Нина Маркова о судьбе своей матери Казанцевой К. А

   В семье  Алексея и Марфы Казанцевых, где в 1917 году родилась моя мама Ксения Алексеевна , было 9 детей да старый дед. Семья была работящая, поблажек не делали никому. Отец, замечательный плотник и столяр, построил дом для себя и старшего сына, мастерил мебель, телеги, кошёвки, ходки, сани. Мать со старшими дочками пряли и ткали всю зиму. Покупать что-либо в магазине не было необходимости. Старый дед шил из овчин полушубки, тулупы, сбруи, хомуты, шлеи.
   Семья имела несколько десятин земли, 10 лошадей, 12 коров 60 овец, пчёл, гусей, уток. Летом все трудились на пашне: сеяли пшеницу, лён, просо. Когда не хватало рабочих рук, нанимали людей со стороны. Особенно хорошо дела пошли с 1925 года, во времена НЭПа. Жаль, что продолжалось это недолго.
   Наступил 1929 год Отцу трудно было платить большие налоги. А когда стало совсем невмоготу, пришли представители власти и описали имущество. Мою маму (она заканчивала 3-ий класс) и её брата постарше, выгнали из школы и запретили бывать в общественных местах.
   Вскоре пришли из сельсовета и арестовали отца, забрали из дома всё имущество, свезли в ограду сельсовета и побросали в кучу. Эти вещи потом растащили, кое-что раздали беднякам, а многое просто растоптали и побили.
   Потом увезли муку, выгребли из амбара зерно, просо, горох, забрали весь сельхозинвентарь, скотину. Постройки, амбары, дома объявили собственностью государства. Отца посадили в тюрьму, а семью поселили в избушку (мастерскую отца).
   Однажды ночью подогнали подводу, посадили взрослых и детей, повезли в Соколово. Старший брат с женой и ребёнком, воспользовавшись документами умершего зятя, сбежал в Казахстан, где жил до 60-х годов, а после работ на свинцовых рудниках умер от силикоза.
   Вместе с семьёй Казанцевых в Соколово ехало ещё 10 семей. В марте месяце разместили всех в доме с разбитыми окнами и без печки. Добрые люди не дали замёрзнуть - принесли железную печку. Через месяц определили всех на жительство в Комаровский бор. Жили в шалашах, страдали от комаров, день и ночь жгли костры. Мужики валили лес, женщины и дети помогали им, как могли. К зиме построили бараки, в которых нары с соломой заменили им постели, столы, скамейки. У каждой семьи был свой угол, железная печка. Так прожили зиму. Дети постарше убегали в Луговское, их ловили и возвращали. С питанием помогали родственники, которые привозили "ссыльным" продукты. К весне пришёл из тюрьмы отец и тоже стал готовить лес для хаты.
   Весной объявили, что дадут всем землю у Раздольного, из Луговского привезли семена, поля вспахали, засеяли. Но после этого всех погрузили на подводы и увезли в Бийск. Вещи свалили на станции, а людей загнали на ночь в тюрьму. Утром подогнали вагоны для перевозки скота и стали "загружать" в них людей. Приехали прощаться родственники. Ревели все в голос, было жутко и непонятно кому страшнее: тем, кого отправляли по этапу или тем, кто оставался.Несколько вагонов с людьми отправили в Томск. Дверь закрытая на замок, 2 маленьких окошка с решеткой, параша в углу и ни воды, ни воздуха.
   Холодным промозглым вечером, полураздетых людей выгрузили прямо на Тоской пристани, лишь утром на подошедшей барже их отправили в Нарым. После семисуточного плавания всех высадили в непроходимой тайге, стоящей плотной стеной - отойдёшь на 200 метров и заблудишься. И лишь, когда прощально загудел пароход, очнулись от потрясения люди, завыли, закричали в сотни голосов.
   Но оказалось, что жить можно и там. Мужики взяли топоры и пошли делать шалаши, в которых прожили до зимы. Получали паёк - 500 гр муки на работающего и 200 гр на иждивенца в день. Больше ничего не было.  Паёк выдавали сразу на месяц и нужно было его "тянуть". А как растянешь, если всё время хочется есть? Муку заваривали кипятком и пили этот кисель. А ещё стряпали лепёшки, добавляя гнилушки и сухие листья. Потом люди стали умирать: кто от голода, кто от болезней.
   Оставшихся в живых, как скот, гнали на лесоповал, даже детей заставляли таскать сучья. Тех, кто падал от голода и слабости, поднимали прикладами и снова гнали. Ссыльным детям навсегда запомнились бараки с нарами, столом и неотёсанным бревном посередине вместо скамейки. А на нарах сидели опухшие от голода дети, севшими от бесконечного плача голосами хрипели одно единственное слово: "Есть!"
   Таким было печально известное поселение палочка, построенное на котях человеческих.
   Рядом была большая речка, но ловить рыбу не разрешали. Когда домочадцы коменданта выбрасывали объедки со своего стола, репрессированные сразу же всё расхватывали. Комендант, заметивший это, приказал остатки еды закапывать.
   За несколько километров располагался посёлок, где жили остяки (тунгусы). Им строго запрещалось общаться с врагами народа. Это уже потом остяки стали"втихаря" привозить продукты. Отец, который был на все руки мастер, оказывал остякам кое-какие услуги. Но когда его угнали работать в Белый Яр,стало совсем невмоготу от голода.
   Люди пытались бежать, но их ловили. Красноярские мужики, работавшие вместе с отцом, нелегально делали просеку через тайгу: готовились к побегу. На семейном совете решили отправить с ними Ксению и её старшего брата Прокопия,  отцу удалось заработать немного денег для них. В котомку положили паёк, и 11 человек двинулись в путь. Шли больше ползком, так как кругом были коряги, колдобины, валежник. Всего боялись: и зверей, и что поймают конвоиры. Ночевали на деревьях, надев на голову мешки, чтобы не заели комары.
   Через 7 суток вышли к деревне. Жители приютили беглецов, отмыли их, оборванных и обовшивленных, в баньке. Переночевали, но утром уехать не смогла - не было парохода. А потом их всех поймали - оказалось, по их следу шли.
   Снова погнали куда-то пешком за 100 километров. Когда шли через деревни, просили у жителей еды. Кто подавал кусок, а кто травил собаками.
   пригнали ссыльных в город Богородск, ночевали в тюрьме, а на утро отправили всех на работу. Ксения была несовершеннолетняя, а её брат - инвалид детства_ работать не мог и их решили отправить со стариками-инвалидами в инвалидный дом. Но детям по дороге удалось бежать. С мытарствами, через испытания добрались они до Томска, до Новосибирска, потом до Белова. Там попросились в крайнюю избушку переночевать. Хозяева по виду измождённых детей поняли, кто они и откуда. Беглецов вволю накормили, отмыли, проинструктировали, как добраться до Луговского, дали продуктов на дорогу.
   Дойдя до Луговского, до ночи спрятались в конопле, а потом пришли к сестре. Ксения на утро отравилась в сельсовет, там определили её на работу в колхоз.
   Старший брат Казанцев прокопий Алексеевич, прятался у сестры месяц. Потом тоже стал работать в колхозе, был заведующий фермой. Но в покое его не оставили. В 1937 году он был арестован и расстрелян как враг народа.
   Отца в Нарыме задавило лесиной, мать умерла с голоду. Маленького братишку привезли в Луговское из детского дома сопровождающие. Здесь он закончил 7 классов и стал работать учителем ( в те годы это разрешалось)
   Началась война, на фронте он служил в офицерском звании, 9 раз был ранен. Умер после войны от болезней и ран, будучи 35-летним мужчиной.
   Ксения Алексеевна много лет работала в колхозе. Награждена медалями "За доблестный труд", "за победу над Германией". Прожила долгую жизнь, потому что никогда, ни на кого не держала зла, полна оптимизма, любила людей. Воспитала троих детей и 7 внуков.
   По рассказам мамы, из Луговского было выслано 45 семей, но это только те, кого она знала и помнит. Вероятно, реальная цифра ещё больше.
   Сведения обо всех этих семьях помещены в музее Луговского. Среди выживших в основном те, кто был сослан в Иркутскую область, а из Нарыма вернулись лишь единицы.
   Вечная память и слава погибшим безвинно и безвременно.