потом я буду на втором курсе, а ты на первом. А потом…а ты…а потом я стану знаменитым писателем или музыкантом…а ты…». Глупость! За прошедшие 6 лет нам не довелось там побывать. Это и есть настоящая причина моего бесславия, я нарушил слово.
Поездка на старую квартиру заняла бы много времени, так что я послушал друга.
- Мне на Гагаринской. – говорю водителю.
Отдаю свои 105 гривен и вываливаюсь из машины на остановке рядом с Ваниным домом. Поднимаюсь на пятый.
- Братан. Я купил нам пиваса. – впереди всех приветствий произносит Иван.
- А я как раз думал по дорогое покупать или нет.
- У меня есть.
Ломящиеся от блюд столы – то, чего уже никто не делает. «Купи чего-нибудь пожрать по пути и заходи ко мне» - так сейчас встречают гостей. Может, я утрирую, может, мы все еще молоды, а может, мне просто нужно внимание как маленькой избалованной девочке.
Пиво слегка охмелило. Свободной походкой мы вышли на улицу, где к нам присоединились еще 5 готовых к приключениям человек. В Киеве, первым делом все пошли в ресторан подкрепиться и пропустить по бокалу. Я бы тоже поел, если бы не отдал целое состояние за дорогу. Мэл меня поддержал. Мы улизнули искать ларёк с шавермой и дешевое вино, дабы сильно не отставать от ребят. Следующим в списке было отречься от головы, купаться голым в фонтане и пройти половину Киева босяком. Но об этом позже.
Во времена проживания в столице все свои прогулки я совершал в центре, так как жил неподалеку. Все они в большинстве своем были полны размышлений и пустым взглядом на улицы. Со стороны могло показаться, что человек в очках и пальто рассматривает архитектуру, но человек в пальто и очках был пьян и подавлен. Спустя 40 шагов я уже не мог вспомнить где только что прошел, и никогда не мог сказать, куда направляюсь. Каждый раз прогуливаясь теми же дорогами, я нередко испытывал неподдельное удивление; ого, где это я? У меня не глаза – а прорехи во лбу, и нужны только для того, чтобы не споткнуться или случайно не выскочить на дорогу. С таким успехом я мог бы не носить очки и, ввиду своей рассеянности, еще с детства утверждал: «я нормально вижу, я просто не хочу смотреть». Ибо одна половина мира была у меня внутри. Вторая - внешняя половина – сплошные знакомства. Знакомства с разновидностями одиночества. И каждое следующее грубее предыдущего; как уровни в видеоиграх. В детстве я был предоставлен сам себе находясь в окружении людей, с которыми не мог поделиться секретами, пожаловаться на чувства или внутреннюю борьбу. Родители заботились о моем материальном благополучии, а что касательно душевных переживаний, совет один: «делай уроки». На все вопросы «Почему?», так же имелся универсальный ответ «Потому!», или же более развернутое: «Потому что я так сказал!». С одноклассниками я не ладил, так как предпочитал праздное времяпровождение книгам и художеству. В основном читал энциклопедии, рисовал мультики и жил в своем воображении. В университете я был так же предоставлен сам себе, но уже без элементарной заботы. Никакого тебе чая с лимоном, сам иди за таблетками в мороз. Из плюсов: я нашел единомышленников. Правда, общались мы эпизодически. Были времена, когда я полгода жил в отречении. Оно же вынудило меня полюбить библиотеку, где я проводил время после занятий и до ее закрытия, потом шел в парк пить вино или в общежитие втыкать в потолок. Также, никто не порицал мои проступки; от этого еще хуже. Безнаказанность удручает – особенно не выплеснутая разгневанным хлопком двери, не переведенная в обиду кого-то-нибудь. Вину за косяки приходилось брать на себя, таская ее за собой до следующей оплошности. Третье одиночество – боевое. Все, подготовка закончилась. Теперь я готов к дуэли. Ставлю напротив зеркало и…начинаю вяло чистить зубы. Приглаживать растрепанные волосы приговаривая «завтра помою, кому какое-дело». Раздраженно чмокаю разглядывая прыщ, на который всем, кроме меня, плевать. Я твердил: «Тебе больше не придется торопливо искать штопор. Нет. Никто не ждет, пока ты откроешь вино. Нет. Ты не о ком не забыл, достав один бокал». Порой, сосуществование с самим собой бывает хуже любого другого. Я бы предпочел поругаться с соседом назвав его быдлом, и хоть на секунду отвлечься, чем сбегать от себя же. Топочу по ступенькам, нервно перебираю ключи, еле попадаю в замочную скважину, залетаю в квартиру, резко закрываю двери, оборачиваюсь и тут на! Зеркало. Битва в самом разгаре – когда ты перестаешь ее замечать. Одиночество затягивает. Забирает к себе. Сложнее всего наблюдать за тем, как нормальная жизнь покидает твой дом. По-английски. Начиная с 16 лет, я праздновал дни рождения в компании 15 и больше человек. В двадцать четвёртый же за праздничным столом сидели я. Один. Я не был ни шокирован, ни сильно раздосадован. Мне уже доводилось жить одному. После первого разрыва следующие три года я с опаской заводил новые знакомства. Этот опыт подарил мне объективный взгляд на любовские интриги и четкую позицию: «ну нет, идите вы! Только не со мной. Я не хочу во все это ввязываться. Лучше я буду терпеть одиночество». А в нем - как и в пьянстве – все вещи приобретают необоснованную важность. Когда-то сказанная фраза не выходит из головы, ситуация произошедшая миллион лет назад не дает покоя, каждый отнёсшийся хорошо к тебе человек – кажется последним в твоей жизни. Но стоило ему оступиться, я тут же от него отказывался; в основном мотивом ссоры была не сама оплошность, а придании ей важности. Я продолжал нести обиду и оставаться одним. Однажды переступив черту, я подкреплял свое отрочество обретая нового бога, ненасытного, требующего даров из самопожертвования, самобичевания и истязания, в конечном случае – самоотречения. А взамен - постоянное пребывание под воздействием губительной наркоты, не осознавая этого. Как бы там ни было, одиночество дорого обходится. Нужно постоянно пить, а выпивка – удовольствие не из дешевых.
Депрессивные мысли добивали окосевшую психику. Бросить все! Все в топку! Я не слабак, мне есть оправдание! Я выбираю лучшую жизнь! Ведь только фильмах и книгах с динамичным сюжетом легко отличить сдавшегося слабака от сильного воюющего человека. В жизни же, из-за отсутствия сценарной скоротечности времени любое «предательство» мечты - не кажется позорным поступком, скорее рациональным. А вот как раз упрямство - глупым и, зачастую, неоправданным. Целесообразней искать оптимальный вариант, поступать минимально опрометчиво и предельно осторожно. Иначе проживешь на дне ради идеи, которую реализует другой. Все твои амбиции, это песочные часы, бомба обратного действия. Сначала ты взрываешься, а потом отходишь от взрыва. Кажется, что историю пишут о сильных личностях, будто бы они до последнего стояли на своем, когда мир был против них. Теперь будто мир против тебя, и ты скрепя зубами должен послать всех и идти напролом. Но нет. Тебе никто кроме тебя самого не мешает. Занимаешься своим делом, а тут тебя на работу позвали с большим окладом. Тут переезд. Ремонт. Покушать. Новое хобби. Другой город, страна, жизнь. И ведь дело даже не в отречении от мечты, а в отречении от себя – нужно быть достаточно умным, чтобы преуспеть в своем деле, и в меру тупым, чтобы не измениться, не осмыслить мир иначе, чем видел до этого сохранив первоначальное мнения о вещах. Выбрать другой курс – не вероломный поступок. Нет более вероломного поступка, чем отрицать время и перемены. Вечность – бесконечная чреда перемен, все остальное временное. Достигать цели, значит идти одному. А если тебе повезло найти человека, разделяющего твои интересы, готового посвятить свою жизнь твоей мечте зная, что его имя даже мелким шрифтом не мелькнет в углу…что ж, ты просто невероятный счастливчик. Один на миллион. Один на миллиард. Таких как я 1 на 2, и я один. Последний этап одиночества нечто большее, чем борьба или образ жизни. Это ты сам, и ты перестаешь воевать, начинаешь вести переговоры, превращающиеся в дискуссию. Ты начинаешь путать, где ты, а где зеркало. Каждый твой выбор обрамляется размышлениями «что об этом думает настоящий я?». Точнее, как бы я не поступил? А как понять, как бы ты не поступил, не будь ты собой. Во времена работы в газете мой редактор часто говаривал: «Не годится. Все переделывай» - а это совершенно новый текст. Но, если я изначально написал так хорошо, как мог, значит я не представляю, как сделать это иначе. Я чувствовал, как мой романтизм вытекает мелкой струйкой, оставляя след на заброшенных в шкафчик страницах рассказов и просачиваясь на новые дебильной, публицисткой стилистикой. Требующая внимания и регулярной подпитки поэзия тоже злилась сидя в углу комнаты, курила, злостно плевала мне в спину. Я, в буквальном смысле, сдавался. Черт. Здесь нет четкой грани, нет выбора. Никто не придет к тебе со словами: «Завязывай со своим бумагомаранием, или тебе кранты». А ты такой с голливудским пафосом: «Завязывай со своей болтовней, иначе я тебе своими бумагами перережу глотку». Этот боров хватает тебя за горло, поднимает в воздух так, чтобы ноги болтались, душит. А ты истошно произносишь: «Я. Никогда. Не сдаюсь. Я буду писать. Во чтобы-то ни стало» - и плюешь ему в лицо. Развязку придумайте сами. Обычно, этот человек обижается и перестает давать тебе деньги.
%%%
[Могу ли я назвать свое одиночество мучительным? Скорее нет, чем да. Мучительным его делают моменты, залитые порывистым хохотом, мимолетным прикосновением, ключевым диалогом, решением, принятым в раже словесной перепалки…ключевым прикосновением. Не уместно. Один из них – прохладная ночь. Конец августа. Тепло еще летнее, ветер – осенний. Спокойно. Всё, что я чувствовал в тот момент – умиротворение.  Меня не охватывала страсть. Меня не беспокоило отсутствие приключений. Мое сердце билось с нужной скоростью для жизни, а не для страданий. Мои мысли – дерево с пышной кроной, а не устремленная к небу палка. Я не был зациклен ни на одной знакомой личности и, самое главное, меня не тащила к себе Эрис подло выкрикивая из-за угла «Ты дурак! Дурак дурацкий! Ты один. Снова один. Посмотри. У тебя есть только я!». Думалось: когда Эрис ушла, вслед за ней вместе со сквозняком выскочило и желание творить. Это не так. Я безнадежно истратил драгоценное вдохновение на пьянство и страдальческие разговоры. Извечное самокопание истощило меня. Я иссяк, не успев прочувствовать тепло своего огня, не рассмотрев себя в зеркале, не найдя себя настоящего. И где вы посоветуете мне его искать? Куда писать заявление о пропаже? Был, и исчез. В глазах у других я вспышка, освещающая облачный силуэт музыканта, писателя, художника, поэта, но никак не человека. Я любил стихи и литературу, а все вокруг любили друг друга.
Мне пришло сообщение: «через час выйду». Я отпил вина и ответил на сообщение непринужденным «ок». Мы виделись каждый вечер. Алгоритм наших встреч был таков: отлично провести время и разойтись по домам. Я не рисковал сближаться, умышленно подавляя эмоции. Спустя пару часов после знакомства с Катей я встал на колено и сделал предложение, нелепое и наивное, будто жаждал отказа. Вместо обручального кольца - скрученная гитарная струна. «Я не принимаю такие предложения» - равнодушно ответила она. После этого мы какое-то время не общались. Вряд ли после таких выходок кто-нибудь захотел бы иметь со мною дело. Но вот я сижу, жду ее. Стоило закурить, как ко мне тут же подсела женщина с ребенком. Стыдясь своей привычки, я встал и отошел на пару метров. Я очень люблю курить, а вот быть курильщиком ненавижу. Нет ничего в том, чтобы выкурить сигарету с чашкой кофе утром на балконе, а идти ночью в дождь и мороз за новой пачкой…это уж слишком. Вышла Катя. Она не воспринимала приветствия и начинала разговор со случайной фразы.
- Мы идем к тебе есть торт? Или нет…ты знаешь классные места?
- Знаю одно. Там просторно и можно посмотреть на млечный путь. В принципе, отовсюду можно, но уже не та часть лета. Я знаю еще одно.
- Далеко идти?
В ней я видел длинные и прямые каштановые волосы, замаскированную под грубой оболочкой наивность и глубокий взгляд. Ее глаза бросились со склона в бездну моих морей и утонули в мгновениях первых встреч среди тысячи таких же. Вереницы зрачков бурили в моем сердце не затрагивая чувств, а ее – всплыли незыблемой силой мелькнув за спиной в отражении зеркала, и я почувствовал, как кто-то ребячески постучал сзади по плечу.
Молча шагая между домов, мы ждали пока придем, чтобы снова заговорить. Это сродни задержанному дыханию во время нырка. Я никогда не умел наслаждаться дорогой, терпел скучный путь рассчитывая на переоцененное мгновение награды. В детстве, я начинал отдыхать еще по пути домой, пиная перед собой камешек или заблудившийся каштан. Весь путь создан быть веселым и интересным. Но есть в этом разница. Пройтись домой в я ясную погоду легче, чем годами выбираться на пик горы, скрытый за грозовыми тучами. Сталкиваясь с большими трудностями, ожидаешь и большей награды. Одной и за раз. Куда там пройти в магазин и не быть убитым, это же самой собой разумеется, а споткнуться на глазах у прохожих - равно испорченному настроению. Каждая прожитая секунда везение, ведь в противовес этому – смерть, худшее, что может случиться. Это так не работает. Это никогда так не работало. У всех есть багаж, пройденный участок всегда позади, всегда обычный и принятый за должное. А так не должно быть. Ты не должен это читать. Я не должен был это издать. Я даже не должен был написать этот рассказ. В 9 классе я попал в жуткую автокатастрофу. Я жив? Жив! А может до сих пор лечу. Может, вся моя жизнь - одна из моих фантазий - предположений о будущем. Вот, что сейчас происходит. И я не расту, и я до сих пор тоскую о юности потому что никогда не был взрослым. И мне никогда не суждено им быть. Всё, что со мной сейчас происходит, с легкостью может быть предсказанной версией 15-летнего меня. Спроси меня тогда, какими ты представляешь себе свои 24, я бы ответил: «Пишу крутые рассказы. Красивая жена. Много друзей. Круто играю на гитаре». Все это действительно так. Я знал, как выглядят красивые девушки, но не знал, как с ними обращаться. Поэтому я одинок. Я знал, как писать, но не мог даже представить, как быть знаменитым, поэтому я все еще бесславный. Не было никаких хитросплетений судьбы, неожиданных поворотов или невообразимых случайностей. Ничего фундаментально нового. Я делаю все то, что и делал тогда, просто немного лучше. Мое 16-летнее сознание, летящее в той машине, блокирует продолжение. Я застрял в попытке. Я достиг того максимума, который мог придумать маленький мозг. Я останусь писать и играть, потому что никогда не жил иначе, и умер с вечной мечтой. Мечтой, что никогда не сбудется. Вся моя жизнь, как роман «451 по фаренгейту», могла поместиться в короткий рассказ. «- У нас есть машины. Какими они будут в будущем? – Ну, пускай быстрыми. - Хорошо. Тогда рекламные щиты длиннее. А телевизоры? Что с теликами? - Тоже увеличим. - А с книгами что? Каким методом от них будут избавляться? - Та ну, черт его знает, пускай их будут сжигать! - А может технологии поновее будут? - Слышь, умник, ты тут главный, или я?». Вот буквально по такой же схеме и я в свои 16, придумал свои 24.
Я старался идти с Катей в один шаг. Она это заметила. «что делаешь?». Ничего. Мы вышли на небольшую поляну размером с бейсбольное поле, где росли молодые тополи, немного выше моего роста. На одной из двух лавочек курил мужчина. Катя заволновалась.
- Мы помешаем ему больше, чем он нам.
Счастливые люди не курят две и больше подряд. Счастливые люди не гуляют по ночам одни. В боку кольнуло непреодолимое желание подсесть к нему и спросить. «Что стряслось, дружище?». Мне порой самому не хватает случайного слушателя. Хочется рассказать о проблемах, не напарываясь на предвзятости, не нарываясь на агрессию или собственную выгоду. Без войны интересов, без чужой точки зрения. Мне не нужны советы, подбадривания, вызванные принужденной солидарностью, наигранная обеспокоенность, натянутая заинтересованность или тривиальная видимость заботы... Пошлятина. Весь процесс исповедования стал театральной сценкой, где пострадавший драматизирует, а слушатель податливо изображает удрученного человека, создавая видимость сочувствия. Будто бы кто-то на самом деле проникся твоей бедой…нет, я не просто так упускаю слово «лицемерие», ведь это совершенно не то. Можно поговорить с ночью? С закатом? Не подбирая слова, не думая «интересно ли?», ночь всегда была, и будет заинтригована следующим днем. Мы, сидящие на этом пустыре - крупицы ее жизни, мы - ее безумные истории. Она слушает, и бесконечно молчит. Ее лучшие слова – твои слова. Ее лучший подарок – тишина, прожектор, твой выход. Ночь не перебивает. Ночь не перечит. Ночь разрешает…мыслить. Отсутствие света знаменует ее присутствие. Так уступчиво, так вежливо, так жертвенно, так откровенно. Я так считаю. Ночь дарит: вместо ушей и шума – беззвучную мысль, вместо глаз – сердце. Позволь мне минуту, позволь мне вечную ночь, позволь мне чувствовать, ничего не слыша, ни на что не смотря. Будь моим случайным, безответным слушателем. Прожектор! Поехали!
Мы засмотрелись на луну.
- Смотри, кажется, будто бы облака задерживаются на миг, и снова плывут.
Так и было. Застыл воздух, застыли мысли. Нечто интимное разлетелось вокруг словно пыль, одурманило наши головы заключив во власти луны. В тот момент пришло понимание: мы ввязались игру, затеянную не нами.
- Что по-твоему любовь? – невзначай спрашивает Катя.
- Все, что после.
- В каком смысле?
Это больная тема. Я бы предпочел молчать, но невидимые мотыльки вырываются из моих уст хлопая крыльями возле ушей.
- Доеденные конфеты, увядшие цветы, утихшая страсть, рухнувшие иллюзии. По сути это быт. Это если бы я перднул, а ты хихикнула, не посчитав меня мерзким. Вот она. Момент после влюбленности, продолжающийся до ненависти и раздражения. Момент после «моя вселенная» и до первой мысли о расставании. Всегда, правда, есть мосты. Иногда это дети. Все может возобновиться, если оба приложат усилия. В книгах все сказочно, а в жизни прозаично…прозрачно. 
Не может все быть так однозначно. Сама любовь полна сомнений и противоречий, так, как ее определение может быть точным и недвусмысленным? Это набор штампов, сформированных наблюдениями субъекта. Каждый по-своему видел ее проявления и по-разному ощущал на себе рисуя общую картину идеальной любви из выводов, основанных на личных предубеждениях и пережитом опыте. Пытаясь соответствовать предмету обожания, человек невольно показывает свои лучшие стороны или не свойственные ему качества. Если это взаимно, увлеченный человек в свою очередь, делает то же, тем самым вводя в заблуждение будущего партнера. Либо два человека выбрали неправильную модель поведения, не произвели друг на друг впечатления и не сошлись изначально; не притворяйся они, все было бы сказочно. Либо же они вступают во взаимодействие, открывая свои недостатки, разрушая созданную иллюзию. Период влюбленности также состоит из неопределенностей, переживаний, неуверенности. Любит не любит? Полыхает ли страсть…
Сзади послышался треск догорающего костра. Катя нашла несколько дров и подкинула их в огонь. Дымящийся пень вызвал у нее восторг.
- Ты видел когда-нибудь такое? Это же круто. Дымящийся пень. Класс. Пень дымится. Изнутри. Пень. Растет из земли и горит.
Мы стояли практически по щиколотки в золе, под слоем которой дотлевали угольки. Они согревали ноги и плавили подошву кроссовок.
- Давай сосиски пожарим.
- Пока сходим в магазин, все перегорит.
- Ты тупой.
Я вернулся на лавочку оставив ее одну. Когда она пошла за новыми дровами из соседнего двора донесся крик мужчины:
- Это вы, там что, мои дрова сжигаете? Я зачем их пол дня выбирал…
Раздался стук калитки. Мужчина подошел к Кате, сразу за ним и я, чтобы проследить все ли нормально. Он вынес грабли, сгреб в кучу оставшиеся щепки и принес еще пару палок.
- Вы кострик хотите? Я тоже молодой был, все понимаю, но чужого не брал.
Убедившись, что, Катя в безопасности, я закурил и ушел.
В дальнейшем, она приходила ко мне вечером, утром я проводил ее домой. Во избежание неловкостей, мы не обнимались на прощание. Подходя к ее подъезду, она слегка опережала меня и заскакивала в дверной проем. Разговоры о книгах, о любви, о прошлом длились ночами напролет, тактично избегая тем о будущем. Мысль о скорой утрате не позволяло мне быть самим собой и проявлять интерес; больше, чем страх быть отвергнутым.  ней не многое: не нравятся современники, аккуратно обращается с книгами, не любит поэзию. «У меня есть Эдгар По, но я так ни разу не прочитала его. Почему? На глянцевых страницах остаются отпечатки пальцев. И вообще, ненавижу людей, которые черкают карандашом в книгах». Я тоже. Мне нравилось, что мы не связаны прошлым. Мы всегда были близки, но далеко. Мы жили и надеялись кого-нибудь встретить, но не друг друга.
В день нашей последней встречи я дал слабину, набрался чудовищной наглости, и попытался ее поцеловать. Мы лежали в обнимку у меня дома. Я легко прикоснулся губами ко лбу, опустился к щеке, а приблизившись к ее устам, услышал угрожающее «не смей». Это были предпоследние слова. Последняя же ее фраза прозвучала менее однозначно: «тебе стояло меня отшить ещё вначале», что не говорило ничего о ее отношении ко мне. Стал ли я для неё кем-то, или остался все тем же книжным занудой? Возможность спросить ушла вместе с ней. Той ночью я уснул, очнувшись утром, рядом уже никого не было. Я допустил ошибку. Ее уезд уже ничего не значил. Я не перестаю быть частью чего-то, уйдя на время. Разве только если головой, а моя бездна уже была заполнена ее глазами, дурманящей пылью, застывшими облаками.]

81%

Мы гуляли в парке на возвышенности, откуда виднелась открытая площадка ночного клуба метрах в 200та прямой дороги. Я стоял на мосту и выделывал простые хореографические трюки. Сыдор подозвал меня рукой. Сыдор – тот еще человек. Ну или просто прямоходящий. От человека у него была внешность, и сомнительная возможность говорить. Почему сомнительная? Он исключительный лжец. Правда оказывала на него аллергическое воздействие. Если его фантазии оказывались правдой, он вздувался. Его вранье всегда феерическое; планетарных масштабов. И ведь все понимали, что он врет, и он понимал, что все понимают, но ничего не мог с собой поделать. А так, он не более, чем гуманоид. Улыбчивый, веселый, всепоглощающий. Пил он странно и принимал странные решения. Последний случай: Сыдор купил литровую бутылку ром и пошел цеплять девочек. «Громче, так тут же лубенские лошици» - говорит Сыдор возвращаясь к нам и разводит руками. «А ром где?» - интересуется наша компания, «Та я его им оставил!» - обреченно шепчет Макс. Денег не жалел, так как зачастую они были не его. Он постоянно просил взаймы, проигрывал всё на тотализаторе, снова занимал, выигрывал, отдавал долги, оставался без денег, снова занимал. И ничто в этом мире не могло вытащить его из порочного круга займи-отдай. Если бы к нему на улице подошел незнакомец со словами «Ты мне должен», Сыдор скорее всего спорить бы не стал, молча потянулся за кошельком и вытащил оттуда названную сумму. В этот раз не обошлось без его чудаковатостей.
- Спорим, я сделаю колесо – гимнастический трюк – больше раз, чем ты.
Ваня оторвался от разговора, медленно повернув голову к Сыдору.
- На что спорим? – исподлобья с угрожающей серьезностью произносит.
- На 10 посрачей.
  Посрач - не валюта. И уж точно не гимнастический трюк. Макс делал колесо с согнутыми ногами, в связи с его дисквалификацией, победа автоматически присваивалась Ване. Огребая по заднице Сыдор завопил:
- Нееет! Это нечестно. Я тоже делал нормально. Я нормально делал.
- Сыдор, успокойся. – говорят ему все.
- Нееет! – вопит Сыдор – нормально я делал.
Короче, он вконец всех заколебал. Пару минут его не было видно. В это и вся беда. Если Сыдор притих, значит он думает, а если он думает – хороших идей можно не ждать. 
- Громче. Давай бороться! – выдает созревшую мысль.
Додумался. Я поворачиваюсь, стучу Сыдору по плечу и с удручающей медлительностью мотаю головой. Мир застыл. Ваня замер с бутылкой в руках. Вино полилось через края. Утих шум листвы, перестали стрекотать кузнечики, ежики ерзать пузом по земле, соловьи притихли. Даже музыка в клубе по соседству перестала играть, а все посетители остановили пляски и смотрели в нашу сторону, хоть им и не было видно. Все ждали моего ответа. В глазах присутствующих виднелось как сочувственное «Не повезло, теперь он от него не отстанет», как полное надежды «Соглашайся, чтобы он нас не трогал», так и зажженное «Во щас будет!».
- Давай.
Я снимаю футболку и бросаю ее на лавочку. Под нами брусчатка. Падать будет больно.
- Ребят может отойдете на пару метров? На траве ведь мягче.
- Падать. Будет. Больно.
- Мазохисты – заключает Мэл.
- Если бы я не выкуривал по полторы пачки в день было бы куда легче, но я не ищу легких... легких. Поняли юмор? Легких путей.
Сыдор вальсирует вокруг меня. Мелкие переминания с ноги на ногу переходят в полноценные прыжки.
- По лицу не бить! – напоминаю.
Слегка не рассчитав силы, я подпрыгнул немногим выше должного. Моя левая нога ушла в сторону, а правая согнулась в колене. Завидев, как я потерял равновесие Сыдор сразу бросился ко мне. У меня было меньше секунды, чтобы выровняться и дать ему отпор, и еще меньше времени на раздумья. Лучше попытаться стать обратно в стойку – чего я не успею сделать нормально – и подставить себя под удар, или же упасть на спину и принять выигрышное положение, тем самым тщательней подготовиться к удару. Второй вариант казался разумней. Сыдор накинулся на меня, когда я уже навзничь валялся на брусчатке. Я успел выставить перед собой руку. Макс упал на нее шеей. Воспользовавшись этим, я перекинул его в сторону, быстро перевернулся, сел сверху и зажал двойным захватом. Сыдор захрипел. Говорю ему:
- Может сдашься?
- Я что, потерял сознание?
- Если ваша тусовка не похожа на что-то подобное, даже не думайте звать! – издевательски говорит Мэл снимая на камеру.
Повозившись еще секунд тридцать, я просто отпустил Макса.
- Это не считается.
- Ой, короче. – психует Ваня. 
- Ой, короче. – психую я.
- Не считается. – психует Сыдор.
Веселье продолжается. Ваня надевает на себя мои очки, подтягивает шорты до груди и пускается в пляс. Я поддаюсь атмосфере и тоже дрыгаюсь. Мне наливают, я выпиваю. Правило простое. Все остальное время можно делать все, что пожелаешь. Думать только нельзя. Ни в коем случае нельзя думать. Нельзя. Думать.
- Как там у тебя с Катей сложилось?
Бл*дь!
Я отошел присесть. Ваня последовал за мной. Мне нравился подход Сыдора «до потери сознания». Нырнуть с головой в увлечение не планируя выныривать. «Из в крайности в крайность» - говорит мне мой друг и советует подавлять импульсы. Отказаться от мысли, значит проявить слабость. Не каждое первое решение благоразумное, но зачастую сердечное. Многие советуют идти за душой, а кого мне спрашивать, если души нет совсем? Как мне слушать сердце, если оно твердит одно и то же «ту-дук-ту-дук». Разве не похоже на стук поезда? Разве не слушаюсь, постоянно переезжая из города в город? Сменив 6 мест за год я все еще за ним следую, и вот я снова спрашиваю: «Что мне делать, Эрис?», а она: «ту-дук-ту-дук».
- Я поговорил с Юрой. Через полгода в Питер. – запоздало отвечаю.
- Нормально так поговорил. Но она же с Москвы…
- Ту-дук-ту-дук.
- И что это значит? 
Хотел бы я знать. Мне никогда не приходилось сдаваться. Это слово обходило меня стороной. Даже в контексте «Никогда не сдавайся». Мои родители не хотели видеть меня ни писателем, ни музыкантом. Воннегут говаривал: «Если вы всерьез хотите разочаровать родителей, а к гомосексуализму душа не лежит, — идите в искусство», и я побежал. «Ту-дук-ту-дук». Что же это? В голове проясняется: «Пора нокаутировать эту пакостную судьбу, положить ее на лопатки и хлестать по лицу пока она, а не я, потеряет сознание». Раз и навсегда добить ее, чтобы она насмешливо не выкрикивала «Не честно, я не сдалась». Чтобы ты понимала, милая мерзкая судьба «Я тоже!». Так что вставай, я теперь знаю, что это! ТУ-ДУК! Это я изо всех сил колочу по твоей вредной физиономии! Ту-дук! Вот, что говорит мне сердце. Развернуться и, наконец, залепить тебе оплеуху. Ударить в ответ. Дать сдачи за все твои выходки. За всех подлых друзей, за всех предательских любовей, за опыт, без которого можно было бы обойтись. Получай! За все одиночество, за все недосыпания и разрушающие мысли, за все несправедливости у меня на глазах, за все издевки и твое неверие. За все ваше «У тебя не получится». За все ваше «Не занимайся ерундой». За то, что мне приходилось быть не тем, кем я есть. Это будет последней схваткой. Ты не на того напала, ведь это та жизнь, где ты лежишь на полу избитая истекая кровью, где ты признаешь поражение и забираешь свои слова обратно, и у меня, наконец, все получается. ТУ-ДУК! Я закончил.
- Я тебя понял – вздыхая говорит Ваня – ты боишься.
- Пф, когда-это я боялся?
- Вот именно. До этого - не боялся, а после переезда в Полтаву боишься. Ты ведь ради нее в Питер собрался?
- Чушь! Нет, не ради нее! Ты вообще наблюдаешь в этом смысл? Какая связь? Питер-Москва, это не близко.
- Поэтому я и говорю. Что ты боишься. Бежишь от своих мыслей, чтобы не рассыпаться, если она откажет. Когда к тебе пришла мысль переехать? Ты ведь и не думал об этом до встречи с ней?
- Скажем, она просто стала идейным вдохновителем.
- То, что ты подавляешь эмоции, это неправильно. Не ты ли недавно пришел к выводу, что нужно быть собой и только собой? Не ты ли кричал, что устал от своей жизни, устал пытаться всем угодить, устал быть другим? Я был солидарен с тобой, притворство ни к чему хорошему не приведет, как и отрицание настоящего в пользу вымышленного. Что с тобой? Ты ведь не считаешь, что поступишь как тряпка, если переедешь, и как мужик, если убьешь в себе всякое проявление любви? Переезд, это сильный поступок, который она оценит. Быть сильным, значит быть искренним, настоящая слабость - быть безразличным чурбаном! И как же ты проживешь, друг мой, что скажешь в конце? Каковой будет твоя жизнь, если ты перестанешь рисковать. Будь сильным, будь собой, а для тебя это значит быть чокнутым авантюристом, готовым на поступки. Равнодушие – не твой конек.
- Я боюсь?
- Смешной ты, Громче – Ваня расплылся в искренней улыбке сверкая деснами – ты уже в игре. Ты ввязался в нее, когда не попытался ее обнять, когда специально не звонил. В тот момент ты согласился сыграть в русскую рулетку. Решение переехать – первый заряженный патрон в твоем револьвере. С этих пор, каждый твой шаг, это спущенный курок и еще один патрон. Подумай, Громче, с каждым твоим действием шанс застрелиться все больше. Ты боишься…э-э-эм…боишься, что стоя где-нибудь в Москве смотря ей в глаза, выстрелит боевой. А ты не бойся, ты ведь не умрешь – он снова усмехнулся – не умрешь на самом деле.
- А что тогда?
- Не знаю. Стих хороший напишешь.
- Пф.
- А ты, что хотел?
- Прикурить от звезды.
Ваня постучал меня по плечу. Я поднялся и поковылял к ребятам. Издалека доносились разговоры о религии. Меня они давно не интересует. Есть бог, или нет, но все атеисты почему-то опровергают его существование так, будто бы он обязан существовать.
71%
- Ух ёжечки. – взбудоражился Мэл – А ну-ка повернись?
Картина – захватывающая: вся спина в глубоких царапинах, каким-то образом разбит кулак, изодраны обе коленки, сбиты локти. Прослеживается стиль Поллока. Боль развеивалась весельем и отсутствием внимания. Вообще, многие вещи теряют значимость при отсутствии стороннего наблюдателя. Кому было больнее, так это обиженному Сыдору. Потерпев неудачу, раздосадованный, он создал видимость будто бы ему сообщили, что завтра рано утром нужно ехать на авторынок покупать машину. Сымитировав озадаченность, он суетливо вызвал такси и уехал.
Мое самочувствие постепенно ухудшалось. Истратив на драку остатки энергии, тело настигла повсеместная слабость, руки онемели от чрезмерной нагрузки, а ноги буквально не держали. Истощенный недомоганием я отошел на 200 метров в вглубь парка. Не найдя свободных лавочек, мне оставалось только перелезть через забор, постелить на траву кофту, подложить под голову рюкзак и прилечь. Пытаясь найти закономерность в хаотично разбросанных звездах, я уснул. Спустя двадцать минут меня нашли ребята.
- Ты чего тут делаешь?
Я молчал, загадочно вглядываясь в небо.
- Чего ты тут делаешь?
Я продолжал игнорировать.
- Ты тут чего делаешь?
Мое терпение лопнуло.
- Ты правда думаешь, что формулировка предложения что-нибудь изменит? – вспылил я. 
- Тогда ответь. Чего ты тут делаешь?
- Обижаюсь.
- Ты тут обижаешься?
- Да, я тут обижаюсь.
Спустя минуту неловкого молчания, Ваня протянул мне руку и помог подняться.
20 минут было достаточно, чтобы восстановить силы. Тело было свежим, будто еще вчера мне перерезали пуповину. 100% заряда.
- Ты же только что стоял тухлый с кислой миной!
Моя суперсила – быстро высыпаться. Я мог уснуть в любой момент, в любом месте, положении, при любом шуме. Я тренировался этому очень долго, еще будучи школьником я умудрялся спать по 3 часа в сутки, тратя остальное время на книги и рисование. Закрепить свои навыки мне помогла работа оператором комбайна. Играясь с баранкой по 20 часов в сутки, у меня оставались запасы энергии, чтобы вместо позволенного обеденного сна, готовиться к вступительным экзаменам на магистратуру, в результате чего пройти на бюджет. Естественно, в 22 года восстанавливаешься не так быстро, но мне помогала моя изворотливость. Временами я сидел в кресле стажера, наблюдая как работает отец. В таких ситуациях спать не разрешалось, тем не менее, я отворачивался, делая вид, что смотрю в окно; на самом деле закрывал глаза и спал. И это при шуме комбайна. А он шумит. С интервалом в три минуты меня будили случайными фразами. При первом же подозрении на мою усталость или, не дай бог, сон, Валеричь окликал меня по имени.
- Дима!
Мне приходилось просыпаться, смотреть ему в глаза делая вид, что я бодр и полон энтузиазма.
64%
Проходя мимо фонтана я испытал острую нужду в свежести. Я залез в него предварительно сняв кроссовки со штанами. Когда я вылез, ноги все еще оставались мокрыми, не хотелось идти еще и во влажной обуви. Пошел босиком. Друзья смеялись, тыкали пальцами, просили обуться. Я чувствовал ногами землю, шероховатость асфальта, каждый камушек, каждый стык брусчатки, каждую стекляшку. Мне до чертиков нравилось идти разутым. Я довольствовался чужим смехом, вниманием, особенностью ситуации, пускай даже искусственно созданной. Двухдневная свобода – это все, что у меня есть. Совсем скоро жизнь снова забросит меня в свою комнату как игрушку в кукольный домик. Безжизненное тело ударится об углы, упадет в неестественной позе с закинутой за спину рукой, ногой, лежащей на стуле, свисающей на плечо головой. А мне не больно. Что может чувствовать игрушка, сшитая из тряпок, кусков своих неуместных мнений, воспоминаний, ситуаций и поступков. Лысая голова. Вместо глаз две маленькие пуговицы, рот – прошитая крест-накрест нить. Джинсовый пиджак, футболка с примитивным рисунком: на ней изображены две жирные полосы. Красная и черная. Ниже – штаны, скроенные из ткани папиных брюк. Босые ноги. Иду на кухню, подхожу к миниатюрной плите, зажигаю спичку, ставлю чайник, варю кофе, курю на балконе. Из окна открывается вид на комнату моего маленького божка, эгоистичного и несправедливого. Я виню его. Винил бы, даже если бы причиной его несправедливости было неведение. Острое сено колит изнутри. Мне давно не раскраивали череп чтобы все заменить. В комнате раздается топот, стук в дверь, в глазке наблюдаю еще одну куклу.
- Мистер писатель, не могли бы вы впустить меня - прокатился по всей квартире писклявый детский голос.
Этим же голосом я непроизвольно отвечаю:
- Конечно, мисс моя любовь, проходите.
Не совсем то, что я хотел сказать. Куда?! Зачем?! Оставьте меня. Отпустите. Не тормошите. Мне хорошо одному. Мне нравится мой чайник, нравится кофе и сигареты. Кукла не испытывает, кукла не чувствует! Но неведомая сила открывает дверь. Я поддаюсь. Мисс моя любовь идет на уменьшенную копию кухни. Мой божок тянет меня к ней. Она просит чай. Она любит чай.
- Я вас не занимаю, мистер писатель?
- Для вас я всегда свободен, мисс моя любовь.
Редактору скоро в школу, поэтому страница с прелюдиями вырвана.
- Ох, я люблю вас, мистер писатель.
- Я вас тоже, мисс моя любовь. – против своей воли отвечаю.
Она вздымается в воздух, подлетает ко мне, бесцеремонно крепко целует. Я проклинаю своего божка. Он издает неестественные звуки целующихся людей, будто бы у меня и у мисс моя любовь вместо зашитых ртов фонтаны из слюны. Затем божок тычет пальцем мне в грудь и произносит:
- Ох, мисс моя любовь, у меня сейчас сердце выскочит из груди. Как я вас люблю!
Мы поражены, мы во власти эгоистичного ребенка. Вместо отрицания пришла надежда, что мы останемся здесь пылиться, рассматривать в окно комнату, заменять все внутри черепов жалуясь на пролетающую мимо нас вечность.
Моего божка подзывают:
- Эри-и-и-с! Нам пора выходить.
Мисс моя любовь вылетает через потолок, не попрощавшись. Маленький божок забирает ее с собой, уходит из своей комнаты; моего мира. Что за чушь? Мисс моя любовь никогда бы не постучала в мою дверь. Но мне стало тоскливо пить кофе. Позже, меня пакуют в коробку, выставляют на улицу, забирают в другой мир. Я никогда больше не встречусь с мисс моя любовь. Слышу отголоски моего божка. Иду на кухню, поджигаю миниатюрную спичку, ставлю чайник. Нет кофе. Придется полюбить чай.
41%
Рассвет мы встречали в парке славы на смотровой площадке, откуда открывался пейзаж на левобережный Киев, разделенный широким Днепром. Дома, выстроенные аккурат друг к другу, макушки многоэтажек подсвечены красными огнями, оживленный мост, электрички снуют туда-сюда шлифуя колеи, люди вовсю несутся в своих машинах на работу, развозя детей по школам и садикам. Меня не возили. Садик был недалеко, поэтому мама просто одевала меня и наблюдала с окна как я иду.  В школу меня провели однажды, показав дорогу. Лишь раз, в сильный снегопад родители приехали забрать после уроков. Меня так же никогда не подвозили и не провожали на поезд в студенческие годы. Зачастую моих знакомых встречали всей семьей; повезет, если на машине, тогда могли подбросить к центру. Я не жалуюсь. Поначалу, у меня была другая семья. Возле вагона меня почти всегда поджидала компания из 10 человек. Помогали нести сумки, интересовались моими проблемами, рассказывали о своих буднях. Друзья были на год младше, и когда я перешел на второй курс, все они поступили в университеты и разъехались по разным городам. С тех пор я ходил сам слушая музыку. В дождь, в снег, гололед. Неважно. [Любите детей, раз уж завели. Проявляйте снисходительность, показывайте заинтересованность и дайте им повод чувствовать себя нужными; если не хотите вырастить что-то похожее на меня. Совет от чмошного сына.] Почти вся компашка такая. Мы сдружились благодаря этому. Никто из родителей не был обеспокоен нашими личными проблемами или стремлениями, никто не интересовался, как мы проводим время. Под вето попадало курение, алкоголь и наркотики, все остальное – пожалуйста. Каждое позднее возвращение домой ограничивалось шаблонным «а ну-ка дыхни».
Все 5 лет учебы во мне таилась обида и злоба на Киев. Ненавистное общежитие, высокомерные преподаватели, лицемерные сокамерники ворующие туалетную бумагу, временами голод и тоска за прошлым. Как я уже рассказывал, вечера я проводил в библиотеке, в основном с книгой Генри Миллера и толковым словарем, а после закрытия шлялся в парке осмысляя прочитанное. Печально. В этом не было вины ни моей, ни К., оттого не легче. Пережить все это стоило недюжинных усилий, пять дней в затхлой тюремной камере уродовали психику, выкачивали из меня жизненно необходимый воздух. Чтобы подышать, я каждые выходные ездил домой, тем самым проводя много времени в поезде. Сидя в тесном вагоне с неприятными людьми я не думал: «О боже, что мне делать, тут так тесно! Нет интернета, мне некуда пойти, мне не с кем поговорить, я так одинок!». Нет. Просто ждал пока приеду, занимаясь дозволенными вещами. Читал художественную литературу, переписывался с друзьями, слушал музыку, думал о прожитой и предстоящей жизни. Мне не мешали переживания, я был чист и прекрасно знал: приеду, выйду с поезда, потом в общагу, покушаю, займусь рисованием. Так нужно думать о всей жизни. И все же, понять – не значит принять, смириться, перестать ненавидеть. После пережитого приключения или годичного отсутствия, я снова в К. Ненадолго. И мне хорошо.
Вдоволь налюбовавшись красотой разросшегося Киева, мы двинули дальше. По пути был еще один неглубокий фонтан. Вода чистая, но дно укрыто мхом и мокрой пылью.
- Мэл, давай! – намекает Ваня.
Оголенный до пояса Мэл принялся снимать шорты.
- А зачем ты раздеваешься?
- Мало-ли, упаду еще.
Так и случилось. Не успев ступить в фонтан второй ногой, первая уехала далеко вперед. Мэл брыкнулся на спину почти полностью погрузившись в воду, только вытянутая шея с подбородком оставалась торчать над поверхностью, как поплавок. Он поднялся, выбросил сигарету. Прошагав по кругу половину фонтана, он сразу нагнулся за монеткой, а потом плюнул, лег, и поплыл брасом скользя животом по дну.
Следующий вызов последовал незамедлительно.
- Громче!
Я попал. Ваня вышел из-за спины и протянул мне зеленый каштан в скорлупе с колючками произнесши краткое «Ну ты понял». Я отвернулся, закатил глаза и через «не хочу» забрал из руки каштан. Мэл достал камеру.
- Это каштан. – снимает каштан – а это Громче. – снимает Громче.
Стоило мне начать его разжевывать, как мягкие и гибкие на вид усики превратились в твердые иголки. При каждом неосторожном укусе они упирались в нёбо принося спонтанную колющую боль. С каждым таким у меня кривилось лицо и дергались мышцы. Наблюдатель мог заключить, что у меня судороги. Я для прохожих все это и делал, чтобы кто-то подумал: «Этот парень явно придурок». Мне надоела нормальность. Вот мое видение нормы: «Сижу на лавочке. Мимо проходит царь в спортивном костюме. Взгляд толи умный, толи угрожающий. Подбородок кверху, насупленные брови, поджатые губы. Блатная походка - выбрасывает ноги подальше, практически за уши, раскачивает плечи словно в шторм на плоскодонке, чавкает семечками и выплевывает так, вроде на рекорд по дальности. Но, моим родителям понравилось бы. Костюмчик-то – выглаженный. Кроссовочки новые, гладко выбрит, подстрижен – ладно, что на лысо, подстрижен же! – аккуратный, опрятно одетый, стройный, ну любо смотреть. А говор, ох и говор, ох и нравы, какой характер! Мужчина, он же: настойчивый, целеустремленный, волевой, сильный, может за себя постоять, - ну прям строчки из резюме - а самое главное, работящий! И ладно, что на заводе, и ладно, что чернорабочим, да хоть грузчиком, но человек же! Ты же, Дима, сидишь целыми днями дома, бездельник. Тунеядец! Какая музыка, какое искусство? Завооооод. - А можно я тогда рожи буду бить по пятницам? – Не ну ты же приличный, воспитанный человек. - А можно мне будут? - Не, ну ты же должен уметь за себя постоять. – А давайте я тогда всех буду обзывать и поносить? – Ну ты же выше этого! -  Короче полнейшая путаница с этой нормальностью. Хочу быть сумасшедшим придурком. Хочу есть каштаны.»
- Ы ео с поу поыял? – говорю с набитым ртом.
- С дерева сорвал.
- Намана. – отвечаю.
- «Нормально» говорит. – повторяет Ваня смеясь.
Из каштана потек сок. Если кто-то пробовал йод, то сможет меня понять. Хотя, мне кажется, нет ничего более горького, чем зеленый каштан. Обезображенное болью и горечью лицо четко отображало личину агонии. Лишь тогда Ваня заметил испытываемый мною дискомфорт. Сжалившись, он попросил меня прекратить.
- Дядь, выплевывай уже.
Я продолжал жевать. Дело нужно было довести до конца.
- Та не гони дядь! 
Я выплюнул.
- Тебе нужно было просто раскусить его. – с легким опозданием уточняет Ваня.
- Я сделал из него кашу. 
- Крэйзи!
Что ж…инициатива наказуема. Это я давным-давно осознал. В очередной раз повторюсь: «Понять-не значит принять». Понимание – сосуд, испитый лишь после наполнения опытом. Правильные мысли часто стреляют в голову холостыми, спустя 1000 таких следует контрольный – сродни дежавю, сродни говорящей толпе, сродни приглушенному радио в соседней комнате. «Я об этом уже размышлял, почему не слышал?». Или не слушал? Самый важный голос – самый тихий. Самый уступчивый и ненавязчивый. ТВ, музыка, естественные звуки природы, окружающие и их гомон, всё вокруг пытается перекричать голос вселенной – тишину. Тишина – матерь истинны и искренней мысли. Позвольте всему умолкнуть, чтобы услышать вечность, ощутить отсутствие границ, величие пространства и времени, масштаб твоей вселенной, и тогда вам не придется наполнять свой сосуд горькими каштанами.
34%
К утру все устали. Мы прошли около 20 километров, так и не дойдя до метро.
- О! Я знаю, куда нам идти! Нам через этот мост. – воскликнул Мэл.
Еще один километр. Подойдя к концу моста, метро так и не обнаружилось.
- Зачем ты нас сюда привел? – спрашивают все у Мэла.
- Тут пиво можно купить. Круглосуточный магазин тут.
- Нам домой добраться надо!
Пиво мы все-таки купили. Правда, задержались на 11 минут чтобы поплевать в электрическую москитную ловушку. Она круто шипела. Ближайшая станция метро была в нескольких километрах от нас, поэтому мы, разумеется, вызвали такси.
20 минут дрема в машине хватило, чтобы восстановить силы. Благодарю жизнь за это умение. Придя к Ване домой остальные тоже казались бодрыми. Мы заказали пиццу. Непростую пиццу – лучшую в мире. Последний раз я ел ее 6 лет назад. С тех пор я ел пиццу во многих заведениях, городах, странах, были у меня и острые пепперони, и гавайские с ананасом, и с мясным ассорти, но ни одна не запомнилась так, как эта, со странным названием. Когда ее привезли, на коробке, шариковой ручкой прописным почерком было написано «Ксюша». Ксюша – мой портал в юность. Портал в мечты и надежду, что все будет не так, как сложилось. Можно сказать, это те ступеньки, которые я намеренно избегал. Ведь тогда вся жизнь казалась полной свершений, героизма, самоотдачи и вознаграждений, но все случилось гораздо обыденней и прозаичней. Не то, о чем хотелось бы читать, скорее то, о чем хотелось бы забыть. Быть молодым – сложно. А быть молодым и влюбленным – конец света. Я пережил парочку таких.
23%
Мне удалось сомкнуть глаза еще на час.
- Мы идем играть в футбол. Ты с нами?
- Нет, я домой поеду.
- Зачем на ночь ехать? Оставайся сегодня у меня, завтра поедешь.
- Ок. Только мне нужно перекусить. Я все еще голоден.
- Посмотрим.
Возле подъезда нас встретила Ванина мама.
- Димочка! Как у тебя дела?
- Нормально.
- А выглядишь не очень. Бухали всю ночь?
- Бутылочку вина выпил. Может еще бокал пива.
Пару раз я выступил в качестве вратаря, но это не мешало мне полноценно играть, выбегать на средину поля, отдавать пасы, бить по воротам, симулировать. Я играл 15 минут с интервалом в пол часа. Во время передышек лежал на скамье и курил.
- Ваня – говорю я ему – я так и не поел.
- Да, сейчас, еще пол часика.
Спустя пол часа.
- Ваня – говорю – я так и не поел.
- Сейчас мы доиграем, и пойдем.
Спустя еще пол часа я психанул, закинул за плечо котомку и двинулся в путь. Время было позднее, около 10. Только один район был мне знакомым, во всем остальном городе я был проездом. Если вкратце, Борисполь - село одной улицы. Просто выходишь из двора, один раз поворачиваешь, а потом постоянно прямо. Спустя десять минут затрещал телефон. Я выключил его спустя пару звонков. Это была вынужденная мера, поскольку у меня осталось 16% заряда. Что они могут сказать? Спросить обиделся ли? Обидеться – значит дать человеку возможность извиниться. А мне не нужны извинения. Все продуктовые были закрыты. Так обычно бывает, когда я чего-нибудь хочу. То денег нет, то возможности, то в разных странах. В происходящем же, выбор: идти прямо, искать магазин, надеяться, что я смогу заказать попутку, дождаться ее и уехать. А что, если бы город был построен по кругу. Тогда я бы не знал в какую сторону идти. Магазин мог оказаться за любым поворотом, за любым зданием. Поворачивал бы? Заглядывал бы за каждым выбирая между поесть и уехать домой пораньше? 200 гривен посоветовали мне приехать сюда. Никто не советует мне сейчас. Круглосуточный Мак закрыт на ремонт. Я сел рядом с ним на пол, стал думать и ждать геморроя. Мимо прошли две юные девушки. Я – миниатюрная копия путешественника, а для них – просто ждущий парень. И в этом они правы. Ждать – моя жизненная позиция. Пока закипит чайник, остынет кофе, пока кто-то позвонит, пока стану знаменитым «О! это же тот самый писатель…это же он написал Ксюшу»…пока мисс моя любовь постучит в двери. Мой маленький божок ее вернет. Я попросил. Ведь так, Эрис? «Так, мистер писатель». Я раскроил себе череп чтобы все заменить и продолжить путь. Не этот, общий. В городе, построенном по кругу.
Я попытался зайти в интернет. Телефон постоянно глючил, не хотел обновлять страницу. Заряд все падал. О! У меня же есть павербанк! Подключил. Прозвучал сигнал об отсутствии заряда. Да что же это такое. Как в дешевых фильмах ужасов. Все против меня. О! Круглосуточная кофейня!
- Здравствуйте, можно у вас телефон зарядить?
- Нет.
Бл*дь!
Все против меня. Снова попытался зайти в интернет. Получилось! Забронировал машину на 4 утра. Ко мне подходит незнакомка. На вид лет сорок, опрятная, но одета в старье, лицо не запитое, говорит членораздельно.
- Здравствуйте.
- Привет.
- Вы не могли бы дать мне немного денег, мне тут немного не хватает. Вы не подумайте, я не попрошайка…о божечки, мне так стыдно просить…просто так получилось, меня обокрали…мне так стыдно…все вытащили, гады, кошелек с документами…я просто посмотрела в сумку, а там…
- Не рассказывайте, у меня самого денег с гулькин нос.
- Мне так стыдно. Простите. Простите, что подошла. Да, я вижу, выглядите вы тоже не очень…
- Так себе комплимент. На двоечку.
- Нет, просто. Я вижу, у вас тоже денег не много. Вот раньше, у нас был дед Валера, мы копали картошку всем селом, а он нас возил на своей волге в Минск, представляете? Бес-пла-тно! – отчеканивает женщина – у моей сестры тогда муж был головой колхоза, хозяйство у него было…пять коров, свиньи…деловой мужик был. Особенно когда мы играли в бильярд, кий еще тогда сломан был наполовину…
- Женщина, я вас понял. Я сейчас не предрасположен к разговорам.
- Ладно, простите. Извините. Просто озеро, что было рядом с селом – глубокое и чистое, тогда я была маленькая, а колодезь…
- Я вас очень прошу. Я не в настроении. Можно, я пойду? – мягко прошу я.
Что у нее стряслось? Жаль ее. Стало еще печальнее. Вел я себя как можно вежливее. Я не из тех, кто намеренно обижает людей. Считаю, что люди не по воле своей злые. Считаю себя обязанным не замыкать этот круг, оставаться понимающим, проникаться чужим горем, и стараться помочь. Но денег у меня и вправду не было.
- Ладно, простите. Извините, что потревожила.
- Ничего страшного, вы правильно сделали, что не постеснялись попросить помощи. Удачи вам! Надеюсь, у вас все будет хорошо. А может…у вас не найдется капельки любви?
- Ты сумасшедший? – сказала она и быстро засеменила прочь.
Очевидно, она неправильно меня поняла.
Я развернулся и потрусил обратно к знакомому фонтанчику. Он был аккуратно обложен здоровенными камнями. Выглядело это естественно. Вокруг камней вился плющ вперемешку с искусственными лианами. В конце фонтана – кипа глыб, одна на другой, через щель между ними лилась вода, приятно журчала. Я лег рядом на лавочке. Поставил будильник на 3 часа ночи. Под голову кинул кофту, крепко обнял рюкзак и уснул.
7%
Проснувшись, я стал проверять подтвердили ли бронь. Нет. Постоянно обновляя страницу, я терял заряд на глазах. Что ж, вероятно, придется идти в конец город. К утру дойду. Подожду еще пол часа и выдвинусь. Прошелся по парку. Ни души вокруг, лишь маленький охрипший котенок, ласковый, добрый, без злых помыслов. Никому не нужный, но и никому не принадлежащий. Это мне по душе. Я всегда говорил: «Я предпочитаю быть бесценным. Даже если это подразумевает быть бесплатным». Эта позиция – мое насиженное кресло избирателя, где я сижу высоко оглядываясь. Я сижу без ручки. Я не умею выбирать и предоставляю выбор другим. Всё, чем ограничивалось достоинство выбранного мною кандидата – наличие ручки и желание мне ее дать с просьбой поставить галочку напротив ее имени. Мда, я как продажная бабка перед выборами. Но и мне так было проще. Найдя предмет зацикленности, я вновь обрел свободу от обременяющего выбора. Когда я перестал метаться, я сел, закинул руки за голову и задумался «такссс…что же мне теперь нужно от этой жизни…абсолютно ничего. Поэтому я дам все тому человеку, которому что-то нужно». Есть старая поговорка «если ты не можешь найти применение своим деньгам, другие найдут». Так со мной и случалось.  И я всерьез загрузился вопросом: «куда же мне деть свою жизнь». Вспомнив, что в моем окружении не осталось друзей, я – уже паникуя – задумался сильнее «куда же мне, черт подери, деть свою жизнь».
- Я заберу тебя с собой, дружочек.
Котенок грелся у меня под кофтой. На телефон пришло известие: «Водитель подтвердил бронь». Мне уже было все-равно. Я, может, и не хотел, чтобы меня забирали. Может в этом весь я. Сидящий где-нибудь, ждущий, лысеющий от стрессов. Круто быть хорошим знакомым неизвестности. Но когда стоишь на ее пороге, обычно чувствуешь себя незваным гостем. Робко стучишь в дверь, нелепо улыбаешься с бутылкой шампанского в руках; недорогого, чтобы задобрить загадочную мисс будущее. Открывает. Ты: - драстье. Она: - привет. Прикрывает лицо темной шалью, молчит, постоянно отворачивается. Может, познакомимся? Из-за спины выглядывает ее любовник Мечты, и разбивает мне лицо. Сижу на ступеньках похлебывая шампанское. Лучше бы взял дорогое. Для себя не жалко. И что дальше? Знакомство прошло не на высшем уровне. Я бросаю стеклянную бутылку о пол, и она разбивается. Я говорю «ты мне нравишься» и разбиваюсь. Мои психи– мой уровень жизни. Я так ее усложняю. Намолоть херни а потом умирать со стыда, разгребать все сделанное. Зато не скучно. Куда проще быть занудой, быть постоянно трезвым и адекватно оценивать жизнь. Я говорю: «Это не мой стиль!». А они говорят, «Братан, у тебя нет стиля!». А у меня ничего нет. Я просто воплощение страхов общественности, начиная с «оказаться непонятым» и заканчивая «быть осрамленным». Я – страх, что вдруг осознал и воскликнул: «ничего этого нет». Я – как писатель и изобразитель, я – как существующий момент в определенный эпизод чужой жизни заявлю: нет ничего! Я есть! После всего, что я натворил, я снова вернусь домой и начну войну с пустыми листами. Напишу о не произошедшем. Напишу посредственно, слегка вычурно, скучно. Не знаю, как там у остальных писателей, но мой единственный литературный прием – выпивка, сигареты и блюз.
Подъехал водитель.
- Возьмёте с котенком?
- Почему не предупредил?
- Я тогда его еще не встретил.
- Ты хочешь везти в моей машине бездомного блохастого кота?
- Иначе не поеду.
- Ненормальный. Садись.
В машине играла песня квинов “the show must go on”. Меня задевало название, поскольку “ the show must go on” звучит далеко не так пафосно, как “never give up”. Все гораздо низменней, ничтожней. Жизнь не грёбаный театр, и я в нем не актёр. Жизнь - дешевый цирк. А я – клоун, пляшущий под крышей рушащегося шапито. Как бы не закидывали яйцами, как бы не пинали, нужно продолжать веселить народ. «Никогда не сдаваться» звучит как выбор, а продолжать унизительное шоу - вынужденная мера раба обстоятельств. Пф. Когда ты в грязи, сдаваться уже некуда. Остаётся скрепя зубами терпеть. Когда ты закончишься, тебя просто пережуют и заменят. Все потому что не ты, а шоу, должно продолжаться.
1%
Проснулся за пару километров до Лубнов. Снова в эту жизнь. Снова на фронт. Закончатся деньги – согреюсь от огня любимой гитары. Снова озеро, кресло, костер, пиво. Какая романтика! Какая поэзия! Какое разбушевавшееся воображение посредственности. Тоска. Я бездельник среднего звена зажрался моментом эмоционального упокоения. Нет. Вот это – точно не мой стиль. Мне нужно что-то сумасшедшее. Мне хочется стыдиться, и никогда не оправдываться. Мне нужно делать глупости. Поэтому я и решил переехать. Я сомневался, получится ли. Будут ли обстоятельства податливы, а боги благосклонны. Бояться - не моя забота. Да что там. Что я только не пережил. Я не нашел то счастье, которое каждый понимает по-разному. Даже понятного мне. Мое лицо побледнело из-за холодных случайностей и ушедших близких, за бесценок продал свой талант долго торгуясь. Я выбросил старое пальто оставшись голым. Не заполучил принцессу, не сносил голову. Прочесал крыши всех многоэтажек. Свистящий ветер перебивал голос из телефона, твердящий «Ничего не выйдет, ты не заполучишь и кусочка этого мира». Я стираю свои сомнения в пыль. Жизнь ведь учит. Учит отсеивать и находить достойное. Я перестану ошибаться, только достигнув желаемого…либо в гробу. Мои мысли подкрепились письмом.
«Дим. Прости, что так вышло. Я знаю, тебе сейчас не просто одному, но ты держись. Уезжай, ищи, потому что мы верим в тебя, хоть и не говорим об этом. У тебя все получится, и ты когда-нибудь «прикуришь от звезды». Вечность коллекционирует наши жизни, а некоторые – как особые экспонаты. Я уверен, ты у нее будешь стоять на самом видном месте. Так что, Громче, воюй. Воюй так громко, чтобы все слышали. С пустыми листами. С тоской и скукой. Воюй с любовью и собой. И никогда, мой друг, не сдавайся». 
Пыль снова задурманила мою голову. Случайное прикосновение, данное обещание…ключевое прикосновение…так ведь? Эрис? Так ведь, мисс моя любовь? Так ведь…
0%

Хочу выразить благодарность всем, кто прочел мое произведение до этого момента. Отдельное спасибо тем, кто был со мной на протяжение периода, когда я писал все эти рассказы. В них затронуто много тем, упомянуто много имен, некоторые заменены, но, я полагаю, каждый знает о ком именно я писал, называя их Костей, Катей, Ваней, Олей, Дашей, Васей, Ирой и т.д. Это послесловие посвящено окончанию моей литературной деятельности. Нравились ли кому-нибудь мои рассказы? Ответ останется за ширмой дружественной лести и вежливости случайных читателей. Спасибо. Кому за внимание, кому за поддержку, кому за терпение ;) я часто тыкал своими работами в лицо со словами «На! Прочти ты уже наконец!». Наверное, мне просто в какой-то момент это было нужно. Можно сказать, вся эта писанина - возможность выговориться; такой мне не хватало с детства. Да, все идет оттуда. Нет, у меня не появились альтернативные варианты в тысячный раз посетовать на жизнь, не появилось людей с кем бы я мог обсудить социум так, как могу это сделать сам с собой. Последние слова заставили улыбнуться, напомнив мне один случай. На одной из гулянок, когда всех скосил сон, я зашел на кухню и увидел Юру, сидящим на полу с бутылкой в руках. Я спросил: «Юра, ты чего сам пьешь?», а он в свойственной ему манере – будто бы все очевидно – ответил: «Я не сам. Я сам с собой». Вот. Я к тому, что за в шаге от осознания, всегда идет смирение. Отныне я не сам, я сам с собой. Еще раз спасибо. Всем удачи в свершениях.